Фандомные впечатления, порция очередная

Вчера у меня было немного свободного времени, но не было сил ничего делать, потому что я заболеваю, и я решила в очередной раз фиков почитать, свежих и не очень, на этот раз на русском языке. На Фикбуке.

В итоге, прочитала один фик про феанорингов и Элронда с Элросом, оказалось как-то средне: милота в обычных для этой темы местах, сквики тоже в обычных.

Но я не сдалась и прочитала фик про выживших Келегорма и Куруфина и выживших же Элуреда и Элурина. Тут сквик оказался в необычном месте: феаноринги воспитывали сыновей Диора как заложников, воспитывали, а потом Келегорм вспомнил, что Диор, кажется, может быть, его сын... та-да-да-дам. И это странности еще только начинались...

Но я не сдалась и на этом. И стала читать еще один фик про выживших Келегорма и Куруфина и выживших Элуреда и Элурина. И это был, наконец, бальзам на сердце! Никакого неучтенного родства, много духовных поисков, раскаяния и просветления. Не у Элуреда с Элурином, конечно, но и у них тоже все сложилось относительно хорошо. Не могу сказать, что прямо идеальный фик, а Келегорма прямо в авторском тексте зовут всеми его именами сразу, но ссылкой поделюсь: https://ficbook.net/readfic/6531800.

---

Про фандомные дискуссии

На этот раз поделюсь позитивным наблюдением.

Я не раз говорила, что участвую в дискуссиях не чтобы переубедить оппонента, а чтобы выразить точку зрения, которой потом, может быть, проникнется кто-то из тех, кто эти дискуссии читает, после их завершения. И не раз я слышала в ответ мнения, что все равно никто этого не читает, а если кто и читает, то никто не проникнется... Но на Фикбуке есть такая штука как лайки комментов (я, кстати, вообще ею не пользуюсь, но это к делу не относится), так вот у меня в новостях время от времени отображаются свежие лайки, например, к моим комментариям в дискуссии о Берене, которая была - страшно сказать - полтора года назад. То есть все-таки это было не совсем зря потраченное время) Ура! Я знала! Я знала!

---

Околокнижные впечатления

Для разнообразия не (только) по Сильмариллиону. Всякие.

На днях впервые в жизни получила бонусные баллы за отзыв на Литрес (обычно я вообще не оставляю там отзывов ни за баллы, ни просто так, сильно лень потому что), а тут оставила, и можно сказать, что впервые в жизни моя любовь к чтению принесла мне деньги, хотя и не совсем реальные))) Хотя, учитывая, что я филолог и работаю по специальности, наверное, можно сказать, что все мои деньги мне принесла любовь к чтению, в каком-то глобальном смысле, но это все же другое.

Еще за длинные выходные приобщилась к творчеству одного русскоязычного фэнтези-автора. Язык довольно качественный, это редкость для русскоязычных фэнтези-авторов, по моим наблюдениям, огромнейшая. А тут все хорошо. Я заранее обрадовалась, потому что книг немало, можно читать и получать удовольствие. Прочитала одну, все понравилось... и тут я осознала, что больше не хочу, в смысле, другие сюжеты меня не привлекают. Вот что за фигня?! Обычно, наоборот, сюжет заинтересует, и вдруг понимаешь, что читать невозможно, потому что плохо написано, или даже все равно читаешь, хотя и слабо написано. А тут, казалось бы... Не то чтобы совсем в первый раз такое, но вообще бывает редко, и как-то печально оно.

Кроме этого, наконец, добралась до ФБшного макси про Аредэль, очень хорошо написано и даже хорошо кончается, но нет, не понравилось, хотя тут я скорее ожидала такого итога.

Ничего фандомного новогодне-рождественского я так и не нашла( И сама не написала, хотя у меня в конце концов даже придумался сюжет, но, в данном случае, как придумался, так и распридумался по-быстрому. Вообще ничего нового я за праздники не написала, хотя думала, что, может быть, что-то появится.

Увидела у себя в избранном негативный отзыв на фанфик, без указания, что за фанфик, внезапно запараноила, не о моем ли фанфике речь) Хотя вообще такие мысли для меня не очень характерны, с чего вдруг, даже не знаю.

И напоследок еще одно нефандомное… в сообществе поиска книг, увидела пост, мол, посоветуйте книг на такую-то тему, пример такой-то... тема интересная, посмотрела пример - он вообще не об этом. Как люди читают?! Обычно у меня за пределами фандомов такие чувства не возникают, а тут прям что-то накатило.

Хотя, может, мне просто грустно, потому что на работу, конечно же, неохота)))

---

Теперь все закончилось, фанфик, драма, агнст

Всех с наступившим Новым годом!)))

Это тот самый фик, который у меня получился вместо новогоднего модерн-ау... что есть, то есть)

Название: Теперь все закончилось
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Финголфин, Финвэ, Моргот, Торондор, Намо Мандос, упоминаются Анайрэ, Финдекано, Турукано, Аракано, Арэльдэ, Фаниэль, Феанаро, Лютиен
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: драма, агнст
Размер: мини, 5264 слова
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Встреча Финголфина и Финвэ в Мандосе.
Примечание автора: с именами вышло странно. В шапке фика Финголфин еще Финголфин, а дальше везде Нолофинвэ, остальные имена в тексте тоже на квенья, кроме Моргота и Лютиен, это не связано с каким-то фаноном, просто так получилось. Вообще в этом тексте многое не так, как давно уже сложилось в моем фаноне... А многое - так. В общем, странно.

Когда он проснулся, отец сидел рядом на полу и смотрел на него. В первое мгновение Нолофинвэ подумал, что, наверное, задремал в отцовском кабинете, наблюдая, как тот работает, а отец, закончив с делами, пожалел его тревожить. Так бывало не раз. Нолофинвэ в то время это казалось слегка досадным, ведь у них с отцом еще столько несделанных дел и нерассказанных историй, что на грезы жаль драгоценных часов, и лишь когда он сам стал отцом...
В то время... когда он сам стал отцом... дети... Анайрэ... и...
Воспоминания, которые составляли всю жизнь Нолофинвэ, налетели вихрем, грозя смести его разум то ли обратно в грезы, то ли куда-то еще дальше. У Нолофинвэ вырвался протяжный стон. Тут же отец крепко сжал его руку своей, как будто пытался удержать на краю пропасти.
Нолофинвэ в ответ тоже вцепился в его пальцы изо всех сил, не думая, как такое возможно, только стремясь удержаться. Это длилось, может быть, одно мгновение, а может, и многие годы. В том месте, где они находились, время не шло. Или, по крайней мере, проходя, не оставляло следа.
Понемногу вихрь воспоминаний утих. События расположились в памяти Нолофинвэ в привычном порядке. Даже последние, особенно странные, должно быть, оттого, что, когда Нолофинвэ видел и чувствовал это, связь его духа с телом была совершенно разорвана.
Его тело валялось на изрытой огромными ямами земле, как изодранное перепачканное платье, которое уже не привести в порядок. Наверное, Нолофинвэ должно было быть страшно смотреть на это. Или хотя бы неприятно... Но облегчение от того, что больше нет ни боли, ни той сокрушительной тяжести, что давила его в последние мгновения жизни, оказалось сильнее. Оно опьяняло.
И Нолофинвэ на несколько мгновений замер, полностью охваченный им. Хотя это было до крайности неосторожно — ведь рядом все еще возвышался Моргот, который теперь казался даже огромнее и омерзительнее, чем раньше. И если бы он увидел Нолофинвэ... кто знает, что произошло бы тогда. Но Моргот на Нолофинвэ не взглянул — был слишком занят, прижимая руки к окровавленному лицу и воя от боли.
А тем временем Владыка Орлов подхватил с земли тело Нолофинвэ и унес его куда-то. Нолофинвэ на миг растерялся. Он, конечно, знал, что снова соединиться с этой плотью уже не сможет, но все равно, глядя, как огромная птица исчезает вдали, почувствовал, как ему определенно чего-то не хватает.
И тут же услышал зов Мандоса. А может быть, зов был уже и раньше, просто Нолофинвэ не обращал на него внимания за собственными впечатлениями и воплями Моргота. Но теперь он ясно различал голос. Тот самый голос, который в прежние времена обычно казался ему бесстрастным, а в последний раз — в Арамане — даже пугающим, теперь был приветлив и радовал сердце, как голос старого друга.
— Нолофинвэ, приди в мой дом, — позвал он.
Нолофинвэ потянулся навстречу этому голосу всем своим существом и оказался вдруг на дороге, сложенной из звездных бликов, словно из мелких камешков.
Путь был прям и свободен, так что идти по нему не составляло труда. Но все же силы с каждым шагом как будто покидали Нолофинвэ, и он воспринимал все вокруг совсем уж смутно. Самым ясным воспоминанием о Дороге для него в конце концов оказалась Анайрэ, которая будто бы встретилась ему на пути и некоторое время шла с ним. Кажется, они даже говорили. Но потом она отстала, возвратившись в мир живых. Это Нолофинвэ откуда-то знал твердо, хотя вовсе не был уверен, что сама встреча ему не пригрезилась.
А потом он, очевидно, все-таки добрался до Залов Мандоса. И вроде бы видел кого-то и с кем-то говорил. С Намо? С Ниенной? С какими-то не знакомыми ему прежде майяр? О чем? Невозможность сколько-нибудь четко вспомнить это тревожила его, но странно меньше, чем должна была бы. Наверное.
— Эй, ты здесь? — негромко окликнул Финвэ.
— Здесь, — отозвался Нолофинвэ, возвращаясь мыслями к отцу, который все еще держал его за руку.
Теперь Нолофинвэ заметил, что Финвэ выглядит все-таки не совсем так, как при жизни. Свет его духа, конечно, всегда был ярок, но не настолько. Здесь Финвэ буквально озарял окружающий полумрак. Однако не был единственным источником света в нем. Даже более яркое серебристое сияние шло и откуда-то еще, Нолофинвэ, правда, не мог понять откуда. Но света хватало, чтобы разглядеть место, где они с отцом так неожиданно и привычно расположились рядом.
Пол был из матового серого камня. Не холодный и не теплый, просто пол. Стены из того же материала. А потолок терялся из виду в белой дымке.
— Так вот какие они, Чертоги Ожидания, — вслух произнес Нолофинвэ. — Долго я уже пробыл тут? Или это невозможно понять?
— Не очень-то, — ответил Финвэ.
— Не очень-то долго? — уточнил Нолофинвэ. — Или?
Финвэ улыбнулся.
— По-разному, — отозвался он. — В самих Залах течение времени не чувствуется. Но есть гобелены, и, если найти на них свою смерть, то по тому, сколько новых полотен появляется и каких, можно примерно определить, сколько времени прошло в мире. Ты пока провел здесь немного, и на двенадцатую часть не столько, сколько я.
Подсчеты всегда давались Нолофинвэ легко, и гибель не изменила этого:
— Полсотни новых лет, — заметил он. — Действительно немного. А я боялся услышать, что, как любят говорить летописцы Людей, царства возвысились и пали, пока я спал.
По лицу Финвэ пробежала тень.
— Что? — быстро спросил Нолофинвэ.
Финвэ вздохнул.
— Боюсь, некоторые царства действительно пали. Многие из них.
Нолофинвэ тут же попытался подняться.
— Я должен сам все увидеть! — воскликнул он.
Финвэ обнял его рукой за плечи, удерживая на месте.
— Постой, — попросил он. — Незачем торопиться. Все, что запечатлено на гобеленах, уже совершилось. И от того, знаешь ты об этом или нет, ничего не изменится. Для мира. А вот для тебя это может быть очень тяжело. Ты можешь попасть под тень тягостных дум и забыть себя, надолго. Пожалуйста, не спеши, дай себе время окрепнуть.
Противиться Финвэ, когда он вот так просил о чем-то, всегда было трудно. А сейчас, казалось, еще труднее. Да к тому же после неожиданного порыва в самом деле пришла усталость, легла на плечи, как пропитанный влагой плащ. Но Нолофинвэ отчего-то не сомневался, что она может обрести и каменную тяжесть. И он уступил. Снова устроился на полу, что, впрочем, его нисколько не смущало.
— Значит, совсем плохие вести, — заключил он, и тут новая мысль вспыхнула в его уме: — Мои дети...
Нолофинвэ не закончил вопроса, но все-таки слова прозвучали, и это как будто толкало Финвэ отвечать, хотя выражение лица было такое, словно он, скорее, предпочел бы этого не делать.
— Все твои дети здесь, — тихо сказал он наконец.
Тут уж Нолофинвэ резко сел, не дав себя остановить.
— Где они? Как мне их найти? — спросил он.
— Это легко, — успокоил его Финвэ. — Залы обширны, но дорога к ним для тебя будет ясной и короткой. Однако только Аракано сможет поговорить с тобой, хотя и он не ожидает этого так скоро после твоего появления здесь. Остальные еще не пришли в себя от потрясения смерти. Прошло мало времени. Очень мало. И не только по мере этого места. Турукано... — Финвэ вздохнул. — Гобелен, повествующий о его гибели и падении Гондолина, даже не окончен.
Нолофинвэ замер, услышав эти слова, но мысль его работала яснее, чем он желал бы. Потаенный город Турукано пал только что. А до этого успела оборваться жизнь Финдекано. И Арэльдэ... его дорогая девочка здесь намного дольше, чем он, и все же... Залы качнулись и поплыли перед глазами. Только голос отца был все также ясно слышен.
— Нет нужды торопиться, — убеждал Финвэ. — Побудь со мной, хотя бы немного. Я, конечно, предпочел бы, чтобы ты никогда не нуждался в покое и защите Чертогов Ожидания, но раз ты здесь, я признаюсь, что очень скучал по тебе. Очень.
Голос Финвэ был так полон заботы и нежности, что муть слабости рассеялась от его слов, как туман от ярких светильников, и вновь Нолофинвэ уступил уговорам.
— Я тоже, — отозвался он.
А затем расслабился и сел, опираясь плечом на плечо отца. Так в его детстве они, конечно, не сидели, но, бывало, сидели позже, когда он был молод и полон планов, которыми охотно делился с отцом.
И все-таки вид Финвэ упорно напоминал Нолофинвэ именно о детстве.
Он сказал об этом вслух.
— Это мое сознание шутит со мной? Или, может, я вовсе не вижу тебя, а все это мне только кажется? — под конец своего признания спросил Нолофинвэ.
Произнося это, он понимал, разумеется, что глупо пытаться вызнать у своих грез, вправду ли они настоящие, но удержаться не смог.
Финвэ в ответ рассмеялся и сказал:
— В годы твоего детства я был счастлив и спокоен, как никогда ни до, ни после в моей жизни, и, возможно, именно в ту пору я больше всего походил на эльда, каким мне суждено было быть в Арде Неискаженной, а здесь, в Чертогах Мандоса, за время исцеления и отдыха я снова приблизился к такому состоянию. Хотя все это — только моя теория, которую я пока не смог обсудить с владыкой Намо. Когда мы видимся, обычно находятся иные темы для разговоров. — По лицу Финвэ снова пробежала тень. — Более срочные и горькие.
Тем не менее, Нолофинвэ поймал себя на том, что улыбается. Его отец не даром слыл мудрейшим из нолдор. Даже смерть не могла встать между ним и стремлением понять, испытать и объяснить все странное и неизвестное, что он видел вокруг себя.
В последние годы своей жизни — в те из них, когда они с Нолофинвэ еще виделись — Финвэ часто и надолго уходил глубоко в себя, молчал и смотрел не на мир, а словно на что-то, видимое ему одному. Но теперь ничего подобного не осталось в помине. Здесь, в этих сумрачных залах, Финвэ был настолько самим собой!
Нолофинвэ почувствовал, что на глаза навернулись слезы, хотя улыбка так и не покинула губ. Он на мгновение зажмурился, чтобы помешать слезам течь. При жизни он не раз так делал, потому что не мог позволить себе предаваться печали. Сейчас же печалиться просто не хотелось, ведь они с отцом наконец встретились.
Овладев собой, он сказал:
— Мне эта теория кажется вполне достоверной, — Прозвучало это почти спокойно, но все равно голос немного дрогнул и, чтобы сгладить это впечатление, Нолофинвэ живо спросил: — А я каким сейчас выгляжу?
— Ярким, — тут же ответил Финвэ. — Ярче, чем Тельперион в полном расцвете. Но, — взгляд его сделался печальным. — Очень усталым пока что.
С этими словами он потянулся рукой ко лбу Нолофинвэ и несколько раз провел пальцами между бровей сверху вниз и обратно, как будто пытался стереть что-то. Но явно не смог и оставил эту затею. Однако продолжал бодро:
— Это пройдет. Теперь, когда все закончилось, ты отдохнешь, вид твой станет иным. — И тут же с беспокойством добавил: — Может быть, ты вернулся из целительных грез слишком рано и тебе стоит еще побыть в них?
Нолофинвэ честно прислушался к себе и затем ответил:
— Нет, не хочу. — Сразу ему в голову пришел новый вопрос: — Как это все вообще возможно здесь: спать, говорить, видеть друг друга такими же, как мы были при жизни? Мы даже дышим! А ведь у нас нет тел, чтобы делать все это.
— Но каждый дух очень хорошо помнит, каким было его тело, — ответил Финвэ. — Именно это позволяет валар создать для тех, кто готов к возрождению, новые тела взамен разрушенных. И это же позволяет нам здесь видеть друг друга, говорить и делать все остальное. Хотя мы на самом деле не нуждаемся, например, в дыхании, это просто привычка. Я, кстати, нашел, что она слабеет со временем и возвращается, только когда дух сильно взволнован.
Он сказал это и глубоко вздохнул. Потом покачал головой, словно поражаясь сам себе.
На этот раз Нолофинвэ взял руку отца в свою, чтобы ободрить и поддержать. Сколько раз он хотел сделать это прежде, в те годы, которые в летописях нолдор стали зваться Непокоем! Но чем дальше, тем больше не мог решиться. И сколько раз потом сожалел об этом!
Теперь Нолофинвэ не колебался, и отец посмотрел на него с благодарностью, которую вряд ли способны были вместить слова, а потом продолжил рассказывать о Залах:
— Нам и сидеть на полу вовсе не обязательно. Можно парить над ним. Невысоко. Или высоко, как захочешь. Но подняться к самому потолку не получится, своды залов всегда теряются в тумане. — Финвэ на мгновение задумался. — А может, мне просто не хватило терпения добраться до них. Возможно, когда-нибудь я попробую снова. И ты, — он посмотрел на Нолофинвэ. — Тоже парил над полом, вот так. — Финвэ показал ладонью высоту чуть больше фута. — Но перед пробуждением почему-то спустился.
— Надо же, — Нолофинвэ неопределенно повел плечами. — Ну, пока мне и тут хорошо, полетать не тянет.
Он сделал нарочито бесстрастное лицо, что, конечно же, вызвало у его отца улыбку.
— Ты освоишься со временем, — уверенно пообещал Финвэ.
С этим Нолофинвэ не стал спорить, только заметил:
— А ты, видно, собрался стать настоящим знатоком этих залов.
В ответ Финвэ странно долго молчал и наконец отозвался:
— Да уж, верно, придется.
В голосе его впервые за весь разговор послышалось нечто, похожее на тоску, которую живые обычно связывают со смертью. И с Чертогами Ожидания.
Послышалось и пропало. Финвэ тряхнул головой и улыбнулся снова, ярче, чем прежде. Но его тон уже задел в душе Нолофинвэ какую-то струну. К Нолофинвэ разом вернулись горечь и безысходность, те самые, с которыми ему приходилось упорно бороться перед тем, как он решился на главный и последний в своей жизни бой.
— Должно быть, очень многим придется, — мрачно заметил он. — Моргот не успокоится, пока не предаст смерти всех и все, до чего только сможет добраться.
— Но ему никто не позволит добраться до всех и до всего, — возразил Финвэ.
Нолофинвэ в ответ вздохнул, потом переспросил:
— Кто не позволит? У нолдор и у наших союзников вместе взятых не осталось сил, чтобы противостоять ему. Я знаю. Я видел! — под конец Нолофинвэ совсем разгорячился.
Голос его гулко разнесся по Чертогам Мандоса. И хотя не было видно ни одного духа, который он мог бы потревожить своим криком, да и вообще никого, кроме них с отцом, Нолофинвэ смутился и замолчал.
Еще одной причиной его молчания стало то, что он был просто не в силах пересказывать отцу все, что видел и понимал в последние годы, месяцы и дни своей жизни. И совсем уж немыслимо было бы рассказать, как он всего себя, все силы и стремления вложил в последний поединок... и Моргот растоптал его.
Даже мимоходом касаться разумом памяти об этом было нестерпимо трудно. Конечно, возвратиться к этим воспоминаниям еще придется. И ко многим другим. Нолофинвэ понимал это ясно, хотя не мог объяснить почему. Как бы то ни было, в Чертогах Ожидания времени на все хватит с избытком, и он успеет сделать, что должно. Только не теперь. Сейчас он не мог ни думать, ни говорить ни о чем таком... тем более, с отцом! Хотя отец, может, и понял бы. Или... Догадка поразила Нолофинвэ как вспышка молнии: отец уже знает? Он упоминал гобелены. Что отражено на них? Насколько подробно? Вопросов было так много, что закружилась голова.
Но, поразмыслив немного, Нолофинвэ решил, что на самом деле не хочет узнавать ответы. По крайней мере, не сейчас. Все не сейчас.
— Каким бы безнадежным положение ни казалось теперь, прежде бывало намного хуже, — сказал тем временем Финвэ.
— Когда? — невольно заинтересовался Нолофинвэ.
Времена, более мрачные, чем годы после Дагор Браголлах, он мог представить себе с трудом. Конечно, всегда оставался еще Исход нолдор. Но тогда у них, по крайней мере, была иллюзия, что они смогут в скором времени одолеть Моргота и этим так или иначе поправить все дело. Если только доберутся до Белерианда. Сам Нолофинвэ, правда, никогда не верил в нее так безоглядно, как другие. Но все же и у него она была, и, как Нолофинвэ понимал теперь, какая-то тень от нее все еще оставалась почти до самого конца, до тех пор, пока не сгорела в Морготовом пламени вместе с землями равнины Арт-Гален и большей частью их обитателей.
— До прихода Оромэ, — ответил Финвэ. — Когда Темный Всадник и его тени с каждым днем делали мир, окружавший нас, все мрачней и враждебней. Мы держались, все по-своему: миньяр пытались сражаться и отбивать захваченных пленных, с них брали пример и квэнди из других народов, кому сильно не сиделось на месте, — по губам Финвэ мелькнула улыбка, но быстро пропала. — Татьяр, в основном, строили укрепления, нельяр полагались больше всего на силу неоскверненных Вод Пробуждения и считали, что главное не позволить теням отравить их или отрезать нас от озера. Но даже самым отважным и стойким становилось все труднее отделаться от мысли, что нас в конце концов поглотит Тьма и все мы обратимся в ничто.
Нолофинвэ слушал отца почти зачарованно. Это тоже напоминало о детстве. Но тогда, конечно, отец предпочитал не говорить с ним на столь мрачные темы. По крайней мере, вот так открыто.
— А потом явился Оромэ, — продолжал Финвэ. — И валар встали между нами и Тьмой, одолели Моргота и подарили нам многие годы свободы и света. И хотя теперь Моргот, конечно, принялся за старое, по крайней мере, у противостоящих ему эрухини есть кое-что получше наших костяных ножей, первых копий миньяр и первых же луков нельяр.
Нолофинвэ решительно покачал головой.
— Это не поможет. У меня был прекрасный меч, да и у тебя тоже, — напомнил он.
Едва произнеся это, Нолофинвэ с тревогой посмотрел на отца и добавил намного мягче:
— Прости, я не должен был говорить о твоей смерти.
Финвэ пожал плечами.
— Она не особенно беспокоит меня теперь. К тому же твоя все равно была намного страшнее.
— Почему ты так думаешь? — спросил Нолофинвэ.
— Она напугала меня куда больше, — отозвался Финвэ.
— О, — выдохнул Нолофинвэ. — А я уж подумал, что ты нашел систему расчета, чтобы определить, чья смерть страшнее.
На этот раз головой покачал Финвэ.
— Нет, не думаю, что это вообще возможно. Как бы то ни было, сейчас все еще не так беспросветно, как некогда, в Темные времена. А если дело станет совсем безнадежным, обязательно произойдет что-то неожиданное и все изменится. Илуватар не позволит Морготу уничтожить свои творения.
— Тогда вам на помощь пришли валар, — заметил Нолофинвэ. — А теперь они не делают ничего.
Слова прозвучали с большей горечью, чем он хотел. Ведь с самого начала было известно, что валар эту войну нолдор не поддержат, так что обижаться на них не стоило. К тому же вдруг вспомнился голос Намо, который позвал его, бестелесного, растерянного и беззащитного и дал ему укрытие. Неблагодарностью было бы теперь обвинять его в бездействии или, тем более, в безразличии.
Нолофинвэ смутился сильнее прежнего и сказал:
— Хотя мама, наверное, нашла бы во всем этом какой-то другой смысл и за пять минут доказала мне, что я не прав.
Финвэ согласно закивал:
— Она могла бы.
На его лице при упоминании об Индис появилось странное выражение, как будто нежность и боль смешались в безупречно равных долях. Он замер, очевидно, прилагая усилия, чтобы справиться с собой. Затем продолжал спокойно:
— Я не так хорош в этом, но твердо знаю, что, если даже мы не всегда можем понять, что делают валар или почему, это не значит, что они не делают ничего или не собираются делать никогда. Все как-нибудь разрешится к лучшему. В конце концов, именно это обещал Эру, еще прежде чем все, — он сделал особое ударение на последнем слове, — началось. Я всей душой верю в это.
Тут на его губах появилась, как будто противореча его словам, ироничная усмешка, и Финвэ заключил:
— А если верить в это мне становится слишком трудно, я взываю к леди Ниенне и она вновь убеждает меня, что надежда на милость Эру необходима для этого мира и его обитателей. — Он посерьезнел. — Она, разумеется, права. Хотя мне и теперь сложно бывает держать это в памяти постоянно. А в последние годы жизни я и вовсе забыл.
Лицо Финвэ стало совсем печальным.
— Я так сожалею, — сказал он. — Если бы я тогда был сильнее и тверже духом, на долю нашего народа и нашей семьи не выпало бы столько бед.
Сказал и замер, не глядя на Нолофинвэ и в явном напряжении ожидая ответа. Словно Нолофинвэ имел право или мог его осудить. Сама эта мысль была неуютной, как и воцарившееся между ними молчание. И Нолофинвэ быстро сказал:
— Перестань, что бы ни случилось, никто никогда не считал тебя виноватым ни в чем.
Финвэ тихо, но заметно перевел дух и сразу же спросил:
— Никто никогда не считал, или никто никогда не осмеливался даже подумать так в твоем присутствии?
Нолофинвэ поднял бровь в притворном удивлении:
— А разве это не одно и то же?
Конечно, они оба знали, что это далеко не одно и то же, и Нолофинвэ уже серьезно продолжал:
— Не имеет значения, о чем шепчутся или не смеют шептаться те, кто едва знал что-то о тебе и о твоей жизни. Я тебя ни в чем не виню и никогда не винил. А моему мнению можно верить, многие верят, — тут он снова улыбнулся.
Финвэ хотел сказать что-то в ответ, но никакие слова не пришли, вместо этого по щеке покатилась одинокая слеза. Нолофинвэ снова стиснул его пальцы в своих, надеясь, что это поможет. Так они просидели, казалось, очень долго.
Наконец, Финвэ встрепенулся. Снова покачал головой.
— А ведь я пришел сюда вовсе не за тем, чтобы ты помогал укрощать мое в очередной раз взбунтовавшееся чувство вины, — заметил он. — А чтобы поддержать тебя.
— И ты поддержал, — искренне заверил его Нолофинвэ. — Эти Залы были бы во многих отношениях более мрачным и странным местом, если бы, едва пробудившись, я не увидел тебя.
— Кто-нибудь пришел бы обязательно, — отозвался Финвэ. — Из майяр Намо или Ниенны, или сама Ниенна. Они просто не стали беспокоить нас, потому что я уже был здесь. К тому же, — он вдруг усмехнулся. — Никто не думал, что ты пробудишься так скоро. Не после всего, что выпало на твою долю, и особенно, твоей смерти.
— Кроме тебя, — Нолофинвэ усмехнулся в ответ.
Думать о том, что "выпало на его долю", все еще категорически не хотелось, а уж о смерти тем более. Говорить с отцом о Залах Мандоса было куда лучше.
Финвэ махнул рукой.
— У меня просто появились кое-какие предположения, на основе сходства, так сказать, — он вдруг снова вздохнул. — Когда я сам попал сюда, от меня тоже не ожидали особой прыти в ближайшие несколько сотен, а то и тысяч лет. Но все сложилось иначе.
Теперь настал черед Нолофинвэ вздохнуть.
Он не мог сказать, что его собственная смерть его уже не беспокоила. Еще как. Но и об отцовской думать было немногим легче. В самые черные моменты Исхода нолдор Нолофинвэ то сожалел, что рядом нет отца, то говорил себе, что, по крайней мере, отец теперь в безопасности Чертогов Мандоса и никакая новая беда с ним случиться уже не может. Теперь же он не мог не задаться вопросом: каково было его отцу в самом начале здесь? Когда он пробудился неизвестно где и когда? Кто держал его руку, пока его собственная жизнь обрушилась на него, грозя сокрушить?
Впрочем, думать об этом сейчас было без толку. Тем более, Финвэ уже снова встревоженно окликал его:
— Сынок! Ты слышишь меня? Все хорошо?! Что бы ни случилось, только не ускользай, пожалуйста!
Нолофинвэ сосредоточился на голосе отца, возвращаясь из явно несвоевременных раздумий.
— Я вовсе и не собираюсь никуда ускользать, — заверил он и добавил: — Да и вряд ли отсюда можно ускользнуть без благословения Намо, Манвэ и Варды.
Финвэ покачал головой, глядя на Нолофинвэ со смесью облегчения и беспокойства, и объяснил:
— Не из Залов, внутри них. Некоторые души ускользают — так отгораживаются ото всех, что их невозможно найти или позвать, как бы сильно ты этого не хотел. И когда такое происходит, ни Ниенна, ни сам Намо не могут достичь их. Что уж говорить обо мне.
Лицо Финвэ приняло такое выражение, что Нолофинвэ вдруг снова явственно вспомнил о временах Непокоя. Ощущение было мимолетным, но болезненным, все равно что вдруг наткнуться на острую колючку.
— Это недавно произошло с кем-то, — догадался Нолофинвэ и с тревогой назвал имя: — Фаниэль?
Впрочем, произнося это, он в глубине души уже знал, что ответ будет иным.
И точно, Финвэ встряхнулся и торопливо ответил:
— Нет, нет, с ней все в порядке. — Тут он на мгновение запнулся и уточнил: — Не считая, естественно, того, что она мертва, как и все здесь. Но в твоей сестре всегда было куда больше сил, чем могло показаться на вид, так что она совершенно оправилась и от своей смерти, и ото всего остального. Фаниэль могла бы уже готовиться к возрождению, если бы не решила, что хочет остаться до тех пор, пока и ее муж не будет готов возвратиться к жизни. — Финвэ вздохнул. — Ему, конечно, тяжелее, чем ей. Ты и сам можешь предположить.
Нолофинвэ действительно мог. Муж Фаниэль умер от ран после боя в Альквалондэ. И его дух еще до смерти был очевидно глубоко потрясен всем случившимся.
— Но рядом с Фаниэль все как будто налаживается, так что и он, наверное, скоро исцелится, — продолжал Финвэ. — Только ее трудно достичь, когда они так сосредоточены друг на друге, и я даже не знаю, почувствовала ли она, что ты здесь.
Нолофинвэ в ответ только улыбнулся. Отрадно было знать, что у сестры все хорошо — куда лучше, чем можно было ожидать.
— Если нет, не стоит спешить сообщать ей то, что ее огорчит, — заметил он вслух. — Тут ты прав. Но если ускользнула, как ты говоришь, не она, значит, Феанаро, — заключил Нолофинвэ.
Говорить с отцом о брате было странно. На ум против воли пришло, что, когда он в последний раз пробовал, все обернулось началом проблем больших, чем он мог себе даже представить.
Нолофинвэ быстро отгородился от этой памяти — не сейчас, еще не сейчас — заставляя себя сконцентрироваться на настоящем, на ответе отца.
Тот уже подтверждающе кивнул и теперь говорил:
— Когда дух твоего брата оказался здесь, он был в таком смятении и так мало похож на себя прежнего, что ни Намо, ни Ниенна не могли говорить с ним. Тем более, не могли попытаться помочь. Только у меня выходило к нему приблизиться, но он не видел меня, не слышал и не узнавал.
Отношение Нолофинвэ к Феанаро всегда, не считая только детства было сложным: он и любил брата, и негодовал на него, по многим причинам, а уж после произошедшего в Арамане... Было время, когда Нолофинвэ не сомневался, что мог бы голыми руками убить Феанаро и не испытать ничего, кроме удовлетворения от совершившейся справедливости. Но все же весть о гибели Феанаро отозвалась подлинной печалью где-то в глубине сердца, а сейчас, слыша о его жестокой посмертной судьбе, Нолофинвэ чувствовал ужас и жалость.
А Финвэ продолжал, быстро, будто спеша выговориться:
— Владыки сказали, тут может помочь только время и всем нам остается ждать. Но когда ему станет хоть чуточку легче, предположить не мог никто. И за все годы, что прошли между его смертью и твоей...
Тут Финвэ бросил на Нолофинвэ извиняющийся взгляд, но тот в ответ только пожал плечами — он помнил, что смерти — лучшие точки подсчета времени в Чертогах Ожидания.
— Ему нисколько не стало лучше, — заключил Финвэ. — Нисколько. И я почти смирился, что придется ждать не одну тысячу лет. Но потом в Залы явилась Лютиен, и ее песнь...
Лютиен. Это имя было Нолофинвэ знакомо. Хотя не эта эльдэ... Лютиен — дочь Элу Тингола, короля Дориата. Сокрытое королевство так никогда и не стало соратником нолдор в борьбе с Морготом, как поначалу надеялся Нолофинвэ, помня, что Элу Тингол был другом его отца, но все равно оставалось странно утешительно знать, что оно существует и уже одним этим бросало вызов Морготу раньше, чем в Белерианд явились нолдор. И вот теперь Лютиен в Чертогах Мандоса. Насколько же хуже все могло стать?
— Моргот разорил Дориат? — спросил Нолофинвэ вслух.
— Что? — переспросил Финвэ, явно думавший о другом, и тут же, осознав смысл вопроса, ответил: — Нет, Моргот здесь ни при чем.
— Как тогда Лютиен оказалась в Чертогах Ожидания? — удивился Нолофинвэ.
Финвэ вздохнул. Махнул рукой. Еще раз вздохнул. Наконец, сказал:
— Это долгая и запутанная история. Когда-нибудь посмотришь на гобеленах. Думаю, тебе это не причинит вреда.
При этом он сделал странное ударение на слове "тебе" и, прежде чем Нолофинвэ успел еще что-то спросить, продолжал:
— Лютиен явилась сюда и пела здесь о своей судьбе. Ее песня разлилась по всем Залам, проникла в каждый уголок, и в ней было так много печали... — Финвэ опять вздохнул. — Но надежды — еще больше. И сам вала Мандос не мог сдержать слез, слыша этот напев. А для душ, которым не помогало ничто иное здесь, в Чертогах, песнь Лютиен стала как целительный бальзам. Некоторые души даже совершенно приблизились к исцелению. Феанаро, конечно, было до этого далеко, — Финвэ судорожно вздохнул, будто ему по-настоящему не хватало воздуха, однако продолжил говорить: — Но он вспомнил себя, узнал меня, и мы смогли общаться. Я даже убедил его попробовать погрузиться в исцеляющие грезы, но ничего не вышло. Он все еще был слишком обеспокоен для этого. И он отказывался говорить с кем бы то ни было, кроме меня, поэтому никто не мог помочь ему.
Финвэ умолк. Нолофинвэ тоже молчал. Спрашивать о чем бы то ни было не тянуло, и так можно было догадаться, что после этого столь неожиданного и странного улучшения все каким-то образом стало только хуже.
— Он был слишком слаб, чтобы смотреть на гобелены, — снова заговорил Финвэ. — Но иногда спрашивал меня о том, что творится снаружи, о своих сыновьях, — лицо Финвэ исказилось, как от боли, он замолчал, будто борясь с собой, потом продолжал: — Я рассказывал только о хорошем. Странные истории без начала и конца. Но он даже ни разу не попытался подловить меня на этом.
В последних словах Финвэ боль звенела уже совершенно явно. И Нолофинвэ мог ее понять, он помнил, что Феанаро всегда обладал острым и цепким умом и ненавидел, когда от него что-то пытались скрыть. Если уж теперь он не обращал на такие вещи внимания, это лучше, чем что-либо другое подтверждало, что он не похож на себя прежнего... Что бы это ни значило. Нолофинвэ серьезно подозревал, что представления о прежнем Феанаро у него и у отца значительно отличаются.
— Но все-таки теперь ему становилось немного лучше, — все еще рассказывал Финвэ. — Очень, очень медленно. А потом пал Дориат.
Горечь этих слов была просто неизмерима. А смысл — непостижим.
— Что? — не выдержав, перебил отца Нолофинвэ. — Ты же сам только что сказал, что Дориат Моргот не разорил!
— Да, — с еще большей горечью откликнулся Финвэ. — Это был не Моргот.
Нолофинвэ почувствовал, что у него снова закружилась голова.
— Царства не падают сами по себе, — напомнил он. — Кто-то должен был напасть, а кроме Моргота сотворить такое в Белерианде просто некому.
Финвэ в ответ только закрыл глаза. По лицу его пробежала болезненная судорога.
— Это сделали сыновья Феанаро, — произнес он, не открывая глаз.
— Не может быть, — решительно возразил Нолофинвэ. — С чего бы они стали это делать, когда их земли разорены Морготом?! С чего бы они стали это делать вообще?!
Он покачал головой, потом спросил осторожно:
— Отец, ты уверен, что все это тебе не показалось? Как-нибудь, ну, я не знаю... — неопределенно заключил он.
Финвэ печально улыбнулся и все же посмотрел на Нолофинвэ.
— Уверен, — ответил он. — Я просто плохой рассказчик для этой истории, а вообще в ней есть смысл. В Дориате был один из Сильмариллей, и именно из-за него все произошло.
С точки зрения Нолофинвэ, эта деталь не добавляла истории смысла, скорее, наоборот. Корона с тремя камнями была на голове Моргота даже во время их поединка, и невозможно представить, чтобы один из этих камней вдруг попал в королевство Тингола.
— При штурме Дориата трое сыновей Феанаро погибли, — продолжал Финвэ. — И именно это он почувствовал. Он попытался дотянуться до них и не смог. Я тоже попытался, но тоже не сумел. Они пришли в Залы, но достичь их не в силах был никто. Феанаро впал в отчаяние. Я, как мог, старался утешить его, говорил, что надо подождать, что я ждал его полтысячи лет и все же дождался, — Финвэ вздохнул. — Но Феанаро захотел узнать, как они погибли. Он спросил об этом меня, и я растерялся, не зная, как ответить. Тогда он решил, что должен сам увидеть гобелен. Я отговаривал его, но горькие вести пробудили в нем если не новые силы, то старое упрямство точно, и Феанаро отправился на поиски. А когда увидел все, он исчез. С тех пор я так же не могу достичь его, как и остальные. Ни его, ни его сыновей. И я хотел бы думать, что они вместе и могут хотя бы найти утешение в присутствии друг друга, но вряд ли это так.
Он умолк. А Нолофинвэ, как нарочно, не мог найти ни одного слова утешения для него, вместо этого вырвался горький вопрос:
— И после такого ты говоришь, что дело еще небезнадежно и надо верить, будто вся история кончится хорошо для мира?
— Да, даже и после этого, — неожиданно твердо откликнулся Финвэ и тут же, словно очнувшись, встревоженно сказал: — Но я, конечно, не должен был рассказывать всего этого тебе. По крайней мере, сейчас.
— Нет, ничего, — покачал головой Нолофинвэ. — Если ты говоришь, что еще не все потеряно, я верю. И не собираюсь отчаиваться. Правда. Но, пожалуй, я не отказался бы еще от порции исцеляющих грез, прежде чем попробую сам разобраться во всем, — он вздохнул. — Побудешь со мной?
— Конечно, — ответил Финвэ и улыбнулся.
Он потянул Нолофинвэ к себе, так, чтобы устроить его голову на своих коленях, и тот сразу же закрыл глаза, позволяя себе еще на время отрешиться от всех тревог своей, уже оборвавшейся, жизни и мира, жизнь которого теперь продолжалась без него.

