Еще раз про Финвэ, Мириэль и Индис. Их история, ее значение и смысл

Сюжет про Финвэ и его обеих супруг для меня один из самых ярких и любимых в каноне, поэтому я с завидной регулярностью к нему возвращаюсь.

Об этом сюжете изнутри мира я уже как-то писала вот здесь, с тех пор мое мнение особо не изменилось.

А сегодня мне пришло в голову написать о значении и смысле этого сюжета снаружи текста. То есть о том, для чего собственно Толкину понадобился этот сюжет в Легендариуме.

Меня прям внезапно озарило, не могу не поделиться)))

Так вот, сюжет Финвэ, Мириэль и Индис, каким бы ярким и спорным он ни был, самостоятельной ценности не имеет, он идет как дополнение к истории взаимоотношений Феанаро и Нолофинвэ и служит целиком и полностью корректировке (в сторону улучшения) образа Феанаро.

Противоречия между Феанаро и Нолофинвэ всегда были. Но не всегда Феанаро и Нолофинвэ при этом были в одной и той же степени родства.

Сначала они вообще не были родственниками. Ну, тут все понятно, харизматичный народный вождь против сына и наследника короля. Бывает, ничего страшного. В смысле, ничего снижающего чей бы то ни было образ.

Потом они стали родными братьями, в том смысле, что у них был один отец (Финвэ) и одна мать (Индис)... и образ Феанаро как-то сразу капитально помрачнел, потому что на ровном месте подкладывать родному младшему брату таких свиней, как он должен был подкладывать по сюжету, это совсем не хорошо.

Так что у Феанаро появилась отдельная мать - Мириэль. И его неприязнь к Нолофинвэ получила некое объяснение и оправдание, далеко не полное, конечно, потому что все равно не следовало ему так поступать, но хоть какое-то, и Феанаро в этом случае вызывает определенно больше сочувствия, чем в варианте, где они с Нолофинвэ на 100% родные братья (где было бы вообще сложно ему посочувствовать, учитывая, что Нолофинвэ ни в одном из вариантов ни разу ничего плохого ему не делал).

Вот так.

С одной стороны, немного грустно, что такой яркий и любимый лично мной сюжет, подаривший мне одного очень-очень любимого персонажа и двоих просто любимых, настолько глубоко несамостоятелен.

С другой, зато можно со спокойной душой оставить вне рассмотрения вопросы, кто же из них троих хуже и виноват во всем (не, я-то всегда считала и считаю, что никто не хуже, все хорошие, никто не виноват, но все-таки), потому что это вообще не вопрос, не для того этих персонажей собрали в этом сюжете, чтобы решать, кто из них лучше или хуже; а заодно отпадает и вопрос, кто более законный сын и имеет больше прав: Феанаро или Нолофинвэ (опять же, в каноне, Намо Мандос сказал, что в правах они равны, но в фаноне разные бывают мнения, со всякими рассуждениями и аллюзиями, в том числе библейскими), потому что, опять же, это не вопрос, дело не в правах каждого, а конкретно в Феанаро и его личностных характеристиках.

@темы: рассуждения, Феанор, Индис, Финголфин, Финвэ, Сильмариллион, Мириэль

---

Город без королевы, фанфик, джен, гет

Зима подходит к концу (по крайней мере, календарная), по этому поводу надо бы уже закончить с переносом сюда работ Осеннего заплыва)))

Тем более, что и осталась-то ровно одна.

Сюжет этого фика многим обязан англофандому, где Арафинвэ и Эарвен фикрайтеры уделают значительно больше внимания, чем у нас. К сожалению, вместе с этими героями и пейрингом, обрели популярность и две довольно печальные идеи: 1) Арафинвэ, когда вернулся в Валинор, хотел умереть; 2) Эарвен после Исхода нолдор какое-то, более-менее долгое, время жила отдельно от мужа. Несмотря на все это, Арафинвэ обычно не умирает, а становится прекрасным королем (что не может не радовать), а они вместе с Эарвен замечательной супружеской парой, примером взаимопонимания и поддержки (что не может не радовать тоже), но все-таки меня эти две идеи как-то начали раздражать, и я придумала сюжет, в котором все кончилось плохо, Арафинвэ умер, а Эарвен не успела к нему вернуться до этого. Всеплохо, в общем. Но это не мой жанр, поэтому я ничего такого писать не стала.

Зато, когда на игре мне понадобился текст, по которому меня не узнают с первого же абзаца, я об этом сюжете вспомнила. Мрачный финал, правда, отпал еще до того, как я начала писать, и получилась совсем другая история.

А чтобы писать было веселее, я добавила другие идеи, которые у меня долго были, но не находили себе применения, все смешала, и... результат получился довольно странным.

Какое-то время я думала, признаваться в авторстве или нет. В итоге решила, что некоторые из элементов этого текста просто не могу бросить на произвол судьбы: Тарсамо и его история (они заслуживают отдельного текста и может быть, когда-нибудь все-таки), Махтан и Румиль и их дружба (довольно давняя моя идея, как и Тарсамо в общем-то, но этой я стала, что называется, гореть ощутимо больше после того, как написала этот текст), Финдис и ее категорический отказ становиться королевой нолдор (вот чего до этого фика точно не было, я долго не могла определиться, какими было место и роль Финдис в нолдорской цепочке престолонаследования, причем меня одинаково не устраивали варианты "в Первую эпоху она стала королевой нолдор Валинора" и "никто вообще не рассматривал ее как претендента")... и сам Тирион Первой Эпохи.

А основная сюжетная линия это, конечно, не всерьез. Они не такие, они бы никогда. Так что я все-таки добавлю к жанрам АУ, хотя на конкурсе этой пометки не было.

Название: Город без королевы
Автор: vinyawende
Категория: джен, гет
Персонажи: Арафинвэ/Эарвен, Махтан, Румиль, НМП-нолдо
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: драма, романс, АУ
Размер: мини, 2712 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Тирион Первой эпохи. Все хорошо и, кажется, спокойно. Но вот-вот начнется гроза.

Плотные занавески в кабинете были рассчитаны на то, чтобы задерживать даже яркий свет Анара, создавая внутри тихий полумрак, хоть бы светило и проплывало высоко в небе, потому что теперешний хозяин кабинета далеко не всегда мог отдыхать в урочные часы или в отведенных для этого покоях и очень часто просто уходил ненадолго в грезы, сидя за своим рабочим столом, чтобы потом снова вернуться к делам.
Но сейчас все дела были переделаны.
А за окном стояла беззвездная и безлунная пасмурная ночь. В воздухе ощущалось предчувствие грозы, которая хотела, но не могла разразиться слишком долго.
Хозяин кабинета задернул шторы и остался в полной темноте.

***

Среди советников короля Арафинвэ можно было выделить троих, на которых он полагался больше всего. Это были Махтан, глава кузнецов и вообще всех мастеров Тириона, Румиль, главный Мудрец Тириона, и Тарсамо, глава целителей Тириона.
Этим эльдар король Арафинвэ и передал некие загадочные свитки с наказом открыть их только на следующем восходе Анара. Случилось это в последний день октября сто сорок четвертого года Первой эпохи.
Отдав свитки, король отпустил своих несколько озадаченных советников. После чего Махтан и Румиль, которые дружили еще раньше, чем Оромэ нашел квэнди, и продолжали дружить до сих пор, направились в располагавшуюся недалеко от дворца таверну, чтобы скоротать вечерок за кубком вина и приятной беседой. А Тарсамо, который был намного их моложе, и поэтому, а также и из-за некоторых других обстоятельств, всегда чувствовал себя несколько неловко в их обществе, пошел домой.
Улицы Тириона были пустынны, даже больше, чем обычно, потому что уже стало ясно, что скоро разразится гроза, и большинство жителей предпочитали остаться дома - или в гостях — уж во всяком случае под крышей.
Тарсамо отсутствие прохожих нравилось, потому что, если он шел один, ему все еще иногда казалось, что встречные нолдор смотрят на него неодобрительно, а за спиной шепчутся.
И не поймешь, что говорят, то ли "целитель", то ли "предатель", то ли "везучий", то ли "убийца"... Хотя, пожалуй, чаще всего ему именно казалось. Все ведь давным-давно уже обсудили тысячу раз. К его истории привыкли.
Ко всему можно привыкнуть. К тому, что на холме Эззеллохар торчат почерневшие остовы Древ, а по небу проплывают светящиеся ладьи. К тому что в Тирионе есть улицы, кварталы и целые районы, где вообще никто не живет. И к Тарсамо. Нолдо, которого сначала бросили, приняв за мертвого, свои, а потом подобрали и не дали в самом деле умереть чужие — те, кого он считал чужими. Убийца эльдар, который стал вдруг целителем, вспомнив, чему учился и что хотел делать, до того как увлекся изготовлением самоцветов. И — самое странное из всего — ярый сторонник Феанаро, который служил Арафинвэ с не менее горячей преданностью.
Из-за этого обстоятельства Тарсамо и оказался главным целителем Тириона. Почти все нолдор-целители отправились в Исход, если не по своему желанию, то по зову целительского долга. Среди немногих оставшихся никто не мог или не хотел взвалить на себя, по сути, восстановление самого института целительства в городе. Тарсамо этого тоже не хотел, но и отказать Арафинвэ не мог. Так что он взялся за работу.
И у него, похоже, получалось. По крайней мере, в шепотках за спиной (тех, что раздавались не только у него в голове), появлялось все больше и больше уважительных ноток, вытеснявших нотки сомнения, недоумения и гнева.
Так что все было в общем хорошо, и в городе, и дома. Подумав о жене и сыне, Тарсамо, как всегда, почувствовал, что по нутру разливается горячее и шальное счастье, как будто он одним духом выпил целый кубок подогретого вина.
Тарсамо зашагал быстрее, на время оставив мысли о странном беспокойстве, которое явно чувствовал, но причину которого не мог опознать ни в прошлом, ни в настоящем.
За ужином, в обществе Нилмэ и Куилендиля, Тарсамо и вовсе расслабился и позабыл о любых заботах. Пока вдруг, случайно, не подумал об Арафинвэ. Вот уж кто не мог после дневных трудов утешиться вечером в кругу семьи!
Дети его ушли в Исход с другими нолдор, а жена возвратилась в дом своего отца, к народу телери. Просто не могла жить в Тирионе. Но Арафинвэ не мог не жить в Тирионе, будучи королем нолдор. Так они, любя друг друга, и оказались разделены вернее, чем ссора, расстояние или даже смерть могли бы разделить их.
Нолдор знали об этом и чтили своего короля еще больше, за жертву, которую он принес и продолжал каждый день приносить ради них. Но вся любовь его подданных вряд ли могла хоть как-то уменьшить одиночество Арафинвэ.
Вспомнив об этом, Тарсамо вспомнил и о свитке, полученном сегодня от короля, и сразу же ощутил, как беспокойство вернулось и даже возросло. До восхода Анара было еще далеко. Но Тарсамо вдруг почувствовал, что не должен ждать. Вскрыл свиток и принялся читать.
Прочитал, и кровь будто застыла в жилах.
— Что-то случилось, дорогой? — обеспокоенно спросила Нилмэ, которая наблюдала за его лицом все это время.
— Да, — ответил Тарсамо, но тут же поправился: — Нет. — И опять поправился: — Я надеюсь, еще нет. Мне нужно срочно поговорить с Махтаном и Румилем.
— Гроза вот-вот начнется, — заметила Нилмэ, но не попыталась отговаривать Тарсамо, когда он, торопливо натянув сапоги и завернувшись в плащ, выбежал из дому.

***

С задернутыми шторами темнота оказалась полнее, чем можно было ожидать. Почти как после гибели Древ. Он сделал три шага и вдруг больно ударился об угол своего же стола. Как-то не ожидал, что там будет угол стола. Хотя где же еще? Два шага вбок, и он, наконец, добрался до кресла. Рухнул в него без сил и крепко закрыл глаза.

***

Тарсамо почти успел добраться до таверны, прежде чем гроза началась. Гром уже грохотал в отдалении, и молнии сверкали почти всю дорогу, но дождя еще не было. Только уже перед самым входом на плечи Тарсамо тяжело упали первые крупные дождевые капли. Зайдя внутрь, он стряхнул их с плаща, одновременно оглядывая помещение, ища Махтана и Румиля. Если друзей-советников здесь уже нет, придется срочно бежать к одному из них домой. Проще было бы к Румилю, перед ним Тарсамо смущался несколько меньше. Но лучше к Махтану — тот живет ближе.
Едва успев прийти к такому выводу, Тарсамо заметил Румиля и Махтана, которые все еще сидели над кубками за столом в самом углу зала, чтобы не привлекать к себе внимания каждого входящего. Тарсамо бросился к ним. Его опять охватило чувство, что времени осталось очень мало.
— Вы читали свои свитки? — без предисловий спросил он, останавливаясь как раз вовремя, чтобы не налететь стол.
— Вина? — дружелюбно предложил Румиль, не успев еще дослушать вопрос.
— Нет, до восхода пока далеко, — ответил, дослушав вопрос, Махтан. — Мы просто пережидаем грозу и разговариваем. Присоединяйся, если хочешь.
— На восходе будет уже поздно! — воскликнул Тарсамо, которого спокойствие старших эльдар заставляло нервничать еще больше. Они не знают и не чувствуют, а там, в этих свитках... — Читайте сейчас! — велел он, забыв о смущении и даже, пожалуй, о вежливости.
Махтан с Румилем внимательно посмотрели на Тарсамо, потом переглянулись, будто советуясь друг с другом. Хотя Тарсамо сомневался, что они пользовались осанвэ, скорее, долгие годы общения давали о себе знать.
— Ты все-таки присядь пока и выпей вина, — сказал Тарсамо Румиль, одновременно делая хозяину таверны знак, что им нужен еще один кубок. — А мы почитаем.
Не дожидаясь ответа, Румиль потянулся за своим свитком, а Махтан свой уже успел вскрыть и читал. Тарсамо садиться не хотелось. Наоборот, внутри бурлила энергия, требуя идти и делать что-то. Если б он еще знал что.
Тяжело вздохнув, Тарсамо все-таки сел, заставляя себя успокоиться. Хозяин таверны принес ему кубок, и Тарсамо, повертев его в руках, налил себе из кувшина вина. Отпил немного. Вино не согревало и не пьянило. Показалось вообще безвкусным.
Махтан, закончив чтение, негромко, но смачно выругался и бросил свиток на стол.
— План по управлению городом на пять йени, "а потом эта эпоха, наверное, закончится, так говорят предсказатели"?! Да о чем он вообще думал, когда писал это?! Пять йени! — возмутился Махтан.
Гром за окном грохотал во всю, поэтому, к счастью, никто, кроме сидевших за тем же столом эльдар, не мог слышать его слов.
— Тише, тише, друг мой, не горячись, — мягко попросил Румиль, но тут же добавил: — Если мы спокойно продержимся без него пять недель, я удивлюсь.
— Я удивлюсь, если мы продержимся пять дней, — горько возразил Махтан. — Этот город не создан для того, чтобы жить без короля. Он может жить без королевы, печально и горько, но может. Но не без короля. Особенно без этого короля, который заново вдохнул жизнь во все здесь.
Махтан тяжело вздохнул.
— А теперь он собирается все бросить! Будто не понимает, что значит для нолдор. Будто не знает, что быть снова оставленными, выброшенными без всякой цели и смысла — самый главный страх для каждого здесь. Хуже, чем если свет снова погаснет, потому что тогда хоть можно уповать на валар, а в этом валар нам не помогут.
— Похоже, сам король не может жить без своей королевы, — печально откликнулся Румиль. — Он надеется, что, в случае крайней нужды, Финдис нам поможет.
— Но она не поможет, — отозвался Махтан. — Она трижды отказалась принять правление и в последний раз очень ясно дала понять, что более вообще не причисляет себя к нашему народу.
Говоря это, Махтан неприязненно сморщился.
— В ней говорили гнев и горечь. Она не думает так на самом деле, — заступился за принцессу Румиль.
Махтан только рукой махнул.
— И они будут говорить в ней опять. Я не горю желанием снова упрашивать ее и получить еще один отказ. — Он залпом допил содержимое своего кубка. — Ничего этого не было бы, если бы Эарвен согласилась жить здесь, со своим мужем! Она могла бы сделать это, и никто, даже среди народа ее отца, не был бы вправе ее осуждать.
— Она была так же вольна и уйти, — заметил Румиль. — И никто все еще не вправе ее осуждать.
— Я не говорю, что она поступила неправильно или слишком жестоко, — ответил Махтан. — Только что ее муж не собрался бы в Мандос, если б она сделала другой выбор.
— И что ты предлагаешь? Уговорить Эарвен вернуться к нему? — спросил Румиль.
Махтан покачал головой.
— Безнадежно. Я лучше еще десять раз попробую уговорить Финдис стать королевой нолдор.
Они говорили, как будто забыв о присутствии Тарсамо, а он и не напоминал о себе, не зная, что сказать. Но тут решил вмешаться:
— Мы должны пойти и остановить его! Не дать ему сделать этого сейчас, а там он, может, передумает. Или она.
Оба старших эльда тут же повернулись к нему. Но ни один не казался впечатленным идеей.
— А что, если мы просто не поняли его? — предположил Румиль. — В конце концов, здесь не написано прямо, что он собирается уйти в Чертоги, это просто следует из...
— Всего! — довольно язвительно подсказал Тарсамо.
— И вот мы, навоображав себе невесть чего, вломимся к нему в спальню, — заключил Румиль, никак не отреагировав на тон Тарсамо.
— Ну, я вполне уверен, что такое вообразить себе не мог, — возразил Махтан. — К тому же Арафинвэ обычно ночует в кабинете. Так говорит сын моей соседки, который работает на кухне дворца, хотя он ей не сын, а правнук, просто трудно помнить об этом, когда из всей семьи остались только они вдвоем... Но я не думаю, что можно насильно заставить кого-то жить или править, а тем более и то, и другое сразу, — заключил Махтан, обращаясь уже к Тарсамо.
— А я думаю, что можно, — возразил Тарсамо. — И даже нужно иногда. Если бы меня в свое время спросили, хочу ли я жить, я сразу ответил бы, что не хочу. И сейчас бы с вами не разговаривал, а мой Куилендиль никогда не родился бы. Но меня не спрашивали тогда и потом меня продолжали тащить и подталкивать, вперед и вперед, не давая остановиться. Сегодня я благодарен за это. Поэтому я пойду к Арафинвэ и попробую выиграть для него хоть немного времени. Сколько смогу. Кто знает, как может перемениться жизнь в любую минуту.
С этими словами Тарсамо вскочил на ноги и схватив своей плащ бросился прочь из таверны. Стул, на котором он сидел, упал с грохотом, которого гром уже не мог заглушить, но Тасамо не обратил внимания ни на это, ни на озадаченные взгляды повернувшихся на шум эльдар.

***

Уснуть и уйти в Мандос — звучит легко. Но когда тело здорово и сильно, а дух, наоборот, так измучен, что не может прекратить метаться хоть на минуту, и голова пылает как в огне, а за окном то и дело раздаются раскаты грома, эта цель становится недостижимой.
Значит, легкого пути для него не будет. Оставалось выбирать между сложным и слишком сложным. Впрочем, как всегда в эту Эпоху. Ему следовало бы уже привыкнуть.
Он выдвинул нижний ящик стала и стал наощупь разыскивать там кинжал — необходимую часть сложного пути.