@темы: Феанор, Намо, Лютиен, Финголфин, Финвэ, мои фанфики, Сильмариллион, нолдор

---

Хотела написать пост пожизневого нытья

Но Дайри заглючил, и форма набора нового поста зависла, а пока она приходила в норму, я уже передумала жаловаться на жизнь) То есть проблема, конечно, никуда не делась и она достаточно серьезная, и вообще обидно, досадно, но... да и фиг бы с ней, короче.

---

Еще раз про "Кроме пыли и пепла"

Сегодня фик "Кроме пыли и пепла" добрался до отметки в 100 плюсиков на Фикбуке. Это, конечно, не так уж много, но цифра красивая)

И сегодня же я получила первый отзыв от человека, который, как я поняла, прочитал фик не в процессе работы, а уже после ее завершения, и сразу на все написал единый отзыв.

Должна сказать, это дало неслабый такой заряд энергии и совсем не лишний, потому что предновогодняя неделя у меня такая, что как бы не забыть встретить Новый год) Ну, я думаю, подобная проблема многим знакома)))

@темы: Кроме пыли и пепла

---

Истории Гил-Галада и Гилдора Инглориона

В картинках, от того же автора, про клип которого я уже писала вчера.
Сегодня вот посмотрела еще парочку и не могу удержаться, чтобы не поделиться ссылками и впечатлениями.

Итак, история Гил-Галада:

La Historia de Gil-galad, Rey Supremo de los Noldor

Очень много красивых и лично мне незнакомых картинок. И кажется, я уже немного начала понимать по-испански)))

Автор рассмотрел три версии происхождения Гил-Галада (сын Финрода, сын Фингона, сын Ородрета, сына Ангрода) все это сопровождалось наглядными схемами, поэтому было понятно. Но какую версию предпочитает автор я в итоге не поняла, потому что это в схемах не отражено, а возможно, автор об этом и не говорил.

И история Гилдора Инглориона:

La historia de Gildor Inglorion

Того самого из ВК. Тут меня ждал большой сюрприз, потому что автор рассмотрел две версии происхождения Гилдора Инглориона: 1) сын Финрода (эту очень подробно); 2) сын Финарфина и брат Финрода (эту немного менее подробно).
Маленький утренний апд))) Возможно, в версии "сын Финарфина" речь идет о том, что Гилдор - сам Финрод, а не еще один сын Финарфина, этот момент я не очень поняла.


Какую версию автор предпочитает, я снова не поняла, или это опять же не было сказано. Теперь вот задумалась, какую предпочитаю я сама.

Ну, и картинки опять очень красивые. Буду еще смотреть. И еще писать об этом, наверное, тоже буду. Как-то эти клипы сподвигают поделиться) Я даже тег специальный под ролики Kai47 завела.

@темы: Гил-Галад, Гилдор Инглорион, Истории в картинках от Kai47, Сильмариллион

---

История Финвэ, Мириэль и Индис

На этот раз в картинках!

Практически случайно обнаружила на Youtube четырнадцатиминутный ролик, посвященный истории Финвэ, Мириэль и Индис.

La historia de Finwë, Míriel, Indis y sus hijas

По сути, это начитка истории с видеорядом из картинок. Начитка по-испански, я не знаю испанского... Но мне понравилось.

Во-первых, попадались и незнакомые красивые картинки, во-вторых, я просто люблю эту историю) В-третьих, послушать, даже не понимая текста, было приятно)))

А когда я прогнала название видео через онлайн-переводчик, оказалось, что там написано "История Финвэ, Мириэль, Индис и дочерей Финвэ", и в клипе действительно был сделан на них акцент в соответствующей части, по крайней мере, на Финдис и Иримэ. Это отдельно здорово, по-моему!

У этого же автора есть и другие клипы по сюжетам Толкина. Я, правда, посмотрела только один.

@темы: Индис, Финвэ, Истории в картинках от Kai47, Сильмариллион, Мириэль

---

На выходных я подумала, а не написать ли мне...

Какое-нибудь недлинное и позитивное новогоднее модернАУ про семейство Финвэ. Но, видимо, это не мой жанр)

Я и оглянуться не успела, как вместо этого придумала встречу Финвэ и Нолофинвэ в Мандосе - всплакнула над ней и ничего не написала. Надо бы все-таки записать, но что-то малость нет сил. На самом деле, я строчу этот пост именно в надежде, что после него силы вдруг найдутся, со мной такое бывает.

И я все еще хочу позитивное модернАУ… причем все-таки скорее почитать, чем написать. Новогоднее, а можно и просто, но, кажется, все, что есть, я уже читала.

---

Немного Дайри-магии

Не помешало бы)))

У меня сейчас в жизни есть два начинания, которые, если все получится, сделают эту самую жизнь значительно лучше. Но я что-то волнуюсь, вдруг облом? И еще облом? Поэтому:

Вопрос: Все получится?

1. Обязательно получится, раз		33	(50.77%)
2. Обязательно получится, два		32	(49.23%)
Всего:		65 Всего проголосовало: 36

---

О Пробуждении Эльфов (из сказаний Детей Ингвэ), фанфик, джен, гет, приключения

Я так давно собиралась начать писать что-то вроде эпоса ваниар, что уже сама не верила, что соберусь. И вот внезапно написалась первая легенда. Когда вторая, понятия не имею. Возможно, никогда. Но я, если честно, рада, что хоть одна получилась.

Название: О Пробуждении Эльфов (из сказаний Детей Ингвэ)
Автор: vinyawende
Категория: джен, гет
Персонажи: Ингвэ, Индис, Элеммирэ, НЖП и НМП в больших количествах миньяр, татьяр, нельяр
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: общий, приключения
Размер: мини, 1284 слова
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Дети Ингвэ - одно из имен народа, по "Сильмариллиону" известного как ваниар. Их сказания дают возможность по-новому взглянуть на многие события в истории Арды. Первое из сказаний повествует о Пробуждении Эльфов.
Примечание автора: el (кв.) - звезда; а кроме того, повелительное восклицание, которое служит для привлечения внимания к чему-нибудь, примерно "Смотри!"


Свет звезд был не резок, но ярок. Он скользил по лицам эльфов, спавших на берегу озера и, словно чей-то негромкий, однако настойчивый оклик, тревожил их сон. Звал отринуть знакомую безмятежность покоя и распахнуть глаза навстречу миру, невиданному прежде, но прекрасному.
Эльфы слышали этот призыв и радовались ему, но не спешили откликаться. Они спали, то приближаясь к бодрствованию, то снова погружаясь в грезы под шепот деревьев на ветру и плеск воды, которые теперь были им слышны, хотя еще неведомы.
И вот один эльф, движимый любопытством, поборол сладкую дрему и первым открыл глаза, ибо такова была его судьба: быть первым в стремлении к новому знанию и к чистому свету, а так же и в стремлении заступить дорогу любой опасности, грозящей его народу.
Но в то мгновение никто, даже он сам, еще не знал этого. Как не знал он и того, что очень скоро изберет себе имя — Имин, и само это имя обретет значение "первый", а его народ — те, кто станут его неизменными спутниками и верными друзьями, его семьей — дадут ему имя Ингвэ, и оно станет означать "предводитель", и под этим именем он навеки войдет в историю Арды как благороднейший и самый почитаемый из эльфийских королей.
Пока все это еще было сокрыто в бесконечной дали будущего, а Ингвэ открыл глаза и увидел над собой высокое темное небо, полное дивно сияющих звезд, и обрадовался он, что пробудился и смог узреть такую красоту, и любопытство его от этого возросло, и захотелось ему узнать, что еще доступно его взору.
Он сел и быстро огляделся. Увидел свое тело и мягкую траву, на которой оно покоилось, а вокруг увидел других эльфов, подобных ему, но отличающихся. Они тоже просыпались: одни только открывали глаза, другие любовались звездами, третьи осматривались.
Наблюдая за ними, Ингвэ погладил траву сбоку от себя и вдруг почувствовал под своими пальцами что-то изумительно мягкое и теплое. Он повернулся и взглянул, и увидел, что рука его соприкоснулась с чьей-то рукой. Он улыбнулся и в ответ получил улыбку. И было в этой улыбке обещание чего-то еще непонятного, но неизмеримо ценного и важного.
Так повстречались Ингвэ и Акларэ, его жена. Повстречались, чтобы полюбить друг друга и провести вместе всю вечность мира. А в тот миг Ингвэ на время забыл о мире, окунувшись в блестящие отраженным светом звезд синие глаза Акларэ.
Но вдруг услышал с другой стороны от себя какой-то новый звук, не слышанный раньше, но очень мелодичный. Он оглянулся и увидел, что высокая статная дева поднялась на ноги — первой из всех пробудившихся эльфов — и попыталась дотянуться рукой до звезд. А когда у нее не получилось этого сделать, вовсе не расстроилась, а засмеялась.
Глядя на нее и слыша ее смех, Ингвэ засмеялся тоже и взглянул ей в глаза, и ему открылось знание, что с этой женщиной его соединяет некая связь, не такая, как с Акларэ, но тоже очень прочная.
В последующие времена эту связь назовут родством. А эльфов, чьи феар будут близки друг другу, подобно Ингвэ и Индис, станут называть братьями и сестрами.
Но тогда, в самом начале, не было никаких слов и никаких понятий, только ощущения, и знание, ниспосланное, казалось, сияющими звездами, и открывавшееся постепенно, если эльфы встречались взглядами или соприкасались телами.
И так, один за другим, эльфы, которым еще предстояло стать народом миньяр — или ингвар, или Детьми Ингвэ, или ваниар, на языках иных народов, — узнавали друг друга. А зная друг друга, они уже могли обмениваться мыслями, чувствами и ощущениями, соприкасаясь умами.
Позже, когда появилась звучащая речь и эльфы стали сами себя называть квэнди — "говорящими", общаться мысленно сделалось много труднее, но в первые часы, дни и даже годы жизни после Пробуждения это было столь же просто и естественно, как дышать, и выходило без малейших усилий.
Поэтому то, что видел один минья, мог увидеть любой. Каждый мог понять чувства каждого, узнать, о чем думает другой, и ответить собственной мыслью. И когда Ингвэ первым решился подойти к озеру, которое после носило имя Воды Пробуждения, и осторожно, почти благоговейно, прикоснулся к блику звездного света на водной глади, все затаили дыхание. А потом почувствовали прохладную чистую жидкость на коже, как будто это их руки касались воды.
Тогда другие миньяр тоже стали подходить к озеру. Первой рука об руку с Инвэ встала Акларэ. Она зачерпнула воду в горсть, поднесла к губам и выпила.
На вкус вода была такой же, как на ощупь: чистой, прохладной и бодрящей. Эльфам, впервые испытавшим вкус на своих языках, она показалась сладкой, и они долго пили ее.
А напившись, собрались и пошли вдоль берега озера, потому что Ингвэ, а вслед за ним и остальные, все еще желали узнать, какие невиданные чудеса таятся вокруг.
Эльфы шли и любовались миром, который открывался им тысячей новых граней на каждом шагу, и радовались, и удивлялись всему.
А потом на укромной полянке, похожей на ту, где пробудились они сами, но просторней, миньяр увидели иных эльфов, заметно отличающихся от миньяр с виду: у всех миньяр волосы цветом походили на золото разных оттенков, хотя тогда никто еще не знал, что такое золото, и потому волосы миньяр невозможно было сравнить ни с чем, а почти у всех новых эльфов волосы оказались темны, как стало бы темно небо, если бы в нем не было звезд.
Но глаза их светились тем же отраженным звездным светом, что у миньяр, поэтому миньяр обрадовались им как обретенным родичам, и татьяр — а это были именно они — тоже обрадовались, увидев миньяр.
Татьяр пробудились лишь незадолго до прихода миньяр и еще не подходили к воде. Но у них, с первого мгновения стремившихся познать этот мир в самой его сути и всему дать названия, уже появилось первое слово.
Это было слово "эль", и они то и дело повторяли его на разные лады, указывая на все подряд, но чаще всего на звезды.
При виде миньяр, многие из татьяр воздели руки к небу, восклицая:
— Эль!
И было понятно, что они хотят поделиться со своими новыми родичами и друзьями красотой звезд. Их восхищение и радость нашли горячий отклик в сердцах миньяр, а голоса были приятны для слуха, и миньяр тоже попробовали говорить:
— Эль! Эль! Эль!
Миньяр указывали на звезды, друг на друга, на татьяр, снова на звезды и смеялись. Татьяр, глядя на них, тоже попробовали смеяться, ибо не делали этого прежде, но звук пришелся им по нраву, и скоро все эльфы, собравшиеся на поляне, заливисто хохотали от чистой и беспредельной радости бытия.
Миньяр рассказали татьяр, что воды в озере не опасны и сладки. Татьяр быстро решились сами испить из озера и тоже нашли воды сладкими.
Вместе миньяр и татьяр двинулись дальше по берегу. Так они замечали еще больше всего интересного и неожиданного и часто останавливались, что рассмотреть что-нибудь новое. Но все же шли вперед. Шли и шли. И вышли на поляну намного обширнее той, где пробудились татьяр. Там нашлись еще новые эльфы, частью они походили на татьяр, такие же темноволосые, а частью казались ожившими звездными бликами, потому что волосы их были как свет звезд.
Эти эльфы только-только успели проснуться и с изумлением глядели на мир и друг на друга. Некоторые и вовсе еще лежали с закрытыми глазами, чутко прислушиваясь к происходящему вокруг. Но все они, даже самые сонные, тихонько напевали без слов, подражая плеску озерных вод. То были нельяр. Эльфы воды. Те, что поют на берегах.
Миньяр и татьяр счастливо приветствовали их как своих родичей, и нельяр ответили им тем же. А потом миньяр, чьи сердца тронул мелодичный напев нельяр, присоединили к этой песне свои голоса.
Первым запел Ингвэ, за ним — Индис, потом Акларэ, а за ней тот, кто многие годы спустя прославится как великий поэт и музыкант, Элеммирэ. Еще несколько мгновений — и запели все миньяр. К ним стали присоединяться татьяр, потом и нельяр. И вот уже пели все эльфы, которых в более поздние времена назвали Пробужденными!
Пели, повторяя множество раз одно слово:
— Эль!
Потому что не было еще иных слов. Но и этого одного было довольно, чтобы спеть первый гимн звездам, красоте и самой жизни.
Так в единении и радости началась история эльфов в Арде.

@темы: Индис, мои фанфики, телери, ваниар, Ингвэ, новые персонажи, Сказания Детей Ингвэ, Сильмариллион, нолдор

---

Про тексты и комментарии к ним

Мне время от времени везет на тексты, которые сами по себе хороши или, по крайней мере "ниче так", а потом прочитаешь комментарии других читателей или, еще хуже, самого автора, которые все переворачивают с ног на голову, и хочется включить суперскорость и бежать от этого текста подальше... Бр.

Два случая за два дня. С разными авторами.

А главное, меня вдруг посетил вопрос, делают ли мои комментарии мои тексты хуже для кого-то? Я ведь люблю про тексты поговорить. Эх(

---

Флэшмоб про умения)))

Правила: вы отмечаетесь в комментариях, и я называю 3 вещи, которые вы, по-моему, умеете делать хорошо, в ответ нужно сделать запись, где вы прокомментируете это мнение, или опровергнете его, а также от себя написать о 3 вещах, которые вы не умеете.

От меня: Если у кого-то есть желание в комментах заодно и назвать три вещи, которые я вроде как умею делать, называйте)))

От Маленькое_солнышко мне достались:

1) разложить ситуацию по полочкам
Стараюсь. В реальной жизни у меня это получается обычно когда ситуация уже прошла, а прямо во время - не особо. С книжными сюжетами в этом плане проще)))
2) вести цивилизованный диалог даже в самой горячей дискуссии
Меня вообще очень трудно вывести из себя, что в виртуальной дискуссии, что в реальной жизни.
3) утешить печального ПЧ-ла
Вот это неожиданно) Мне самой кажется, что, если кто-то расстроен, я чаще мнусь, не зная, что сказать.

А вот чего я точно не умею:

1) Рисовать;
2) танцевать;
3) не сожалеть о прошлом.

От Narwen Elenrel мне досталось:
1. Здраво рассуждать.
Приятно слышать, на самом деле. Я стараюсь, и, если получается, значит, что-то полезное я вынесла из долгих-долгих лет учебы, уже не так обидно)
2. Всегда оставаться корректным и интеллигентным человеком, не перегибать палку даже в пылу жаркой дискуссии
На мой взгляд, это очень важно, так что особенно приятно, когда это замечают.
3. Писать логичные продуманные АУшки
Опять же, я стараюсь. Приятно слышать, что получается)

Я 100% не умею:

1. Кататься на коньках
2. Управлять мотоциклом
3. Петь

От Гэллиан я получила:
1. Красиво описывать эмоции персонажей
Стараюсь. Хорошо, если получается.
2. Писать подробные и вдумчивые фандомные посты
Опять же стараюсь)
3. Всегда оставаться вежливой и корректной
Раз три человека из трех сказали об этом, значит, реально хорошо получается получается. Ура!)))

А вот не умею я:
1. Драться
2. Ориентироваться на местности
3. Белить потолок


От naurtinniell мне досталось:
1. Ты умеешь писать про Валар
Приятно слышать) Помню, я и в фандом пришла потому, что мне очень хотелось писать про валар. А сейчас что-то давно про них не писала, хотя по-прежнему очень люблю, надо будет как-нибудь тряхнуть стариной)
2. умеешь всегда оставаться вежливой
Спасибо! Стараюсь. По ходу этого флэшмоба я поняла, что надо придумать, как использовать этот навык в профессиональной деятельности, пусть пользу приносит (это я к тому, что о нем упомянули четыре человека из четырех))) )
3. умеешь сделать человечным даже самого неприятного персонажа
Вот про это умение не могу сказать, что как-то специально его прокачивала, что называется. Разве что в рамках умения вообще писать персонажей с живыми характерами, и до сих пор не могу сказать, хорошо ли я это умею... стараюсь совершенствоваться.

А вот чего я не умею:
1. Играть на музыкальных инструментах
2. Делать стрижки (в смысле, в роли парикмахера)
3. Ездить верхом

От ~Bluebell~ я получила:
1. Красиво и реалистично прописывать характеры персонажей
Надеюсь, что вы правы. Это реально очень важно для меня.
2. Писать про Валинор
Приятно слышать, опять же, надеюсь, что так и есть... и что-то снова вспомнилось, как давно я не писала про Валинор. Прямо скучаю... надо будет наверстать)
3. Логично рассуждать
Стараюсь.

А вот чего я не умею:
1. Шить.
2. Вязать.
3. Чинить электроприборы.

От Анкорина мне досталось:
1. Конечно же, писать яркие фанфики с продуманными сюжетами и канонными характерами.
Приятно слышать! Я стараюсь.
2. Вести цивилизованную дискуссию, даже тогда, когда Вы не согласны с оппонентами, или последние не совсем адекватны.
Спасибо!
Забавный момент, из шести человек, которые дали мне качества для флэшмоба, пять упомянули об этом. На самом деле, все шесть. Нет, мне точно нужно найти область деятельности, где я смогу это применять)))
3. Видеть в жизни и в окружающих лучшее.
На самом деле, вижу я разное. Но внимание стараюсь акцентировать на хорошем.
В старых добрых фольклорных традициях, так сказать))) Ведь сказки рассказывают о тех, кто пошел спасать принцессу/братьев/еще кого-нибудь или там бросил вызов чудовищу, а тех, кто не пошел и не бросил, наверняка, было больше, но про них и говорить нечего.

Чего я не умею:
1. Говорить по-испански.
2. Делать мороженое в домашних условиях.
3. Кататься на лыжах.

---

А у меня сегодня день рождения)))

Годы благополучно проходят, а я этого благополучно не чувствую)))

В честь этого хотела запостить горящий торт, но фоток красиво горящих тортов не обнаружила, зато наткнулась на такую забавную штуку, как торт с виски, так что будет вот такой:

---

"Кроме пыли и пепла", пост по следам дописанного фика

После каждого относительно крупного фика меня накрывает своеобразный авторский откат. Хочется говорить об этом тексте! Рассказывать, как он был написан, и всякое разное о персонажах и о том, что точно должно быть в сюжете, но не влезло, и почему сюжет и/или характер героя повернул туда или сюда... Обо всем, короче)

С учетом этого фактора, я даже с некоторой тревогой ждала момента, когда допишу "Кроме пыли и пепла", думая о том, что, если масштаб отката окажется пропорционален затраченному времени, усилиям и масштабу АУ-развилки... это как же ж меня накроет!

Но все, на самом деле, оказалось неожиданно мягко. Сильно разглагольствовать о персонажах и сюжете не тянет. Кажется, я все, что хотела, вложила в текст и именно так, как хотела. Сама удивлена.

Да и сцен/вещей, которые в сюжет не влезли, тоже не наблюдается...

Но говорить о фике все-таки хочется! Поэтому сейчас будет пятиминутка бесполезной инфы, извините))) Просто кое-какие факты, в основном статистические, в основном себе на память.

Начну, конечно, с того, что это мой самый длинный фик за все время - шестьдесят пять с половиной тысяч слов. На семнадцать тысяч слов больше, чем "11 историй о Нолофинвэ", фик, который был значительно длиннее всех остальных до сих пор.

Время работы над текстом от создания файла до последней точки - полтора года и десять дней. Некоторые читатели, которые желали удачи в начале написания и комментили первые главы, успели отойти от фандома, а то и вовсе ото всех фандомов, на Фикбуке это видно по удаленным профилям.

Правда, за это же время я написала еще четыре фанфика, общим объемом на 40 000 слов. Так что, наверное, можно было и быстрее закончить, если не распыляться, так сказать... Но не распыляться не получалось)))

Сейчас, кстати, подумала, что в параллель к "Кроме пыли и пепла" последовательно написались фики о Келебримборе, Гил-Галаде и Маэглине. Нет, идеи нарочно охватить вниманием как можно больше правнуков Финвэ у меня не было)

В конце прошлого лета, когда работа над фиком, по сути, еще только начиналась, я написала, что он быстро набирает отметки "Нравится" на Фикбуке и, наверное, скоро перевалит за +50. Он перевалил сильнее, чем я думала))) Сейчас счетчик накрутил +92.

Правда, пара плюсиков в последнее время слетела - один после выкладки предпоследней главы и еще один после выкладки последней. Видимо, кому-то, что называется, не зашел финал.
На самом деле, я ожидала, что многим может не понравиться, потому что - не применительно к своему фику, а просто так - уже раньше видела высказывания, что Феанаро бы никогда не... сделал того, что он сделал в конце моего фика.
Но финал с самого начала планировался именно таким, и я думаю, что Феанаро, как раз такой герой, который может сделать примерно все, что хочет, вопрос в том, как направить этот поток энергии в конструктивное русло)

@темы: Кроме пыли и пепла

---

Кроме пыли и пепла, фанфик, джен, драма, агнст, АУ, пост 10, завершен

Последняя глава! Фик завершен!!!


Главы 1-6, главы 7-8, главы 9-10, главы 11-12, начало главы 13, окончание главы 13 и глава 14, первая половина главы 15, вторая половина главы 15 и первая половина главы 16, вторая половина главы 16

Название: Кроме пыли и пепла
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Феанаро, Нолофинвэ, дети Нолофинвэ, сыновья Феанаро, дети Арафинвэ, другие персонажи, Моргот, слуги Моргота
Рейтинг: R (16+)
Жанр: драма, агнст, АУ, даркфик, Hurt/comfort
Размер: макси, 65 000 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Феанаро в Битве-под-Звездами не умер, а попал в лапы Моринготто. История его плена и освобождения.
Примечания: Про рейтинг: поставила R из-за начальных отрывков с Феанаро в Ангамандо, правда, я старалась избежать графического описания насилия, но все-таки Ангамандо есть Ангамандо. Про сюжет: непосредственное отношение к сюжету имела подсмотренная на ФБ-Инсайде заявка: Феанор|Финголфин. АУ, в которой Феанора подвесили на скале, а брат помчался его спасать.