***

Уже выскочив на улицу, Тарсамо услышал, что Махтан и Румиль идут, а вернее, бегут за ним. Втроем они кинулись ко дворцу, но в дверях на них вдруг налетела еще одна фигура в плаще и растолкала с криком:
— С дороги!
А потом быстро пресекла обширный холл и исчезла из виду, устремившись по коридору куда-то в сторону кабинета короля.
Трудно было сказать, кто это, кроме того, что кто-то в очень мокром плаще и платье. Но голос показался Тарсамо смутно знакомым.
— Леди Эарвен? — неуверенно предположил он.
— Кажется, — так же неуверенно ответил Румиль.
— Кажется вовремя, — подытожил Махтан.
Но Эарвен всего этого уже не слышала. Она мчалась по коридору, оставляя позади себя дорожку из мокрых следов, к кабинету, который раньше принадлежал ее свекру, потом деверю, а теперь — мужу. Добежала, с силой дернула ручку двери. Но дверь оказалась заперта.
Замок тут был с незапамятных времен, подаренный еще королю Финвэ каким-то мастером. Но им никогда не пользовались.
От быстрого бега и холода, а больше всего от страха — того самого страха, который утром выгнал ее в дорогу, несмотря на предсказанную непогоду и заставил за день проделать путь, требующий обычно нескольких дней — сердце Эарвен будто бы билось прямо в горле, мешая дышать. С трудом она сделала глубокий вдох и закричала:
— Это я! Эарвен! Впусти меня!!!
В ответ из кабинета не раздалось ни звука. Это напугало ее еще больше. На миг она будто вовсе лишилась разума: замолотила по двери кулаками с криком, больше напоминавшим звериный вой.
Но потом все-таки сообразила, что ни стук, ни крики не помогут, если тот, кто внутри, не способен открыть, и остановилась.
Что ж, зато она вполне способна попасть внутрь, даже и без ключа. Женщины народа мореходов всегда славились своей силой, а не слабостью.
Эарвен отошла на несколько шагов и разбежалась, чтобы одним ударом избавиться от замка. Но пока она бежала, дверь распахнулась, и на пороге появился Арафинвэ, ошеломленно моргая от света.
И Эарвен едва с разбегу не сшибла его с ног. Но он все-таки устоял, поймал Эарвен и прижал к себе. С ее плаща, платья и волос вода текла ручьями. Рубашка Арафинвэ мгновенно тоже пропиталась влагой, но он и не подумал отстраниться, наоборот, еще крепче обнял жену.
Арафинвэ чувствовал себя как кто-то, кому годами запрещали дышать в полную силу и вот наконец позволили. Воздух с непривычки кружил голову и вызывал слабость. Хотелось разрыдаться в голос. Упасть на колени перед Эарвен, целовать ее юбку, мокрую, грязную, но невыразимо прекрасную, как все, что с ней связано...
Он почти сделал это, но Эарвен не позволила. Удержала. Сама принялась покрывать поцелуями его лицо. Губы у нее были ледяные, но это приятно холодило его разгоряченную кожу. Это было спасением. Вся она была спасением.
Арафинвэ тоже стал ее целовать: в щеки, в лоб, в глаза. Они торопились и мешали друг другу, но остановиться не могли, обоих била дрожь. Наконец, их губы встретились, почти случайно.
Поцелуй был сладким, как в первый раз. Как каждый раз после первого. Очередное подтверждение того, что они созданы друг для друга. Это немного успокоило их обоих.
Арафинвэ скрепя сердце задал вопрос, которого не мог не задать:
— Ты останешься?
— Да, — ответила Эарвен, голос ее звучал глухо, из-за того, что она спрятала лицо у него на груди.
— Ты понимаешь, что я король нолдор, а жена короля нолдор — королева нолдор? — спросил Арафинвэ с мрачной настойчивостью того, кто сам себе роет могилу.
Если она сейчас скажет нет, если снова уйдет... у него не было сил, чтобы додумать, что тогда станет с ним.
— Да, — снова ответила Эарвен.
На этот раз она подняла голову и взглянула ему прямо в глаза.
— Сегодня я поняла, что готова на это, что ради тебя я готова на все.
И вот тогда он все-таки упал на колени и разрыдался, скорчившись у ее ног. Эарвен, тоже рыдая, опустилась рядом, обняла Арафинвэ, прижалась лбом к его лбу, их слезы смешивались, как и их дыхание, и шепот:
— Ты здесь...
— Я здесь...
Со стороны, если б кто-то в этот момент видел их, они смотрелись бы парой совершеннейших безумцев, самых отчаявшихся и жалких, каких рождала земля. Но на деле теперь ни одному из них уже не грозило ни отчаяние, ни безумие. И путь жизни, слишком сложный для одного, был куда проще для двоих.

@темы: Эарвен, мои фанфики, Финарфин, новые персонажи, Битва Пяти Воинств: "Осенний заплыв", Финарфин/Эарвен, Сильмариллион, нолдор

---

Кроме пыли и пепла, фанфик, джен, драма, агнст, АУ, в работе, пост 5

Первая часть тринадцатой главы.
Добавлена вторая часть тринадцатой главы (потом будет еще третья).

Главы 1-6, главы 7-8, главы 9-10, главы 11-12

Название: Кроме пыли и пепла
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Феанаро, Нолофинвэ, дети Нолофинвэ, сыновья Феанаро, дети Арафинвэ, другие персонажи, Моргот, слуги Моргота
Рейтинг: R (16+)
Жанр: драма, агнст, АУ, даркфик, Hurt/comfort
Размер: макси, 65 000 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Феанаро в Битве-под-Звездами не умер, а попал в лапы Моринготто. История его плена и освобождения.
Примечания: Про рейтинг: поставила R из-за начальных отрывков с Феанаро в Ангамандо, правда, я старалась избежать графического описания насилия, но все-таки Ангамандо есть Ангамандо. Про сюжет: непосредственное отношение к сюжету имела подсмотренная на ФБ-Инсайде заявка: Феанор|Финголфин. АУ, в которой Феанора подвесили на скале, а брат помчался его спасать.

Феанаро (1/3)


Как только Нолофинвэ вышел из комнаты, притворив за собой дверь, Феанаро закрыл глаза и сосредоточился, весь превращаясь в слух: ни образов, ни ощущений, только звуки. Нужно позволить их потоку подхватить себя и нести.
В Валиноре Феанаро такого не умел. А в Ангамандо вот научился. За время плена его руки и ноги почти перестали повиноваться ему, голос изменился так, что Феанаро не узнавал его, зрение сохранилось только чудом, но слух обострился невероятно. Стал отточен, как самый совершенный инструмент.
Тот самый инструмент, который тело Феанаро использовало, чтобы дать ему хоть что-то, позволяющее выжить и не впасть в безумие окончательно. Предупреждение, знание... Даже шанс обрести свободу: когда Феанаро пробовал бежать из Ангамандо, он шел именно так, на слух избегая встреч с прислужниками Моринготто, но там все кишело ими, поэтому в конце концов настал момент, когда спрятаться ото всех оказалось уже невозможно...
После этого слушать стало нечего. На скале даже для обычного слуха пищи было очень немного, а сил и того меньше, и Феанаро перестал прислушиваться. Да и в лагере нолдор не вернулся к этой привычке. Опасности, которая могла бы вынудить его так сделать, не появлялось, а ему самому непросто было воспринять и осмыслить даже то, что происходило совсем рядом.
Но сейчас он должен был знать, что творится там, у ворот. Ожидание в неведении терзало его невыносимо! Так что звуки, звуки, звуки... Звуки летают на крыльях ветра, и вот уже Феанаро полетел с ними. Сейчас это оказалось легче, чем в Ангамандо, то ли потому что он стал сильнее, то ли еще по какой-то причине... Звуки.
Скрип древесины и шорох где-то в углу комнаты... Дальше... Женские голоса и негромкий стук, словно пестиком растирают что-то в ступке... Дальше... За пределами дома целое море звуков: шелест травы и листвы, стрекот насекомых и птичьи трели, кто-то колет дрова... и шаги, и голоса... фырканье лошадей, ветер над открытой водой, водный плеск... Нет, слишком далеко. Надо вернуться к голосам и шагам, сосредоточиться на них. Их много, чересчур много... Узнать в этом потоке Нолофинвэ, пока тот молчал, Феанаро бы точно не мог. Но это не имело значения. Главным была ссора у ворот, а ее найти оказалось совсем просто — к ней вела яркая нить голоса Макалаурэ.
— Тогда позовите сюда вашего лорда, — потребовал у кого-то этот голос.
Его Феанаро и так мог бы расслышать. Но теперь он звучал как будто рядом. И можно было услышать еще другой, тот, что давал ответы.
— Он не лорд наш, а король.
За напускным спокойствием насмешка. За ней — вызов. За вызовом — гнев и обида. Все бурлит и только и ждет случая вырваться наружу.
Опасное состояние, Феанаро ли этого не знать.
Хотелось крикнуть: "Осторожно!", хотя такое предупреждение, даже если б Макалаурэ и мог его услышать, бессмысленно, только отвлекает внимание и увеличивает опасность.
Да Макалаурэ, похоже, и сам все прекрасно понимал, сказал с почти невозможным спокойствием:
— Называйте его как угодно, только позовите сюда. И если я должен уйти, пусть он сам скажет мне об этом.
Еще несколько реплик, как обмен ударами в бою. С Макалаурэ в глухой, но безупречной обороне.
И наконец слова, обращенные к кому-то другому, с явной неохотой:
— Позови сюда государя, скажи, его хочет видеть один из лордов рода Феанаро.
На это Макалаурэ не сказал ничего и продолжал упорно молчать, пока Нолофинвэ, наконец, действительно не появился у ворот.
Феанаро слушал еще довольно долго, до самых слов:
— Я провожу тебя до Дома Исцеления.
Это произнес Нолофинвэ.
Дальше можно было уже не слушать, дело завершилось вполне благополучно. К тому же Макалаурэ и Нолофинвэ молчали, а в ушах у Феанаро начинало ломить от напряжения. Так что он позволил себе расслабиться и открыть глаза. Возвратиться обратно в комнату.
От усилий его слегка знобило, и свет в первые моменты казался слишком ярким. Но в целом все оказалось не так уж плохо — он не впал в беспамятство, как часто бывало после подобных опытов в Ангамандо.
Но все равно Феанаро досадливо сморщился. Проклятая слабость! Хотел бы он быть в лучшем состоянии перед новой встречей с Макалаурэ. Но времени не оставалось даже на то, чтобы толком перевести дух.
А когда Макалаурэ вошел в комнату, и, прикрыв за собой дверь, замер на пороге, Феанаро вообще забыл дышать. Только жадно всматривался в лицо сына, пытаясь прочитать по нему правду. Свою судьбу. Свой приговор.
Лицо было знакомым до мельчайших деталей, но все же казалось изменившимся, странным, и читать по нему стало трудно. Но вроде бы Феанаро не видел гнева и ненависти. Или очень хотел не видеть. Он уже не знал сам.
Не знал и боялся сказать что-нибудь неправильное, что могло бы все погубить. Слова, всегда бывшие его верными союзниками, вдруг показались очень ненадежными, и Феанаро вполне понял печальные рассуждения самых старших эльфов о том, насколько все было проще и яснее в первые годы после Пробуждения, когда эльфы говорили друг с другом одними образами без слов.
Но мысленная речь была невозможна, когда разум закрыт аванирэ, а Феанаро не представлял, как после Ангамандо хоть когда-нибудь мог бы опустить защитный барьер.
Что же тогда? Ни слов, ни мыслей. Что остается?
Знаки. Конечно.
"Подойди ко мне".
Простой жест, который ни с чем не спутаешь и который знают даже совсем маленькие дети. Лучше выхода не придумать, если бы только Феанаро мог поднять руку. Но это все еще было ему недоступно.
Он с трудом перевернул левую кисть, которую Макалаурэ мог лучше видеть, ладонью вверх и несколько раз качнул пальцами к себе.
Это можно было понять, как "Мне нужно" или "Я держу", или как угодно. "Иди сюда", пожалуй, было наименее вероятным толкованием. Но Макалаурэ подошел. Вернее сказать, бросился к Феанаро и практически рухнул на колени у его постели, с размаху ударившись о доски пола.
Темно-серые глаза смотрели в лицо Феанаро тревожно. Феанаро собрал всю свою волю и попытался все-таки поднять руку. Ужасно хотелось дотронуться до Макалаурэ, провести ладонью по щеке, по волосам, убедиться, что он и вправду рядом и не исчезнет.
Рука, как и за день до этого, поднялась на дюйм и замерла, слишком тяжелая, чтобы двигаться дальше. Феанаро стиснул зубы и предпринял еще одно отчаянное усилие все же заставить ее подниматься. Рука дрогнула и безвольно упала на постель.
Феанаро закрыл глаза, вновь униженный и опустошенный своей слабостью, и в тот же миг почувствовал, как Макалаурэ взял его руку в свои, осторожно, явно боясь причинить боль, поднял и поцеловал. Потом прижался к ней щекой.
Сразу же на пальцы Феанаро стали падать горячие капли, он резко открыл глаза. но теперь мог увидеть только склоненную голову Макалаурэ. Тот не двигался и не издавал ни звука, но его слезы почти обжигали кожу Феанаро.
И Феанаро все-таки рискнул заговорить.
— Все станет лучше со временем, — сказал он. — Я обещаю.
"Даже если я не представляю, как добьюсь этого," — подумал он в тот же момент и закусил губу, чтобы не дать этим словам случайно вырваться на волю.
Он возвратился к миру живых. Значит, пора вспомнить, как это — быть защитой для своих детей, вместо того чтобы заставлять их страдать все больше и больше. И если ему удастся это, со временем он разберется и во всем остальном. Должен разобраться. Но сначала самое главное, а потом уж другое.
Макалаурэ тихо, но отчаянно замотал головой, судорожно вздохнул, и наконец, сказал прерывающимся, совсем не похожим на его обычный, голосом:
— Ничто не станет лучше, если ты больше не чувствуешь себя в безопасности с нами. Я могу тысячу раз повторить, что мы сделаем что угодно, чтобы защитить тебя, отдадим свои жизни, не задумываясь, — Он всхлипнул. — Но мы уже не сделали этого. Не смогли рискнуть ради тебя достаточно. А Нолофинвэ...
Феанаро почувствовал, что собственные непролитые слезы мешают ему дышать, за ребрами резануло болью. Но все-таки он набрал побольше воздуха и сказал, стараясь придать своим словам всю силу убеждения, какую мог:
— Я не желаю, чтобы вы отдавали свои жизни, не задумываясь. Лучше держите их покрепче и распорядитесь ими хорошо. Как-нибудь получше, чем я распорядился своей.
У Макалаурэ вырвалось рыдание, и боль в груди Феанаро усилилась. Было мучительно жаль, что он не способен сейчас обнять сына, утешить его, как утешал когда-то давно, в детстве.
Но он мог только говорить, и он продолжал:
— Того, что совершил Нолофинвэ, я сам толком не могу понять, и конечно, не ожидал бы, чтобы любой из вас попробовал сделать что-то подобное.
Ответом ему было новое рыдание. Макалаурэ явно не становилось от его слов легче или спокойнее, но Феанаро все-таки заключил:
— Одна мысль об этом ужасает меня сильнее собственного плена. Да и в плену я больше всего боялся, что вы тоже однажды там окажетесь. Моринготто знал это и использовал, изводя меня своей ложью. Я рад, что вы не дали ему ничего, кроме лжи, чтобы использовать.
Услышав это, Макалаурэ не то глубоко вздохнул, не то застонал протяжно и отпустил руку Феанаро, а потом и сам уронил голову на постель, как будто все силы покинули его, и рыдания стали следовать одно за другим.
Но теперь этот плач не казался порождением мрачного отчаяния, было в нем что-то очистительное, успокоительное. По крайней мере, Феанаро надеялся на это. Дождавшись, пока слезы иссякнут, чтобы Макалаурэ мог его слушать и слышать, Феанаро сказал:
— Я очень люблю вас всех, тебя и твоих братьев, и, если есть в мире место, где я был бы действительно счастлив оказаться, оно рядом со всеми вами.
Макалаурэ вскинулся и снова посмотрел Феанаро прямо в лицо.
— Тогда почему ты не хочешь ехать со мной? — спросил он и вздохнул устало: — Я уже ничего не понимаю.
Ответить на этот вопрос было непросто, прежде всего потому, что Феанаро и сам не искал пока четкого ответа, просто чувствовал свою полную и явную неготовность уехать. Но сейчас ответ надо было найти и облечь в слова, и как можно скорее.
Ведь любая правда лучше, чем молчание, которое Макалаурэ, конечно, тут же истолкует по-своему.
Феанаро быстро перебрал в уме собственные мысли и ощущения, надеясь поймать среди них более-менее ясные и поддающиеся объяснению и, наконец, сказал:
— Даже если у меня хватит сил выдержать дорогу, их точно не достанет на то, чтобы предстать перед моим народом. Я не хочу, чтобы они видели меня лежащим в беспамятстве или даже просто ни на что не способным, как сейчас.
— Но они любят тебя, — возразил Макалаурэ. — А здесь...
Макалаурэ осекся, не договорив.
— Здесь я могу не беспокоиться, потому что ничто, что произойдёт со мной, не заставит кого-то думать обо мне хуже, чем они уже думают.
Феанаро попытался усмехнуться, но, судя по тому, как Макалаурэ, глядя на него, вздрогнул, получилось не слишком. Феанаро вздохнул и продолжал:
— Так что подождем, пока у меня прибавится сил, чтобы я действительно мог вернуться.
Макалаурэ тоже вздохнул.
— Я ведь не могу переубедить тебя, правда? — спросил он обреченно.
— Нет, не можешь, — ответил Феанаро.
— Тогда как пожелаешь, отец, — Макалаурэ склонил голову и в словах его не очень-то радостны, но все же и в жестах, и в движениях можно было явно различить некое облегчение, словно с его души поднялся тяжкий груз.
От этого у Феанаро тоже стало легче на сердце, и, как все время бывало после плена, сразу же потянуло в сон.
Но тут Макалаурэ сказал:
— Я же еще должен буду объяснить все это братьям.
Он потряс головой, как будто отгоняя жуткое видение.
Это правда было сложно. И важно. Так что Феанаро постарался стряхнуть с себя слабость и возвратиться к реальности.
— Передай им, — начал он.
И задумался. Нужно было что-то особенное. Что успокоит их сомнения и горе. Напомнит о его любви лучше всяких уверений...
— Что я спою, когда выедем за ворота, — заключил Феанаро с улыбкой, счастливый от того, что нужные слова нашлись.
Макалаурэ несколько мгновений смотрел на отца в замешательстве, но потом тоже улыбнулся. Хоть и с трудом, а, видно, вспомнил, как в прежние времена, когда все еще было хорошо, они все вместе отправлялись странствовать по Аману и, проезжая по городским улицам, пели, и обычно такие дни Феанаро был беспечен и весел, и сам первым поднимал голос в песне, но иногда случалось, что-то тревожило или огорчало его перед дорогой, тогда Феанаро не пел, но всегда говорил: "Я спою, когда выедем за ворота"... и в самом деле, как только они покидали город, настроение его улучшалось, и он пел вместе со своими сыновьями, и ничто не омрачало их общей радости.
Теперь все это было так далеко в памяти! Но все равно, даже от воспоминания в комнате стало как будто светлей.
— Передам, — пообещал Макалаурэ.
— И еще скажи, — добавил Феанаро. — Что я очень хочу их видеть. Но пусть приезжают, как и раньше ездили, по очереди. Не нужно, чтобы здешний народ чувствовал себя слишком подавленным численным превосходством.
— Их десятки тысяч, а нас только семеро, — Макалаурэ, но усмехнулся. — Передам слово в слово.
— Хорошо, — сказал Феанаро и закрыл глаза. Только на секунду.
Проснулся он от того, что кто-то потряс его за плечо. Феанаро резко дернулся, неосознанно пытаясь вырваться.
Макалаурэ отпрянул, так и держа руку перед собой, словно обжегся.
— Больно! — воскликнул он, как будто сам чувствовал боль. — Прости, я не хотел. Но ты так крепко спал...
— Нет, не больно! — поспешил прервать его Феанаро. — Я просто еще не проснулся. Теперь все в порядке.
Макалаурэ смотрел с таким видом, как будто не вполне верил в это. Но руку опустил и все-таки чуть расслабился.
— Ты что-то, наверное, хотел сказать, когда будил меня, — напомнил Феанаро.
— Да, — сказал Макалаурэ, и лицо его приобрело опять виноватое выражение. — Майтимо и остальные будут волноваться, если я не вернусь в обычное время. Они и так-то уже волновались, когда я уезжал, что-то явно было не так, как прежде, и, — тут Макалаурэ тяжело вздохнул, но продолжил: — Мне, наверное, надо ехать сейчас. Хотя я и очень не хочу этого делать.
— Конечно, поезжай, — ответил Феанаро. — А у нас с тобой впереди еще много времени. Только будь осторожен. Очень важно быть осторожным в этой земле. За это знание я заплатил дороже, чем за любое другое в своей жизни, и оно не должно пропасть даром.
— Да, отец, — ответил Макалаурэ.
Потом он приблизился и еще раз поцеловал Феанаро руку, и собрался уходить.
Но Феанаро почувствовал, что не может отпустить Макалаурэ просто так и сказал:
— Я пока не в силах обнять тебя на прощание, но очень хочу это сделать.
На лице Макалаурэ мелькнула растерянность. Но потом он улыбнулся, возвратился к постели Феанаро, склонился над ним так, чтобы лбом прижаться ко лбу, потом щекой к щеке.
Прошептал на ухо, как будто с удивлением:
— Ты возвратился, отец. Я так счастлив, что ты возвратился! Что не могу выразить этого словами...
— Я понимаю, — ответил Феанаро тоже шепотом, словно они обсуждали большую тайну. — Поверь мне, сынок, я понимаю... А теперь иди, тебе ведь пора.
— Пора, — вздохнул Макалаурэ и неохотно выпрямился.
— Скоро увидимся снова, — сказал Феанаро.
Голос, к счастью, не дрогнул.
Макалаурэ только кивнул и быстро вышел.
Феанаро почувствовал горе от расставания раньше, чем до конца закрылась дверь. Какой безумец станет по собственной воле длить разлуку со своими детьми? Если сейчас закричать изо всех сил, еще получится позвать Макалаурэ обратно. Позвать и сказать, что он готов ехать немедленно. Не важно как. И неважно, если ему не добраться до противоположного берега озера.
Феанаро стиснул зубы, пережидая минуту слабости. Нельзя. Он уже принял решение, и надо исполнить все, как задумано. Сам же сказал Макалаурэ, что будет еще много времени. И его в самом деле будет много, надо привыкнуть к этой мысли.
Но, несмотря на все разумные доводы, прощаться с сыном было ужасно тяжело, и Феанаро длил их встречу, заново переживая ее в памяти. Потом стал пытаться представить, как Макалаурэ будет пересказывать новости братьям... Как они все это воспримут?.. И почувствует ли что-нибудь Феанаро, когда они уже будут знать?..
От вопросов, ответы на которые Феанаро никак не мог узнать, но не мог и перестать обдумывать, его отвлекло появление целительниц. Весь день они совершенно и, должно быть, намеренно избегали этой комнаты. А теперь пришли наверстывать упущенное.
— Впереди много дел, — объявила Нинквидиль прямо с порога.
И была, конечно, права. Так что Феанаро очень быстро пришлось полностью сосредоточиться на настоящем.