Феанаро

Дорога из южного лагеря в северный этой весной не была ни особенно опасной, ни трудной. Даже и очень уж долгой ее нельзя было назвать. Когда-то — во времена, теперь казавшиеся неизмеримо далекими, хотя последние из эльдар, рожденных на их излете, пока не прожили и йены, — нолдор ходили на большие общие праздники из Тириона на Таникветиль — заметно дальше, и путь нисколько их не тяготил, наоборот, радовал.
Теперь же, казалось, каждый шаг давался им, выносливым и сильным, с трудом. Прошлое грузом давило на плечи. Старые обиды, полученные и нанесенные, висли на ногах, словно камни. Будущее страшило неизвестностью, нашептывало: "Не ищите себе беды, поверните назад". Этот шепот так легко было принять за мрачное предзнаменование грядущего. И многие из тех, кто сейчас шел за Феанаро, слышали его. Не все, но многие.
И все-таки Феанаро знал, что они не повернут. Его нолдор, которые к добру или худу, шли за ним на любые дела, не отступятся и на этот раз. Пойдут до конца, даже если конец этот им не слишком-то нравится. Преданность и храбрость, которые всегда согревали его сердце, но в последнее время — после возвращения из плена — временами еще и пугали, потому что слишком ясно он видел, как его народ беззащитен перед ним самим, перед ужасами, которые могут ждать их на пути, который он выбирает.
Правда, на этот раз Феанаро удостоверился, что там, куда они идут, ужасы их не подстерегают. Хотя сложно было быть в чем-то уверенным, когда дело касалось тех, чужих, нолдор. Всегда-то у Феанаро с ними не ладилось. Они казались слабыми и ненадежными, переменчивыми и непредсказуемыми. Теперь обвинить их в слабости было невозможно, да и упорства им явно не занимать. Но вот непредсказуемыми они точно оставались до сих пор.
Об этом говорил Карнистир, в тот день, когда Феанаро наконец посвятил сыновей в свои планы:
— А главное, непонятно, что творится у них в голове! Когда пытаюсь представить, что они станут делать дальше, просто ничего не выходит. А когда думаю, что сделал бы на их месте, — Карнистир помрачнел лицом, мгновенно, как умел только он один, и не закончил фразы, зато от души саданул кулаком по столешнице, заставив прочное дерево жалобно заскрипеть, а сидящих вокруг эльдар порадоваться, что стол, за которым обычно собирались для трапезы, сейчас был пуст.
— Ну да, нам всем, безусловно, повезло, что ты не на их месте, — тут же отозвался Куруфинвэ, на губах его мелькнула быстрая, как тень, саркастическая усмешка и пропала, а продолжал он тихо и серьезно: — Я тоже считаю, что эти эльфы могут нас неприятно удивить. У них наверняка был какой-то план мести, не могло не быть. До сих пор они не претворили его в жизнь, — тут Куруфинвэ поморщился, как будто они не сделали этого специально, чтобы мир стал еще сложнее и непонятнее. — Но, возможно, еще попытаются выместить на нас свои обиды, когда им выпадет случай. А если Нолофинвэ получит корону нолдор, — Куруфинвэ сделал паузу и закончил с жаром: — Удобнее случая не придумать.
Майтимо на словах о мести вскинулся, как будто собирался что-то сказать, но промолчал с видом эльда, бесконечно уставшего спорить об одном и том же.
Феанаро наблюдал за сыновьями, привычно подмечая мелочи и думая о том, что было бы непросто объяснить им — а всем остальным и того сложнее — почему он уверен, что Нолофинвэ не попытается воспользоваться властью короля, чтобы навредить кому-то, и не позволит этого сделать другим. По правде говоря, Феанаро и сам себе не мог этого четко сказать. Но помнил долгие разговоры, во время которых он по капле выдавливал из себя воспоминания об Ангамандо, и Нолофинвэ слушал и не давал остановиться, бросить эту затею, а после наступало облегчение. И сейчас эти воспоминания просто не позволяли усомниться.
Вслух Феанаро произнес:
— Я убежден, что Нолофинвэ не ищет случая, чтобы заставить нас всех страдать. В конце концов, чтобы заставить страдать лично меня ему, с первого дня в этих землях, совсем ничего не нужно было делать.
Ответом ему стало смущенное молчание, которое, впрочем, не затянулось, потому что высказаться пожелал Тьелкормо.
— Я не верю в месть, — решительно сказал он. — Если бы они собирались что-то делать, уже сделали бы тысячу раз. Но, отец, — Телькормо посмотрел прямо в лицо Феанаро. — Ты на самом деле хочешь отдать Нолофинвэ корону деда?
Тон его был предельно сдержанным, что вообще давалось ему непросто. А вот в глазах явно читалось: "Нет, поверить не могу!"
Феанаро выдержал его взгляд. Хотя и не без труда. "Корону деда"... Тьелкормо подобрал именно те слова, которые больше всего бередили душу Феанаро. Не столько он хотел быть королем нолдор, сколько наследником своего отца. Быть достойным его. Лучшим сыном. Нет, не просто достойным — достойным как никто другой!
Передать корону Нолофинвэ означало признать, что он не смог. Не справился. Мысль об этом почти разрывала сердце. Но не передать корону означало, что он и дальше не справится. У раздробленного народа нолдор нет надежды противостоять Моринготто, а если Феанаро попытается снова объединить всех под своей рукой, вспыхнет такой пожар, в котором легко могут сгореть все силы и жизни нолдор, сколько их пришло в Белерианд.
Финвэ никогда не пожелал бы своему народу этой судьбы. Ради благополучия нолдор он рисковал и трудился, радовался их радостью, плакал от их боли, поэтому они и назвали его своим королем, поэтому даже после сотен лет жизни в мирном Валиноре относились к нему с благоговением.
— Не хочу, — признался Феанаро вслух. — Но думаю, что это следует сделать, ради отца и ради народа, который был его и никогда не должен был расколоться на две ненавидящие друг друга части.
— Но народ уже раскололся, — отозвался Тьелкормо, делая заметное ударение на слове "уже".
Феанаро кивнул, соглашаясь.
— Да, и теперь можно или соединить части, надеясь, что они, может, будут держаться даже лучше, чем прежде, или разбить все в мелкое крошево, которого не собрать.
— Работа для очень искусного мастера, — заметил Куруфинвэ.
Феанаро грустно усмехнулся.
— Но на этот раз им точно не буду я, — сказал он. — Если кто-то из вас желает попробовать, скажите об этом сейчас.
Семь пар глаз тут же уставились на Феанаро с таким изумлением, какого невозможно описать словами. Потом шестеро из сыновей Феанаро почему-то посмотрели на Макалаурэ, как иногда случалось, если никто не знал, что сказать.
Макалаурэ отвечал братьям красноречивым взглядом: "Почему я?"
Вслух он спросил у отца другое:
— Но ты ведь уже принял решение? Разве нет?
— Да, — ответил Феанаро. — Но его последствия навечно лягут на весь наш род. Ни один из нас больше не сможет заявить права на корону нолдор, что бы ни случилось в будущем, единственная возможность сделать это — теперь.
После его слов воцарилось молчание. Долгое. Очень долгое молчание, во время которого сыновья Феанаро снова ошеломленно смотрели на него и одновременно — он очень на это надеялся — серьезно обдумывали все им сказанное.
Наконец Амбаруссар как будто ожили, переглянулись друг с другом, а потом Миньярусса сказал от них обоих:
— Нас судьба короны нолдор не волнует вовсе. Чтобы корона досталась одному из нас, должно было бы произойти слишком много ужасных событий, — тут он остановился и обвел быстрым взглядом отца и старших братьев, словно желая еще раз удостовериться, что все они живы и рядом, потом закончил: — Мы ничего не теряем, если королем станет Нолофинвэ.
Татьярусса согласно кивнул и одновременно придвинулся чуть ближе к брату, позволяя ему опереться на свое плечо, словно за время короткой речи тот мог устать.
За последним отзвуком слов Миньяруссы снова последовало молчание, на этот раз не такое продолжительное.
Потом заговорил Майтимо:
— Я уже носил корону нолдор, — сказал он. — И возвратил ее тебе три дня назад с облегчением и надеждой. Теперь, зная, что ты собираешься предпринять, я верю, что это изменит дело к лучшему, и склоняюсь перед твоей волей охотно.
Закончив говорить, Майтимо действительно склонил голову перед Феанаро. Тот с большим трудом подавил громкий вздох облегчения. Где-то на границе яви и грез Феанаро до сих пор время от времени мерещилась подсвеченная всполохами гигантского пожара одинокая ссутулившаяся фигура Майтимо. Воплощение одновременно неодобрения и беспомощности, которая так ему не шла. Немой упрек, от которого можно было отмахнуться, но оказалось нельзя забыть. А каждое воспоминание отзывалось глубоко в душе виной и оставляло после себя капельку горечи. Но вот теперь безусловная поддержка Майтимо как будто смыла всю эту горечь.
Сразу следом за Майтимо слово взял Макалаурэ, быстро посмотрев на близнецов, он взглянул Феанаро прямо в глаза и твердо сказал:
— Меня от короны нолдор отделяет не так много смертей, но я все равно всегда надеялся, что мне не придется ее носить.
Говоря это, он — похоже, неосознанно — попытался нащупать справа от себя руку Майтимо, который, заметив это, сам поймал его пальцы и утешительно сжал.
После этого Карнистир и Тьелкормо начали что-то говорить одновременно. Но Карнистир тут же махнул рукой, предоставляя высказаться брату. Тот, впрочем, едва ли это заметил, он уже говорил и останавливаться в любом случае не собирался.
— Корона нолдор, — Тьелкормо сделал движение, словно крупный хищник, отряхивающийся после сна. — не имеет значения. Важно, что эту корону носил наш дед, а после него — ты. Я сам никогда не смог бы отдать ее кому-то по доброй воле. Но если ты можешь, то и я тоже могу.
Он тряхнул головой, как бы освобождаясь от чего-то ненужного, и замолчал.
Появившейся, наконец, возможностью говорить тут же воспользовался Карнистир.
— Я уверен, что не стал бы лучшим королем нолдор, чем ты, отец, — категорично заявил он. — С другой стороны, я уверен, что и Нолофинвэ не станет. Но если ты считаешь, что корону следует отдать ему, значит, нужно ее отдать. Посмотрим, что будет.
На губах Карнистира появилась улыбка, явно предназначенная для того, чтобы пугать врагов на поле боя. Но уже через мгновение он расслабился, как эльда, принявший окончательное решение, и улыбка стала нормальной, настоящей.
Теперь из сидящих вокруг стола оставался только один, кто еще не сказал своего слова. И все еще как будто не собирался делать этого, продолжал сидеть с видом задумчивым, почти отсутствующим.
— Куруфинвэ? — окликнул Феанаро.
На голос отца тот встрепенулся и сказал:
— Я согласен с Тьелкормо.
Эти слова, несмотря на серьезность момента, вызвали что-то вроде веселого недоверия у его братьев — обычно Тьелкормо соглашался с Куруфинвэ, не наоборот. Куруфинвэ оставил эту реакцию без внимания и, глядя только на отца, решительно заключил:
— Если ты отказываешься от короны, мне она тем более не нужна.
— Уверен? — спросил Феанаро.
Чем вызвал новую порцию изумления у всех. Других он не переспрашивал.
— У тебя есть сын, ты принимаешь решение за него тоже, — напомнил Феанаро, запоздало сожалея, что не позвал на этот разговор и внука, чтобы тот сам мог высказаться.
Куруфинвэ покачал головой и ответил:
— Вот уж кто точно не будет сожалеть о короне нолдор, так это Тьельперинквар. Когда ему приходится кем-нибудь распоряжаться за пределами мастерской, он делает это так же, как гвозди кует: ловко, но без всякой охоты. Впрочем, это в большой степени относится вообще ко всему, что отвлекает его от, как он говорит, настоящего дела, — в голосе Куруфинвэ раздражение мешалось с нежностью и даже гордостью.
Так что Феанаро не мог не улыбнуться.
Вот значит как. Занятно. Собственный внук до сих пор во многом оставался для Феанаро загадочным незнакомцем. Хотя именно он в несколько прошедших месяцев больше всех помогал Феанаро заново освоиться в кузнице и при этом, к счастью, не пугался до потери соображения, если что-то шло не так, да и на то, что его отрывают от дел, не жаловался. Однако, если его помощь не требовалась, Тьелперинквар держался сдержанно, даже настороженно, говорил мало и торопился уйти.
Феанаро видел это, но не пытался нарочно вызвать Тьелперинквара на откровенность, надеясь, что со временем они сойдутся и без этого. Слова Куруфинвэ еще больше укрепили эту надежду — от них чудесно веяло собственной юностью Феанаро.
Вообще разговор с сыновьями и их поддержка оставили Феанаро окрыленным собственной правотой и силой, и в дальнейших приготовлениях к непростому делу передачи короны, это ощущение пригодилось ему не меньше, чем их реальная помощь.
Особенно когда он стал говорить со своим народом. Нет, не потому что кто-то возражал. Никто не смел. Но были те, кто, с готовностью покоряясь его воле, одновременно старался спрятать глаза, в глубине которых плескались беспомощность и страх: "Что же теперь с нами будет?"
Не весь его народ, даже, пожалуй, не большинство. Во многих взглядах, наоборот, светилась радость. Целительница Анториэн была, разумеется, далеко не единственной, у кого на том берегу нашлись родичи или друзья, от которых они не желали и не могли по-настоящему отказаться, а теперь ничего подобного и не требовалось, это наполняло души счастьем и делало их сильнее. Но все же...
Неозвученные вопросы смущали так много умов, что становились почти слышны: "Что станет с нами? Во власти не искренне почитаемого лорда, а..." Эльдар явно не знали, кем теперь считать Нолофинвэ. Еще в Валиноре он стал для них кем-то чужим, причем опасным для их любимого принца — а потом и короля — и потому заслуживавшим их гнева, даже ненависти. И они не любили его. Но в этих землях он спас их короля из лап Моринготто, совершил то, что должны были и не сумели сделать они. За это достоин был благодарности и любви. Но прошлое мешало отнестись к нему так.
А уж ему-то любить их и вовсе не за что. Что если, получив власть над ними, он пожелает отомстить? На радость тем, кто был с ним рядом всегда?
Феанаро чувствовал, как страх, обильно питаемый виной, терзает души его нолдор. И хотя он старался, как мог, этот страх отогнать, да и его сыновья, даже те из них, кто сам не был вполне уверен, делали то же, мучения продолжались.
Не видя иного выхода, Феанаро объявил:
— Нолдор! Мой народ! Я ожидаю, что вы с открытым сердцем примете моего брата Нолофинвэ как вашего государя, когда он станет королем всех нолдор, и я уверен, что этого доверия он будет достоин и до конца вечности вы не найдете причин сожалеть о том, что корона перешла к нему. Но я все равно буду рядом с вами, и, если он не сможет быть тем королем для всех нолдор, которого все нолдор заслуживают, я не позволю вам пострадать, даю слово!
Феанаро обещал, зная, что ему никогда не придется выполнить обещание. Но он был бы готов это сделать, если бы потребовалось, и одной готовности было уже достаточно, чтобы его слова налились убежденностью и мощью, которые бальзамом пролились на души его подданных и успокоили их: лорд их не оставит, не отдаст совсем в уплату за свою свободу — ужасная мысль, которую все усердно скрывали даже сами от себя.
Теперь, наконец, Феанаро мог со спокойной душой отправляться на встречу с Нолофинвэ, что и сделал, следующим же вечером.
Встреча, правда, оказалась еще тяжелее, чем ожидал Феанаро, и к южному лагерю он подъехал, чувствуя себя почти столь же измотанным, как когда проделал этот путь в первый раз, разве что спешиться ему удалось вполне самостоятельно.
И точно как тогда, Феанаро ждали сыновья и народ. Ждали его слова, с тревогой всматриваясь в осунувшееся от усталости и напряжения лицо.
Майтимо первым озвучил беспокоивший каждого вопрос:
— Как все прошло?
Феанаро улыбнулся и ответил громко, чтобы его слышали сразу многие:
— Убедить Нолофинвэ принять корону нолдор было сложнее, чем решиться отдать ее ему.
Раскрывать подробности встречи с братом хоть кому-то было Феанаро не мог, это было слишком личным делом для них обоих. Но надеялся, что его нолдор и так поймут.
Они в самом деле поняли, зашептались чуть недоверчиво, но живо. И в лагере сразу стало как будто вольнее дышать.
А вот теперь сомнения, казалось, уже отброшенные, вернулись с новой силой. Словно они обладали собственным разумом и торопились воспользоваться последней возможностью подточить решимость народа Феанаро.
При этой мысли Феанаро вскинулся и быстро нашел взглядом возвышающийся в отдалении Тангородрим. Словно? Или кто-то действительно пытался играть чувствами нолдор, чтобы влиять на их дела? Это не был бы первый раз.
Даже если и так, уже не имело значения. Феанаро определенно не собирался отступать от своих планов. Оставалось совсем немного. Хоть дорога и притворялась бесконечной, впереди уже показались ворота северного лагеря.
Причем ворота были распахнуты, а на стенах стояло, наблюдая за приближением посетителей из южного лагеря, столько народу, сколько могло уместиться. Лица были изумленными и настороженными, но не враждебными. По колонне нолдор, следующих за Феанаро, прокатился шепот, взволнованный, но тоже не враждебный. Хотя и стоящие на стенах и идущие по дороге, были при оружии — это Белерианд, никакой клочок земли здесь не был достаточно безопасен, чтобы разгуливать налегке или распахнуть ворота своего дома и не ждать нападения врагов — ощущения, что мечи вот-вот покинут ножны, к счастью, не возникало.
Хотелось думать, что оно и не появится. Феанаро, во всяком случае, собирался сделать для этого все возможное. Он припомнил, что рассказывал ему Майтимо об их первом визите в этот лагерь, когда Феанаро здесь только появился, и про себя порадовался, что за этот год многое изменилось. Но за сегодняшний день должно было измениться еще больше.
Феанаро полной грудью вдохнул сладкий весенний воздух, собираясь с силами для решительного мига, а потом первым шагнул в ограду лагеря. Нолофинвэ не вышел встречать его к воротам — и хорошо сделал, потому что Феанаро намеревался сразу же перейти к главному, без долгих церемоний, но отдавать корону отца, стоя в воротах, было бы неправильно.
Зато здесь обнаружились все племянники Феанаро разом. Они ничем не дали понять, что знают, что сейчас должно здесь произойти. Неужели Нолофинвэ не предупредил даже их? Или, наоборот, предупредил? И именно знание кроется за их подчеркнуто вежливым приветствием? Феанаро быстро оглядел всех и остановился взглядом на Турукано.
Во время своей жизни в этом лагере Феанаро почти ни с кем не говорил, кроме целительниц и Нолофинвэ, а из рода Финвэ и вовсе ни с кем, но почти каждого он видел, хотя бы мельком издалека. Кроме Турукано, и сейчас седина в волосах племенника, выделявшаяся под ярким почти полуденным солнцем, особенно бросилась в глаза.
А память ловко, но очень некстати подсунула когда-то слышанное сквозь забытье:
"Утрата, о которой можно забыть лишь в грезах, и тем больнее снова вспомнить..."
Сколько их здесь? Тех, чья боль не ослабевает и вряд ли может в скором будущем ослабеть?
С усилием Феанаро отвел взгляд от Турукано и, обменявшись со всеми положенными приветствиями, двинулся дальше. К дому Нолофинвэ, где тот, наверняка, уже ждал его.
Верный себе, Феанаро не приготовил речи заранее. Но решил, о чем точно не станет говорить, и теперь, после встречи с Турукано, был еще больше уверен в верности своего решения.
Сегодня он не будет просить прощения. Точно так же, как он не платит своим народом за свободу, так и не будет пытаться платить за прощение короной. Ни короной, ничем другим. Да, по правде говоря, что он мог бы предложить народу Нолофинвэ? Короля, которого, по чести, они сами уже выбрали? Или вещи, которые с самого начала принадлежали им и которые так или иначе предстоит вернуть? Все это вовсе ни к чему. И он пришел не за этим.
Феанаро как раз успел еще раз утвердиться в этой мысли, когда увидел Нолофинвэ. Тот стоял около своего дома, под раскидистой кроной ясеня, листва которого, еще молодая, была нежно-зеленой. Хорошее место.
Приблизившись, Феанаро заговорил первым:
— Приветствую тебя, Нолофинвэ, сын Финвэ, короля нолдор! Свет сияет в час нашей встречи!
Среди эльдар вокруг прокатилась волна шепота, словно порыв тревожного ветра.
— Привет и тебе, Феанаро, сын Финвэ, короля нолдор, — в тон ответил Нолофинвэ. — Свет сияет в час нашей встречи!
Они обменялись поклонами равных. Свет в самом деле сиял — почти слишком ярко — стоял полдень, на удивление ясный для берегов озера Миртим.
— Однажды, перед тем, как ужасные беды обрушились на нас, — начал Феанаро. — Ты обещал мне, что я буду вести, а ты следовать.
Эти слова вызвали еще один тревожный порыв среди окружающих эльдар, на этот раз громче, сильнее. Лицо Нолофинвэ не дрогнуло, но стало неуловимо тверже.
Феанаро заметил все это, но не остановился, продолжал:
— Тогда эти слова не тронули моего сердце, и беды наши умножились, мою скорбь об этом нельзя ни измерить, ни выразить словами. Ныне я освобождаю тебя от данного слова. Пусть теперь все будет иначе, вести станешь ты, а я лишь следовать. И да будет народ нашего отца благополучен под твоей рукой!
Говоря это, Феанаро потянулся к сумке на поясе, вынул оттуда корону нолдор и на вытянутых руках протянул ее Нолофинвэ. Солнце заиграло на гранях камней и полированном золоте обруча.
Нолофинвэ на мгновение замер, потом протянул руку. Коснулся короны осторожными пальцами. Он носил венец, когда правил в Тирионе, но не этот. Этой короны, пока был жив Финвэ, не надевал никто, кроме него.
На мгновение и Феанаро, и Нолофинвэ, и многотысячная толпа вокруг них, казалось, забыли, как дышать.
Потом Нолофинвэ сказал:
— Я принимаю твое слово. И корону нашего отца. Принимаю право и обязанность быть королем всех нолдор в Эндорэ.
Больше не медля, он взял корону нолдор и возложил ее на собственную голову. Все было правильно. Точно так же когда-то Финвэ сам надел венец, преподнесенный ему мастерами его народа.
В короне Нолофинвэ на мгновение стал настолько похож на отца, что больно было смотреть. Через эту боль Феанаро набрал в грудь побольше воздуха и первым крикнул:
— Слава королю нолдор!
Его поддержали тысячи тысяч голосов.
А Феанаро, наконец, впервые с тех пор как заговорил с Нолофинвэ, огляделся. Первыми кого он увидел, были Майтимо и Финдекано, стоявшие бок о бок, — и явно не случайно — они с облегчением переглядывались. Отведя от них взгляд, Феанаро заметил, что повсюду нолдор, пришедшие с ним и жители этого лагеря перемешались, как будто сама судьба торопилась показать ему, что то, на что он решился, было не напрасно.
И будто на случай, если этого окажется мало, Нолофинвэ вдруг сказал ему шепотом:
— Надеюсь, Моринготто сейчас слышит это и дрожит. А если нет, мы еще заставим его дрожать, брат.
Боль в груди растаяла без остатка, и Феанаро ответил в тон:
— Да, брат.
Сейчас, стоя плечом к плечу с Нолофинвэ, он вновь не сомневался, что это случится.


КОНЕЦ

@темы: Феанор, Финголфин, мои фанфики, Кроме пыли и пепла, Сильмариллион

---

Кроме пыли и пепла, фанфик, джен, драма, агнст, АУ, в работе, пост 9

Вторая часть шестнадцатой главы дописана. До конца фика осталась одна глава.


Главы 1-6, главы 7-8, главы 9-10, главы 11-12, начало главы 13, окончание главы 13 и глава 14, первая половина главы 15, вторая половина главы 15 и первая половина главы 16

Название: Кроме пыли и пепла
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Феанаро, Нолофинвэ, дети Нолофинвэ, сыновья Феанаро, дети Арафинвэ, другие персонажи, Моргот, слуги Моргота
Рейтинг: R (16+)
Жанр: драма, агнст, АУ, даркфик, Hurt/comfort
Размер: макси, 65 000 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Феанаро в Битве-под-Звездами не умер, а попал в лапы Моринготто. История его плена и освобождения.
Примечания: Про рейтинг: поставила R из-за начальных отрывков с Феанаро в Ангамандо, правда, я старалась избежать графического описания насилия, но все-таки Ангамандо есть Ангамандо. Про сюжет: непосредственное отношение к сюжету имела подсмотренная на ФБ-Инсайде заявка: Феанор|Финголфин. АУ, в которой Феанора подвесили на скале, а брат помчался его спасать.

Нолофинвэ (2/2)

Оказавшись рядом с Феанаро, Нолофинвэ, не раздумывая, схватил его за плечо и повернул так, чтобы рассмотреть лицо. Он боялся — но в то же время и был готов — увидеть на лице следы усталости и боли, но вместо этого увидел, что Феанаро сотрясает почти беззвучный, однако явно различимый смех, а глаза горят бесшабашным огнем, который напоминал не просто о временах до Исхода, а о тех годах, которые для них обоих были юностью.
Нолофинвэ пораженно замер, так и продолжая держать брата за плечо, а Феанаро, увидев над собой его лицо, с усилием выговорил между приступами смеха:
— Ну вот... ох... я и... переплыл озеро... а ты сомневался.
Тут он расхохотался совсем безудержно.
И Нолофинвэ посмотрел на него с еще большей растерянностью.
— В первый... раз... здесь... — напомнил Феанаро, чье веселье все никак не унималось.
После этой подсказки Нолофинвэ наконец-то пришел на ум первый вечер, когда они с Феанаро оказались на озере, и разговор, который тогда вели.
Но в то время он и подумать не мог всерьез! Да и сейчас тоже. Вот же!
Облегчение и раздражение накатили единой мощной и стремительной волной, но сразу, еще прежде, чем Нолофинвэ под их влиянием мог сказать или сделать что бы то ни было, схлынули. Оставив после себя одну лишь опустошенность.
— О. — Только и произнес Нолофинвэ вслух.
После этого он отпустил Феанаро и уселся рядом с ним на траву. Мыслей в голове не было вовсе. Впрочем, они исчезли еще раньше, прямо в тот момент, когда он увидел перед собой Феанаро. С тех пор думать Нолофинвэ просто не успевал. А вот испугаться успел, хотя и сам не мог бы сказать, чего именно.
Теперь же выяснилось, что все это шутка. Для Феанаро это была просто шутка! И она, очевидно, бесконечно его забавляла. Хотя, судя по тому, что он до сих не сделал ни единой попытки самостоятельно пошевелиться, шальная затея стоила ему едва ли не всех сил.
Это стало особенно заметно, когда смех Феанаро наконец прекратился, а дрожать он все еще продолжал. Не то от усталости, не то от холода, но скорее от того и другого сразу. Тем более, что ветер был свежим, и Нолофинвэ нисколько не сожалел, что, выходя из дому, накинул легкий плащ.
О том, как этот ветер ощущается на обнаженном теле, не хотелось даже думать. Так что в конце концов Нолофинвэ потянулся к застежке плаща, все еще ни о чем не думая. Но тут же его остановил голос Феанаро:
— Не надо. У меня здесь кое-что припрятано, сейчас, только обсохну...
Он замолчал. Нолофинвэ уставился на него с прежним недоумением.
Что у Феанаро может быть припрятано на этом берегу? Как? Когда? Или все-таки...
— Я не сошел с ума, — поспешил Феанаро опровергнуть еще толком не сформировавшуюся догадку Нолофинвэ. — Вот в этих кустах, — он махнул рукой, указывая на заросли рябинника справа от себя.
Потом, видимо, решив, что этого мало, Феанаро с явным усилием поднялся и направился в эти самые заросли.
Скоро оттуда послышались неразборчивые ругательства, а затем что-то весьма похожее на "Неужели не здесь?!" Сразу следом за этим, правда, донесся явный вздох облегчения, и после шуршание бранью более не сопровождалось.
Сквозь уже густую, но не совсем непроглядную листву кустарника Нолофинвэ видел, как Феанаро действительно подобрал какой-то сверток, развернул, достал оттуда вещи и принялся одеваться.
Значит, это появление было спланировано заранее! Нолофинвэ тоже от души выругался.
Но по крайней мере Феанаро действительно не сошел с ума. Хотя такие планы!.. Одного ругательства тут было явно мало. Да и все ругательства, сколько их есть, вряд ли могли помочь.
С такими мыслями Нолофинвэ продолжал разглядывать Феанаро, невольно отмечая, как он изменился за месяцы, пока они не виделись. Перемена была безусловно благотворной. Тело Феанаро, очевидно, налилось силой, если не вполне прежней, то близкой к этому. Шрамов у него все еще оставалось множество, но они выглядели именно шрамами, и шрамами старыми: просто отметины, белеющие на коже. Если не знать наверняка, трудно представить, что меньше солнечного года назад в мешанине плохо заживших рубцов и открытых ран нельзя было найти ни лоскута неповрежденной кожи.
Целители, конечно, поработали на славу. Но дело явно было не только в них. Сильный и поистине жаждущий жизни дух мог своей волей ускорить исцеление тела. И теперь мощь духа Феанаро была видна в нем самом не меньше, чем прежде в его творениях.
Это одновременно радовало — потому что Нолофинвэ искренне желал брату исцеления — и настораживало. Вдруг вспомнились слова Иримэ:
"...когда Феанаро очнется, он причинит тебе боль".
В ней тогда говорила обида.
А что говорило сейчас в самом Нолофинвэ?
Недоверие? Или страх?
Да. Страх. Теперь уже не за Феанаро, а перед Феанаро. Перед силой, которая может оказаться — и прежде уже оказывалась — враждебной.
Нолофинвэ упрямо тряхнул головой, отгоняя наваждение. Еще не хватало позволить страху управлять собой! Ничего плохого на этот раз не случится. Ни с ним, ни с его народом. Ни с кем. Он ведь чувствовал — прошлым летом определенно чувствовал — что может доверять Феанаро. Никогда раньше не бывало этого, как Нолофинвэ ни старался, а вот тогда появилось. Странно было бы сейчас передумать потому, что Феанаро был болен, а стал здоров.
Нет, следовало успокоиться и, раз уж Феанаро здесь, попытаться поговорить о деле, ведь союз надо с чего-то начинать, а без союза о победе над Моринготто не придется и мечтать. Никогда.
Путь был ясен, и Нолофинвэ сразу стало легче — часть горечи, которую Нолофинвэ ощущал, когда еще только думал о Феанаро, и которой появление самого Феанаро нисколько не уменьшило, оставила его.
Как раз вовремя. Потому что Феанаро наконец выбрался из кустов, уже полностью одетый, даже в плаще с капюшоном. Впрочем, капюшон он накидывать не стал. Одежда была простой и неприметной — вроде той, которую Феанаро носил, пока жил на этом берегу, — но сшитой явно по его теперешней мерке.
— Я надеялся, ты будешь больше рад меня видеть, — вдруг заявил он.
Интонация была странная. Что-то знакомое и вместе с тем неожиданное... Обида. Неужто и в самом деле обида? В душе Нолофинвэ снова колыхнулось раздражение. и он не стал этого скрывать:
— Ты полгода не даешь о себе знать, потом являешься без предупреждения и пугаешь меня до полусмерти, — перечислил он и заключил весьма едко: — Да, я мог бы быть рад и больше, при других обстоятельствах.
Феанаро ответил Нолофинвэ долгим взглядом, при этом сам он выглядел обескураженным. Определенно. Раньше Нолофинвэ было несравнимо труднее читать выражение лица Феанаро. Или просто Феанаро прежде лучше скрывал свои чувства? Он и сейчас быстро овладел собой, усмехнулся:
— Да, пожалуй.
Глаза его при этом оставались совершенно серьезными, а к тому времени, когда он преодолел разделявшие их с Нолофинвэ несколько шагов и опустился на траву, и усмешка пропала без следа.
Глядя на воду, Феанаро отрывисто сказал:
— Это было испытание. Озеро. Последнее доказательство, что мне хватит сил осуществить все задуманное.
В его голосе звучала непоколебимая решимость, и Нолофинвэ ощутил, как в спину снова холодом дохнула тревога: Феанаро и его планы, у которых лучше не стоять на пути. Впрочем, это просто ветер. Не было сейчас ничего страшного в Феанаро. А его планы...
Некстати живо припомнилось, как буквально только что Феанаро без сил выбирался на берег... Ну, по крайней мере, пока никто не умер.
К тому же на этот раз у Нолофинвэ, бесспорно, было право сказать нет, и, если будет нужно, он, не колеблясь, этим правом воспользуется.
Укрепив таким образом свою собственную решимость, Нолофинвэ, тоже рассматривая воду, спросил:
— И что ты задумал?
— Победить Моринготто, — сразу ответил Феанаро. — Ничто другое все равно не будет иметь смысла, пока он в своем логове изображает Короля Мира.
На последних словах в голосе Феанаро явственно прозвучала брезгливость. Это чувство Нолофинвэ прекрасно понимал: хотя видеть Моринготто в новом обличии ему пока не и не доводилось, он составил вполне определенное представление по рассказам Феанаро.
Но в целом ответ слишком напоминал старые речи еще в Тирионе: победим Моринготто и станем жить в свободных землях. Нолофинвэ и тогда мог с ходу назвать полдюжины причин, почему это не будет так просто. А теперь и тем более.
Но теперь Феанаро уж точно должен был знать все лучше него. Ведь это Феанаро провел в крепости Моринготто годы. Годы. Нолофинвэ невольно вздрогнул, подумав об этом.
А вслух спросил ровно:
— Как же ты собираешься этого достичь?
— Думаю, нужно снова объединить нолдор, а затем собрать всех союзников, каких только сумеем найти в этой земле, — в тон ответил Феанаро. — Тогда у нас может получиться.
На этот раз ответ был до такой степени созвучен мыслям Нолофинвэ, что тот остановился, не находя слов. Потом снова все же отыскались. К сожалению. Нолофинвэ вовсе не хотелось этого говорить, но выбора не было:
— Объединить нолдор, — тут у него вырвался тяжелый вздох. — Я думал об этом. И пришел к выводу, что объединение невозможно. Один народ — это и один король, а мой народ никогда не...
— Примет короля, кроме тебя, — заключил за него Феанаро.
Это была не совсем правда.
Словно угадав мысль Нолофинвэ, Феанаро продолжал:
— Особенно меня.
— Никого из тех, кто жег корабли в Лосгаре или видел, как их жгут, но ничего не сделал, — честно ответил Нолофинвэ. — И я не мог бы их переубедить, даже если бы попытался, но не могу и попытаться, потому что...
Нолофинвэ говорил и понимал, что открывается не просто под удар, а под целый ливень ударов. Он очень хорошо представлял, что именно может сказать ему Феанаро. О силе и слабости, о его собственных якобы бесчестных желаниях... Но ответ прозвучал совершенно неожиданно:
— Я тоже не стал бы пробовать.
Нолофинвэ посмотрел на Феанаро в немом изумлении, а Феанаро продолжал:
— Никогда не умел убеждать в том, во что сам не верю. Подозреваю, это намного сложнее, чем обычно, — он поморщился. — Тем более, когда убедить нужно пятьдесят тысяч эльдар, из которых каждый хоть кого-то да потерял в Хэлкараксэ.
Добавить к этому было нечего, поэтому Нолофинвэ молчал. Феанаро тоже ничего больше не говорил. Оба они снова смотрели на озерную гладь, и молчание тянулось долго. Пока, наконец, его не нарушил Нолофинвэ, сказав со смесью облегчения и обреченности:
— Ну вот, ты и сам понимаешь, почему это невозможно.
— Я понимаю, почему я больше не могу быть королем всех нолдор, — отозвался Феанаро. — Но это не делает объединение невозможным.
Нолофинвэ посмотрел на него в замешательстве.
— Если королем всех нолдор станешь ты, у твоего народа не будет больше причин возражать, — объяснил Феанаро и в свою очередь пристально взглянул на Нолофинвэ, ожидая его реакции.
Ждал он напрасно. У Нолофинвэ услышанное просто не укладывалось в голове. Он несколько раз повторил все слова про себя, прежде чем, наконец, уловил их смысл. Такой возможности он никогда не рассматривал. Феанаро бы на такое не согласился, а если бы вдруг и согласился, то... Впрочем, Феанаро не просто был согласен, он сам это предложил, но все же...
— А твой народ? — спросил Нолофинвэ. — Как быть с их возражениями? Они-то меня не жалуют. Не говоря уже о том, чтобы вдруг предпочесть меня тебе.
Сама мысль о подобном была бы не просто самонадеянной, а совершенно безумной.
— Так и есть, — Феанаро не стал оспаривать очевидное. — Но ты никогда не делал никому из них ничего, что доказало бы, что ты не будешь для них хорошим королем. Я верю, ты и не сделаешь. И потому, что я в это верю, а еще потому...
Тут Феанаро вдруг смутился — весьма редкое зрелище — и Нолофинвэ, как ни внимательно и напряженно он слушал каждое слово, заметил это и почувствовал, что брови сами собой поползли вверх. Феанаро, правда, на изумление его не обратил внимания, продолжая:
— Потому что ты вернул им меня, они согласны. Согласны признать тебя своим королем.
— Ты так говоришь, как будто успел уже обсудить дело со всем своим народом, — заметил Нолофинвэ.
— Примерно, — пожал плечами Феанаро. — Сначала с сыновьями, потом и с другими.
Нолофинвэ едва удержался, чтобы не присвистнуть. В последнее время Феанаро явно приходилось много разговаривать. Но главным, конечно, было совсем не то.
— И что, всем по нраву пришлась эта идея? — недоверчиво спросил он.
Хотя, конечно, Феанаро всегда кого угодно мог в чем угодно убедить. Или, по крайней мере, так казалось со стороны. Вопрос скорее в том, надолго ли.
— Они готовы рискнуть ради единства нолдор и победы над Моринготто, — ответил Феанаро.
Объединиться любой ценой, чтобы победить Моринготто, — раз то, что следовало сделать. И Феанаро, очевидно, основательно подготовил этот путь. Нолофинвэ оставалось только поблагодарить и согласиться.
Но чувствовал он себя так, будто перед ним расстилалась дорога Хэлкараксэ и он должен был пройти ее от первого до последнего шага. На языке вертелось: "Нет, только не снова!", но вместо этого Нолофинвэ произнес:
— Рискнуть. То есть большая часть из них все же уверена, что я не смогу быть хорошим королем, но они, так и быть, готовы пожертвовать собой?
— Дело скорее в том, что ты не захочешь стать хорошим королем для них, — поправил Феанаро. — После всего, что уже произошло между твоими последователями и моими. Некоторые, и довольно многие, всерьез так считают. Пришлось пообещать им, что, если все окончится столько ужасающей неудачей, я сумею их защитить.
Вот это предположение! Нет, среди льдов Нолофинвэ, конечно, думал о мести, и потом угроза кровопролития возникала не единожды. Она, можно сказать, все время настырно маячила где-то на границе зрения и только прошлым летом наконец отступила. Но считать, что, получив власть над нолдор, он использует ее, чтобы отомстить части собственных подданных за старые обиды! От одной мысли об этом кровь стыла в жилах.
— И как ты собираешься меня останавливать? — спросил он у Феанаро.
Голос его был настолько лишен эмоций, что сам Нолофинвэ был неприятно поражен этим.
Феанаро только махнул рукой.
— Да никак! — воскликнул он. — И вовсе незачем так бледнеть. Я знаю, что это не понадобится, иначе даже не подумал бы отдавать тебе корону. Остальные тоже убедятся, со временем.
О да, это было Хэлкараксэ. Выбор без выбора, снова. И на этот раз ему придется вести за собой не тех, кто верит ему и кому верит он, а тысячи незнакомцев, которые не ждут от него добра. Но он мог сказать нет. Пока еще мог. На этот раз действительно мог.
— Нет, — решительно произнес Нолофинвэ. — У этой истории может оказаться слишком дурной конец.
Феанаро нетерпеливо тряхнул головой:
— У этой истории уже есть дурной конец! Моринготто в своей норе смеется над нами, и ни у одного из нас нет достаточных сил, чтобы всерьез бросить ему вызов. А со временем станет только хуже. Не притворяйся, что ты этого не видишь! Разделенные, мы никогда не станем сильны в этих землях, а преодолеть разделение с каждым годом будет все труднее. Какая-нибудь йена или две, и даже наши языки окажутся настолько отличны, что придется учиться по книгам, чтобы понять друг друга!
Последние слова прозвучали с горечью просто непередаваемой. И Нолофинвэ чуть было не воскликнул: "Нашел о чем волноваться!", но вовремя прикусил язык — это было важно. Для многих нолдор. А уж для Феанаро это был крик от самого орэ.
И он прав. Тогда разделение станет окончательным. И в своей окончательности ужасным. Только сейчас уже поздно переживать об этом. Однако вслух Нолофинвэ ничего подобного не сказал. Такой ответ показался вдруг чрезмерной жестокостью. И Нолофинвэ заговорил о другом:
— Управлять народом, который тебе не доверяет...
Но Феанаро тут же его перебил:
— Ты сам говорил, что обязанность и долг короля заслужить доверие народа и оправдать его. Что, отказываешься от своих слов?
Вызов прозвучал как-то неубедительно. Так что сразу становилось ясно: Феанаро просто решил подойти к делу с другой стороны. Говорить то, во что не верит, у него и впрямь выходило из рук вон плохо. Впечатление было такое, словно искуснейший музыкант вдруг решил сыграть на водосточной трубе.
Тем не менее Нолофинвэ ответил:
— Я говорил, когда ты уже объявил себя королем. Уже согласился на это, даже если не знал, на что соглашаешься. Но я знаю и...
Договорить ему и на этот раз не пришлось.
— Тебе тоже придется рискнуть, — объявил Феанаро, теперь уже со всей убежденностью. — Ради победы над Моринготто. Ради мести за нашего отца.
У Нолофинвэ на миг перехватило дыхание, и не только потому, что упоминание отца посреди и без того трудного разговора было особенно болезненным, но и потому, что Феанаро сказал "нашего", раньше Финвэ для него всегда был только "мой отец".
Нолофинвэ не мог протестовать дальше и при этом не пойти против собственной совести. Ловушка безжалостно захлопнулась.
Перед глазами полыхнули отблески далекого зарева. Нет, просто отблески заката на озерной воде. Надо было взять себя в руки. Срочно. И постараться мыслить разумно.
Но слова уже рвались с языка, необдуманные, горькие слова:
— Ты заставляешь меня принять корону нолдор, потому что больше не можешь носить ее сам. А что заставишь сделать потом?
Феанаро дернулся, как если бы Нолофинвэ его ударил, и отшатнулся. Некоторое время он ошеломленно молчал, потом заговорил медленно, с усилием:
— Если я сказал, что ты должен стать королем всех нолдор, я это и имею в виду. Всех нолдор. Значит, и моим. Не думай, что я собираюсь в чем-то обмануть тебя или твой народ. Если нас и погубит предательство или страх предательства, то не мое предательство и не мой страх. Я покончил с этим.
На этот раз в голосе его была такая сила! Та самая сила, которая, бывало, заставляла и тех, кто не был согласен, бежать следом, себя позабыв.
Действительно, чего проще, чем не бояться предательства? Чего проще... На миг перед глазами мелькнула мглистая тьма Арамана и темная фигура на скале, обещающая нолдор ужасную и горькую судьбу. И судьба вскоре стала ужасной и горькой, больше, чем они могли представить, когда слушали... Нолофинвэ моргнул, возвращаясь к настоящему. К раскрашенным закатом небу и озеру, и к Феанаро, ожидающему ответа.
— Тогда, возможно, сейчас ты из нас двоих больше годишься быть королем нолдор, — отозвался, подумав, Нолофинвэ.
Если бы кто-то сказал ему даже и час назад, что он произнесет это, он бы не поверил. Феанаро тоже глянул на Нолофинвэ недоверчиво. Потом вдруг отвел взгляд и покраснел. На памяти Нолофинвэ на него ничьи слова не производили такого действия, даже отцовские. И вот.
Нолофинвэ с трудом подавил явно неуместное желание извиниться. Словно что-то очень личное, сокровенное, задел ненароком. Феанаро, впрочем, ничего об этом говорить не стал, только напомнил:
— Пятьдесят тысяч неподатливых нолдор, — Потом помолчал немного и продолжал совсем тихо: — Их мы не убедим вновь рискнуть. Да с них уже и достаточно риска, достаточно, — Феанаро вздохнул и будто силой вытолкнул из себя следующее слово: — горя.
— А твой народ? — снова спросил Нолофинвэ. — Как они выдержат эту новую затею? О них ты думаешь?
Странной была эта беседа. Впрочем, все их разговоры с Феанаро были так или иначе странными, не в одном, так в другом.
Феанаро в ответ на эти слова довольно сощурился, еще добавляя странности.
— О них ты думаешь, — сказал, с особым ударением на "ты", потом вновь посерьезнел: — Я тоже думаю, конечно. Но я уверен, что они не слишком рискуют. И ты за время нашей беседы подтвердил это по крайней мере дважды, — он на мгновение задумался. — Нет, трижды. Могу рассказать чем, если сам не знаешь. Могу вообще рассказать, почему я думаю, что ты будешь хорошим королем для народа нашего отца. Мне теперь это не тяжело.
Нолофинвэ слушал ошеломленно. Но последние слова все равно резанули болью. Теперь. Конечно. Теперь, после плена в Ангамандо, Феанаро что угодно сделает ради мести Моринготто, и глазом не моргнув. Даже отдаст Нолофинвэ корону нолдор. Разумеется.
Феанаро вдруг схватил его за руку. Стиснул. Так что Нолофинвэ поневоле отпрянул. Но Феанаро руки его не отпустил. А вырывать силой Нолофинвэ не стал, увидев вдруг выражение глаз Феанаро... в них было отчаяние. И оно обжигало.
Некоторое время они так и сидели: держались за руки в напряженном молчании, больше не глядя друг на друга.
Нолофинвэ не знал, что сказать. Феанаро тоже ничего не говорил, кто знает почему. Но в конце концов молчание нарушил именно он:
— Знаешь, раньше, дома, ты все время казался мне бесчувственным, каким-то ненастоящим. В этом мне виделась опасность, угроза для меня лично.
Внимание Нолофинвэ зацепилось за слово "дома", так говорили, в тех редких случаях, когда вспоминали о прошлом, нолдор его народа, последователи Феанаро, как слышал Нолофинвэ, больше не называли Валинор домом. Самого Феанаро это новое жизненное правило, видимо, не касалось, а возможно, Феанаро просто о нем не подозревал.
— А теперь я могу читать тебя настолько легко, что даже неловко, — неожиданно заключил Феанаро. — Не знаю, почему так. Может, так оно и должно быть, между братьями. Я мог бы спросить у своих сыновей, но и это тоже было бы неловко.
Нолофинвэ слушал эти беспримерные откровения, сам уже не понимая, что чувствует. А вот думал он об Арафинвэ. И о сестрах тоже. Они всегда понимали его лучше, чем кто-либо, и он так же понимал их, но было тому причиной родство по крови или близость по духу, а может быть, просто то, что они знали друг друга так долго — целую жизнь — трудно было сказать.
Так что Нолофинвэ и не стал ничего говорить, только плечами пожал. Но Феанаро, казалось, и не ждал от него ответа. Скорее, торопился высказать свое.
— Как бы то ни было, я вижу, что мои слова причиняют тебе боль. Весь этот разговор. Эта встреча. — Феанаро покачал головой. — Я не думал, что так будет, и вовсе этого не хотел. И не хочу. Поверь мне, я не стремлюсь и больше никогда не буду стремиться навредить тебе. Пожалуйста, поверь.
Он протянул свободную руку ладонью вверх c широко разведенными пальцами и посмотрел на Нолофинвэ выжидательно, при этом продолжая другой рукой держать Нолофинвэ за руку, как будто думал, что тот может вскочить и убежать.
А Нолофинвэ не отказался бы от такой возможности. Нет, он бы так не поступил, но от возможности бы не отказался, потому что этот разговор был слишком тяжел и запутан с самого начала, и то, что от судьбы народа нолдор они вдруг ушли к обсуждению их личных отношений было чем угодно, только не облегчением.
Сколько раз за свою жизнь Нолофинвэ пытался заслужить доверие и дружбу Феанаро. Сколько раз терпел неудачу. Как давно разуверился в самой возможности успеха. Но все равно продолжал время от времени пробовать. До последнего. До того момента, когда последние остатки его наивных, еще юношеских, надежд сгорели в огне вместе с кораблями. А пепел их развеялся в Хэлкараксэ.
И вот теперь, после всего, Феанаро сам шел ему навстречу. Дело небывалое.
Нолофинвэ знал, что не может отказаться. Горек был прежний опыт и память о нем будет жить вечно, но отказаться Нолофинвэ не сможет. Так что он не раздумывал, а собирался с силами; и когда собрался, накрыл своей рукою раскрытую руку Феанаро, так что пальцы их соприкоснулись. Так оба они замерли на несколько мгновений, а потом, не сговариваясь, опустили руки. Одновременно Феанаро ослабил хватку на другой руке Нолофинвэ. Напряжение, от которого почти звенел воздух между ними, ушло.
Общий для двоих вздох облегчения получился неожиданно громким.
И сразу же Феанаро сказал:
— Благодарю. Это очень много значит.
— В том числе и то, что я согласился участвовать в твоих планах? — спросил Нолофинвэ, на этот раз без горечи.
— Надеюсь, — отозвался Феанаро и посмотрел вопросительно, явно ожидая словесного ответа.
Правильно, слишком серьезное это дело, чтобы доверять взглядам, жестам и ощущениям.
— Да, — сказал Нолофинвэ. — Я согласен.
— Хорошо, — выдохнул Феанаро, расслабляясь еще больше, даже глаза закрыл на мгновение, но потом открыл их опять и продолжал: — Тогда через пару дней я появлюсь здесь снова, в открытую, и сделаем все, как подобает, торжественно и строго. Корона нашего отца этого заслуживает.
— А сейчас ты собираешься незаметно исчезнуть? — спросил Нолофинвэ и, не удержавшись, воскликнул: — Только не говори, что хочешь во второй раз переплыть озеро!
Феанаро зябко повел плечами.
— Нет, не хочу. И не буду, — ответил он. — Я просто незаметно выйду за ворота, а там меня встретят Амбаруссар с отрядом.
— А если не встретят? — спросил Нолофинвэ.
Способность Феанаро пройти мимо стражи вопросов не вызывала. С тех пор как земли вокруг лагеря очистили от Моринготтовых тварей, выходить из лагеря стало относительно безопасно, и многие выходили, даже в одиночку. А одежда Феанаро была явно подобрана с мыслью о том, чтобы никто не обратил на него особого внимания. Тем более, не узнал.
— Встретят, — уверенно ответил Феанаро. — Они прислали весть, что ждут, еще до того, как я покинул наш лагерь.
Он махнул рукой через озеро.
Вот, значит, как. Все сложно и странно, даже больше, чем казалось в начале.
— Что, это тоже какое-то испытание? — высказал догадку Нолофинвэ.
Но Феанаро отрицательно покачал головой.
— Нет, просто, думаю, будет лучше, если твоей народ до последнего не будет ни о чем знать. Не нужно лишних разговоров и лишних волнений. А если меня заметят здесь, пойдут слухи, — объяснил он.
— Боюсь, они и так пойдут, — отозвался Нолофинвэ. — Ты ведь уже говорил об этом со своим народом, а некоторые из моих эльдар, не смотря ни на что, поддерживают связь с твоими. Да и здесь кто-то помог тебе спрятать одежду.
Феанаро вдруг рассмеялся.
— Одежду мне помог спрятать Телькормо, — сказал он, а увидев изумление Нолофинвэ, добавил: — Какие-то его четвероногие друзья. Я даже не представляю, как точно он с ними договорился, но уверял, что все получится. А мой народ умеет хранить тайны, — тут Феанаро посерьезнел. — Обещаю, что эта тайна последняя.
Нолофинвэ оставалось только поверить. Как бы то ни было, он уже согласился стать королем всех нолдор, а дальше будет, как будет.
— Рад видеть, что ты успокоился, — заметил Феанаро.
Нолофинвэ в ответ только усмехнулся.
— Что ж еще мне остается.
Ему в самом деле стало спокойнее, теперь, когда согласился и обратной дороги не было. Он никогда не брал назад свое слово, не собирался начинать и теперь. А значит, справится.
Феанаро тоже усмехнулся, потом сказал:
— Прежде чем я, как ты выразился, исчезну, у меня есть к тебе одна просьба. Как к королю нолдор, но пообещай мне это сейчас. — и тут же быстро добавил: — Только не говори, что так и знал. Это не связано с короной нолдор. Я отдам ее тебе, даже если сейчас ты скажешь нет, и буду считать, что прав. Но для всех будет лучше, если ты скажешь да.
— И что это за просьба? — спросил Нолофинвэ, в голосе против воли зазвучала настороженность.
— Ты слышал о короле, которого местные называют владыкой Белерианда? — спросил в ответ Феанаро. — Кажется, Элу Тингол, — он выговорил имя осторожно и правильно на здешний манер.
Это была более чем неожиданная смена темы, Нолофинвэ, гадая, куда теперь ведет Феанаро, ответил:
— Слышал, конечно.
— Планируешь заключить с ним союз? — снова спросил Феанаро.
— Собираюсь с духом, — ответил Нолофинвэ.
Во взгляде Феанаро он прочел понимание, как видно, тот тоже уже успел заметить по рассказам, что здешний владыка, хотя подданные любили его и славили за мудрость и милосердие, нрав имел неуступчивый и гордый, так что мог бы удивить этим любого нолдо. Хотя нолдор этим не очень-то удивишь.
— Отлично, — одобрил Феанаро. — Пообещай, что, когда соберешься, первым послом нолдор к нему буду я.
Вот Феанаро и добрался до сути дела.
Нолофинвэ задумался. С одной стороны, Феанаро прекрасно умел убеждать. С другой, его мастерство работало в основном, когда дело касалось нолдор. Ваниар всегда, на памяти Нолофинвэ, были ему неприятны, и это сказывалось. Телери... чем кончилось дело с телери, лишний раз не хотелось даже вспоминать.
— Так что? — поторопил Феанаро.
— Мы думали, это будет Финдарато или Ангарато, — сказал Нолофинвэ вслух.
— Плохая идея, — ответил Феанаро.
— Они родичи по крови, — напомнил Нолофинвэ.
Все-таки как ни старайся не вспоминать о телери, а само вспоминалось.
— И потому особенно жестоко возлагать на одного из них обязанность сообщить ему черные вести, — заметил на это Феанаро.
— Ему и не станут сообщать черных вестей, передадут только приветствие и уверения в дружбе, — ответил Нолофинвэ.
— Ты шутишь! — Феанаро сделал такое движение, как будто хотел вскочить, но все-таки не стал. Глубоко вздохнул и спросил: — Чего будут стоить эти уверения и эта дружба, когда правда выйдет наружу?
Нолофинвэ покачал головой.
— С этой правдой невозможно жить, и поэтому она никогда не выйдет наружу. Твой народ умеет хранить тайны. Поверь, мой тоже. И эту тайну мы станем хранить как никакую другую.
— А Моринготто не станет! — воскликнул Феанаро. — Если союз пойдет на лад, он живо разболтает все, а потом развлечется, наблюдая, как бывшие союзники смотрят на нас с ненавистью.
— Откуда ему... — начал Нолофинвэ.
Хотел спросить: "Откуда ему вообще об этом знать?", но понял ответ прежде, чем успел закончить.
И Феанаро тут же подтвердил его догадку.
— У Моринготто много пленников. Я ничего не говорил ему, да он меня ни о чем и не спрашивал. Но другие... другие говорили, я слышал. Он знает все о случившемся в Альквалондэ. И он не будет держать этого при себе вечно, — настойчиво повторил он.
Нолофинвэ молчал, ощущая в душе холодную пустоту.
— Ты же знаешь, что я прав, — тем временем сказал Феанаро.
Нолофинвэ, конечно, знал. Странно и стыдно было понимать, что он сам подобного не предвидел, всего мгновение назад не предвидел. Или он знал это всегда? Просто не желал признавать?
— Если бы речь шла обо мне, — начал он вслух. — Я первый сказал бы, что нельзя построить дружбу и союз на умолчании. Что нужно рассказать все, как есть, и тогда, если будет на то милость Илуватара, за правду и раскаяние нам воздастся прощением и принятием. Но речь не обо мне, — Нолофинвэ тяжело вздохнул, даже говорить об этом было больно. — Мой Финдекано. Если я скажу правду, а гнев и возмездие падут на него, мне не выдержать этого. И твои сыновья...
Нолофинвэ не закончил фразы, уверенный, что Феанаро и так его понимает.
— Поэтому я и хочу сам сказать правду, — ответил Феанаро. — Я скажу ее, и скажу так, что, если на кого и падет гнев и возмездие, то только на меня. Я умею убеждать.
— С Ольвэ у тебя не очень-то вышло, — возразил Нолофинвэ.
Все же эти слова прозвучали. Жестокие слова, но сейчас Нолофинвэ не сожалел об этом.
— Возможно, потому, что я не очень-то и пытался, — ответил Феанаро не менее резко.
У Нолофинвэ даже дыхание на секунду сбилось.
А Феанаро продолжал:
— Как в ювелирном деле каждому камню своя огранка, так и тут — каждому собеседнику свои слова. Когда я говорил с Ольвэ, я чувствовал, что не выходит, с самого начала чувствовал — словно идет трещинами камень — но это просто не имело значения. Боль и гнев жгли меня изнутри, и я был вовсе не против, чтобы еще кто-нибудь почувствовал, что значит страдание. Я не осознавал этого ясно, в то время. Но я был не против.
Нолофинвэ почувствовал, что должен что-то сказать. Невозможно слушать такое и молчать. Нужные слова не шли ни на ум, ни на язык. Но что-то надо...
Феанаро поднял руку, призывая Нолофинвэ к молчанию, а сам все говорил:
— Я, конечно, не представлял, как все будет на самом деле, и теперь понимаю, что это ужасно. Только тому горю уже не поможешь. Но я больше не стремлюсь умножить страдания в этом мире, ни для кого, кроме Моринготто. И в этот раз не сделаю ошибки. Буду осторожен больше, чем когда готовил свадебный дар своей невесте. Ни мои дети, ни твой сын, ни весь наш народ не пострадают, обещаю. А ты?
Феанаро посмотрел на Нолофинвэ так пристально, словно хотел взглядом вложить в его голову нужный ответ.
А Нолофинвэ думал о том, что, если правду сказать неизбежно придется, лучше всех, наверное, это и впрямь сделает Феанаро.
— Я обещаю, — наконец сказал Нолофинвэ вслух.
— Спасибо! — ответил Феанаро, склоняя голову.
После этого они еще какое-то время сидели в молчании, глядя на озеро. Весенний закат долгий, по сравнению с зимним, но их разговор оказался еще дольше. Последние закатные отблески погасли, и уже стремительно сгущались сумерки.
— Ты уверен, что безопасно сейчас пускаться в дорогу? — спросил Нолофинвэ. — Может, все-таки не стоит?
— Земли вокруг озера расчищены на несколько десятков миль в любую сторону, — ответил Феанаро. — Да и отряд дожидается совсем недалеко.
— Если бы они дожидались так уж недалеко, их бы уже заметили со стены, — возразил Нолофинвэ.
— В этом отряде наши лучшие разведчики, их не заметили, — усмехнулся Феанаро, потом добавил уже серьезно: — Не волнуйся так, со мной все будет в порядке. Я не стал бы рисковать своей жизнью, тем более, своей свободой, если бы не был уверен.
При этих словах он неосознанно потер левой рукой запястье правой, то место, которое когда-то сжимал наручник из проклятого железа. Жест больше, чем что-либо другое убедил Нолофинвэ, что какими бы безрассудными ни выглядели затеи Феанаро, об опасности он помнит и не стал бы рисковать чересчур.
— Ладно, — сказал Нолофинвэ. — Я не волнуюсь, но ты все равно будь осторожен.
— Буду, конечно, — ответил Феанаро, поднимаясь на ноги. — Мне и правда пора.
— Да. — Нолофинвэ тоже поднялся.
Мгновение они стояли лицом к лицу, потом сделали — несколько неуверенно — движение навстречу друг другу и, наконец, обнялись как братья. Пожалуй, впервые.
Потом отстранились, Феанаро накинул на голову капюшон и ушел к воротам, благо тропы в этом лагере за время его отсутствия не изменились и были ему знакомы. Нолофинвэ остался на берегу, чтобы нечаянно не привлечь к Феанаро лишнего внимания. При этом он чутко прислушивался к происходящему в лагере, на тот случай, если Феанаро чем-нибудь привлечет внимание сам по себе и потребуется вмешаться. Но ничего не происходило, лагерь жил своей обычной вечерней жизнью.