Феанаро (2/3)

День, когда Макалаурэ приезжал к нему, в памяти Феанаро остался коротким, точно мгновение. Следующий оказался долог, как сто сорок четыре года Древ, причем каждый миг для Феанаро был заполнен острым недовольством собой по множеству причин.
Как сыновья восприняли новость о его пробуждении, Феанаро так и не почувствовал. То ли не смог, то ли к тому моменту слишком устал, чтобы обратить внимание. Теперь вестей придется ждать три дня, вернее, два и еще немного... три дня. И он сам так решил.
А тело слушалось его в этот день ничуть не лучше, чем в предыдущий или за день до того. И невозможно было не задаваться вопросом, что если улучшение не настанет уже никогда? Может, Моринготто украл его силы насовсем... Тогда он всю оставшуюся вечность будет...
Нет, конечно, нет. Было ведь и еще хуже. И вроде бы он все-таки начинал меньше спать. Наконец-то.
Но сейчас бодрствование давало ему только больше времени, чтобы думать. Что если он никогда не...
Нет. "Никто не может за один день наверстать годы неподвижности".
Кто-то сказал ему это. Недавно... Нолофинвэ. Да.
А теперь Нолофинвэ мог бы, наверное, сказать, что и три дня не намного больше, чем один. И падать духом не стоит. Феанаро сам понимал, что все это верно и он выдерживал вещи куда страшнее.
Но легче от этого знания никак не становилось.
— Тебе нужно еще что-нибудь? — спросила Нинквидиль, в очередной — и в последний за день — раз закончив кормить Феанаро.
— Нет, — ответил Феанаро. — Благодарю тебя за то, что ты уже сделала.
И он вежливо склонил голову.
Но это, к счастью, его сил хватало. И на движение, и — хотя с большим трудом — на вежливость. Нет, он был благодарен обеим целительницам. Правда. Очень. Но сложной задачей становилось не дать как-нибудь прорваться в словах нетерпению и досаде или страху и отчаянию. Первого они не заслужили, второго не желал показывать Феанаро.
Нинквидиль, посмотрев на него долгим взглядом, как это было у нее в обычае, когда она что-то тщательно оценивала про себя, помогла ему лечь и наконец ушла. А Феанаро остался вновь наедине со своими размышлениями.
Мысли были все те же, все о том же. Скверная компания. И чтобы только отделаться от них, Феанаро стал смотреть в окно. Тем более, как раз пришло время заката, и Золотое Светило, прощаясь с землями Эндорэ до следующего дня, раскрашивало небеса, как многоцветное полотно.
На какое-то время Феанаро весь растворился в этом зрелище, которое теперь, глядя на него не через пелену боли, жара и бреда, мог оценить по достоинству. Это и была его первая мысль, когда из созерцания Феанаро вернулся обратно к реальности. На постель под меховым одеялом, в комнату с золотисто-оранжевыми бликами на полу, стенах и мебели.
Вторая была почему-то о Нолофинвэ. Он и перед этим уже появлялся в раздумьях Феанаро, но как-то мельком, а теперь предстал перед мысленным взором очень ясно, как будто сложился вдруг из тех самых бликов. Хотя какая связь между ними и им Феанаро не понял. Сначала.
А потом сообразил и даже улыбнулся — выходило забавно. После плена он первый раз ясно увидел Нолофинвэ именно на закате, когда тот разбудил его, и потом еще раз, когда пришел на условленную встречу, и тем же вечером на озере... И теперь закат вроде как предвещал встречу с Нолофинвэ.
А сама мысль о встрече не раздражала, наоборот, как-то успокаивала тревогу.
Но на этот раз никакой встречи не будет. Не было ни причин для нее, ни договоренности. Осознание этого вызвало к жизни какое-то тянущее чувство в груди, там, где сердце... сожаление.
Феанаро нахмурился, снова — и больше, чем прежде — недовольный собой. Что за блажь! Они никогда не были привязаны друг к другу. И сейчас, после всего, что случилось, уж точно не время привязываться.
Феанаро закрыл глаза и мрачно приказал себе:
"Просто выбрось это из головы! Немедленно!"
Дверь скрипнула, открываясь. Это заставило Феанаро прервать сеанс самовнушения и снова открыть глаза.
На пороге стоял Нолофинвэ.
— Не спишь? — спросил он.
Хотя в общем-то уже мог видеть, что Феанаро не спит. Из чего Феанаро заключил, что Нолофинвэ чувствовал себя неловко и не был уверен, стоило ли ему приходить. Хотя по виду ничего такого нельзя было сказать. Выражение лица у Нолофинвэ было очень спокойным и ровным, как и раньше, в прежней, еще валинорской, жизни, чаще всего бывало при их разговорах.
Феанаро это в то время сбивало с толку, казалось признаком затаенных чувств — разумеется, предосудительных, и тайных планов — естественно, предательских. Но теперь — после скалы — мысль уже не могла легко уклониться в эту сторону и даже почти не пыталась по привычке сделать это. Так что Феанаро вдруг стало проще, чем прежде, читать брата.
"Полубрата," — мелькнуло в уме.
Феанаро сжал губы, будто слово могло как-нибудь прозвучать само, без его на то согласия. Он начал называть так Нолофинвэ именно потому, что этим способом мог вызвать вполне видимые эмоции. Тот каждый раз корчился, словно шел босиком и наступил на острый камень. Феанаро это казалось вполне законной маленькой местью за большие обиды.
Теперь все изменилось, и говорить такого уж точно не следовало. Но что-нибудь надо было все-таки сказать, пока Нолофинвэ не устал дожидаться ответа и не ушел. Ему определенно было чем заняться, кроме как торчать здесь.
— Нет, — ответил Феанаро. — Мое тело, кажется, начало привыкать к идее, что все время спать не обязательно.
— Это же хорошо, — обрадовался Нолофинвэ, похоже, искренне.
— Да, — согласился Феанаро и с отвращением отметил, что по тону его ответ походил, скорее, на жалобу.
Надо было срочно прекращать изливать свои горести Нолофинвэ. Держался же он при целителях, и при Нолофинвэ должен держаться. А то за последние дни тот выслушал от него больше жалоб, чем за всю предыдущую жизнь. И чаще видел его плачущим. Считая даже день смерти отца. Хотя тот день можно было не считать. Тогда плакали абсолютно все.
Отец. Отец убедил Феанаро отправиться на праздник Урожая, говорил, что раз Манвэ призвал его, то не без причины, и это нельзя оставить без внимания. На самом деле гораздо сложнее было оставить без внимания слова отца и особенно его "я прав, и ты сам это понимаешь" взгляд.
Когда Финвэ был уверен в своей правоте, мало кто мог ему противостоять, тем более долго. А Феанаро еще и не хватало практики, потому что отец очень редко смотрел так на него. Так что, когда времени оставалось в обрез: только преодолеть дорогу от Форменоссе до Таникветиль и появиться там в самый разгар торжества, если не под конец... Феанаро быстро собрался и уехал.
С отцом они простились совсем коротко, хотя, конечно, обнялись, когда тот вышел проводить Феанаро к воротам. Если бы Феанаро тогда мог подумать, что это в последний раз!
Тогда бы он точно никуда не поехал. На шаг бы не отошел от отца, на минуту не спустил с него глаз! Потому что жизнь отца была в тысячу, в тысячу тысяч раз важ...
— Феанаро! Феанаро, ты меня слышишь?!
Резкий окрик заставил Феанаро вздрогнуть и вернул к действительности. Нолофинвэ уже не стоял на пороге, а склонялся над ним, явно чем-то обеспокоенный.
Еще через мгновение Феанаро понял, что именно встревожило его неожиданного посетителя. Все тело снова била дрожь. Феанаро стиснул зубы, чтобы помешать им стучать и заодно поберечь язык.
Нолофинвэ беглым взглядом обвел комнату, разыскивая что-нибудь, способное помочь. Это он напрасно. От таких приступов не помогало ни одно снадобье. Феанаро это помнил еще по тем отголоскам реальности, которые долетали до него в непробудном сне. Оставалось только надеяться, что приступы пройдут сами собой, когда тело достаточно окрепнет. Если когда-нибудь тело достаточно окрепнет.
Сейчас эта неопределенность уже не очень-то беспокоила. Вернее, Феанаро не очень-то ощущал беспокойство. По сравнению с болью, которую причиняли воспоминания и мысли о смерти отца, все другие чувства казались блеклыми, почти не имеющими значения.
Нолофинвэ углядел на столе кувшин с настойкой листа жизни и сделал шаг в том направлении.
Феанаро, заметив это, с трудом выдавил, сквозь все еще сжатые зубы:
— Не надо. Само пройдет.
Вышло нечто вроде: "Нне ннндо... смо проттт". Но произнести что-нибудь более ясное сил не оставалось.
К тому же говорить что-то, конечно, было без толку. У Нолофинвэ вечно находились свои собственные суждения обо всем, которые почему-то постоянно противоречили суждениям Феанаро и которыми Нолофинвэ никогда не стеснялся руководствоваться.
Но на этот раз он спросил только:
— Уверен?
А дождавшись подтверждения, в виде явно отличимого от дрожи кивка, вернулся к постели Феанаро и сел на пол около нее. Наверное, уже знал от целителей, что действенного средства от этой напасти у них нет.
Феанаро продолжало трясти. Нолофинвэ накрыл своей ладонью ту руку Феанаро, которая была ближе к нему, потом протянулся и взял в свою и вторую руку тоже. Феанаро не возражал — прикосновения приносили странное облегчение.
Не сразу, но дрожь начала стихать, и, наконец, совсем прекратилась. Феанаро сделал несколько глубоких вдохов, просто убеждаясь, что может их делать, во время приступов дышать становилось трудно.
Нолофинвэ продолжал сидеть молча. Не пытался узнать, что вызвало приступ. И это было хорошо, потому что говорить с ним об отце Феанаро совершенно не был готов.
Пришло вдруг на память, как в первое время после гибели Финвэ Феанаро иногда улавливал шепотки за спиной, что разделенное горе сблизит их с Нолофинвэ... Это вызывало в нем ярость. Он вовсе не хотел разделять свое горе с Нолофинвэ. Потому что это было его горе. И его отец. И никто не горевал о нем так же сильно. Никто не имел права горевать о нем так же сильно!
Отец, конечно, первым возразил бы против этого, если бы мог. Но он не мог и уже не сможет. И это было ужасно. Столь же ужасно, как все остальное. Сводило с ума.
А Нолофинвэ оставался спокойным. Абсолютно. По крайней мере, в то время Феанаро казалось именно так. А что происходило на самом деле, не было сил узнавать. Особенно сейчас, после приступа... А у него ведь случалось как-то и по два приступа подряд.
С этой тревожной мыслью Феанаро решил сосредоточиться на настоящем и спросил:
— Ты же не просто так пришел?
Нолофинвэ вдруг улыбнулся какой-то странной улыбкой. Смущенной как будто.
Сказал:
— Да почти просто так.
Феанаро ответил на это вопросительным взглядом. Или, по крайней мере, взгляд должен был получиться вопросительным. И, наверное, получился, потому что Нолофинвэ продолжал:
— Хотел предложить тебе опять сходить к озеру.
"Сходить к озеру". Как будто это не означало бы, что ему придется снова нести Феанаро всю дорогу туда, а потом еще и обратно. Очень осторожная формулировка. В духе Нолофинвэ. Настолько осторожная, что это даже раздражало.
Такое и в прежней жизни случалось частенько. И в другое время в другом месте по другим поводам Феанаро с трудом — и не всегда с успехом — подавлял раздражение.
Но сейчас Нолофинвэ предлагал ему мир за пределами этих стен и возможность снова почувствовать, пусть и ненадолго, власть над своим телом, еще раз убедиться, что обрести такую власть вообще возможно. Это было невероятно, беспредельно много. Кровь быстрее побежала по жилам, запела от предвкушения.
А Нолофинвэ все говорил:
— Я все-таки побеседовал об этом с целителями, и они считают, что это может быть полезным, особенно раз первый опыт прошел удачно. Но сейчас, наверное, не стоит...
— Я чувствую себя не хуже, чем до приступа, — быстро перебил Феанаро.
Нолофинвэ посмотрел на него с сомнением.
— И не собираюсь в ближайшее время заснуть. Или утонуть, — добавил Феанаро.
Нолофинвэ еще пару мгновений продолжал на него смотреть, потом сказал, уже поднимаясь на ноги:
— Ну, если ты собрался, идем.
После этого он, как и в первый раз, быстро подхватил Феанаро вместе с одеялом и выбрался из комнаты, через окно.
— Почему не через дверь? — спросил Феанаро, когда они уже оказались снаружи. — Тебе нравится, что ли, в окна лазить?
— Нравится, — вдруг признался Нолофинвэ. — Только выходит редко.
— Мне тоже всегда нравилось, — ответил на это Феанаро неожиданно для себя самого.
Наверное, сработал принцип "Откровенность за откровенность", хотя раньше он между ними обычно не действовал. Да и откровенности между ними было крайне немного. И Феанаро это всегда казалось правильным — или, скорее, единственно возможным, — а сейчас мысль была почему-то горькой. Но она не задержалась надолго. Впечатления летнего вечера затмили ее.
Закат уже погас, начинались сумерки. Однако было еще светло. Не жарко, но и нисколько не холодно. Воздух был душистым и вкусным. Мир вокруг — неописуемо красивым.
В этот раз не случилось приступа бурного, опьяняющего веселья. Была тихая радость, которая позволила Феанаро хорошо прочувствовать свои ощущения. Осознать их.
К сожалению, не только их. Реакция встречных эльдар уже к середине пути начала вызывать отчетливую неловкость, вне зависимости от того, смотрели они на Феанаро или торопливо отворачивались. Молчание их было тревожным. Но, если б кто-то сказал хоть слово, стало бы, пожалуй, еще хуже...
Оставалось только терпеть. До озера. А там, на берегу, не будет других эльфов.
Но они оказались и там. По крайней мере, в мыслях Феанаро. Когда Нолофинвэ опустил его на землю и принялся раздеваться, Феанаро все еще чувствовал на себе взгляды и слышал молчание, от которых было не избавиться.
— О чем они думают, когда видят меня? — наконец спросил он вслух.
Нолофинвэ вопросу не удивился и сразу ответил, продолжая складывать свою рубашку.
— Отчасти им странно видеть нас вместе, отчасти — трудно узнать тебя, отчасти не хочется ни видеть нас вместе, ни узнавать тебя, отчасти... — Нолофинвэ вздохнул. — Я не знаю, есть слишком много всего, о чем они могли бы подумать. Но в одном ты можешь быть уверен: никто здесь не сделает тебе ничего дурного.
— Конечно, они же эльдар, — ответил Феанаро, не задумываясь.
И заслужил этим очень странный взгляд от Нолофинвэ. Что было понятно. В конце концов, целая история с того и началась, что эльдар — нолдор — стали ждать друг от друга дурного. Но после плена, после орков и других омерзительных прихвостней Моринготто, помнить об этом было странно и трудно. Но объяснить вслух было бы еще труднее.
К счастью, Нолофивнэ не стал спрашивать никаких объяснений. Вместо этого, избавившись наконец от всей одежды, сказал:
— Озеро ждет. Не зря же мы пришли. В нем все это перестанет иметь значение, по крайней мере, на время.
А после этих слов освободил Феанаро от одеяла и занес в воду. Вода была теплее воздуха, и тело она обняла ласково, сразу же придавая ему волшебную легкость, которую Феанаро помнил с прошлого раза.
Так что все остальное и вправду перестало иметь значение.
Только на время. Конечно, только на время.

запись создана: 22.01.2018 в 23:05

@темы: Феанор, Финголфин, мои фанфики, Кроме пыли и пепла, Сильмариллион

---

Самый главный сквик

Я внезапно поняла, что меня больше всего раздражает в фиках и дискуссиях, не про конкретных даже персонажей, а в общем виде. Запишу это здесь, чтобы потом обратно не забыть)

Больше всего меня раздражает, когда героя лишают заявленных в каноне достоинств и/или достойных поступков.

То есть, например, если какой-то герой был крутым партизаном и несколько лет один продержался на плотно захваченной врагом родине и много урона нанес врагу, и множество героев канона, которые разбирались в военном деле, признавали, что он герой, то так оно и было "по правде" в рамках художественного мира. И неприятно читать где-нибудь, что на самом деле герой трус и/или дурак, и/или подлец, или ничего особенного не сделал, или вообще ничего не сделал, а все подвиги потом приписали ему в легенде, чтоб красивее было.

Или если про каких-то других героев сказано, что они взяли себе самый трудный участок границы и держали его, практически не обращаясь за помощью, и нигде ни автор, ни кто-либо из героев даже не намекает, что они делали это плохо или что кто-то мог бы лучше, то они делали это хорошо, по крайней мере, так хорошо, насколько вообще возможно. И обладали всеми качествами, которые нужны, чтобы делать это хорошо. И лишать их этих качеств - значит просто обеднять образы.

Кстати, уже не по теме поста, а просто так, но и лишение героев прописанных в каноне недостатков/неправильных поступков (в духе "это на самом деле не плохо, а хорошо" или в духе "все было совсем не так, на самом деле персонаж не зеленый и противный, а белый и пушистый") - тоже обеднение образа, и тоже раздражает, но все-таки меньше.

@темы: рассуждения

---

Про новшества на Фикбуке и близнецов Амрода и Амраса

Вчера вечером хотела поделиться впечатлениями, но отвлеклась и забыла. Но сегодня все-таки напишу.

В общем, я заходила на Фикбук и случайно заметила, что там персонажи в шапках фиков стали выглядеть местами странно, где-то имена задвоились. где-то написанные через запятые с пробелами слились в одно...

Полезла проверять. Оказалось, там что-то поменялось, и графы Персонажи и Пейринг слили в одну, так что, если в графе Персонажи было написано: Финвэ, Индис, а в Пейринг: Финвэ/Индис, то это стало выглядеть как Финвэ, Индис, Финвэ, Индис. Ну, и некоторые другие косяки тоже появились.

Стала исправлять. Заметила, что в шапку теперь можно добавить больше персонажей, чем раньше. Раньше можно было только восемь, поэтому у меня феаноринги практически нигде не были поименно добавлены в шапку, а то всю забьют же, на других места не останется))) А тут я решила их добавить в "Кроме пыли и пепла" и заметила, что в списке персонажей, которых можно выбрать, нет отдельно персонажей Амрод и Амрас. Только вместе Амрод и Амрас, одной строкой.

При этом другие близнецы там указаны по отдельности, и только этим почему-то не повезло. А если кто-нибудь фик с одним из них захочет написать, тоже двоих указывать? Ну они ж не сиамские близнецы, в конце концов.

@темы: Фикбук

---

Эльфы не могут лгать

АПД: Все-таки нашелся фрагмент текстов Толкина, где факт лжи эльфа прямо утверждается:
"Now all this that Tinúviel spake was a great lie in whose devising Huan had guided her, and maidens of the Eldar are not wont to fashion lies; yet have I never heard that any of the Eldar blamed her therein nor Beren afterward, and neither do I, for Tevildo was an evil cat and Melko the wickedest of all beings, and Tinúviel was in dire peril at their hands".
То есть: "Все, что сейчас сказала Тинувиэль было огромной ложью, в которой Хуан наставил ее, хотя девы эльдар не имели обыкновения лгать; все же я никогда не слышал, чтобы любой из Эльдар или Берен обвинили ее в этом, и я не обвиняю ее также, поскольку Тевильндо был злым котом и Мелько был самым дурным из всех существ, и Тинувиэль была в страшной опасности в их руках".

Так что, получается, эльфы все-таки могут лгать. И все, что я писала раньше, не считается.

Но, с другой стороны, это ранний текст, здесь Саурон - еще кот по имени Тевильдо. А в Сильмовской версии нет указаний на то, что Лютиен солгала великой или любой другой ложью даже лично Морготу, так что эльфийская ложь могла уйти в прошлое вместе с Тевильдо и другими идеями, от которых Толкин отказался.

Все-таки. Скорее всего.

На днях в одной дискусии всплыл вопрос, могут ли эльфы лгать, я была убеждена, что не могут, но не была уверена, откуда у меня эта убежденность взялась. То ли это канон, то ли очень распространенный фанон. А надо сказать, что в фандоме, что у нас, что в англоязычном это очень распространено...

В той же дискуссии вполне определенно выяснилось, что прямой цитаты об этом у Толкина нет.

Но я все не могла успокоиться и полезла в Яндекс и Гугл. Эти двое выдали мне кучу ресурсов с утверждениями, что эльфы не могут лгать, но ни одной ссылки на источник.

Наконец, я разыскала одну старую дискуссию, в которой это уже обсуждали, и я приводила косвенные доказательства, что эльфы не могут лгать.

Вот совершенно этого не помню, читала как чужое, было интересно)))

Теперь запишу сюда, чтобы опять не забыть.

Во-первых, в той же дискуссии, было выдвинуто (это не мной), что убеждение, будто эльфы не могут лгать, пошло из ВК, потому что там про Фарамира сказано, что он не лгал и этим был подобен эльфам.

И именно из ВК это убеждение так широко разошлось по фандому.

Это действительно возможно. В конце концов, ВК - популярная книга. А уж в Толкин-фандоме-то вообще наипопулярнейшая.

Но мне вот ближе Сильмариллион, да и эльфов, а следовательно, и информации о них там намного больше.

И что же видно из Сильмариллиона?

Обманывать эльфы могут. И делают это. Некоторые из них обманывают/пытаются обмануть Моргота или Саурона, некоторые других эльфов. Но при этом ни один эльф ни разу не солгал!

За весь Сильмариллион никто не сказал намеренно и осознанно чего-то такого, что не соответствовало бы истине, пытаясь выдать это за истину.

Все известные попытки эльфийского обмана строятся, наоборот, на попытке скрыть истину или какую-то ее часть. То есть на умолчании, а не на лжи.

Таким образом, Сильмариллион подтверждает, что эльфы, скорее всего, не умеют лгать, поскольку, если бы они могли это делать, хоть кто-то хотя бы раз за все время этим умением воспользовался бы, ради выгоды или ради спасиния, или еще по какой-нибудь причине. И это было бы упомянуто в Сильмариллионе.

запись создана: 25.01.2018 в 23:24

@темы: рассуждения, Сильмариллион

---

Длинные тени, фанфик, джен

Вспомнила, что так и не выложила сюда фик про Ингвэ с БПВ.

За прошедшее время все связанные с ним игровые переживания и эмоции как-то уже стерлись из памяти. А текст остался. Перечитала. Понравилось)

Может. и еще кому понравится, кто еще не видел.

Название: Длинные тени
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи:Ингвэ, НП-нолдор, Финвэ, Феанаро
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: общий
Размер: мини, 1206 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Немного о Непокое нолдор с точки зрения Ингвэ.

Для Ингвэ, короля народа миньяр, которого эльдар Амана часто называли так же Владыкой всех эльфов, войти в Тирион незамеченным было проще простого, и никакие чары для этого не требовались.
Достаточно заплести густые и обычно свободно спадающие волосы в две тугие косы и потом перехватить их внизу золотыми — точно в тон — заколками, а затейливый наряд из белого шелка сменить на простые штаны и рубашку с вышивкой по вороту — и вот уже он не Первый из Пробужденных, а скромный путник, наполовину ваниа, наполовину нолдо, каких немало в Валиноре, и идет он по какому-нибудь своему, совсем обычному и простому, делу, и никто не взглянет на него дважды.
Хорошо, что не взглянет. Со второго взгляда не узнать Ингвэ было бы очень сложно, особенно если случайно посмотреть прямо в глаза. Но Ингвэ, когда хотел, умел не привлекать внимания, поэтому второго взгляда ему, как правило, не доставалось, и нехитрая маскировка исправно работала в те времена, когда ему приходило в голову неожиданно навестить сестру.
При мысли об Индис на губах Ингвэ сама собой заиграла улыбка, но скоро померкла. На этот раз он шел не к ней, а к своему зятю Финвэ, королю нолдор. Королю, который, как говорили, давно уже не показывался своему народу, вместо этого предаваясь размышлениям за стенами дворца.
Судя по тому, какие слухи доходили до Ингвэ, королю нолдор, конечно, было над чем поразмыслить. Но Ингвэ хотелось бы все же услышать, что именно думает Финвэ, потому что смятения среди нолдор уже невозможно было не замечать. Невозможно было не обращать внимания на звучащие тут и там речи о том, что покинуть Эндорэ, "истинный дом эльфов", и поселиться под властью валар было ошибкой. Ужасной ошибкой. И эту ошибку нужно исправить, пока еще не слишком поздно. Нужно возвратиться домой, "в земли нашего рождения", поселиться там, на просторе, "под яркими звездами у сладких вод"...
Говорили об этом, насколько мог судить Ингвэ, только и исключительно те, кто был рожден в Валиноре и никогда не видел земель к востоку от Разделяющих морей. Очевидно, поэтому планы будущей вольной жизни были так многим обязаны старым песням об Эндорэ. Песням, самых мрачных частей которых в Тирионе давно уже не пели. И все, что было когда-то живыми и местами ужасными воспоминаниями, превратилось в сладкие грезы, которые имели с реальностью очень мало общего.
А вот грезы Ингвэ больше не были ни сладкими, ни безмятежными — его сны заполнили не умеренные поэзией картины прошлого. Чудовища, чьи глаза жадно блестели в темноте, а когти и зубы раздирали плоть со жгучей слепящей болью... обглоданные кости квэнди... Длинные угрожающие тени, которые иногда действительно оживали, чтобы схватить квэндо... Родичи, исчезнувшие без следа... Бессильная ярость. Страх. Безутешные рыдания. Отчаянные крики...
Видения были очень яркими, почти запредельно подробными, и во сне Ингвэ никогда не помнил, что это всего лишь прошлое, а когда пробуждался, горе его каждый раз было таким острым и свежим, что даже свет Древ не мог сразу утешить его.
Обо всем этом Ингвэ и хотел поговорить с Финвэ. Помнит ли он еще? Видит ли те же сны? Собирается ли поднять, наконец, голос ради блага и защиты своего народа, как когда-то? И если собирается, то чем Ингвэ мог бы ему помочь?
Но вот вопроса, почему Финвэ ничего не сделал до сих пор, Ингвэ задавать не собирался. Ведь он и так знал ответ. Феанаро. Вот кто разжигал пламя. Вот кто хотел увести нолдор по дороге из сказок и песен, в прекрасную страну, где все, наконец, будут счастливы. Интересно, понимал ли сам Феанаро, скольким его речи обязаны еще и песням о Великом Переходе, который он теперь называл Великой Ошибкой, а то и Великой Глупостью? Наверняка нет. И если кто-то попытался бы ему объяснить, не поверил бы все равно, только почувствовал бы себя лишний раз уязвленным.
А Финвэ не хотел причинять ему боли. Ингвэ тоже не хотел этого, а на месте Финвэ не хотел бы тем более. Но нельзя же безропотно позволить Феанаро и впрямь увести нолдор в Эндорэ!
Даже здесь, в Блаженном краю, не все абсолютно счастливы, ведь это все еще Арда Искаженная. В Эндорэ дело обернется совсем скверно. Грезы быстро развеются от столкновения с болью и жестокостью. Дорога сказок заведет прямо в черные ямы, где прячутся чудовища, в любой момент готовые обглодать кости беспечных мечтателей!
А у выросших в счастливых и безопасных землях Валинора самоуверенных детей, которые ничего не помнят да и сейчас не желают узнавать о настоящем Эндорэ, не будет даже привычки к осторожности, чтобы противостоять опасности...
Занятый такими мыслями Ингвэ и не заметил толком, как прошагал половину города и добрался от ворот почти до королевского дворца. Но даже в своей глубокой задумчивости, он не мог не ощутить в самом духе Тириона какую-то тревожную странность.
На каждом доме красовались гербовые доски, на некоторых по несколько одна над другой, и доски на соседних домах явно соперничали друг с другом в яркости и размере, а не в полноте выражения душевных стремлений своих хозяев.
Некоторые из встречных нолдор несли с собой щиты, также украшенные гербами. Но и те, у кого щитов не было, носили броши и кольца или другие отличительные знаки своих родов, и при встрече эльдар смотрели в первую очередь не в глаза друг другу и вообще не на лица, а на эти знаки, и только после этого обменивались приветствием. Или наоборот, расходились, без слова или иного признака, что вообще заметили друг друга. А некоторые шипели друг другу вслед оскорбления.
Ингвэ тоже досталось. Он уже почти вошел во дворец, но остановился взглянуть на Миндон Эльдалиэва, когда-то бывшую его домом, а теперь ставшую просто данью памяти о былых днях. Но также и о былых предчувствиях: стоило взглянуть на светильник, горящий в самом верхнем окне, и снова душу заполнила уверенность, что однажды этот свет еще пригодится, хотя Ингвэ по-прежнему понятия не имел для чего.
И вот тут-то до слуха Ингвэ долетел чей-то разговор, без начала и конца, но говорили явно о нем и со злой насмешкой, которая ударила в спину, как камень:
— ... таращится как на диковину, — сказал один голос.
— Ну, ничего более диковинного их король с тех не смог создать, так что приходится глазеть на что дают, — отозвался другой с притворным сожалением.
— Да это еще и нолдо, по-моему. Наполовину, наверное, — серьезнее и тише заметил первый. — По крайней мере, ни рисунков, ни лент я не увидел.
Второй отвечал назидательно:
— Нельзя быть наполовину нолдо, ты или нолдо или нет. И если нет, то ничего уже не поделаешь. Не повезло.
Это было неожиданно больно. Сотни лет прошли с тех пор как в него последний раз кидали камнями, хоть в прямом, хоть в метафорическом смысле. Ингвэ успел отвыкнуть. Захотелось обернуться. Ответить. Впрочем, ему и взгляда хватило бы, чтобы сделать эту встречу совершенно незабываемой для парочки незадачливых острословов.
Но Ингвэ сдержал себя. Не дело нагонять жуть на детей, которые сами не знают, что болтают. Надо поговорить с Финвэ. Теперь тем более надо. Ведь нолдор всегда славились своим умением находить общий язык с другими народами. И с миньяр, и с линдар они были связаны теснее и крепче, чем миньяр и линдар друг с другом. А теперь, значит, или ты нолдо, или тебе не повезло. Как же так? Что это? Откуда?
Ингвэ стремительно преодолел последнее расстояние, отделявшее его от дворца, и вошел внутрь.
В тот момент он не знал и не предвидел, что эта их встреча с Финвэ станет последней перед долгой, ужасно долгой, разлукой. А будущее, которое ожидает их народы да и всех эльдар по обе стороны Разделяющих морей, окажется страшнее и труднее, чем любой из них мог бы представить.

@темы: мои фанфики, ваниар, Ингвэ, Битва Пяти Воинств: "Осенний заплыв", Сильмариллион, нолдор

---

Новая запись про разное фандомное

После Нового года решила ничего не писать в дневнике, пока не выложу новую главу "Кроме пыли и пепла", а то уже неловко, сколько я с ней вожусь. Но, как у меня часто бывает после такого рода решений, дело не пошло быстрее, а наоборот, застопорилось. Да и сил и времени совсем не стало.

Так что я решила тому решению не следовать) Вот нарушаю.

Сил и времени не было, кстати, настолько, что какое-то время и в Дайри вообще не заходила, а тут стала опять заходить, даже поучаствовала в нескольких дискуссиях с большим интересом, и это меня как-то встряхнуло. И натолкнуло на некоторые мысли.

Во-первых, не ржавеет моя любовь к некоторым старым темам. Совершенно. Начинаешь говорить и загораешься, как будто только в фандом пришла. Среди таких тем однозначно Финвэ, Индис, Мириэль и Статут и все что вокруг этого (а у нолдор половина истории вокруг этого, да), и валар, конечно. как без них. И без Чертогов Мандоса и темы возвращения. Это ж невозможно.

А вот среди мало прописанных в Сильмариллионе народов у меня внезапно новое увлечение. К ваниар и телери прибавились еще авари. А то без них народу мало)))

Вон Тингол опять же есть еще со всем своим родом и с народом.

Ну, и нолдор, конечно, всеми своими Домами, потому что я по-прежнему не могу полюбить один в ущерб всем остальным. Хотя Второй Дом мне, конечно, очень близок... Но нет, все равно нет.

И кстати, не о Втором Доме нолдор.

На новогодних каникулах разбирала папки на старой флэшке, искала кое-что нефандомное. Нашла. А еще нашла папку с сохраненными сто лет назад, но так и не прочитанными английскими фиками. Стала перебирать и обнаружила фик

Whispering Winds by tinni.

В общем, это оказался фик о жизни Карантира после Нирнаэт и о его любви к деве из нандор, кто часто читает этот дневник, могли уже несколько раз слышать, как я жалуюсь, что на эту тему никто нигде никогда... А фик-то 2008 года. И сохранила я его себе еще до того, как заинтересовалась этой темой. И вот.

Там почти все так, как я и хотела прочитать... кроме финала. Если вы вдруг соберетесь это читать, то поймете о чем я. Но все равно я рада, что нашла эту историю.

@темы: Сильмариллион

---

С Новым годом!!!

Всех поздравляю!!! Желаю счастья, успехов и чудес!

---

История Келебримбора, фанфик (доработанная версия!), джен, агнст, драма

АПД от 24 ноября 2018 года Убрала из части "Владыка Эрегиона" явно лишний абзац с рассуждениями о Морготе в Тирионе. Минус сто слов.

Та самая "История Келебримбора" с последней БПВ:"Осенний заплыв", но в несколько измененном виде.

Вообще я не люблю менять что-то в уже законченных текстах и почти никогда этого не делаю. Но тут последняя часть явно пострадала от спешки, и это дело надо было поправить.

Читать дальше.

Так что глава "Мастер из мастеров" была разбита на две: "Гость в Линдоне" и "Владыка Эрегиона" (как я сначала и планировала, но потом решила обойтись одной, а зря), каждая из этих глав была отредактирована и дополнена, глава "Тень среди теней" тоже дополнена. Остальные главы в основном просто отредактированы, но в главу "Лорд в Нан-Татрене" добавлена одна фраза, которой там раньше не было исключительно по недоразумению.
Всего плюс 850 слов. Принципиальных изменений нет, но если вы уже читали, вам понравилось, и вы планируете когда-нибудь еще перечитать, берите лучше этот вариант.

Если вы еще не читали, но собираетесь, тем более, лучше этот вариант.

Если вас не интересует Келебримбор, но интересует тема эльфов, сбежавших из плена, возможно, вам понравится глава "Странник в Оссириаде", ее можно читать отдельно.

Если вас не интересует Келебримбор, но интересует тема авари, возможно, вам понравится глава "Странник к востоку от Синих гор". Ее тоже можно читать отдельно.

А в главах "Мастер из Гондолина" и "Лорд в Нан-Татрене" есть собственно Гондолин и его лорды. Правда немного.
И читать эти главы отдельно, пожалуй, не имеет смысла.

Название: История Келебримбора, сына Куруфина из рода Феанора
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Келебримбор, Гвиндор, Тургон, Идриль, Эарендиль, Туор, Маэглин, Эльвинг, Ульмо, Гил-Галад, Аннатар (Саурон), Ниенна, другие персонажи, новые персонажи
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: драма, агнст
Размер: миди, 18250 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: История Келебримбора от расставания с отцом.