Примечания:
1. Из текста "Об эльфийских жестах": "Одна рука ладонью вверх была жестом принимающего или того, кто просит о даре <...> Жест принимающего или просителя, если пальцы были раскрыты, означал тяжесть и безотлагательность в его нужде или недостатке".

2. Немного о том, как именно Феанаро обсуждал свои планы с сыновьями и народом, будет рассказано в следующей, заключительной, главе фика.

@темы: Феанор, Финголфин, мои фанфики, Кроме пыли и пепла

---

Про Келебримбора

Крайнего удивления пост.

Все, что я думаю о Келебримборе, в принципе, вошло в "Историю Келебримбора", и с тех пор (вот уже почти год, однако) я о нем особо и не думала... ну, если только попадется где-то в фике, тогда немного думаю), а тут вот неожиданно образовалась одна дискуссия на Фикбуке, изначально не о Келебримборе… и сегодня я получила разъяснение к одной вещи, которая удивляла меня суть ли не с начала моего пребывания в фандоме, я даже пост об этом писала когда-то.

Так вот, удивляло меня, почему некоторые фикрайтеры пишут, что это Келебримбор должен перед Куруфином извиняться, а не наоборот, даже после Мандоса. Под старым постом об этом была большая дискуссия, я получила кое-какое представление о разбросе мнений.

Но все-таки было мне не до конца понятно, как можно прийти к такой мысли (что виноват Келебримбор). Ну, то есть, вроде понятно, но все-таки, как же так...

И вот сегодня мне разжевали все, так сказать. Цитировать не буду, потому что это закрытая дискуссия в личке. Но суть в том, что, мол, Келебримбор отрекся от дел отца вовсе не потому, что ему дела эти уже просто совершенно поперек горла были, а потому, что испугался, что его выгонят из безопасного, комфортного и приспособленного для творчества Нарготронда.

Нет, если так читать, то, конечно, Келебримбор перед Куруфином виноват. Я даже спорить не буду.

Но!

Неужели возможно это так читать? Это каким же мерзавцем и тряпкой должен быть Келебримбор тогда? И как он после этого мог хоть когда-то создать хоть что-то стоящее? В творения же душу надо вкладывать, а его души, при таком раскладе, на поварешку не хватило бы.

В общем, у меня очередной культурный шок вида "Если герои Сильмариллиона на самом деле такие, то что я здесь делаю, ааааа!"

Вот как-то так.

@темы: рассуждения, Келебримбор, Сильмариллион

---

Фикрайтерство невозможно закончить

Только остановить, видимо.

В начале сентября я думала, что вот я скоро закончу фанфик, потом у меня останется еще... одна, две... три задумки. Напишу их и все. Завяжу с фикрайтерством.

С тех пор я написала один фик и начала заканчивать тот, который собиралась закончить... и поняла, что задумок у меня осталось еще одна, две, три, четыре... семь, короче)))

А сегодня я увидела во френдленте список тем флэшмоба про октябрьский мрачняк… там 31 тема. У меня сразу появилось еще 29 задумок, прямо во время чтения)

Нет, писать эти 29 я точно не собираюсь, но вот как же так, только думаешь, что уже все, и тут ба-бах. Неожиданно.

---

Кроме пыли и пепла, фанфик, джен, драма, агнст, АУ, в работе, пост 8

АПД Добавлена первая часть шестнадцатой главы. Все-таки и это глава разделилась на части. Теперь до конца фика по-прежнему еще две выкладки.

Вторая половина пятнадцатой главы наконец-то дописана.

Главы 1-6, главы 7-8, главы 9-10, главы 11-12, начало главы 13, окончание главы 13 и глава 14, первая половина главы 15

Название: Кроме пыли и пепла
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Феанаро, Нолофинвэ, дети Нолофинвэ, сыновья Феанаро, дети Арафинвэ, другие персонажи, Моргот, слуги Моргота
Рейтинг: R (16+)
Жанр: драма, агнст, АУ, даркфик, Hurt/comfort
Размер: макси, 65 000 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Феанаро в Битве-под-Звездами не умер, а попал в лапы Моринготто. История его плена и освобождения.
Примечания: Про рейтинг: поставила R из-за начальных отрывков с Феанаро в Ангамандо, правда, я старалась избежать графического описания насилия, но все-таки Ангамандо есть Ангамандо. Про сюжет: непосредственное отношение к сюжету имела подсмотренная на ФБ-Инсайде заявка: Феанор|Финголфин. АУ, в которой Феанора подвесили на скале, а брат помчался его спасать.

Феанаро (2/2)



***

Первый день в южном лагере оказался для Феанаро переполнен впечатлениями как мало какой другой в его жизни. Так что, когда вслед за ним неожиданно наступила спокойная размеренность, это стало даже облегчением. Частых потрясений такой силы ни один самый выносливый дух не мог бы выдержать.
Поэтому Феанаро позволил себе на время отдаться несложному ритму жизни, в котором часы его бодрствования были поделены между тренировками, помогавшими его телу вернуть былую силу, и разговорами с нолдор, простыми и краткими, но понемногу изгонявшими из взглядов собеседников Феанаро страх и вину, возвращая в них искру решимости и уверенность, которые шли его народу — его ближним и соратникам — куда больше.
Но как ни плодотворны были труды Феанаро на обоих поприщах, он скоро почувствовал раздражение и досаду на самого себя. Ведь к главным делам, которыми много раз обещал себе заняться сразу же, как возвратится к своим детям, Феанаро до сих пор даже не приступил.
Только двум старшим сыновьям он, кажется, сумел помочь обрести немного душевного спокойствия. И то скорее случайно. Да еще Тьелкормо вроде бы не прятал от остальных никаких незаживающих душевных ран. Впрочем, Тьелкормо вообще редко скрывал что-то серьезное, и будь у него в душе незаживающая рана, весь лагерь заметил бы это, если не по его виду, то по горестному вою собак и беспокойному ржанию лошадей.
Так что трое старших сыновей были более-менее благополучны прямо сейчас. Но как подступиться к четверым младшим Феанаро по-прежнему не имел представления.
Надежда на то, что, оказавшись рядом с ними, он поймет, как следует действовать, нисколько не оправдалась. Даже наоборот, теперь, когда Феанаро был все время рядом и больше не нужно было проделывать долгий путь, чтобы увидеть его в скупо отмеренные для этого часы, сыновья словно нарочно ускользали от встреч с ним.
А может быть, просто наконец успокоились и возвратились к тем жизням, которые выстроили здесь для себя за время его отсутствия. Карнистир и близнецы что ни день покидали лагерь с отрядами: то для дозоров и разведки, то для хозяйственных нужд и охоты. Куруфинвэ затворялся в мастерской.
Выходило, что Феанаро видел сыновей обычно за общей вечерней трапезой, да и то не всякий раз. К тому же атмосфера, хоть и была по-домашнему близкой, чего Феанаро уже не помнил толком по последним годам в Форменноссе, а тем более — потом, совершенно не располагала к беседам о сокровенных тайнах.
Так что Феанаро с каждым вечером досадовал на себя все больше. И, видимо, это делалось по нему заметно, потому что его сыновья, как раз те, с кем он жаждал поговорить, время от времени бросали на него задумчивые взгляды и становились как будто еще более неуловимыми.
Феанаро уже чувствовал, что в спину дышит отчаяние: вот-вот проникнет в душу и отравит все помыслы до единого… Хотелось позвать на помощь. Чего Феанаро в жизни своей не делал и не желал делать, с тех пор как детство его окончилось. Но сейчас такое желание у него появилось и было на редкость сильным.
Только вот помощи ждать неоткуда.
Ни отца, ни жены, ни ближайших друзей... За всеми уже захлопнул двери своих чертогов Мандос. Кроме Нерданель, разумеется. Но она так же недосягаема, как остальные. Может, больше прочих. Странно, что он вообще о ней подумал. Напрасно.
При мысли о жене сердце сжималось и отзывалось тянущей болью. Словно чья-то осторожная, но безжалостная рука проверяла на пробу: сумеет ли вырвать его, если захочет. Нерданель. Она знала бы, как помочь их мальчикам... как помочь ему. Но ее нет. Она не поможет. Никто не поможет. Нужно было свыкнуться с этим. И придумать что-нибудь самому. Как Феанаро всегда поступал прежде.
Но теперь от поисков решения его неожиданно назойливо отвлекала идея написать Нолофинвэ. Вот уж что раньше точно никогда не пришло бы ему в голову. А сейчас Феанаро удерживался с трудом. И все же знал, что удержаться необходимо.
Он не мог обсуждать с Нолофинвэ своих сыновей. Они ведь чужие друг другу эльдар. И были чужими всегда. Правда, теперь... Нельзя было отрицать: после возвращения из Ангамандо, пожалуй, не было в мире никого, кто знал бы о Феанаро больше, чем Нолофинвэ. Кто сделал бы для него больше. Кто больше помог бы.
Нолофинвэ ведь не просто вернул Феанаро из Ангамандо, избавив от плена и мучений. И после Нолофинвэ еще не раз спасал его: от смерти, от отчаяния, от ужаса воспоминаний.
Так что чужим Нолофинвэ больше уж точно не был — чужой не стал бы себя утруждать. Но кто он теперь? Враг? Определенно, нет. Друг? Что ж, друзей у Феанаро за жизнь было немало, и сейчас он мог сказать... Тоже нет.
Не чужой, не враг и не друг... Кто же тогда? Неужто родич? Брат? Брат.
При мысли об этом Феанаро не мог сдержать горькой усмешки. Всем известно, что брат — сын тех же родителей. И они с Нолофинвэ не были на самом деле братьями. Так, по крайней мере, Феанаро считал... Конечно, не всю свою жизнь, но всю жизнь Нолофинвэ точно. Хотя ради отца он и называл Нолофинвэ братом до тех пор, пока подозрения не превратили для него Нолофинвэ уже во врага, а не просто в постороннего. Тогда и называть стало не в мочь.
И вот — все-таки брат. После стольких лет. После всего. Брат.
Ужиться с этой мыслью было нелегко. Но даже если и так, все равно говорить с Нолофинвэ о бедах своих сыновей Феанаро не мог. Для них-то Нолофинвэ все еще чужой, да и они для него тоже. И выдавать ему тайны, которые они даже отцу открывали только в пору, когда не думали, что тот может их слышать, было бы предательством.
Так что Феанаро Нолофинвэ не писал, ни о заботах, которые больше всего тяготили его теперь, ни о чем другом. Старался даже не вспоминать о брате. И всякий раз, когда мысли норовили обратиться к Нолофинвэ и его жизни на другом берегу озера, Феанаро возвращал их обратно на этот берег и принимался размышлять о сыновьях. Снова. И снова. И снова.
Но никаких благотворных озарений эти размышления ему не приносили.