Мечник из Нарготронда

Всю свою жизнь он был Келебримбором, сыном Куруфина из рода Феанора. Хотя большую часть его жизни это, конечно, звучало как "Тьелперинквар, сын Куруфинвэ из рода Феанаро". Но смысл не менялся. Имя всегда означало принадлежность к роду. Не просто родство, а судьбу.
Действительно, почти все в судьбе Келебримбора родом и определялось. Включая места, которые он называл или не называл своим домом. Куда приходил, откуда уходил, где оставался. Всегда. Ровно до того момента, пока однажды в ответ на резкое, отрывистое:
— Идем. Надо убираться отсюда. Скорее.
Он не сказал:
— Нет. Я остаюсь здесь.
У Куруфина в первое мгновение было такое удивленное лицо, как будто его кубок вдруг ожил и влепил ему пощечину.
А у Келебримбора было чувство, как будто он дернулся неловко, и теперь почему-то весь мир трещит по швам, как кусок старого полотна. Жутко.
Если бы в тот момент отец хоть чем-то показал, что нуждается в нем, Келебримбор пошел бы на попятный, сразу же. Уехал бы с отцом и дядей на восток, никогда ни словом не вспомнил бы всю эту историю. Вообще забыл бы ее. Все забыл бы. Короля Финрода и свою с ним дружбу, и как Финрод — уже не король — уходил из города, словно бродяга, который попросил разрешения погреться у костра, а ему кинули в голову поленом... и потом...
— Ты пожалеешь, — сказал Келебримбору Куруфин. — Ты еще будешь умолять меня о прощении.
После этого пути назад для Келебримбора уже не стало. Он был сыном Куруфина из рода Феанаро, и мольбы о прощении не то, что он начал бы делать, даже если бы чувствовал всю вину мира на своих плечах.
Так Келебримбор остался в Нароготронде. Больше его не называли сыном Куруфина. Его вообще редко называли как-нибудь в ту пору. Из-за этого Келебримбор никак не мог понять, кем был теперь.
Мастером? Да, пожалуй. Умения остались при нем, и в кузнице он проводил почти все свое время, но ничто, сделанное в те годы, по-настоящему не стоило упоминания.
Так кем же он стал? Кем-то неопределенным. Неудобным для других и для себя. Как каждый в Нарготронде. Город так и не оправился ото всего, что произошло, хотя Ородрет старался помочь делу, как мог.
Все чувствовали себя странно. Как будто их проглотил огромный дракон, и они медленно перевариваются в его брюхе: темно и душно, и иногда кислота прожигает до костей. Келебримбору даже снилось это несколько раз, и он просыпался от ужаса и желания выбраться.
Снились ли похожие сны другим, Келебримбор не знал. Он ни с кем не был достаточно близок, чтобы обсуждать такое без риска прослыть безумцем, а потому предпочитал не рисковать.
Но, наверное, снились. Если судить по тому, сколько добровольцев набрал в свой отряд Гвиндор Гуилинион, как только объявил, что хочет присоединиться к войскам короля Фингона в готовящейся атаке на Ангбанд.
Келебримбор тоже не долго думал, прежде чем решил стать одним из таких добровольцев. Гвиндора, правда, эта перспектива не обрадовала, и он поначалу отказался брать Келебримбора в свой отряд.
— Не годится тебе быть простым мечником под моим началом, — сказал Гвиндор, ухитряясь и при этом никак не назвать Келебримбора.
— Вполне годится, раз я сам этого хочу, — возразил Келебримбор. — А если ты боишься, что я посягну на твое место командира, не бойся, не посягну.
— Государь Ородрет этого не одобрит, — продолжал отказываться Гвиндор.
— Государь Ородрет сказал, что не станет препятствовать кому бы то ни было вступить в твой отряд, — напомнил в ответ Келебримбор.
— Я не понимаю, зачем тебе это, — Гвиндор потряс головой, то ли снова отказываясь, то ли надеясь таким образом прояснить мысли. — Ты мог бы собрать свой собственный отряд, если желаешь, за тобой точно пошли бы некоторые из тех, кто не идет за мной...
— Собрать и повести его в бой под какими знаменами? — спросил Келебримбор и сразу же сам ответил: — Не под знаменами короля Фингона уж точно. И вот этого государь Ородрет не одобрит наверняка.
Они еще некоторое время беседовали в том же духе. Но Гвиндор, несмотря на всю свою отвагу, по сравнению с Келебримбором был нетверд, как песчаник по сравнению с гранитом, так что в конце концов Келебримбор стал мечником его отряда.
С этим отрядом Келебримбор и дожидался у стен Барад Эйтель сигнала от Маэдроса, которого все не было, и вокруг уже начали болтать, что Маэдрос, похоже, раздумал участвовать в союзе имени самого себя.
Это была глупость, конечно. Келебримбор прекрасно знал Маэдроса и знал, что удержать его от участия в этой битве могла бы только смерть. Тем не менее сигнала не было, и Келебримбор как раз обдумывал, не мог ли Маэдрос действительно быть убит, когда у стен Барад Эйтель появился один из воплощенных майяр Моргота с отрядом орков и пленником, на чье изуродованное, с пустыми глазницами, лицо невозможно было взирать без ужаса.
Но ужас только начинался.
К тому моменту как отрубленная голова этого страдальца наконец упала на землю, у каждого, кто видел жуткую пытку, кровь кипела от жажды мести. Но каждый сдерживался ради большего отмщения в будущем.
До Келебримбора со всех сторон доносился шепот:
— Если уж сам Фингон может стерпеть такое, стерпим и мы, а после Враг с лихвой за все заплатит.
Но Гвиндор вдруг закричал:
— Гельмир!!!
И ринулся вперед.
Теперь, когда сорвался один, другим стало совсем уж нестерпимо оставаться на месте, и все эльдар отряда Гвиндора кинулись следом.
Дальше Келебримбор рубил и колол, колол и рубил, рубил и колол, и колол, и рубил снова. Под стенами Барад Эйтель, прорываясь к Ангбанду, под стенами Ангбанда, за стенами Ангбанда, на ступенях Ангбанда... Рубил, колол, рубил, колол, рубил... Не замечая, что они вырвались слишком далеко вперед, что врагов слишком много, что он ранен, что шлем его подевался куда-то... Рубил и колол. Пока свет в глазах не померк, и ноги не перестали держать его.

Мастер в Гондолине

Тот штурм мог бы кончиться для Келебримбора пленом, как для Гвиндора, или смертью, как для других воинов отряда. Если бы не Раудлин, который когда-то был другом Куруфина, а потом так же, как и Келебримбор, оказался в отряде Гвиндора.
Увидев, как Келебримбор упал с пробитой головой, и уже понимая, что битвы им не выиграть, Раудлин решил прорываться обратно к воротам. Бесчувственного Келебримбора он, и сам израненный, взвалил себе на плечи.
Каким-то чудом ему удалось выбраться прежде, чем морготовы твари снова сумели захлопнуть ворота крепости. А выбравшись из Ангбанда, Раудлин прибился к остаткам армии короля Тургона и с ними отступал к Гондолину.
Все это Келебримбор узнал уже в самом Гондолине, когда пришел в себя достаточно, чтобы задавать вопросы и выслушивать на них ответы. Раудлин к тому моменту умер от ран, так что Келебримбор не мог даже поблагодарить его. И это разрывало Келебримбору сердце так же, как вести о поражении свободных народов Белерианда в борьбе с Морготом. Окончательном поражении, потому что больше — все это понимали — у них не хватит сил, чтобы еще раз попытаться нанести Врагу удар.
В Гондолине, однако, ужаса и обреченности почти не чувствовалось. Город напоминал Келебримбору о Тирионе за морем: его первом и до сих пор самом дорогом сердцу доме. Так что Келебримбор даже обрадовался, когда ему сказали, что покинуть Гондолин он теперь не может. Идти все равно было некуда и незачем. Возвратиться в Нарготронд Келебримбор не хотел, к отцу — не мог бы, даже если бы захотел. Впрочем, первое время в Гондолине он даже не знал, жив ли его отец и дяди, и не спрашивал, думая, что город не получает вестей из большого мира.
Но король Тургон вести все-таки получал, и однажды он призвал к себе Келебримбора, чтобы вести эти разделить.
— Все сыновья Феанаро живы, хотя и лишились своих владений.
Больше Тургон ничего не добавил, и Келебримбор, поблагодарив его, ушел.
Не считая этого разговора, они почти не говорили и не встречались, кроме как на площади, в трапезной зале дворца и в других местах, где время от времени все встречались со всеми.
Келебримбор знал, что Тургон не любит род Феанора, и старался, чтобы его присутствие в городе не было бременем для короля. Жил тихо. Но открыл, конечно, мастерскую, и теперь его душа снова пела в его творениях.
Он был воистину мастером, и все вокруг называли его мастером Келебримбором. Или даже Мастером Келебримбором, с особым почтением к его искусству.
Это на какое-то время насторожило Маэглина, племянника короля Тургона, однако, увидев, что Келебримбор не ищет ни внимания короля, ни любви народа, ни власти, Маэглин успокоился и как будто вообще забыл о Келебримборе. Кузница Келебримбора была единственной в городе, в которую он никогда не заходил. И Келебримбора это вполне устраивало. Меньше всего он хотел навлечь на себя чью-то вражду или впутываться в чужие семейные дела.
Но как раз из-за того, что Маэглин обходил кузницу Келебримбора стороной, Келебримбор оказался в конце концов довольно сильно замешан в семейных делах короля Гондолина, а заодно и в делах всего Гондолина.
Сначала к нему стал захаживать шестилетний Эарендиль. Просто приходил, устраивался в дальнем углу и смотрел, часами, не считаясь с тем, как жарко или шумно было в кузнице.
Келебримбор сперва ждал, что мальчик сам скажет, зачем приходит, спросит о чем-нибудь или попросит что-то показать. Но Эарендиль упорно молчал, и Келебримбор все же задал ему прямой вопрос.
Мальчик, неожиданно очень смутился. Но все же ответил.
— Мне нравится бывать здесь, потому что Маэглин, мой дядя, никогда не заходит сюда, и я не встречу его случайно.
Это был странный ответ. И Келебримбор спросил с беспокойством:
— Твой дядя чем-то обидел тебя?
Невероятное предположение. Но все в городе знали, как не любит Маэглин отца мальчика, Туора, смертного, ставшего счастливым соперником Маэглина во всем. И то, что Тургон, высоко ценивший зятя, называл его сыном, как раньше называл одного Маэглина, конечно, не помогало делу.
— Нет, — ответил Эарендиль и смутился еще больше. — Но я не люблю, когда он смотрит на меня. И я знаю, что и он тоже не любит, когда ему приходится на меня смотреть. Это значит, что со мной что-то не так?
Последний вопрос явно вырвался против воли, но, видимо, Эарендиль давно стремился и не мог никому задать его.
— Нет, — сразу ответил Келебримбор. — Не думаю, что с тобой может быть что-то не так.
"Скорее с ним," — неожиданно для самого себя подумал он, хотя в общем-то прежде ничего против Маэглина не имел. Вслух этого Келебримбор говорить не стал.
— Я могу еще приходить к тебе? — спросил Эарендиль.
— Конечно, — ответил Келебримбор.
"Только это, наверное, не понравится твоему дедушке," — подумал он, но и этого вслух говорить не стал.
Так что Эарендиль продолжал бывать у него частенько и теперь не всегда молчал. Иногда они разговаривали, и Келебримбору нравились эти разговоры, хотя они выходили порой очень странными.
Как, например, разговор о море, когда Эарендиль, который моря никогда не видел и знал его только по рассказам отца, доказывал Келебримбору, который видел море, даже пересек его и именно с тех пор не любил, что море едва ли не лучшая вещь на свете.
В конце концов Келебримбор со вздохом сдался и только предупредил напоследок:
— Не ожидай слишком многого, а то можешь разочароваться, когда наконец увидишь свое море по-настоящему.
— Нет! — ответил Эарендиль. — Когда увижу, я полюблю его еще больше. — И вдруг широко распахнул глаза, спросил: — Ты думаешь, я когда-нибудь увижу море?
Как будто это никогда даже не приходило ему в голову.
Келебримбор, глядя на него, не мог не рассмеяться. Но, к счастью, мальчишка не обиделся, а рассмеялся следом.
А через несколько недель после этого разговора в кузницу к Келебримбору неожиданно пришла Идриль. Он подумал было, что она заметила частые отлучки Эарендиля и хочет поговорить об этом.
Но Идриль, оглядев кузницу настороженными глазами и убедившись, что, кроме Келебримбора, там никого нет, неожиданно рассказала ему о туннеле из Гондолина, который они с мужем создали втайне ото всех. Правда, пока это был скорее туннель в Гондолин, чем наоборот, потому что Туор, Идриль и преданные им эльдар из Дома Крыла пробивали ход снаружи, выбираясь из города на работы тайком. А теперь они дошли уже до последней точки, и для их секретного хода нужны были не менее секретные двери.
— Не просто потайные, но такие, чтобы их не мог найти, даже если станет искать, самый искусный мастер, — объясняла Идриль. — Такой как Маэглин. Или, — тут она остановилась на несколько мгновений, как будто слова вдруг стали даваться ей с трудом, а потом договорила: — Или мой отец. Я знаю, тебе одному под силу сделать такие двери, потому пришла к тебе. Помоги, прошу. Если двери обнаружат, туннель прикажут засыпать, и все будет напрасно.
Высказав, наконец, самое главное, Идриль устремила на Келебримбора испытующий взгляд.
— Твой отец — король этого города, — напомнил Келебримбор. — Меня тревожит идея обманывать его.
Идриль горько усмехнулась, потом сказала:
— Если ты думаешь, что меня она радует, то ошибаешься. Я и не представляла, что мне придется что-то скрывать от отца. Но теперь он слышать не хочет, что оставаться в городе опасно. А я должна, должна спасти Эарендиля, — теперь Идриль говорила с жаром, который разительно отличался от ее обычной безмятежности. — Нет ничего в целом мире, что было бы для меня дороже сына. Пожалуйста, помоги мне, ради моего мальчика.
Глаза Идриль наполнились слезами.
А в ушах Келебримбора звенел детский голос: "Можно войти?.. Это значит со мной что-то не так?.. Я когда-нибудь увижу море?.."
— Ради твоего мальчика, — сказал Келебримбор наконец.
— Благодарю тебя, — горячо ответила Идриль.
Вдруг она наклонилась и почтительно поцеловала его руку.
Келебримбор пораженно отпрянул.
— Что ты! — воскликнул он.
Потом потянулся к Индиль, взял ее руки в свои, сказал уже спокойно:
— Не тревожься. Я помогу. Все будет хорошо. Вот увидишь.
Она слушала его и кивала, закрыв глаза от облегчения.
А потом Келебримбор создал самые невидимые двери, какие только можно было придумать. Когда работа была закончена, даже он сам не мог обнаружить их на взгляд, в мозаике намного большего размера.
Замысел определенно увенчался успехом, хотя Келебримбор не представлял, как Идриль удавалось скрывать ото всех истину, пока шла работа. Возможно, не так хорошо, как они думали, потому что через пару дней после окончания их трудов, Маэглин вдруг обратился за трапезой к Келебримбору.
— Твои глаза сияют радостью мастера, завершившего большую и трудную работу, — заметил Маэглин. — Но в последнее время ты, говорят, работал лишь над стенной мозаикой, а это, может, и большая работа, но едва ли трудная для такого умельца, как ты. Что же ты утаиваешь ото всех?
Это звучало почти как шутка. Только Маэглин не любил шутить. Как не любил и вести праздные разговоры. Значит, за его словами крылось подозрение. Келебримбор улыбнулся Маэглину, как мог спокойно, в то же время пытаясь сообразить, как ответить, чтобы не только не открыть истину, но и не дать новой пищи для подозрений.
Но от необходимости отвечать Келебримбора избавил государь Тургон, оказавшийся тут же. Он положил руку на плечо Маэглину и сказал:
— Ты очень талантлив, мой мальчик, но и очень молод, потому тебе кажется, что большая радость непременно должна быть связана с большой работой. Но это не всегда так, даже для самых искусных мастеров. Иногда сердце поет просто, не по какой-то заметной для других причине.
Келебримбор благодарно кивнул королю, внутренне изнывая от неловкости. Ведь Тургон, по доброте душевной, только что помог ему обмануть самого себя. Если бы вокруг не было столько народу или хотя бы не было Маэглина, Келебримбор, пожалуй, сказал бы королю Гондолина правду, и будь что будет.
Но Маэглин сидел тут же и, быстро взглянув на него, Келебримбор увидел, что Маэглин сам смотрит на короля с каким-то несчастным выражением, как будто ему тоже было, что рассказать королю, если бы вокруг не собралось столько народу.
Но почти в то же мгновение Маэглин это выражение с лица согнал и сказал очень спокойно:
— Конечно, ты прав, дядя. Я, пожалуй, несколько увлекся своими умозаключениями.
После этого разговора Маэглин снова как будто позабыл о Келебримборе. Но Келебримбор не позабыл о нем и потому знал, что Маэглин еще не раз возвращался к мозаике и исследовал ее, но ничего не обнаружил. Так что в конце концов, уверившись, что не мог пропустить ничего важного, если б оно там было, позабыл и о мозаике.
А потайные двери и ход за ними понадобились жителям города довольно скоро, меньше чем через год после того как были созданы. И Келебримбор, гондолинский мастер, исчез вместе с Гондолином, как сгинули и все его творения. По туннелю уходил Келебримбор, которому снова предстояло выяснять, кем и где он станет на этот раз.

Лорд в Нан-Татрене

Сначала все, пережившие разорение города, просто бежали, подгоняемые одной потребностью: оказаться как можно дальше от Гондолина и ото всех тварей, которых Моргот согнал, чтобы захватить и разрушить его.
Бегство, стремление спасти свои жизни и сохранить свободу было их единственной целью. Но так не могло продолжаться вечно. В какой-то момент стало ясно, что они преодолели достаточное расстояние, чтобы больше не опасаться, что в спину им вот-вот ударит струя драконьего пламени или что впереди на узкой тропе встанет балрог, а из засады выскочит шайка орков... И тогда появились вопросы: что делать дальше? Куда идти? Как жить? Где и ради чего?
Ответ дал Туор. Он сказал:
— Мы пойдем к морю. Мы должны были пойти туда давно, как и советовал нам Ульмо.
Эльдар, слышавшие его, по большей части смутились и опустили головы, пряча взгляды. Но Галдон, лорд дома Древа, открыто посмотрел в лицо Туору и возразил ему.
— Мы должны были пойти туда, когда нам советовал Ульмо, — с горечью сказал он. — Теперь слишком поздно.
Но Туор покачал головой.
— Мы ошиблись, промедлив, — признал он со вздохом. — И заплатили за промедление страшную цену. Но Великий Сирион все еще несет свои воды к морю, и море все так же поет, омывая берега Белерианда. Мы можем ступить на этот путь сейчас. Я поведу вас, если вы согласитесь идти за мной.
Идриль, которая во время речи Туора стояла рядом с ним, но не говорила — как и до этого, с тех пор как пал Гондолин, не говорила ни с кем, кроме маленького Эарендиля, потому что горе ее об отце и о погибших подданных было слишком велико — вложила свою руку в руку Туора и улыбнулась ему. Тогда он вскинул их переплетенные руки вверх и крикнул:
— Мы поведем вас!
Теперь в его голосе звучала не только решимость, как мгновение назад, но и радость. Очевидно, никакое, самое страшное, горе не могло владеть Туором полностью, пока рядом была его жена.
— Мы пойдем к морю! — первым объявил Эгалмот, лорд дома Небесной Дуги, выпрямившись, пренебрегая болью своих ран.
— Мы пойдем к морю! — подхватили другие голоса.
Среди голосов эльдар можно было услышать звонкий голос Эарендиля, стоявшего тут же со своей няней.
— Мы пойдем к морю, — наконец сказал и Галдон, склоняя голову перед Туором и Идриль.
Так решение было принято. Цель найдена. И никто больше не пытался это оспорить.
Хотя оспорить можно было.
Можно было бы спросить:
— А что будет, когда мы придем к морю? Что мы найдем там?
И сразу же ответить:
— Ничего. Кроме того, что идти больше некуда.
Море встанет перед ними, вздымая волны. Грозное. Ужасающее. Зарокочет: "Дальше дороги нет! Вам никогда не одолеть меня! Вы — ничто!"
Так уже было однажды, в иных землях и в иное время, до Солнца и Луны, и так будет снова.
Келебримбор знал это наверняка. Но Туор искренне верил, что идти к морю — самое правильное решение. Своей верой он заражал остальных и давал им силу, чтобы жить и двигаться вперед. Жестоко было бы разрушить их веру и ничего не дать взамен. Ведь они и так уже лишились всего.
Так что Келебримбор держал свои знания при себе и шел со всеми. К Сириону и дальше, вниз по течению.
На этом пути он снова был воином и дозорным, и охотником, и даже немного целителем, если другого выхода не оставалось.
Чего он точно не делал, так это не стоял в стороне, когда другие оказывались застигнуты врасплох, слишком испуганы или чересчур утомлены, чтобы знать, что делать. И уважение к нему гондолинцев возросло, теперь уже не из-за его мастерства. И все чаще Келебримбор слышал, как ему и о нем они говорят "лорд Келебримбор".
— Лорд Келебримбор, смотри...
— Лорд Келебримбор, там, всего в полулиге пути отсюда...
— Лорд Келебримбор говорит, что...
— Спроси у лорда Келебримбора...
Словно он был одним из выживших лордов Гондолина.
Галадон и Эгалмот, которые и вправду были выжившими лордами Гондолина, не возражали, хотя, конечно же, помнили, что Келебримбор не был одним из них, пока Гондолин еще существовал. Но в трудном пути Туору и Идриль требовалась вся помощь, какую они могли получить, а раны Эгалмота заживали плохо, и он не каждый день мог даже идти сам, и Галдон не в силах был сделать все один.
Келебримбор же умел вести за собой, хотя всегда, когда возможно, избегал этого, предпочитая работу в мастерской. Но, если выбора не было, он делал, что приходилось, так хорошо, как мог.
Ко времени, когда беглецы добрались до места, где Сирион сливается с Нарогом, Келебримбора называли лордом уже все. И в этом качестве он говорил на совете, который собрал Туор.
Стояла осень, и с каждым днем в воздухе все больше чувствовалось, что и зима настанет скоро. Провести ее в дороге, без припасов и укрытий, было бы очень непросто. Да и эльдар, пострадавшие еще при падении Гондолина, до сих пор оправились далеко не полностью, им был нужен отдых и покой.
— Остановимся же здесь, где сливаются две большие реки, власть Ульмо сильна, а зимы не жестоки!
Так завершил свою речь Келебримбор, и решение остаться на время в долине ив на берегах Нарога и Сириона было принято легко, без споров. Однако затем Туор сказал:
— Мы не задержимся надолго. Весной, когда природа оживет и новый эльфийский год начнется, двинемся дальше. Пойдем к морю.
Туор оглядел всех участников совета по очереди. Каждый из них встретил его взгляд твердо. В том числе и Келебримбор. Он по-прежнему не собирался препятствовать Туору. Гондолинцы пойдут к морю, если Туор не передумает их туда вести. Но если Нан-Татрен пленит его сердце, будет не хуже. Лучше.
С такими мыслями Келебримбор принялся обустраиваться в Нан-Татрене, по возможности, надолго.
Но Туор не мог успокоиться, не только на годы, даже на день. Он смотрел на реки и думал о море. Рвался к нему душой. Говорил о море. Пел о море. Не давал успокоиться и другим.
Эарендиль не отставал от отца. Слушал жадно, повторял без устали. Бредил морем во сне и наяву. И однажды сказал Келебримбору, к которому снова стал прибегать поговорить, с тех пор как они обосновались на одном месте:
— Ты был прав, я все-таки увижу море. Теперь уже совсем скоро.
Лицо его при этих словах все светилось. Впрочем, почти тут же на него набежала тень печали.
— Жалко, что в этот момент рядом со мной не будет дедушки, — прошептал Эарендиль и еще тише добавил: — Я так скучаю по нему. И по другим тоже. По Эллемакилу, Глорфиндейлю, Эктелиону, Салганту...
Он называл и называл имена. Одно за другим. И казалось, начав, не мог остановиться. Его лицо делалось все бледнее.
— Но все-таки ты увидишь море, — напомнил ему Келебримбор, просто чтобы что-то сказать.
— Да, — выдохнул Эарендиль и слабо улыбнулся, и на его щеки вернулось немного цвета.
В этот момент Келебримбор смирился с тем, что к морю идти все-таки придется. И неважно, насколько его ужасает одна мысль о море. В первый день весны, справив намеченную Туором и Идриль большую тризну по всем тем, кто погиб в Гондолине и в пути из Гондолина в Нан-Татрен, гондолинцы покинут край ив и двинутся дальше. В Арверниэн. На побережье.
К неминуемому крушению последних надежд, как думал в то время Келебримбор.