***

В конце концов Феанаро пришел к заключению, что раздумий с него хватит и пора уже предпринять хоть что-то. Ни Карнистира, ни Амбаруссар в лагере в этот решительный момент не оказалось, поэтому Феанаро отправился в мастерскую Куруфинвэ.
Сын, конечно, не любил, когда его отвлекали от работы, как не любил этого и сам Феанаро, да и, пожалуй, любой настоящий мастер. Но Феанаро вовсе не собирался его отвлекать, только прервать затянувшуюся необъявленную игру в прятки, взглянуть на него — и довольно.
Правда, на деле все пошло не как планировалось. Почти сразу. Хотя войти в кузницу так, чтобы не вызвать ни переполоха, ни пожара, ни иного бедствия, Феанаро, разумеется, сумел. Но стоило ему устроиться в месте, откуда он мог бы спокойно наблюдать за мастерами, главным из которых и был Куруфинвэ, как тело напомнило ему, что теперь запах раскаленного металла, жар огня и звон инструментов для него связан не только и не столько с работой кузнеца... А он-то думал, что совсем уже научился держать память в узде.
Какое там! Ясность мыслей более-менее возвратилась к Феанаро уже снаружи, когда сын наполовину вел, наполовину нес его прочь от мастерской. Руки, поддерживавшие Феанаро, не дрожали, но, поймав на мгновение взгляд Куруфинвэ, Феанаро прочел в нем ужас.
Да уж, не помешал, нечего сказать!
Но проклинать себя за слабость и неудачу было некогда. Следовало сейчас же поправить дело! Иначе все станет намного-намного хуже. Феанаро, можно сказать, всей кожей чувствовал, как хуже становится с каждым мгновением. А потому, быстро оглядевшись и увидев в нескольких шагах от дороги большую поленницу под навесом, он сказал:
— Остановимся ненадолго здесь.
— Лучше я провожу тебя домой и позову целителя, — ответил Куруфинвэ, продолжая идти по дороге.
— Остановимся здесь, — настойчивее повторил Феанаро.
И они свернули к поленнице, а уже через минуту он с облегчением уселся на землю, спиной опираясь на аккуратно сложенные дрова. Куруфинвэ стоял над ним, явно не зная, куда себя деть, глаза его были все так же ошалело распахнуты.
— Ты тоже присядь, — сказал Феанаро и для верности потянул сына за руку.
Куруфинвэ кое-как устроился рядом с отцом, при этом движения его были неловкими, словно он не живой эльда, а не слишком умело вырезанная деревянная кукла.
— Не волнуйся, мне не нужен целитель, — успокаивающе сказал ему Феанаро. — Только немного привычки.
Никакого заметного действия эти слова не имели, так что Феанаро продолжал:
— Поначалу я не был способен даже спокойно стоять посреди комнаты, любой комнаты. Или выйти на улицу в одиночку...
Слова давались с трудом. Феанаро старался, как мог, скрывать от сыновей всю меру своей слабости и беспомощности, но теперь другого способа ободрить сына, кроме как сказать ему правду, Феанаро просто не видел. И пожалуй, для всех других его до сих пор неразрешимых вопросов правда тоже была единственным надежным средством.
— Но теперь все миновало, и я сам уже с трудом верю, что это пережил, — бодро заключил он.
— А, — выдохнул Куруфинвэ и не добавил больше ничего.
Но тело его утратило неестественную твердость, и он тоже прислонился к дровяной стене. Некоторое время они с Феанаро просто сидели в молчании, потом Феанаро сказал:
— Мне жаль, что я прервал твою работу.
Куруфинвэ покачал головой:
— Не имеет значения. Тьелпе прекрасно справится и без меня. Иногда я думаю, для чего я вообще там нужен.
Куруфинвэ дернул подбородком куда-то в сторону мастерской, поморщился, как будто в его словах оказалось больше горечи, чем ожидал он сам, и снова замолчал.
— Это же хорошо, — заметил Феанаро. — Радость, что твой сын искусен в твоем ремесле, что он настоящий мастер.
Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что о своем единственном внуке он знает удручающе мало, да и мастером — видно, из первых — тот стал совершенно без его участия. Это было, безусловно, достойно сожаления. Но не сию минуту. Сейчас следовало сосредоточиться на Куруфинвэ, тем более что он как раз снова заговорил:
— А что делать мне? — спросил все тем же горьким тоном. — Мой сын и мое ремесло — все, что осталось от моей жизни. И если они отлично справляются без меня, то что мне делать?! — Куруфинвэ, похоже, и сам не замечал, как повысил голос, а заметив, тут же перешел на шепот, такой тихий, что Феанаро, сидевший с ним бок о бок, едва мог расслышать: — Я думал, мой долг следовать за тобой, поддерживать тебя во всем. Я думал, что это удается мне хорошо. Что я понимаю, что надо делать. Понимаю, что творится вокруг.
После этих слов Куруфинвэ замолчал и сгорбился, спрятав лицо в ладонях. Феанаро, недолго думая, сгреб сына в объятия. Сколько раз он мечтал сделать это, пока был неподвижным слушателем в Доме Исцеления!
Куруфинвэ дернулся, словно желал отстраниться, но тут же замер.
— Я и сам долго не понимал, что творится вокруг, — тихо признался Феанаро.
— Звучит, будто теперь стало лучше, — глухо отозвался Куруфинвэ.
— Намного, — без колебаний подтвердил Феанаро. — Не проще, но лучше, это точно.
Куруфинвэ сделал новую попытку отстраниться, на этот раз, похоже, осознанную, так что Феанаро его отпустил. Выпрямившись, тот сказал нарочито бесстрастным голосом:
— Что ж, еще одно доказательство, что я не могу оправдать твоих ожиданий: я ничего не понимаю, теперь больше, чем прежде. Это все бесполезно и бессмысленно. Я...
— Ты не должен так уж стараться, — остановил его Феанаро. — Есть множество иных вещей, которые ты мог бы сделать в своей жизни. Сотворить из нее то, что захочешь.
— Что захочу? — эхом повторил Куруфинвэ. — Слишком поздно для этого. Все разрушено, — он сделал заметное ударение на слове "все" и вдруг принялся одной рукой ощупывать другую, как будто оценивая повреждение.
Феанаро подумал было, что сын поранился, ведь в конечном итоге его появление в кузнице все-таки вызвало переполох, и хотел уже сказать: "Дай я посмотрю", но в последний момент почувствовал, что жест Куруфинвэ связан, скорее, с предметом их разговора, чем с сегодняшним происшествием.
Только вот как связан? Несколько мгновений Феанаро продолжал наблюдать за Куруфинвэ, потом сообразил: кольцо. Обручальное кольцо, которого Куруфинвэ давно уже не носил, как сам Феанаро не носил свое. Кольцо, которое когда-то дала ему Нерданель, осталось в Валиноре, в их еще общем доме в Тирионе. Теперь в пору радоваться — не пропало в Ангамандо с мечом, доспехом и другими вещами, бывшими при нем перед пленением. Интересно, Куруфинвэ свое тоже кинул где-нибудь за морем?
Впрочем, даже если бы оно было у него с собой и он хоть сейчас мог бы снова его надеть, это не утешило бы его душу. Нисколько.
— Обычно по крайней мере часть разрушенного можно восстановить, — осторожно заметил Феанаро.
По правде говоря, он никогда не был силен в этом. Куда легче ему давалось создание нового. Однако Феанаро уже знал, что теперь ему придется заняться восстановлением и достичь успеха, если он хочет, чтобы его семья и его народ могли когда-нибудь жить свободно и счастливо. Что ж, в конце концов, нет ничего невозможного, если желаешь этого достаточно сильно.
— Не на этот раз, — покачал головой Куруфинвэ, возражая не то словам отца, не то его мыслям.
Впрочем, мыслей он слышать не мог, поскольку оба их разума были надежно сокрыты за барьерами аванирэ.
— Мы изменили свою жизнь один раз. И можем изменить ее снова, — сказал Феанаро вслух, уверенность в его голосе была даже больше, чем он сам ожидал. — Будем надеяться, более удачным образом, — добавил он.
— Как? — спросил Куруфинвэ.
В этом коротком слове ему удалось выразить на удивление много эмоций, вероятно, больше, чем ему хотелось бы: изумление, недоверие, любопытство и — глубоко под всем этим — надежда.
— Победив Моринготто, — ответил Феанаро. — Если нам удастся одолеть его, это отразится на всем. Мир станет готовым для изменений, как горячий металл.
Произнося "горячий металл" Феанаро изо всех сил постарался ничего не представлять, потому что — после сегодняшнего визита в кузницу это было очевидно — все еще не мог быть уверен, что именно ему покажет воображение, очень может быть, совсем не то, что он действительно имел в виду.
— Не говоря уже о том, что без Моринготто Арда просто станет несравнимо лучше, - закончил свою мысль Феанаро и посмотрел на сына, ожидая его отклика.
Лицо Куруфинвэ сделалось совершенно бесстрастным, и он ответил:
— Мы не можем победить Моринготто, наших сил для этого недостаточно.
Теперь в его голосе не было ни следа интереса, только усталое терпение, привычное для того, кому часто приходилось отвечать не в меру любознательным детям на вопросы в духе, почему нельзя погладить язычок пламени и не обжечься.
Но Феанаро вовсе не был ребенком. Так что он и не думал спрашивать почему. А вместо этого сказал очень спокойно:
— Я знаю. Но мы не одни здесь. Есть и другие, кто пострадал от Моринготто и ненавидит его.
— Никого нет, — бесцветным тоном отозвался Куруфинвэ.
— Кроме нас, должны быть еще по крайней мере три-четыре племени эльфов, — возразил Феанаро. — Я слышал... — тут он сделал паузу, вспоминать вслух об Ангамандо было все еще почти невозможно, тем более с сыном. — Там, — наконец заключил он. — Как эльфы говорили на разных языках. Может, языков даже больше, чем мне удалось выделить, — добавил он, подумав. — Слова, которые разносятся под сводами темниц, довольно схожи у разных народов.
Тут Куруфинвэ явственно вздрогнул. Феанаро утешительно коснулся его руки и поспешил вернуться к более ранней теме разговора:
— Здесь есть эльфы, которые могут стать нашими союзниками.
— Они все из третьего племени, — ответил Куруфинвэ.
Это было странное возражение, так что Феанаро только пожал плечами:
— И что?
— Они похожи на телери, — объяснил Куруфинвэ и поморщился. — И как телери, они слабы и не годятся для настоящих дел. Тем более, для войны.
На этот раз Феанаро ничего не сказал, только изумленно посмотрел на сына. Тот не менее изумленно глянул в ответ:
— Что? Ты сам это говорил! — воскликнул он.
—До того, как они на деле показали, насколько все иначе, — заметил Феанаро.
— Да если бы они умели воевать... — начал Куруфинвэ.
Феанаро перебил его:
— Они не отступили. Это все, что имеет значение. — Он много раз уже обдумывал все это и сейчас в своих словах был вполне уверен. — Моринготто очень силен, а его армии огромны, и любой, кто способен держать в руках оружие или хотя бы бросить камень в знак своей ненависти, вместо того чтобы в ужасе бежать, не разбирая дороги, ценный союзник в этой войне. Если соберем всех до единого, у нас будет шанс.
— А если не удастся их собрать? — спросил Куруфинвэ, голос его зазвучал заметно живее, но в нем ясно различались ноты сомнения. — До нас доходит много слухов об их короле. Похоже, с ним невозможно иметь дела: он прячется в каком-то лесу, отделенном от остального мира завесой чар, но при этом называет себя владыкой всех здешних земель. На удивление, это никому не кажется странным. Из местных, я имею в виду.
— Странности, его или его подданных, не имеют значения, если они враги Моринготто, — решительно ответил Феанаро. — К тому же, может, странности прояснятся, когда мы познакомимся ближе и заключим союз.
— А если он выдвинет неприемлемые условия? — спросил Куруфинвэ.
Похоже было, что он уже составил весьма нелестное мнение об этом неведомом пока короле и менять его не собирался.
— Любые условия, на которых он и его народ пойдут с нами к Ангамандо, приемлемы, — категорично заявил Феанаро, но тут же усмехнулся. — Я, конечно, не собираюсь объявлять об этом в начале переговоров.
— Я не вполне уверен, но, возможно, этот король — брат Ольвэ, тот самый, который пропал много лет назад, — выдвинул еще один аргумент Куруфинвэ.
Это заставило Феанаро надолго замолчать.
Брат Ольвэ. Старинный друг его отца. Брат Ольвэ Альквалондского. Альквалондэ... белый, черный, красный... Брат Ольвэ.
Наконец, Феанаро глубоко вздохнул и сказал:
— Все равно нам нужен этот союз, и он состоится, чего бы это ни стоило.
— Значит, следующий шаг, который ты собираешься предпринять, союз с местными? — спросил Куруфинвэ.
Теперь сомнение в его голосе не слышалось, вместо него появилось что-то весьма похожее на азарт. Как будто он против воли уже мысленно прикидывал, как бы половчее собрать этих «всех до единого».
феанаро покачал головой:
— Нет, этот после следующего, — ответил он. — Сначала нужно объединиться с нолдор, которые живут на другом берегу.
Куруфинвэ хотел что-то сказать, но вместо того закашлялся, словно от дыма. Не иначе от изумления. Когда способность говорить к нему вернулась, он спросил:
— И как ты это сделаешь?
Феанаро невесело усмехнулся:
— С трудом, предполагаю.
— То есть плана у тебя нет? — уточнил Куруфинвэ.
— Есть, — заверил его Феанаро. — И я обязательно расскажу, в чем он заключается, и тебе, и всем твоим братьям. Мне понадобится ваша поддержка, потому что, если ее не будет, не выйдет и всего остального.
— Конечно, мы тебя поддержим, разве может быть иначе? — сказал Куруфинвэ с искренним недоумением.
— Может, — уверенно ответил Феанаро. — Ты и сам в этом убедишься, когда услышишь, в чем заключается план. Но это не сегодня, немного позже. Времени, чтобы все обдумать и обсудить, еще достаточно.
Это и в самом деле было так. Воплощение в жизнь своих идей Феанаро наметил на весну, а пока стояла только осень. Он с самого начала рассчитывал, что этого времени ему хватит, чтобы не только совершенно отшлифовать свой замысел, но и окрепнуть телом, и уладить, насколько возможно, дела со своим народом. А особенно — позаботиться о сыновьях. Это было важнее всего. Но пока именно в этом он не преуспел.
Словно задавшись целью опровергнуть последнюю мысль отца, Куруфинвэ вдруг сказал:
— Даже не представляю, что ты задумал. Но впервые с тех пор, — он на мгновение остановился, потом продолжал: — Как мы в этих землях, я почти верю, что победить Моринготто возможно.
Феанаро прекрасно понял и то, что сказал сын, и то, чего не сказал, но все-таки переспросил, приподняв бровь:
— Только почти?
На лице Куруфинвэ появилось смущенное выражение, которое нечасто можно было там заметить, но, прежде чем он успел что-то добавить, Феанаро продолжал уже вполне серьезно:
— Это куда лучше, чем и мысли такой не допускать. И я сделаю все, что понадобится, чтобы эта возможность стала реальностью.
— Ну, в этом никто никогда не сомневался, отец, — отозвался Куруфинвэ. — Ты был готов на все с самого начала. Только остальные не были.
Он с сожалением покачал головой.
— Вовсе нет, — возразил Феанаро. — Я понятия не имел, чем потребуется жертвовать. — Он в свою очередь покачал головой. — Не только тем, с чем я готов был расстаться, но и тем, с чем расставаться никогда и не подумал бы. Не знал, что придется отдать не только каждую каплю крови, но и каждую каплю гордости.
При этих словах челюсти его непроизвольно сжались, так что несколько мгновений он не мог говорить, потом все же закончил:
— Но победа над Моринготто, конечно, стоит того.
Куруфинвэ ответил только резким вздохом, ничего не говоря.
Все же, взглянув на него, Феанаро увидел, что этот разговор принес Куруфинвэ некую перемену. Трудно было уловить ее суть, но словно бы исчезла какая-то тень, которая падала на него даже среди яркого дня.
Феанаро, заметив это, вздохнул с облегчением и решил, что, хотя воспоминание о случившемся с ним в кузнице до сих пор холодило кровь, все было правильно и не зря.
Насколько все было не зря, Феанаро оценил дня через два, ближе к вечеру, когда к нему вдруг по собственному почину заглянул Миньярусса, старший из близнецов. Феанаро эта неожиданность обрадовала неимоверно — он как раз прикидывал, как бы ему подкараулить эту парочку следопытов, да желательно по одному, а не разом. Но задача, с какой стороны ни глянь, выходила практически неразрешимой.
И вот Миньярусса пришел к нему. Безо всякого повода. Или как будто без повода.
Выслушивая новости об охотничьем сезоне, которые его сын вполне мог бы разделить со всеми во время ужина, Феанаро гадал, доберется ли тот до чего-нибудь, что на самом деле стоило бы обсудить один на один, или так и уйдет...
Наконец Миньярусса вроде бы невпопад сказал:
— Спасибо за Курво!
Феанаро, ждавший совсем не этого, с изумлением воззрился на него. А Миньярусса продолжал:
— Мы сегодня утром говорили. Долго. Дольше, чем за весь предыдущий год Древ, — тут он запнулся и уточнил: — Если бы у нас еще были годы Древ, я имею в виду.
Феанаро кивнул, уже с нетерпением ожидая продолжения.
— И я только теперь понял, что все это время с ним было что-то не так, — сказал Миньярусса. — Я имею в виду, больше не так, чем со всеми нами, — добавил он и тут же сам себя поправил: — С большинством из нас. А теперь — не знаю, как ты это сделал — ему лучше. Заметно.
Миньярусса надолго замолчал, не глядя на Феанаро, а будто бы рассматривая что-то на стене у него за спиной. Так что Феанаро с трудом подавил желание обернуться и тоже взглянуть. Только вот он точно знал, что высматривать там нечего.
— Мы все смотрели, и никто не видел, — горько сказал наконец Миньярусса. — Я-то точно совсем ничего не видел. Хотя мне было о ком больше беспокоиться...
Вот они и подобрались к сути.
— Я хочу сказать, было много того, о чем следовало беспокоиться, — эта фраза прозвучала неестественно аккуратно, особенно на фоне всей его речи, запутанной, прерывистой и взволнованной.
Шаг вперед — шаг назад. Так они долго протопчутся на месте. Но торопить Миньяруссу определенно не стоило. Феанаро ясно видел, что толку от этого не будет.
Без сомнения, Миньярусса уже высказал истину: "Мне было о ком больше беспокоиться". Это не значило, конечно, что судьба Куруфинвэ его не волновала. Волновала. И он явно чувствовал вину, что не замечал, насколько глубоко все это время был подавлен брат. Но Куруфинвэ — его старший брат, а Татьярусса — младший. И хотя это старшинство — меньше получаса, считая по времени Древ — другим трудно было воспринимать всерьез, сам Миньярусса относился к нему очень серьезно. Феанаро и Нерданель видели это с раннего детства близнецов.
Поэтому неудивительно, что за младшего брата Миньярусса переживал больше, чем за кого бы то ни было. И очень хотел помочь ему. Только не знал, как это сделать. Хотел попросить помощи у отца. Но не был уверен, обернется ли это действительно помощью...
Произошедшее с Куруфинвэ явно толкало его попробовать. Но что-то иное останавливало. Феанаро не знал, что это, и сомневался, что хочет знать.
Чего он вправду желал бы, так это сейчас же заверить Миньяруссу, что непременно поможет. Но сердце как будто поднялось прямо к горлу, мешая говорить и вздохнуть. Так что Феанаро мог только стоять, дожидаясь, пока сын примет решение, и глядя на него с тем, что, вероятно, походило на спокойный интерес, хотя его истинные чувства были бесконечно далеки от этого.
— Амбарусса, — сказал Миньярусса, видимо, решившись.
Феанаро почувствовал, как к нему вернулась способность дышать.
— Я думаю, с ним что-то происходит, — продолжал Миньярусса. — Вернее, я знаю. Он отстраняется ото всех, даже от меня. Ускользает. Его что-то гложет его изнутри. Может быть, ты мог бы... Я не знаю, — неловко заключил он.
И поглядел на Феанаро со смесью тревоги и детской какой-то надежды, которая разительно не вязалась с лицом взрослого эльда и от этого горела еще ярче.
Под этим взглядом Феанаро почувствовал, как дар речи снова изменил ему. Так что просто протянул руки навстречу сыну, и тот с готовностью шагнул в его объятия. Через несколько мгновений Феанаро стало лучше, и он прошептал:
— Я сделаю для него все, все что угодно, не сомневайся.
Миньярусса в ответ обнял его крепче.
Этот разговор придал Феанаро решимости, чтобы наконец подступиться к младшему сыну, и, рассудив, что в этом случае самый прямой путь — самый верный, Феанаро тем же вечером, после трапезы, позвал Татьяруссу прогуляться вместе.
Сын сразу же согласился, но, когда они вышли из дому и пошли по лагерю, остался молчаливым и погруженным в себя, хотя исправно кивал в знак приветствия встречным эльдар. Так они с Феанаро добрались до окружавшей лагерь стены, вблизи от которой эльдар перестали попадаться им навстречу. Не считая, конечно, дозорных, которых можно было различить взглядом, но которые находились слишком далеко, чтобы услышать их разговор.
Если б этот разговор все-таки начался. Что вряд ли собиралось произойти само по себе. Выждав немного, на случай если сын все-таки захочет что-нибудь сказать первым, и не дождавшись ничего, Феанаро произнес:
— Я был прав. Я в самом деле понимаю.
Татьярусса посмотрел на него широко распахнутыми глазами и спросил:
— Что?
Удивление разбило отчужденность, за которой он скрывался, и Татьярусса сразу стал меньше похож на странного духа, способного в любой момент раствориться в окружающих сумерках, и больше на того эльда, которого Феанаро знал и любил с момента, когда они с Нерданель в шестой — и последний — раз решили привести в мир дитя, а привели сразу двоих детей: нечаянная и оттого еще более чудесная радость, веселая шутка Илуватара и драгоценный его подарок.
Подарок, который Феанаро собирался во что бы то ни стало сберечь.
— Когда ты в первый раз навещал меня в Доме Исцеления, ты сказал, что эта земля, как бы ни была она хороша, остается для тебя чужой, нелюбимой, и что я, наверное, мог бы понять, что такое тоска по родине или, — тут Феанаро невольно прервал свое объяснение, потому что дыхание вдруг перехватило, но все же с усилием закончил: — тоска по матери. Я хочу, чтобы ты знал: я правда понимаю. Это не большое утешение, но...
— Значит, ты слышал тогда, — выдохнул Татьярусса.
— Не все, — ответил Феанаро. — Но это слышал.
Татьярусса вдруг стал как будто выше ростом. Выпрямился, готовясь противостоять буре. Или, по крайней мере, мужественно встретить ее лицом к лицу.
Феанаро встречал лицом к лицу многие вещи. Но тут все же закрыл глаза, не в силах видеть это. Меньше всего на свете он хотел быть той стихией, столкновение с которой требовало бы от его сыновей призвать все свое мужество.
— Отец! — тут же встревоженно окликнул его Татьярусса. — Тебе плохо?
Феанаро открыл глаза и увидел, что Татьярусса подался ближе к нему, лицо сына теперь выражало живое беспокойство.
— Нет, — ответил Феанаро и невесело усмехнулся. — Все прекрасно, хотя чем больше я пытаюсь сказать тебе, что нет ничего неправильного в том, чтобы тосковать по дому и по кому-то, кого ты там оставил, тем больше ты готов обороняться.
— Прости, я не хотел тебя оскорбить, — отозвался Татьярусса.
Его тон был искренен, но вся живость черт пропала, и весь он как будто сделал несколько шагов прочь от Феанаро, хотя не двигался. Феанаро подавил порыв встряхнуть его за плечи. После такого любые слова были бы уже неубедительны и бесполезны.
Поэтому Феанаро глубоко вздохнул и упрямо повторил:
— Ничего неправильного. И тебе вовсе не обязательно скрывать свои мысли и чувства ото всех. Если ты несчастен здесь, ты вправе это показать.
— Несчастье мое от этого не уменьшится, — рассудительно возразил Татьярусса. — Так и ни к чему обременять им других.
— Когда-то и я думал так же, — ответил Феанаро и тут же с иронией добавил: — Хотя это было больше похоже на "ни к чему позволять кому-то лезть в мою душу".
На губах Татьяруссы мелькнуло какое-то подобие улыбки, но быстро исчезло.
— Теперь я могу сказать, что скрытое глубоко внутри несчастье не просто не уменьшается — оно растет, — продолжал Феанаро. — И остается все меньше того, что можно показать, не обнажая его, а боль в конце концов становится слишком сильной, чтобы держать ее в себе, она рвется наружу, разрушая все по пути. Я не хочу, чтобы подобное случилось и с тобой.
— И что же мне делать? — тихо спросил Татьярусса.
— Говори, — сразу ответил Феанаро. — Или сложи песню, или выкрикивай ругательства, плачь, если хочешь... — Феанаро остановился и перевел дух, потом добавил уже не так энергично: — Ты, наверное, зол на меня, скажи и об этом. Тебе станет лучше.
— Нет! — запротестовал Татьярусса. — Почему я должен быть зол на тебя? Если я и зол, так на себя одного. Ведь предчувствовал же, с самого начала предчувствовал, что так будет, - он покачал головой, как будто удивляясь сам себе, потом заключил: - Мог бы избрать другой путь, отдельный ото всех. Пока это было просто.
— Это никогда не было бы просто, — возразил Феанаро. — Мы оба знаем.
— Но теперь и вовсе невозможно, — Татьярусса пожал плечами. — И кажется, что раньше еще было просто. Хотя ты, наверное, был бы ужасно разгневан. Впрочем, я думал, ты и сейчас будешь.
Он пристально посмотрел в лицо Феанаро, как будто проверяя, точно ли там нет следа затаенного гнева. Убедившись, что ничего такого не видно, продолжал:
— А ты не разгневан. Почему? – вопрос был задан с неподдельным интересом.
Феанаро подавил желание снова закрыть глаза. Все вокруг похоже ждали от него гнева и только гнева по любому поводу и вовсе без повода. Что народ, что сыновья. Странно, как при этом они умудрялись искренне радоваться его возвращению. Должно быть, когда-то он был действительно хорошим лордом и — главное — отцом. Это утешало.
Его народ и тем более сыновья, конечно, заслуживали самого лучшего. И уж теперь он никогда об этом не забудет. Ни на мгновение, до конца Мира.
Собравшись с силами, Феанаро ответил, как мог непринужденно:
— Это для гнева нужна причина, а не для его отсутствия.
— Но причина есть, — убежденно произнес Татьярусса.
— Да? И какая же? — с недоумением спросил Феанаро.
— Ты говорил, мы должны отринуть прошлое и посвятить себя без остатка битве с Врагом и новой жизни в этих землях, — напомнил Татьярусса.
— И по-моему, ты уже знаешь об этих землях больше, чем почти любой из наших соплеменников, — заметил Феанаро. — А может, больше, чем кое-кто из живущих здесь всю жизнь. Да и битв с Врагом ты избегал навряд ли. Так что упрекнуть тебя не в чем, — под конец Феанаро ободряюще улыбнулся.
Татьярусса не принял легкого тона.
— Но я не смог отринуть прошлое и никогда не смогу. Это слишком большая часть меня.
— Просто забудь, что я говорил об этом, — посоветовал Феанаро.
У Татьяруссы от этих слов глаза распахнулись так, что казалось, еще чуть-чуть и они перестанут умещаться на лице. Это могло бы смотреться даже забавно, при других обстоятельствах. Но сейчас Феанаро был слишком занят мыслью о том, что он, признанный мастер речей, знавший, какую силу имеют слова, не был осторожен с этой силой... А теперь душа его сына — и кто знает сколько еще других душ — покалечена.
— Забудь, — твердо повторил Феанаро. — Твое прошлое принадлежит тебе одному, и ты один решаешь, оставить его, как ненужную вещь, или хранить, как сокровище. И никто не вправе осуждать твой выбор.
Татьярусса глубоко вздохнул, и в этом вздохе безошибочно слышалось облегчение, слишком большое, чтобы выразить его словами.
Так что слова Татьярусса использовал для другого. Он сказал:
— Среди нашего народа теперь много кто не согласился бы с этим. Если, например, собрать всех на площади и...
— Именно поэтому я не стану собирать всех на площади, — заверил его Феанаро. — Но есть и другие способы убеждения. К тому же, я думаю, немало и тех, кто уже сейчас думает и чувствует так же, как ты, хотя они не согласились бы сказать об этом громко.
После этих слов на некоторое время воцарилось молчание, которое первым нарушил Татьярусса:
— Когда ты говоришь, я начинаю думать, что все и правда не так уж беспросветно.
— А когда я молчу, о чем ты думаешь? — спросил Феанаро.
Татьярусса вместо ответа посмотрел на Феанаро так, словно размышлял, стоит ли дальше испытывать свою удачу или лучше промолчать.
Феанаро закусил губу в ожидании. Потом поймал себя на этом нервном жесте и усилием воли заставил расслабиться, сказал:
— Даю слово, что не буду разгневан. Этот вечер для гнева слишком хорош.
Вечер в самом деле был хорош: прохладный, полный терпких запахов осени, но не холодный и не сырой. А впрочем, вдали от Ангамандо все вечера хороши. Чем дальше — тем лучше.
— Все равно мы останемся здесь, а Валинор за морем, — сказал, наконец, Татьярусса. — Этого не исправить тоской, даже если тосковать нам все-таки можно.
— Тоской ничего не исправить, — согласился Феанаро. — Но если не тратить силы на то, чтобы прятать ее даже от себя, можно использовать их для других дел. А там, кто знает, как многого мы сможем добиться.
— Ах, да! — воскликнул Татьярусса. — Амбарусса говорил мне, что Курво говорил ему, что у тебя есть новый план, как победить Моринготто.
Феанаро ожидал, что сын спросит, что же это за план такой, и раздумывал, сколько может открыть в ответ. Рассказать все полностью он был еще не готов... Но Татьярусса ничего больше не добавил. Снова замолчал надолго.
— Тебя это беспокоит? — наконец спросил Феанаро, припомнив, как повел себя Майтимо, когда Феанаро при нем обмолвился о будущих делах. А они всегда были в чем-то тонко и неуловимо схожи — первый и последний из его сыновей.
Молчание продолжалось еще несколько долгих мгновений. Потом Татьярусса ответил:
— Нет, сейчас уже нет.
Он вдруг шагнул к Феанаро и буквально стиснул его в объятиях.
Феанаро, застигнутый этим движением врасплох, резко выдохнул, но подавил разом вспыхнувшее стремление тела вырваться на свободу, ведь это было вовсе не то, чего он на самом деле хотел.
Так что Феанаро заставил себя успокоиться и в ответ обнял сына с не меньшей силой.
Когда они отстранились друг от друга, Татьярусса посмотрел Феанаро прямо в глаза и сказал:
— Мне так тебя не хватало. Нам всем тебя не хватало.
Было в его голосе что-то такое, от чего не оставалось сомнений: он говорит не о возвращении из плена или, по крайней мере, не только о нем.
Феанаро ответил в тон:
— Больше я вас не оставлю.
Они постояли еще немного, разделяя особенное, только для них двоих, мгновение глубокого понимания. Потом Феанаро предложил:
— Пойдем домой?
Сын согласно кивнул.
И нельзя было сказать, что на обратном пути по лагерю они беседовали намного больше, чем когда шли этой дорогой в первый раз. Но молчание уже не разделяло их. Горькие раздумья не тяготили души.
Феанаро и вовсе чувствовал себя так, словно долго-долго нес непосильный груз, а теперь наконец избавился от него — и стало беспредельно легко. Казалось, он мог бы много дней подряд идти, не чувствуя усталости, бежать, лететь... сделать, что заблагорассудится... и ему все удалось бы.
Ничего неподвластного просто не было!
Как давно Феанаро не чувствовал себя так!
Кажется, с тех пор как создал Сильмарилли. Воспоминание о любимейших творениях, которые все еще пребывали в плену Врага, в оковах, которые тот для них соорудил, как всегда, резануло болью.
Но нынешним вечером и эта боль не могла уязвить душу Феанаро с обычной жестокостью. Он свободен. С ним его сыновья. Его народ. Однажды будет и победа над Моринготто. И его камни обретут свободу. А мир изменится. Сейчас Феанаро был уверен в этом, как никогда.
Ощущение собственного всемогущества, конечно, схлынуло к следующему утру. По большей части. Малую толику, которая осталась, Феанаро бережно сохранил в глубине сердца - в скором времени она ему понадобится.
А пока было более чем достаточно того облегчения, которое принес Феанаро разговор с Татьяруссой, и несравнимо более открытых и доверительных отношений, которые после этого установились у него с обоими близнецами.
Впрочем, Феанаро никогда не умел быть довольным долго. И в этот раз у него тоже не получилось — через несколько дней он вспомнил, что с Карнистиром ему поговорить откровенно до сих пор так и не удалось. А сам Карнистир, между тем, перестал попадаться ему на глаза совершенно. Феанаро только слышал о Карнистире и его бесчисленных делах. Между тем Майтимо, дела которого, были не менее бесчисленны, все же находил время видеться с отцом и братьями.
Феанаро уже начал гадать, не ошибся ли он: быть может, самым большим испытанием его способности поддержать своих детей в тяжелый час был вовсе не Татьярусса, и он рано обрадовался?
В день, когда на землю лег первый за солнечный год снег, Феанаро, глядя на тяжелые облака, совсем уверился в этом. И с мрачной решимостью подумал, что, если в ближайшие три дня Карнистир не объявится и они не поговорят, придется отправиться на его поиски.
Но Карнистир, словно услышав эту мысль, объявился. Не прошло и часа. Вошел в дом, стряхивая с волос запутавшиеся в них снежинки. Лицо его при этом не то чтобы было мрачным, но имело выражение невеселой сосредоточенности, которое, впрочем, и вообще было характерно для Карнистира, когда он глубоко задумывался.
Но, едва заметив Феанаро, Карнистир свою задумчивость отбросил и просветлел лицом:
— Айя, отец! — воскликнул он. — Я так ужасно соскучился! Все этот сбор урожая, — тут Карнистир поморщился. — Дурацкий климат — все происходит одновременно, и сразу столько дел, что и за год не переделать. Впрочем, это все уже неважно, — он взглянул в окно на все еще падающий снег. — Теперь до весны все успокоится. А там опять работы станет невпротык.
Теперь, внимательно рассмотрев сына, Феанаро видел в его чертах усталость, не опасную, но давнюю. А ведь весной дел и тревог впрямь будет не счесть. И далеко не только у тех, кто обрабатывает землю.
Феанаро почувствовал себя почти виноватым за то, что его планы непременно всех потрясут, разрушат и так едва устоявшийся порядок жизни. Но другого пути к победе над Врагом просто не существовало. А им нужна, как сама жизнь и больше, чем сама жизнь, нужна эта победа.
Но до весны время еще есть.
— До весны успеешь отдохнуть, — ободрительно ответил Феанаро.
— Конечно, — неожиданно легко согласился Карнистир. — Тем более, ты здесь. Все пошло на лад.
По меркам Феанаро, если кое-что и пошло на лад, то уж точно далеко не все. А сам он и вовсе успел не много.
— Боюсь, ты преувеличиваешь мои заслуги, — заметил он вслух.
— Нет, — решительно возразил Карнистир. — Без тебя мы двигались от одного несчастья к худшему, от горького поражения – к еще более сокрушительному, и что бы мы ни делали, все время было ощущение, что с этой дороги нам не сойти. А теперь его нет. И не только у меня, все только об этом и говорят.
Видимо, все говорили об этом осторожно, подальше от ушей самого Феанаро, потому что он не слышал этого и новости встречал с большим изумлением. Но и с облегчением, честно говоря. Еще одно, совсем не лишнее, подтверждение, что все идет правильно.
Карнистир тем временем продолжал:
— Я, конечно, люблю Майтимо, и он, как мог, заботился обо всем здесь, старался быть хорошим королем.
Имя старшего брата Карнистир произнес с подлинной нежностью, но дальше нежность сошла на нет, а под конец угол рта Карнистира дернулся, как будто он хотел добавить "можно было бы стараться получше". Впрочем, Карнистир, как сам Феанаро, редко бывал чем-то или кем-то долго и вполне доволен.
Для Феанаро исключение составляли его сыновья. У Карнистира же пока не было детей, как не было и жены, а братья... все-таки совсем иное дело. Так что Феанаро не был удивлен.
Но Карнистир не стал облекать в слова ничего подобного, напротив, подумав, сказал совсем иное:
— В любом случае, лучше он, чем кто угодно другой. Но, — тут Карнистир выдержал эффектную паузу. — Лучше ты, чем он.
Это утверждение было, мягко говоря, не вполне бесспорным, если вспомнить, как именно все складывалось, пока Феанаро носил корону нолдор. И все же весной ему предстояло надеть ее опять. Надеть, чтобы делать вещи, которых не сделал бы никто, кроме него.
Но даже если бы не это, все равно Феанаро не стал бы переубеждать сына, который так в него верит. Ни за что не смог бы.
— Спасибо! — сказал он просто.
Любые другие слова тут были лишними.
Карнистир в ответ поклонился, приложив руку к сердцу. Почтительный и официальный жест. Но когда он выпрямился, на его губах и в глазах играла такая улыбка, что перед ней могло бы померкнуть и золотое светило в разгар летнего дня.
Феанаро прямо-таки чувствовал, как от ее света испаряются его тревоги: недавние и пустые, а так же давние и имевшие под собой более чем серьезные основания. На этот раз все сложится как нельзя лучше.
Хотя весной, конечно, дел будет... как сказал Карнистир, "невпротык"? Занятное выражение. Должно быть перенял у здешних эльфов. Надо будет и Феанаро поближе с ними познакомиться. Непременно. До весны.
Времени ему хватит.