Нолдо в Гаванях Сириона

Келебримбор оказался неправ. В Арверниэне из ждало не крушение надежд, а дом.
Маленькое поселение в устье Сириона казалось невероятным, удивительным, до боли прекрасным миражом — такой обычный и жилой у него был вид. Как будто не весь Белерианд разорила война. Как будто не все еще было потеряно.
Келебримбор, однако, узнав, кто основал это поселение, почувствовал, что потеряно гораздо больше, чем все. Больше, чем когда-либо был властен отобрать Моргот.
Беженцы из Дориата. Гавани Сириона основали беженцы из Дориата, разоренного сыновьями Феанора.
Келебримбор знал, конечно, что Дорит пал и даже как он пал. В Гондолин дошли вести. Король Тургон, правда, оказался слишком добр и на этот раз не стал ничего сообщать Келебримбору, но слухи ходили и, как ни занят был мастер Келебримбор своими делами, достигли его ушей.
А смерть отца он почувствовал еще раньше. Этого нельзя не почувствовать, как нельзя не заметить, что кто-то вырвал у тебя сердце и на твоих глазах растоптал. Поэтому отца Келебримбор тайно оплакал до всяких вестей. А после оплакал и его злую судьбу.
Куруфин, сын Феанора, был одним из лучших эльдар, которых когда-либо рождала земля. Блестяще умный и талантливый, сильный, решительный и отважный. И вот он погиб. И не сражаясь с Врагом или его тварями. Он был убит эльфами за то, что вторгся в их дом и разрушал его. Можно ли вообразить более ужасную участь?
Куруфин, сын Феанора, был Келебримбору отцом. Долгие годы — самым близким из эльдар. Всегда — бесконечно дорогим, безмерно любимым. И вот он погиб. И всякая память о нем для всех навеки отравлена знанием, как он погиб. А имя, по той же причине, покрыто позором.
Наверное, такой итог не должен был стать для Келебримбора неожиданностью. Не после Нарготронда. И все же стал. Хотелось выть в голос от ужаса и боли. Отец. Отец. Отец!!!
Мысли об отце доставляли Келебримбору мучения, почти нестерпимые, и он старался, как мог, гнать от себя эти мысли. Но если Келебримбор не думал об отце, то вспоминал о дядях и оплакивал их также. Равно тех, кто погиб, и тех, кто остался жить. Мысли о них тоже причиняли ему боль. Постоянно, непрерывно. Дни, месяцы, годы.
Келебримбор умел это скрывать. Но не мог перестать чувствовать. И все же со временем боль притупилась. Как притупляется всякая боль.
А вот теперь она вспыхнула вновь с оглушительной силой. Стоило Келебримбору только увидеть здесь, на краю земли, беженцев из Дориата, перемешавшихся с другими эльфами и людьми, со всеми, кто бежал от власти Врага и его тварей, захвативших Белерианд почти целиком.
Они стали едва различимы теперь. Обездоленные странники, неожиданно обретшие новое пристанище и пытающиеся жить дальше. Но дориатцы не были жертвами Моргота. Они были жертвами рода Феанора.
Не первыми жертвами. Но если раньше можно было найти утешение и оправдание, твердя себе и другим, что братоубийство было только трагической случайностью, несчастьем, которого никто не хотел и от которого все пострадали, то теперь никаких спасительных иллюзий не оставалось. Невозможно разрушить эльфийское королевство без всяких к тому намерений.
При мысли об этом Келебримбору хотелось бежать. Исчезнуть. Перестать существовать вообще. Но он не мог, по множеству причин, а потому оставался на месте и делал вид, что ничего ужасного не происходит. Каждую минуту ожидая, что, узнав и осознав, кто он, его попросят уйти.
В лучшем случае, его попросят уйти.
И он, конечно, тогда уйдет.
Но время шло, а уйти Келебримбора не просили. Гондолинцы обживались в Гаванях. Знакомились с дориатцами, рассказывали им свои истории, и уже, конечно, все знали, кто такой Келебримбор. Не могли не знать. Некоторые синдар, которых он никогда прежде не встречал, при виде его лица теряли дар речи и каменели. Келебримбор догадывался, кого им напоминает, поэтому тоже каменел и терял дар речи.
Но уйти его так и не попросили все равно, и со временем Келебримбор совсем прижился в Гаванях, проникся их духом, странным, но покоряющим сердца всех, кто оказывался в поселении.
Каждый в Гаванях Сириона знал, что Гавани вовсе не крепость и первый серьезный штурм сметет их с лица земли, а выжившим защитникам придется бежать по морю, на Балар. Договоренность об этом с Кирданом давно существовала, и ни для кого не было секретом, где именно в зарослях тростника спрятаны маленькие корабли для этого бегства.
Но никому в голову не приходило бежать немедля, пока еще цел, потому что каждое новое утро в Гаванях было вызовом власти Моргота, его стремлению захватить и разрушить все, каждый прожитый день — маленькой победой.
Суть этого ярче других выразила во фразе, адресованной не то внуку, не то правнуку, одна смертная старуха:
— Ты же еще не умер! Так не стой столбом, делай что-нибудь!
Старуха эта умерла в тот же год. А ее слова жили еще долго, очень уж они полюбились всем жителям Гаваней, особенно эльфам-нолдор, и Келебримбору доводилось слышать их в Линдоне больше полутысячи лет спустя.
Но в Гаванях Сириона Келебримбор ничего не знал о том, что когда-то будет существовать Линдон и там будут жить нолдор.
Келебримбор жил, как и всякий в Гаванях: день за днем, не пытаясь заглянуть в будущее. Стоял на страже и работал, пел и слушал песни. Бродил по берегу моря, слушал и его песни тоже. Теперь море пело ему без грозы, успокаивало душу, врачевало ее раны. Так что Келебримбор забыл свой старый страх перед стихией.
И даже был счастлив. Недолго. Дюжину лет или полторы. Пока в Гавани не пришел вдруг эльда с востока, от подножья Синих Гор, с посланием для Эльвинг, дочери Диора, которая к тому времени успела вырасти, стать женой Эарендиля и матерью его сыновей, а кроме этого — владычицей Гаваней Сириона.
Что было в этом послании, сперва никто не знал, но слух, что пришло оно от сыновей Феанора, распространился с быстротой лесного пожара и вверг жителей Гаваней в изумление и ужас. Но больше в изумление, поначалу.
Ведь о сыновьях Феанора не было ничего известно с самого разорения Дориата. Келебримбору, который пытался осторожно выведать хоть что-нибудь, достались лишь поэтические строки о том, как они появились из сумерек, словно тени, и в сумерках же растаяли, словно тени. Больше ничего.
А теперь они явились снова, как будто прямиком из прошлого. Словно тени. И потребовали вернуть им Сильмарилль. Снова. Известие об этом заполнило сердца жителей Гаваней Сириона гневом, который быстро вытеснил все остальные чувства:
— Кто они, чтобы приказывать нашей госпоже?
— Кто они, чтобы требовать Сильмарилль, который другие отобрали у Врага?
— Кто они, чтобы лишать наш дом благого света?
— Неужели они думают, что мы не станем защищать себя и нашу леди?
— Как они смеют вообще обращаться к ней, хоть за чем-нибудь?
Эти вопросы слышались отовсюду. Келебримбор внимал им с ужасом. Желая оглохнуть, чтобы только не слышать. Но слух его оставался все так же остер.
И то же самое услышала Эльвинг, когда собрала жителей Гаваней на совет. Только там это были уже не вопросы, а утверждения.
— Они не смеют ничего требовать у тебя, госпожа!
— Немыслимо отдать им камень, который дарит процветание нашей земле и хранит корабли!
— Немыслимо отдать им камень, за который страдали и умирали столь многие твои родичи!
— Мы не сдадимся безропотно, мы будем защищаться!
— Мы сделаем все! Все! Только не отдавай им камень! Пожалуйста.
Келебримбор не в силах был больше терпеть это, и он ушел с совета. И бродил один по берегу моря, пока не стемнело и на небе не засияли звезды. Но их свет ничего не мог поделать с отчаянием и предчувствием беды, которые не покидали душу Келебримбора, с тех пор как послание от его дядей было принесено в Гавани.
В конце концов Келебримбор возвратился в город. Там он сразу узнал, что Эльвинг приняла решение не отвечать сыновьям Феанора ни да, ни нет, а лишь сказать, что, если они хотят получить определенный ответ, им придется дождаться возвращения из плавания лорда Эарендиля.
Когда вернется Эарендиль и возвратится ли он вообще, неведомо было никому.
Выслушав все это, Келебримбор направился прямиком в дом Эльвинг. Он готовился убеждать и настаивать, если его к ней не пустят.
Но услышал:
— Леди Эльвинг ждет.
Эльвинг приняла Келебримбора не в большом зале совета, куда, при необходимости, могла вместиться большая часть жителей Гаваней, а в своем рабочем кабинете, маленьком и очень скромном.
Она не улыбнулась Келебримбору, но поднялась ему навстречу.
— Лорд Келебримбор! Я знала, что ты придешь.
Эльвинг да и вообще синдар не называли Келебримбора лордом, у них не было для этого никакой причины, и он был в общем-то вполне доволен быть просто нолдо, одним из многих в Гаванях.
Но сейчас Эльвинг явно стремилась показать, что готова и даже желает говорить с ним на равных, и Келебримбор с благодарностью принял это.
— Леди Эльвинг, — ответил он. — Едва ли я мог не прийти.
Эльвинг кивнула и тут же сказала:
— Но, если ты пришел убеждать меня, что я должна немедленно отдать Сильмарилль сыновьям Феанора, потому что только они имеют на него право, не трудись напрасно. Это я уже прочла в их письме.
Келебримбор со вздохом ответил:
— Я пришел сказать, что лучше отдать им камень, потому что тогда они оставят тебя в покое.
— Точно ли оставят? — спросила Эльвинг, глядя прямо в глаза Келебримбору.
— Конечно! — без колебаний ответил он. — Они достойные эльдар и не желают зла другим эльдар! Или людям. Или кому угодно, кто не служит Морготу. Как только Сильмарилль окажется у них, между ними и твоим народом не будет никакой вражды.
— И весь мир увидит, какие достойные эльдар сыновья Феанора, — странно ровно произнесла Эльвинг. — И они, конечно, показали бы это всем гораздо раньше, если бы кто-то все время не пытался им помешать. Например, мой отец. Он даже умер из-за этого, хотя мог бы не умирать. Должно быть, потому что он был недостаточно достойным, верно?
За все время этой речи Эльвинг ни разу не повысила голос, только смотрела на Келебримбора. А он чувствовал себя так, словно она надавала ему пощечин. Понадобилось особое усилие воли, чтобы не прижать ладони к пылающими щекам. Но внешне Келебримбор остался спокоен и ответил ей в тон.
— Не правда.
— Но кто или что опровергнет это, если я отдам Сильмарилль? — спросила Эльвинг.
— Я не знаю, — честно признал Келебримбор. — Но отказываться отдать его опасно! Для тебя, для твоей семьи и твоего народа! — он повысил голос. — Неужели ты сама не понимаешь?! Они придут сюда, чтобы забрать камень, и кровь потечет по улицам твоего города!
Эльвинг ужасно побледнела и тихо спросила:
— Теперь ты пытаешься меня напугать? — и, прежде чем Келебрибор мог ответить, продолжала: — Сыновьями Феанора, словно чудовищами Моргота. Так кто же они, достойные эльдар или чудовища, которых мне следует страшиться?
Келебримбор не пытался ее напугать, скорее, делился с ней своими собственными страхами, но признание в этом едва ли могло помочь убедить Эльвинг, что она поступит правильно, отдав полный Предначального Света камень сыновьям Феанора, поэтому вслух Келебримбор сказал о другом:
— Они не отступятся от притязаний на камень, никогда.
Эльвинг покачала головой.
— Это не ответ на мой вопрос. А бояться их я и так уже боюсь. Но страх не заставит меня покориться их воле.
— Я не знаю ответа и на этот твой вопрос, — признал Келебримбор. — Но когда-то все они были...
— Я тоже не знаю ответа, — перебила Эльвинг. — И в этом письме, — она подняла со своего стола свиток и протянула Келебримбору. — Его нет. Потому-то и я не сказала им ничего определенного. Я знаю о них много плохого, но и много хорошего, и ты, их ближайший родич, один из самых достойных эльдар, кого я знаю. Если они согласятся ждать, я пойму, что они и вправду готовы говорить со мной, и тогда, быть может...
— Они не станут ждать долго в любом случае, — сразу ответил Келебримбор.
— Ждать можно или сколько потребуется, или не ждать вовсе, — возразила Эльвинг. — Никто не волен сам выбрать, сколько он готов ожидать решения своей судьбы.
Келебримбор не ответил ей, потому что принялся читать письмо. Сердце сжималось, когда за написанными словами ему слышались голоса Маэдроса и Маглора, Амрода и Амраса... И каждая фраза дышала усталостью, сожалением и болью. Для Келебримбора.
Но, конечно, не для Эльвинг. Для нее это были требования, приказы, угрозы. И Келебримбор не мог объяснить ей всего, потому что у него не было для этого слов. К тому же, если бы он и сумел, это стало бы отчасти предательством, по отношению к его семье, обнажением тайн и слабостей, которые его дяди явно не собирались раскрывать.
— В этом послании есть больше, чем ты можешь увидеть, леди Эльвинг. Поверь мне, — сказал Келебримбор, возвращая ей письмо.
И, произнося эти слова, сам уже слышал, как они странны, неубедительны и слабы.
— У меня нет причин не верить твоему слову, — сразу ответила Эльвинг. — Но в этом случае его мало. Я не изменю своего решения по причине, которой мне и узнать нельзя. И хотя очень может быть, что я ошибаюсь, я встречу свою судьбу лицом к лицу.
Ее тон теперь был мягким, но непреклонным. Келебримбор, поняв, что все дальнейшие уговоры бессмысленны, сказал:
— Тогда я должен проститься с тобой, леди Эльвинг. С рассветом я ухожу на восток.
Эльвинг, услышав эти слова, побледнела еще больше. Но сказала:
— Это твое право, они твои родичи. Прощай.
Келебримбор несколько мгновений смотрел на нее непонимающе, потом потряс головой.
— Нет, я не пойду к Синим горам. Я пойду за Синие горы, далеко на восток, так далеко, чтобы никакие вести не достигли меня. Я не желаю видеть лица судьбы, ни твоей, ни их.
Эльвинг вздохнула, наполовину с облегчением, наполовину с сожалением, и повторила с гораздо большей теплотой в голосе:
— Прощай. Да осветят твой путь и звезды, и Светила.
— Да осветят и звезды, и Светила и твой путь, — ответил ей Келебримбор с поклоном.
И сразу же ушел. Ему нужно было готовиться к дальней дороге.

Странник в Оссирианде
Келебримбор покидал Гавани Сириона, как и решил, на рассвете, когда Солнце только начало окрашивать восточный край неба мягким золотом. Город в этот час был тих, после всех волнений вчерашнего дня, и Келебримбору не пришлось вести прощальных бесед, которые ему, говоря по правде, трудно было бы выдержать.
Но уже у самого выхода из города, стоя на стене вместе с дозорными, Келебримбора ждал Эгалмот. Если не друг, то спутник, с которым было разделено многое.
"Значит, разговора не избежать," — с тоской подумал Келебримбор.
Однако Эгалмот то ли вовсе не собирался разговаривать, то ли раздумал, прочитав что-то в лице Келебримбора. Он просто стоял и смотрел тому вслед.
И чувствуя на себе этот взгляд, Келебримбор с совершенной ясностью понял, что больше никогда не увидит Эгалмота. По крайней мере, пока будет оставаться жив. Ни Эгалмота, ни многих других эльдар, кто сейчас называл Гавани Сириона домом. О людях и говорить нечего. Не увидит и самих Гаваней. Никогда. Никогда больше.
Это знание причиняло боль, пригибало к земле. Еще ни один город, кроме Тириона, Келебримбору не было настолько трудно покинуть. Химлад, где он прожил дольше всего, где был не гостем, а хозяином, и тот не так звал его назад, не умолял остаться.
Келебримбор не позволил себе даже еще одного прощального взгляда. Он твердо знал, что, раз решив уйти, уже нельзя останавливаться или оглядываться. И шел вперед. Пока кто-то не окликнул его:
— Лорд Келебримбор!
Теперь уж пришлось и остановиться, и обернуться.
По дороге к нему быстро приближались двое эльдар, одетые по-походному, с оружием и заплечными сумками. Двое нолдор. Из Нарготронда, но не из тех, что пришли туда с принцами рода Феанора.
Знакомые незнакомцы, которых Келебримбор помнил в лицо, но не знал по именам. И вообще ничего не знал о них. А они и не стремились к этому, пожалуй, даже избегали, раз он и в Гаванях не узнал их имен. Что же они делают здесь теперь? Для чего пошли за ним?
Келебримбор смотрел на них, ожидая объяснений, но не желая задавать вопросов. Смотрел и думал, что они или родичи, или близкие друзья, потому что в те разы, когда видел их, он, кажется, всегда видел их вместе.
Эльдар переглянулись, как будто советуясь, кто станет говорить, потом один из них выступил вперед и, поклонившись Келебримбору, сказал:
— Мы слышали, что ты покидаешь Белерианд, отправляешься на восток, за Синие горы. Позволь и нам пойти с тобой.
Вот как. Значит, слух распространился по городу. Следовало ожидать. Едва ли Эльвинг сказала кому-нибудь хоть слово, но сам Келебримбор, во время сборов несколько раз повторил это разным эльфам и людям. Он просто не в силах был позволить им думать, что уходит от них сейчас, чтобы воссоединиться со своими родичами, сыновьями Феанора. И вот теперь ему предстояло пожинать плоды своей разговорчивости.
Зачем ему спутники? Тому, кто без всякой цели убегает в ужасе, спутники не нужны, последователи — тем более. Но Келебримбор еще не утратил гордости настолько, чтобы признаваться в этом малознакомым эльдар. Так что он спросил:
— Для чего это вам?
Они снова переглянулись, и снова тот, кто стоял впереди, ответил за обоих:
— У нас ничего здесь не осталось: ни родных, ни дома, ни дела, ни цели. Ничего, что держало бы нас на месте. А тебе понадобятся попутчики. Путешествовать одному непросто, даже в спокойных землях, а земли Белерианда давно не знают покоя.
В этом, безусловно, была правда, которую Келебримбор не мог отрицать. Но он не желал ничьего общества. Не желал вести за собой. Ведь это означало и знать, куда ты идешь, наметить путь от начала и до конца.
У него же не было ни цели, ни охоты и сил искать ее.
Но две пары глаз смотрели на него твердо, и в них он читал и просьбу, и требование, на которые не мог не ответить.
— Я иду далеко, — предупредил он, желая скорее отпугнуть их, чем обнадежить. — Очень далеко.
Теперь настал черед сказать, куда именно он идет.
И куда же?
— Я отправляюсь...
Куда?! Келебримбор помедлил еще мгновение, как будто ожидая, что ответ снизойдет на него откуда-нибудь извне, потому что в его уме ответа, конечно, не было.
— Отправляюсь...
Подальше отсюда.
— К восточному краю Эндорэ. Хочу отыскать озеро Куивиэнэн и заглянуть в его воды.
Вот так. Чем не достойная цель? Ее вряд ли можно достичь, стало быть, она займет его надолго.
Но вот незваных спутников она, похоже, отвадить была бессильна. У них только ярче засветились глаза.
— Мы знали, что просто должны последовать за тобой! — воскликнули они, на этот раз оба.
И Келебримбору пришлось принять, что в одиночестве его не оставят.
Ко времени первого привала Келебримбор уже знал, что его спутников зовут Мельдир и Глормир, что они пришли из Амана по Льдам с воинством Финголфина, и во время того перехода крепко сдружились, но в Белерианде их пути надолго разошлись: Глормир поселился в Барад Эйтель и перебрался в Нарготронд только после Дагор Браголлах, а Мельдир все время жил под покровительством Финрода, сначала в Минас-Тирите, потом в Нарготронде... а еще потом Финрода в Нарготронде уже не было, но Мельдир так и остался. Об этом Мельдир не захотел ничего говорить, а Келебримбор — спрашивать.
О себе Келебримбор не стал рассказывать вообще, рассудив, что раз эти нолдор решились идти за ним в полную неизвестность, то либо знают и понимают достаточно, либо им все равно.
Келебримбора устраивал любой из этих вариантов.
С возможными перевалами через Синие горы дела обстояли значительно хуже. Известные перевалы были в Лотланне, Таргелионе и в Оссириаде. Насколько Келебримбор мог судить по старым сказаниям о Великом Переходе, идя с востока, ваниар — а за ними и все остальные — перешли Синие горы в Лотланне.
Но Келебримбора и его спутников отделял от Лотланна весь Белерианд, разоренный орками и прочими тварями и отравленный Морготом. Один Келебримбор еще мог бы попытаться пройти этой дорогой. Но вести на едва ли не верную смерть кого-то еще он не смел, а потому отбросил всякие мысли о Лотланне, а так же и о Таргелионе, и решил попытать счастья на одном из оссириадских перевалов.
Ближе всех к устью Сириона располагался перевал у истока реки Дуильвен, пятого из притоков Гелиона. Путь вдоль рек должен был быть относительно безопасен, потому что власть Ульмо в этих краях все еще оставалась сильна, хотя и не так сильна, как в Сирионе. Но от Сириона до Гелиона пробираться предстояло по землям, где крупных рек не было вовсе. Там придется полагаться только на свою силу и умение владеть оружием, а больше того на скрытность и скорость.
Так что, перед тем как оставить берега Сириона, Келебримбор еще раз спросил у Глормира и Мельдира, уверены ли они, что хотят следовать за ним.
— Вы могли бы еще вернуться в Гавани Сириона и не рисковать, — заметил он.
По крайней мере, не рисковать попасться оркам. Но этого Келебримбор уточнять не стал.
— Нет, мы решили пойти с тобой и пойдем, — ответил Глормир.
— И наше присутствие не станет обузой, — добавил Мельдир. — Мы были и, надеюсь, остаемся, хорошими разведчиками и не последними воинами.
На этом обсуждение было закончено, а их дорога, наоборот, началась. Как всякая дорога в дни войны, она была и сложнее, и проще, чем можно представить или описать в дни мира. Келебримбору, Глормиру и Мельдиру, к тому же, действительно везло, так что сначала к Гелиону, а потом к Дуильвен и, наконец, к подножью Синих гор они добрались все еще втроем, целыми и даже невредимыми.
Оставалось пути всего на пару-тройку дней, а там перевал — и они уже не в Белерианде. Думать об этом было странно. Белерианд после трудного — для всех по-разному, но беспредельно трудного — пути из Валинора, стал для нолдор родным. Они прикипели к нему душой. А вот теперь покидали его.
И на очередном привале Глормир сказал:
— Это кажется слишком легко, чтобы быть правдой.
Сказал и сам испуганно замолчал — все знали, что ни в коем случае нельзя произносить подобных фраз, они как будто отпугивают удачу, давая начало всяческим неприятностям.
Но слова прозвучали, и изменить ничего было нельзя. На следующий же день трое эльфов напоролись на большую — самую большую за все время пути — шайку орков, вынуждены были принять бой и с трудом вышли из него живыми.
Но Мельдира задело орочей стрелой. Рана, правда, была неглубокая, зато стрела — отравленная.
— Ну вот, теперь можно поверить, что мы почти выбрались из Белерианда, — прошептал Мельдир Глормиру, лицо его к этому моменту стало серым, а губы синими. — Что-то такое должно было произойти, тут ты прав.
— Но не с тобой! — возмутился Глормир, не раненый, но почти такой же бледный. — Это я всю дорогу предчувствовал, что мне не перейти Синие горы, не узнать, что за ними.
— Вроде в Гаванях ты говорил другое? — удивился Мельдир. — Говорил, что мы должны пойти, что найдем что-то важное.
— Так и было, — подтвердил Глормир. — Я предчувствовал это. А с тех пор как мы идем, предчувствую другое.
— Ты ошибся, — вздохнул Мельдир. — Бывает, ничего страшного. Не страшнее, чем все, что с нами уже случалось.
— Перестань! — прикрикнул на него Глормир. — Ты не умрешь, не все умирают.
Келебримбор прислушивался к их разговору вполуха, разыскивая среди припасов, взятых из Гаваней на самый-самый крайний случай, противоядия. Если яд окажется знакомый, то Мельдир, может быть, и вправду не умрет.
И Мельдиру посчастливилось — противоядие отыскалось. Келебримбор очистил рану и промыл ее целительным снадобьем — Глормир изо всех сил удерживал друга на месте во время этой процедуры, потому что никакого средства от боли, которое можно было бы дать раненому без боязни ускорить действие яда, у них не было, а умением избавлять от боли песней ни один из них не владел — потом дал Мельдиру выпить часть все того же снадобья, чтобы обезвредить яд, который успел уже всосаться в кровь.
— Такое чувство, словно вместо крови у меня по венам бежит расплавленный металл, — сквозь зубы простонал Мельдир.
Но раздумал отправляться в Чертоги Мандоса.
Однако и в другие места идти он пока не мог, поэтому Келебримбор с Глормиром решили подыскать какое-нибудь укромное место, где можно было бы спрятаться и подождать, пока раненый окрепнет.
Глормир отправился на разведку и нашел вроде бы подходящую пещеру, куда они вдвоем с Келебримбором перенесли Мельдира и все свои немногочисленные пожитки.
На второй вечер их пребывания в пещере к ним явился неожиданный посетитель. На самом деле неожиданный. Не орк и не волк. Но и на человека или эльфа он, на первый взгляд, не слишком походил. Для человека его движения были слишком точны, а шаги тихи, для эльфа — плечи слишком согбенны, лицо измождено, а взгляд слишком затравлен.
— Вам нужна помощь? — спросил он от входа в пещеру.
Это был странный вопрос, поскольку он выглядел скорее так, как будто ему самому нужна помощь и давно. Но, прежде чем Келебримбор или еще кто-то успел ответить, незнакомец попятился, одновременно разводя руки в мирном жесте.
— Я ухожу. Уже ухожу, — торопливо проговорил он. — Мы не вмешиваемся в дела свободных эльфов. Я просто думал, что здесь... — он запнулся. — Что вам... Что вы такие же, как и я. Как мы, — наконец договорил он, довольно непонятно.
Но Келебримбор уже догадался.
Пришелец был эльда. Беглый раб из Ангбанда и, судя по его словам, поблизости были другие беглые, а Келебримбора со спутниками он сначала тоже принял за беглых, но теперь увидел, что они не бывали в рабстве, и сразу испугался.
Продолжал пятиться, твердя, как заклятие:
— Я сейчас уйду, уйду и вас не потревожат, я забуду, что видел вас, а вы забудьте, что видели меня...
Возможно, все и могло случиться именно так. Он исчез бы, смешавшись с вечерними тенями, а они покинули бы пещеру и спрятались где-нибудь еще, где возможные слуги и соглядатаи Моргота их не обнаружат, а после забыли об этой встрече.
Но Глормир вдруг закричал:
— Тадумир!
И бросился к незнакомцу, который, очевидно, для него незнакомцем не был. Тот, в свою очередь, замер, не в силах больше ни двигаться, ни говорить. Глормир добежал до него и обнял, шепча:
— Брат, брат... Я думал, уже никогда не увижу тебя. Думал, тебя нет в живых, а я не почувствовал, потому что с тех пор как не стало Лимпвен, я не чувствую почти ничего...
Тадумир, слушая это бормотание, немного ожил и обнял Глормира в ответ.
Келебримбор наблюдал встречей со смутным ощущением, что что-то похожее он уже где-то когда-то видел, и тогда дело не кончилось ничем хорошим. И теперь не кончится.
Но Глормир явно не был ни в настроении, ни в состоянии выслушивать предостережения, равно как и расстаться со своим нежданно обретенным родичем и забыть о встрече с ним. Мельдир, в свою очередь, не собирался отпускать друга неизвестно куда, хотя сам все еще с трудом ходил...
В конце концов Голмир, Мельдир, а с ними и Келебримбор встретили ночь в окружении бывших ангбандских пленников, с которыми Тадумир сначала скитался по всему Белерианду, а потом более-менее осел в Оссириаде.
— Здесь орков меньше, чем в других местах, а найти пищу и укрытие легче, — поделился опытом он. — Главное не попадаться на глаза свободным эльфам. С мечами, конечно, не погонятся, если сами не подойдем, зато из лука выстрелить могут.
— Они боятся, и не без причины, — не сдержался Келебримбор.
После Браголлах понадобилось немало перерезанных глоток, отравленных колодцев и больших пожаров, прежде чем якобы бежавших из Ангбанда пленников стали бояться. Но страх укоренился быстро и теперь сидел крепко.
— Мы знаем, — ответил вместо Тадумира другой эльф, не назвавший своего имени нолдо с лицом, обезображенным следами ожогов, которые, похоже, не собирались в ближайшее время исчезать. — Мы тоже были свободными. Но теперь и мы боимся их, и не без причины.
В его словах звучали горечь и вызов.
Келебримбор вызова не принял, согласился:
— Да, не без причины.
От этих простых слов все семеро беглых эльфов как будто слегка расслабились, уже не так настороженно следили за тремя свободными, которые были крепче и сильнее их и гораздо лучше вооружены.
Келебримбор тоже попытался заставить себя успокоиться. Семь изможденных изувеченных эльфов — пятеро мужчин и две женщины, но по внешнему виду этого было совсем не понять — вряд ил могли представлять большую угрозу.
Однако Келебримбора все равно не покидало чувство, что не надо было приходить сюда.
К тому же, уговаривал себя Келебримбор, Морготу больше нет нужды скрытно подсылать своих рабов в эльфийские крепости, потому что в Белерианде не осталось эльфийских крепостей. Так с чего бы Враг стал бы отпускать, даже для виду, своих жертв?
Но побег одного, двух, трех сильных духом эльфов — одно дело, а большие группы? Семеро. И они сами говорят, что в округе есть и другие шай... братства беглых, как они сами это называют. Не слишком ли все просто?
Словно угадав мысли Келебримбора, Кауниэль, одна из женщин, сказала:
— После последней битвы они захватили много рабов, так много, что надсмотрщики не могут за всеми уследить, и если годами жить только ожиданием случая бежать, то можно и дождаться.
— Да, — вторила ей Росвен. — Жаль только, что, пока не сбежишь, не понимаешь: "бежать" не то же самое, что "стать свободным".
— Верно, — вздохнул еще один эльда, одноглазый и седой, назвавшийся Лумбаром. — Нам не дадут этого, если не Моргот, то наши же сородичи, не в обиду будет сказано, — тут он кивнул Келебримбору. — А страшнее всего, что они, может быть, правы. Наши сородичи, я имею в виду. Бывали случаи...
— Замолчи, — остановил его другой эльда, у него волосы остались черными как смоль, зато голос был жутко сорван, не голос, скрежет металла о металл. — Свободные не нуждаются в большем количестве оправданий не считать нас за эрухини.
После этого общий разговор совершенно иссяк, зато стал неожиданно ясно слышен шепот Тадумира и Глормира, которые все это время сидели рядом, не выпуская рук друг друга.
— ... и теперь мое имя снова имеет смысл, а то я замучился объяснять, — сказал Тадумир и усмехнулся брату.
Келебримбор, мечтая хоть как-нибудь, хоть на мгновение отвлечься от тяжелых мыслей, спросил:
— А в чем же он? Чувствую, за этим есть какая-то занятная история.
Глормир рассмеялся и кивнул, потом сказал:
— О да. Наш отец, как многие нолдор, больше всех металлов любил золото, и, когда у него родился первенец, то есть я, он был так счастлив, что решил назвать меня "золотая драгоценность" и назвал, — Глормир усмехнулся. — Но потом, спустя годы, у него родился еще один сын, и он опять был счастлив не меньше, но понял, что не может назвать его "серебряной драгоценностью" или "медной драгоценностью" или еще какой-нибудь, потому что ни один металл он не любил так же, как золото, и это было бы несправедливо, поэтому отец подумал-подумал...
— ...и назвал меня "еще одна драгоценность", — подключился к рассказу Тадумир. — А потом отец еще подумал и однажды сказал, что поймет, если я предпочту материнское имя.
Тут Тадумир улыбнулся с нежностью, и улыбка на мгновение будто стерла с его лица след плена.
— Но я к тому времени уже привык называться отцовским именем, — заключил Тадумир.
— А потом у вас появился еще один брат, и... — явно решил поддразнить братьев обожженный эльда.
Те разом закачали головами.
— Нет, нет, потом у нас появилась сестра, и отец назвал ее Имирэ.
На лица обоих братьев будто набежала тень.
— Что с ней стало? — спросил обожженный, посерьезнев.
— Она не перешла Хэлкараксэ, — ответил Глормир. — И отец, и мама. Только мы вдвоем в конце концов добрались до Эндорэ.
— И я не думал, что когда-нибудь это скажу, но, возможно, им повезло. Они избежали всего, что могло бы случиться с ними здесь, — добавил Тадумир.
После этого снова воцарилась тишина, но на этот раз она не была ни гневной, ни горькой, только печальной, и печаль оказалась общей для всех эльдар, и бывших пленников, и свободных.
Словно воспоминания стали вдруг волшебным огнем, в котором сгорели различия, тревоги, сомнения. На Келебримбора и его спутников, которые давно не видели эльфийских лиц, кроме друг друга, близость других эльдар подействовала, почти как хмель.
Должно быть, из-за этого и вышло так, что Келебримбор, Глормир и Мельдир не вернулись на отдых в свою пещеру, а остались вместе с Тадумиром и его назваными родичами, бросив перед этим общий жребий о том, кому нести стражу.
Жребий выпал Глормиру, Росвен и обожженному. Им предстояло караулить по очереди, остальные должны были спать всю ночь.
Разбудило Келебримбора чувство опасности. Словно кто-то громко крикнул прямо в ухо, хотя никто не кричал. Зато глаза Келебримбор открыл как раз вовремя, чтобы увидеть, как стремительно приближается к его горлу занесенный чьей-то рукой кинжал, и откатиться в сторону.
Кинжал ударил по пустому месту. Раздался гневный и отчаянный рык, похожий на звериный. Келебримбор вскочил на ноги и увидел, как к нему с кинжалом наизготовку бежит... обожженный эльда.
Келебримбор громко выругался, уже понимая, что именно происходит, и ушел от нового удара.
— Что такое? — откуда-то сбоку сонно спросил Лумбар и тут же завопил: — О, нет! Келаир, нет!
Почти в то же мгновение одноглазый эльда прыгнул на обожженного, повис у него на плечах, но тот, словно не замечая этого, продолжал нападать на Келебримбора. Стремясь достать его кинжалом. Нет, не просто достать — убить.
Шум борьбы разбудил остальных. Но обожженный не заметил и этого. Не обращая внимания ни на кого, он все пытался добраться до Келебримбора. Даже после того, как Келебримбор выбил кинжал из его руки.
Даже когда его наконец схватили и повалили на землю, он продолжал искать Келебримбора взглядом и рваться к нему, да так, что Глормиру, Лумбару, эльфу с сорванным голосом и еще одному, который за вечер вообще не произнес ни слова, нужны были все их силы, чтобы не дать ему освободиться.
— Вот так и выглядит одержимость Морготом, — сказал Келебримбору Тадумир.
Келебримбор кивнул. Не только так, но и так тоже.
— Я уже видел подобное, — сказал он вслух.
— Теперь Келаира не вернуть, — продолжал Тадумир. — Можно только отпустить его душу в Чертоги Мандоса.
Келебримбор знал и это.
— Ты собираешься что-то делать или только болтать? — зарычал на Тадумира эльда с сорванным голосом.
Тадумир схватил с земли кинжал, тот самый, которым Келаир пытался убить Келебримбора, и шагнул к Келаиру. Руки его при этом немилосердно дрожали. Казалось, он вот-вот закроет глаза от ужаса.
— Давай я это сделаю, — произнес Келебримбор. — Я делал это раньше.
Ужасные слова. Зато для Келаира все кончится быстро, а Тадумиру не придется запятнать руки кровью эльфа. Келебримбору беспокоиться о чистоте рук было поздно, задолго до того как появился первый одержимый Морготом эльда.
— Я нет, — тихо отозвался Тадумир. — Я только видел, как Асгарлинд делал это. Но Асгарлинд умер. Теперь я за него во всем. Значит, в этом тоже.
— Решайся скорее, — напряженным голосом сказал ему одноглазый.
В то же время Келебримбор протянул руку за кинжалом.
Но Тадумир покачал головой.
— Нет, я должен сам. Хуже, если чужой.
С этими словами Тадумир ударил Келаира кинжалам в грудь, между ребрами, где сердце. Келаир судорожно вздохнул и замер. Его тело замерло. А самого его в этом теле уже не было.
— Да будет Судия милостив к тебе, — прошептал Тадумир и тут же упал на колени перед телом, сотрясаясь в беззвучных рыданиях.
Глормир отпустил теперь навсегда совершенно неподвижное тело Келаира и подполз к Тадумиру, обнял его, прижал к себе. Тот не сопротивлялся, только задрожал еще отчаяннее.