Нолофинвэ (1/2)

Весна, которую эльдар народа Нолофинвэ ждали так отчаянно, что, казалось, она никогда не наступит, пришла точно в срок и захлестнула все вокруг живительной волной. Самый воздух будто обрел чудодейственные свойства, каких не имел и в счастливейшие дни Валинора: довольно было вдохнуть его полной грудью, и сил прибывало едва ли не в дюжину против прежнего.
Дела и войны, и мира закипели будто в мгновение ока. В несколько недель от вражьих тварей были очищены земли от Митрима до самых гор, благодаря умению и доблести воинов. А затем ближайшая к озеру часть освобожденных земель была обработана и теперь готовилась в скором времени принести плоды. Это уже благодаря искусству и терпению земледельцев. Впрочем, частенько случалось и так, что одни и те же руки сначала держали меч, потом опускали в землю семена, а затем снова брались за меч, согласно успевшему устояться порядку несения стражи.
Под ярким светом и ласкающим теплом Васа, золотого цветка, ничто уже не казалось чрезмерно утомительным, слишком трудным или даже невозможным, как было еще недавно. И само время словно испытало на себя часть той же благотворной перемены: сделалось золотистым и текучим, как мед, и его сторицей хватало на все.
Так что Нолофинвэ даже стал в закатные часы снова приходить к озеру, чего почти не делал с тех пор, как Феанаро уехал на другой берег. Теперь же он вечерами часто сидел у воды (сама вода была все еще холодна на его вкус), в том укромном месте, куда летом, теперь уже прошлым, сперва каждый вечер приносил брата, а потом уж ходил с ним вместе, и размышлял.
Правда, размышления эти были не веселыми. Слишком хорошо Нолофинвэ знал, что, хотя сейчас суровые земли Эндорэ и уподобились, насколько вообще возможно, Блаженному Краю и какое-то время еще такое впечатление будет даже усиливаться, потом все быстро пойдет на убыль, а в конце концов и вовсе сойдет на нет. Быть может, еще стремительнее, чем началось.
И нужно было — обязательно нужно было — успеть до следующей зимы как можно больше. Больше, чем его нолдор могли сейчас. Больше, чем он сам представлял, как достичь. Единственной идеей, которая смутно брезжила в уме Нолофинвэ — обычно в туманную пору между явью и сном, а не в кристально ясные часы бодрствования — было то, что, если бы нолдор могли снова объединиться, как когда-то, когда их королем был Финвэ, они опять стали бы народом могучим и деятельным. Тогда у них, может, и был бы шанс. Шанс выдержать все испытания этих земель и, кто знает, даже поквитаться с Моринготто. За все. За Финвэ.
Финвэ, который был настоящим королем поистине великого народа. Был отцом Нолофинвэ. И погиб смертью самоотверженной, но безмерно ужасной от руки Моринготто.
Эта мысль всегда отдавалась болью в сердце Нолофинвэ, и чувство едва ли стало хоть немного слабее с тех пор, как Нолофинвэ впервые узнал о гибели отца. Просто сделалось привычным, и теперь Нолофинвэ уже мог, почти всегда, удержаться от слез. Но сама утрата все так же безмерно горька и необратима.
Финвэ больше не было среди живых, и, хотя в Чертогах Ожидания, он, наверное, мог обрести — по крайней мере, Нолофинвэ всей душой надеялся на это — покой и исцеление, для своих оказавшихся в Эндорэ родичей и подданных Финвэ потерян навсегда.
Но противостоять разброду и расколу среди нолдор в конце концов не мог уже и Финвэ. Доведись ему оказаться сию минуту здесь, было бы странно и даже жестоко ожидать, что он сумеет поправить дело теперь, когда разброд стал отчуждением, а раскол — разделением, когда между теми, кто был когда-то одним народом, даже не пропасть, а многие тысячи пропастей.
Совершившегося уже не поправить. И любые планы, касающиеся единого народа нолдор, не планы, а мечты. Союз двух разных народов — вот то, на что, хотя бы отчасти можно рассчитывать. Хотя тогда шансы одолеть Моринготто, и без того почти призрачные, становились призрачными уже совершенно. Об этом думать тоже было больно. Нолофинвэ, сам того не замечая, сжимал кулаки так, что ногти впивались в ладони.
Это, как обычно, возвратило Нолофинвэ к реальности. Где, к сожалению, даже и союза пока еще не было. И не могло появиться, если кто-нибудь все же не попытается такой союз заключить. У Нолофинвэ было чувство — на редкость неприятное — что быть этим кем-то выпадает, похоже, ему.
Ведь от Феанаро до сих пор не приходило никаких вестей. Ни одного слова. Нолофинвэ даже начал уже всерьез о нем беспокоиться. Но общение между обитателями разных берегов, оборвавшееся зимой, с наступлением весны возобновилось. Так что по всему лагерю скоро распространились слухи о жизни соседей. Среди новостей, касавшихся в основном войны с Моринготтовыми тварями и весенних хозяйственных забот, звучало еще, что Феанаро уже совсем здоров и вполне обжился на новом месте, а в начале весны принял от Майтимо корону нолдор, когда-то принадлежавшую Финвэ.
Это последнее событие никакого впечатления на обитателей северного лагеря не произвело: конечно, Феанаро забрал корону, как только вошел в силу, конечно, его первенец ему эту самую корону вернул, но нолдор, перешедших Хэлкараксэ, все это более не касалось, кому бы прежде не принадлежала корона. У них уже был свой король — Нолофинвэ, и никто не мог бы быть лучше. А если когда и придется выбрать другого, то, безусловно, не Феанаро и не любого из числа его потомков.
Нолофинвэ никого не пытался разубедить, в основном потому что был в общем-то со всем согласен. По крайней мере, в том, что касалось прав Феанаро и его рода когда-либо снова распоряжаться судьбой тех, кого они бросили в Арамане. А хороший сам Нолофинвэ король или плохой, станет видно со временем.
Если, конечно, он придумает, как заключить все же этот самый межнолдорский союз. Иначе, может статься, и не на что будет смотреть. Нельзя же всерьез рассчитывать, что они вечно смогут жить так, у этого озера, весной расчищая земли, которые зимой захватывает Моринготто! А для иных действий нужны и большие силы, и большая в этих самых силах уверенность. Без союза не обойтись.
В этих землях, естественно, жили и другие эльфы. В основном, подданные короля Элу Тингола. Того самого Эльвэ, которого Нолофинвэ знал по рассказам отца о временах до Великого Перехода. Но прежде чем подступиться к этому королю с каким бы то ни было предложением, следовало, насколько возможно, уладить дела нолдор.
Ведь подданные Тингола бывали в обоих лагерях на озере Митрим, и они не слепые, и не немые. Так что видели и поняли, наверняка, многое, и, наверняка, разделили обретенное знание со своим королем. Или разделят, когда услышат, что намечаются большие переговоры. Так что союз с жителями южного лагеря необходим. Хотя бы для того, чтобы послы к Тинголу не впадали в панику или в ярость, когда Тингол станет задавать им вопросы о других нолдор.
Союз необходим. И все же заключить его будет непросто. По тем же причинам, по которым народа Нолофинвэ теперь не касается, кто именно в южном лагере носит на своей голове корону Финвэ.
А носит ее Феанаро. Снова. Как когда-то в Арамане. Или все же не так? Феанаро изменился. Под конец его пребывания в этом лагере Нолофинвэ совсем уже в этом убедился и почувствовал, если не полное доверие, то, по крайней мере, надежду. Надежду на то, что они теперь научились хотя бы отчасти понимать друг друга и смогут противостоять Моринготто вместе.
Но потом Феанаро отправился на другой берег. И изматывающая, выпивающая все силы зима, а больше нее упорное молчание Феанаро поколебали уверенность Нолофинвэ. Что если все это ему только почудилось? Просто потому, что он хотел в это верить? Хотел верить Феанаро? И обманулся. Снова. Как прежде.
Возможно, обретя телесные силы, Феанаро вернул себе не только корону отца, но и ненависть к брату? К полубрату, как он когда-то любил говорить…
О каком союзе тогда вообще может идти речь? О какой общей войне?
Занятый такими совсем уж горькими размышлениями, Нолофинвэ смотрел вокруг себя рассеянно, вовсе не обдумывая того, что видит. Потому-то на точку, которая не слишком быстро, но уверенно стала двигаться от южного берега Митрима к северному, Нолофинвэ впервые обратил внимание, когда эта точка была уже на полпути. То есть прямо в центре озера.
И стало заметно, что это не птица и не что-нибудь еще, столь же обычное, а возвышающаяся над водой голова плывущего эльда. Нолофинвэ отметил мимоходом, что пловец далековато забрался и пора бы ему уже повернуть назад... да и продолжал думать о своем.
А пловец тем временем продолжал плыть в сторону северного берега, и не думая даже поворачивать. Вот он преодолел две трети пути между берегами. Вот уже три четверти!
Без сомнений, он зачем-то решился пересечь огромное озеро! И направлялся не куда-нибудь, а определенно в то самое потаенное место, где сидел в задумчивости Нолофинвэ. Тот, правда, так далеко ушел в свои мысли, что все еще не мог оценить всей странности происходящего.
Но вот пловец добрался туда, где уже мог коснуться ногами дна и где буйная прибрежная растительность скрывала его ото всех глаз, кроме Нолофинвэ. Тут он выпрямился в рост и оставшееся расстояние до берега преодолел пешком.
Когда его фигура начала появляться из воды — сперва плечи, потом грудь, потом тело по пояс — его уже совершенно невозможно было не заметить. Равно как и не узнать.
Нолофинвэ подумал было, что все это ему просто кажется, как раз из-за раздумий, быть может, слишком уж неотвязных в последнее время... Но нет! Фигура продолжала приближаться. И была бесспорно, ошеломительно реальной, от мокрых темных волос до мокрой же белой набедренной повязки и ног, дрожащих от напряжения.
Эльда выбрался из озера и, сделав еще пару шагов, упал на траву лицом вниз. Плечи его дрожали. В остальном же он не двигался. И Нолофинвэ, видя это, наконец сумел сбросить с себя оцепенение крайнего изумления и бросился к нему, на бегу окликая:
— Феанаро!

запись создана: 31.08.2018 в 00:36

@темы: Феанор, мои фанфики, сыновья Феанора, Кроме пыли и пепла, Сильмариллион