Продолжение в комментариях.

@темы: Эльвинг, Тургон, Маэглин, Туор, Ульмо, Гил-Галад, Идриль, Келебримбор, Саурон, мои фанфики, Эарендиль, Ниенна, валар, новые персонажи, Битва Пяти Воинств: "Осенний заплыв", Сильмариллион, нолдор

---

Флэшмоб 15 вопросов

Долго до меня не доходил, а сегодня дошел сразу от Б.Сокрова и naurtinniell)))

Условия:
1. Каждый человек должен ответить на 15 вопросов о себе.
2. И придумать 15 вопросов для других.
3. Тегнуть 13 человек обязательно.
4. Можно тегать обратно. Задавать те же вопросы, что задали вам, тоже можно.

Вопросы от Б.Сокрова


1. Что для вас первично, материя или сознание?
Сознание.

2. Существует ли, на ваш взгляд, свобода воли?
Существует. Но обстоятельства часто очень ограничивают возможность эту свободу реализовать.

3. У вас проявляется синестезия? Если да, то как?
Да.
Цвето-графическая. То есть буквы и цифры имеют цвет. Но только если я специально думаю об этом. То есть я могу назвать цвет для каждой буквы алфавита и для любой цифры, но когда просто вижу буквы и цифры, не воспринимаю их окрашенными в эти цвета.

4. В сюжет или мир какой книги вы хотели бы попасть?
Ни в какой. Я предпочитаю этот.

5. Вы рисовали в детстве (или не в детстве) карты, флаги и/или гербы воображаемых государств, городов и так далее?
Нет, не рисовала. В то время это все меня совершенно не увлекало.

6. Какая ваша любимая частушка? Она приличная?
По-моему, практически все частушки хотя бы немного неприличные. В этом их очарование. Ну, школьные не в счет. Хотя все равно, и они - отчасти хулиганство)
А вот любимая, даже не знаю... Пусть будет, какая быстрее вспомнилась) Даже две)
Квинтэссенция семейных конфликтов: Ах, милка моя! Ты ж дебилка моя! А тебя я полюбил... Потому что сам - дебил!, а это романтическая: Меня мамка ищет: "Где ж моя дурища?!" А я с милым на лугу, Ни гу-гу и ни гу-гу"

7. Что последнее вы смотрели в театре? Какие впечатления?
Честно... Я очень давно не была в театре. Каждый раз, когда собираюсь пойти, мне что-то мешает) Но вообще театр я люблю, и каждый раз, когда я туда все-таки попадаю, становится событием.

8. Лебедь догоняет орла. Он машет крыльями. Кто машет крыльями - лебедь или орел?
С точки зрения грамматики, лебедь.

9. Проходили ли вы когда-нибудь онлайн курсы, и если проходили, то какие?
Нет, кажется...

10. Чему бы вы хотели научиться прямо сейчас?
Теоретически - многим вещам, а на практике... желание учиться во мне не подает признаков жизни уже пару лет. Как бы не совсем издохло оно... Хотя это, конечно, неправильно и мешает достижению некоторых целей, и я все-таки надеюсь, что оно очухается, и я вместе с ним)

11. Если вам попадается интересный (по шапке) фанфик на незнакомом иностранном языке, вы будете читать его через гугл-переводчик или обойдетесь?
Да, буду. Как-то я так и делала. Читала японский фик про Эльфриду и Ройенталя, но, кажется, он оказался не так хорош, как я ожидала. Уже толком не помню.

12. Какой был ваш первый фанфик, который вы выложили на всеобщее обозрение в Интернете (не в стол, не в закрытой записи), если такой был, конечно?
Какой-то из однострочников по ГП, уже не помню какой.

13. Вы когда-нибудь превращали в фанфик или рассказ свой сон? Если да, то расскажите подробнее.
Нет, такого не было.

14. Есть ли у вас неэротические кинки?
Да.
Возвращение домой, раскаяние и прощение, искупление грехов, братские отношения между героями (не обязательно братьями), гармония между мужчиной и женщиной, когда они, может, не идеальны, но вот просто то, что надо друг для друга.

15. Как вы относитесь к холиварам в комментариях к фанфикам?
Бывает.


Вопросы от naurtinniell

1. Любите ли вы стихи? Легко ли запоминаете?
Да, и еще раз да.

2. Вы считаете себя рукастым человеком или безруким?
Увы, безруким. И это правда. Я практически ничего не умею делать, являясь в этом плане ярким исключением в моей семье, и, если честно, очень жалею, что не научилась многим вещам, пока была возможность.

3. В какой год вашей жизни вы хотели бы вернуться (с любой целью)? Если такой есть.
В лето 2012, дала бы себе пару ценных советов, и жизнь пошла бы по-другому. Или не пошла бы, если б я себя не послушала) Что очень возможно.
Или в те годы, когда умирал кто-то из моих близких. Чтобы попытаться что-то изменить. Но это грустно. Не для флэшмоба, конечно.

4. Любите ли вы игры? Какие?
Люблю, но не играю)

5. Каким языком вы бы хотели овладеть?
Английским, так чтоб как русским. А если немножко, то много какими, но никаких движений в эту сторону я не делаю давно уже.

6. Какой подарок вы бы хотели получить на этот Новый Год больше всего?
Даже не знаю. У меня все есть. А чего нет, того нет... Как-то так.

7. Кстати, а какой у вас любимый праздник?
Раньше очень любила Новый год. Теперь уже не так. Но все равно, наверное, Новый год.

Еще Пасха.

8. У вас в семье есть какая-нибудь интересная традиция? Или, может, ваша собственная?
Нет, кажется, ничего особенного.

9. Верите в приметы?
В абсолютное большинство нет. Но рассыпать соль - все равно к ссоре.

10. Если вы пишете фанфики/рассказы/что-то ещё - то откуда приходят идеи? Сами зарождаются, или вы за ними как-то "охотитесь", или вообще любите заявки?

Сами появляются. Но и заявки люблю.

11. Как вы думаете, выжили бы на необитаемом острове, имея какой-никакой набор предметов первой необходимости?
Однозначно нет.
Я и не на необитаемом острове в сложной ситуации долго не протяну. Если вдруг начнется война, конца ее я точно не увижу.

12. Представьте, что вы попали в хорошо знакомый вам вымышленный мир. Быстро бы сориентировались, где вы и что делать? Кстати, а что бы стали делать? (Предположим, что переводчик у вас встроенный в мозг)
Скорее всего, быстро поняла бы, где я. А вот с тем, что делать, сложнее. И даже если бы я точно знала, что мне надо делать, не факт, что мне удалось бы осуществить это на практике. Все как в реальной жизни, в общем.

13. Вы бы хотели получить другую профессию?
Иногда. Но какую именно, трудно сказать)

14. Если бы у вас было наследство, обеспечивающее ежемесячный доход в десять текущих зарплат - стали бы работать? Если да, то там, где сейчас, или выбрали бы какую-нибудь совсем другую профессию?
Стала бы. Занималась бы примерно тем, чем и сейчас, но не там, где я сейчас.

15. В сказках есть куча всяких волшебных артефактов вроде сапог-скороходов, шапок-невидимок, скатертей-самобранок и прочего. Каким бы вы хотели обладать (одним)?
Сапогами-скороходами.


Вопросы от Маленькое_солнышко


1. Любите ли вы готовить? Какое блюдо получается у вас лучше всего?
Люблю. И, что даже еще важнее, умею) Всегда хорошо получаются супы. И мясные блюда. Особенно гуляш.

2. Есть ли у вас какое-то хобби? Расскажите о нем немного.
Ничего неожиданного. Люблю читать. И писать.

3. Вам нравится читать? Что вы предпочтете "читалку" или бумажный вариант?
Да, очень. Я люблю бумажные книги. И читалку тоже люблю. Только нормальную электронно-чернильную (какая у меня, к счастью, и есть), чтоб не светился экран.

4. Книги какого жанра вам нравятся больше? Почему?
Больше всего мне нравятся интересные и хорошо написанные книги. А жанр может быть любым. Затрудняюсь назвать такой, какого бы я вообще не читала.

5. Какие песни/музыка создают у вас позитивное, бодрое настроение?
Бодрая и позитивная, в смысле и мелодия чтоб была такая, и смысл текста.

6. Если вы пишете фанфики/рассказы/что-то ещё, музыка вам помогает или будет мешать?
Именно в процессе написания будет мешать, если, конечно, я не увлекусь работой настолько, что вообще перестану слышать, что происходит вокруг.

7. Какой мультфильм вы любили в детстве?
Мультфильмы про Простоквашино. Ну, погоди. Том и Джерри.

8. У вас была любимая игрушка в детстве?
Кукла, которая говорила "Мама", "папа", плакала и смеялась.

9. Если бы было возможно приручать диких животных, кого бы вы завели?
Ой, кого б я только не завела... Люблю животных вообще.

10. О каком путешествии вы мечтаете?
О каждом)

11. Боитесь ли вы летать на самолетах?
Нет.

12. Идеальное утро. Какое оно?
Не начинается раньше десяти утра. И вообще исключает всякую спешку.

13. Как вы относитесь к косметике (уход или декоративная)? Много ее у вас?
Хорошо отношусь. Ее достаточно, я думаю)

14. Какие ароматы вы любите?
Цветочно-фруктовые, чтобы нюхать духи и жалеть, что они не десерт.

15. Книга или фильм?
Если выбирать, то книга. Хотя вообще фильмы я тоже люблю.


Мои вопросы:

1. Любите ли вы кошек?
2. Умеете ли вы плавать?
3. Когда читаете, вы представляете себя на месте кого-то из персонажей или как бы наблюдаете за событиями со стороны?
4. Получаете ли вы удовольствие от риска?
5. Какой алкогольный напиток вы предпочитаете?
6. Стараетесь ли вы в реальной жизни воплощать какие-то идеалы и следовать принципам?
7. У вас есть друг, который вам ближе, чем кровные родственники?
8. Вы умеете драться?
9. Вы любите весну?
10. Вы хотите оставить след в вечности?
11. В песне для вас важнее мелодия или смысл текста?
12. Часто ли вам приходилось переезжать с места на место?
13. Какие украшения вы любите больше всего?
14. Вы верите, что если очень сильно чего-то желать, оно сбудется? Или, наоборот, считаете, что, если сильно чего-то желать, оно не дастся в руки?
15. Умеете ли вы управлять мотоциклом? Если нет, хотели бы научиться?

Кому: Б.Сокрова, naurtinniell, NikaDimm, f-lempi, Gildoriel, Snow_berry, ~Bluebell~, Маленькое_солнышко, Day, Mirdan, ninquenaro, Narwen Elenrel, Ilwen.

@темы: флэшмоб

---

Битва Пяти Воинств: "Осенний заплыв"

Закончилась еще одна Битва Пяти Воинств на Дайри. Я, по традиции, участвовала. Опять же по традиции, в конце всего действа я обычно пишу большой пост с благодарностями. Но в этот раз благодарности странным образом ушли в деанон в сообществе)))

Так что тут осталось потрепаться только про себя)

В этот раз игра была не командной, а индивидуально-парной... я в итоге поучаствовала двумя разными логинами  Кто-то на башне и  Шальная мандарина. Но написала в общей сложности всего три текста)))

Отчасти это объясняется тем, что второй логин так, как хотела, я не потянула, и в итоге от него появился только один текст, написанный специально, чтобы написать текст, по сюжету которого меня нельзя будет сразу вычислить.

Но и от основного логина текстов, по большому счету, всего два: один про Ингвэ и Непокой нолдор, другой про Келебримбора.

Потому что "История Келебримбора" - это, конечно, единый текст. Всегда хотела попробовать так сделать. В смысле, выкладывать не отдельную работу на каждый конкурсный этап, а какие-то связные вещи, чтобы в конце получить более крупную вещь. Ну вот, попробовала.

Это был очень интересный опыт для меня как для автора. Погружение в материал колоссальное. Результат - тоже очень ничего. История, до которой руки не доходили пару лет и могли бы вообще не дойти, написана за месяц.

Но и отдача колоссальная. Неделя с лишним прошла с завершения текста, а меня все не отпускает толком, не могу даже перечитать свежим взглядом. И темп, конечно, сказался на тексте местами, не без этого.

Это если говорить о самом фике.

Если говорить об идее выкладывать на разные этапы конкурса части одной истории, то тут тоже есть как плюсы, так и минусы. С одной стороны, можно увлечь читателей историей так, что они обязательно прочитают все этапы... С другой, если кому-то история не понравилась с самого начала, то он уже не вернется, чтобы взглянуть на продолжение, и с каждым фрагментом аудитория, получается, только сужается.

Как-то так.

Это выводы, которые я сделала по тексту про Келебримбора.

По тексту про Ингвэ вывод один - нельзя просто так написать про Ингвэ и сохранить анонимность))) Но я все равно не жалею, что написала этот текст.

Про тексты буду говорить еще, по мере выкладывания сюда самих текстов)

@темы: Битва Пяти Воинств: "Осенний заплыв"

---

Книжный флэшмоб

Попросила у ninquenaro.

Суть: Условия флешмоба - вам выдали букву. Вы смотрите какие книги у вас стоят на полке , которые по названию начинаются на данную букву и пишете что-нибудь про эти книги, желательно не меньше 5 книг. В комментах можно просить от меня выдать букву и понести флешмоб дальше.

Мне досталась буква А. И выяснилось внезапное - очень мало книг с названиями на эту букву. Я, конечно, не все книги в доме посмотрела))) У нас их много везде, и везде они стоят в два ряда, если не больше. Но те, которые стоят в той же комнате, где я сижу за компом, в первых рядах, я посмотрела... на а только два каких-то сохранившихся на самой верхней полке со времен моего студенчества научных труда по английской литературе.

Больше всего названий книг, кстати, я во время поиска заметила на В, Г, Д, К, М, П, Т, С...

"Ну ладно, - подумала я. - У меня же еще электронная книга есть"... Но там с книгами на А тоже оказалось не густо(

Так что... что нашлось, то нашлось.



1. "Антология "Битлз"

Книга об истории создания и существования группы "Битлз". Прочитана по наводке университетского преподавателя по теории литературы. Нет, с теорией литературы она никак не связана, просто преподаватель фанател от "Битлз", так что в итоге мы о них от него узнали больше, чем о теории литературы. Намного больше)

2. "Автобиография Сидни Шелдона"

Сидни Шелдон, как, я думаю, все знают, плодовитый и популярный американский автор детективов. Я определенно читала несколько, но назвать себя прямо поклонницей данного автора не могу. Однако его автобиографию я прочитала... давно. И даже помню, почему я решила ее прочитать. В какой-то передаче был сюжет об этом авторе и говорилось, что даже свою автобиографию он начал захватывающе и интригующе, как детектив. Мне захотелось посмотреть и оценить... Ну, в общем, да. А умение захватывающе пересказать свою жизнь, включая самые заурядные ее моменты, это ценно.

3. "Английская портниха", Мэри Чемберлен

Наконец чисто художественная книга.

Тяжелая история о молодой англичанке, которая во время Второй мировой оказалась сперва во Франции, потом в Бельгии, потом в концлагере, где обшивала жен нацистской верхушки, потом вернулась домой, но жизнь ее счастливей не сильно стала... а со светлым финалом ей совсем не повезло. Книга не столько о войне, сколько о правах женщин. Тяжелая, как я уже сказала, вещь. Помню, что, когда читала, она меня сильно зацепила. Но с тех пор я ее ни разу не перечитывала, и сама не знаю, стала бы я ее кому-нибудь рекомендовать читать или нет.

4. "Американская трагедия", Теодор Драйзер

Ну, это классика, все знают, про что книга... Она, кстати, у меня и в бумажном виде где-то есть точно, но как-то не попалась.

5. "Американский психопат", Брет Истон Эллис

Почему-то не прочитана. Ничего не могу о ней сказать.

6. "Ангел для сестры", Джоди Пиколт

Еще одна довольно тяжелая художественная книга. О двух сестрах, одна из которых больна лейкемией, а другая постоянно становится для нее донором. Неожиданная трактовка темы. Неожиданный сюжет. Еще более неожиданный финал. Все реально не так, как кажется, если судить по аннотации. Есть катарсис. Но все равно тяжело.

7. "Американские боги", Нил Гейман

Помню, что много раз слышала об этой книге, но как-то не интересовалась. А потом все-таки прочитала. Ярко. Красочно. Увлекательно. Понравилось. Хотя что-то меня там все-таки покоробило в подаче русской мифологии... но сейчас точно не вспомню, что именно. Вообще, конечно, американцы и русская мифология - это странное сочетание. Хотя, наверное, американцы и любая не-американская мифология - странное сочетание, просто в случае с русской это для меня лично острее воспринимается.

@темы: флэшмоб

---

День Рождения!

Не грустный праздник!

Хотя в этом году мне не так хорошо, как в прошлом, хотя бы потому, что дата выпала на понедельник))) Все равно хорошо!

И если вдруг кто-то хочет мне что-то сказать по этому поводу, я буду рада!

---

Если дайри сгорит в потопе или утонет в пожаре

Ленты Избранного и ПЧ полны сообщениями о том, куда кто собирается переезжать, если Дайри вдруг внезапно закроются.

У меня лично никаких запасных вариантов нет. Я очень четко разделяю реал и фандом, ВКонтакте у меня только пожизневая страничка. В других соцсетях меня вообще нет... Почта для фандомных нужд у меня всегда отдельная, и с ней, как назло, все время что-то случается, то ее заблокируют и начнут для разблокировки требовать привязать к номеру мобильного (это вот совсем недавно было), то я сама забуду ответ на контрольный вопрос, то еще что-нибудь. В итоге сейчас у меня опять новая, которой никто вообще не знает)))

Как-то так.

Но у меня есть страничка на Фикбуке под тем же логином, как здесь. Если что, меня можно выловить там. Наверное. Скорее всего.

Осознала еще, что у меня все фики собраны только здесь. На Фикбуке - меньше трети, на компьютере, дисках и флэшках, по идее, они у меня тоже должны быть все, а по факту, что-то, я подозреваю, может и не найтись больше вообще, если этот дневник исчезнет.

С такими мыслями заказала архив дневника. Но, думаю, сегодня все заказывают архивы, а значит, очередь очень большая, наверное... И еще интересно, куда этот архив придет? На почту, указанную в профиле? Никто раньше не заказывал?

________
Вспомнила, что у меня еще есть фандомный Скайп, я, правда, им почти не пользовалась и сейчас не пользуюсь совсем, но он жив. И если Дайри исчезнут, можно попробовать найтись через него.

---

Кроме пыли и пепла, фанфик, джен, драма, агнст, АУ, в работе, пост 4

АПД: Глава двенадцатая
Глава одиннадцатая

Главы 1-6, главы 7-8, главы 9-10

Название: Кроме пыли и пепла
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Феанаро, Нолофинвэ, дети Нолофинвэ, сыновья Феанаро, дети Арафинвэ, другие персонажи, Моргот, слуги Моргота
Рейтинг: R (16+)
Жанр: драма, агнст, АУ, даркфик, Hurt/comfort
Размер: макси, 65 000 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Феанаро в Битве-под-Звездами не умер, а попал в лапы Моринготто. История его плена и освобождения.
Примечания: Про рейтинг: поставила R из-за начальных отрывков с Феанаро в Ангамандо, правда, я старалась избежать графического описания насилия, но все-таки Ангамандо есть Ангамандо. Про сюжет: непосредственное отношение к сюжету имела подсмотренная на ФБ-Инсайде заявка: Феанор|Финголфин. АУ, в которой Феанора подвесили на скале, а брат помчался его спасать.

Феанаро

Феанаро проснулся с чувством, что проиграл очень важный спор. Да так, по сути, и было. Ведь Нолофинвэ не переубедил его, а просто измотал. Заморочил, довел до точки, когда Феанаро уже сам запутался, в чем он уверен, а в чем нет, и что собственно хочет доказать... Проще стало согласиться, чтобы только не продолжать. Феанаро раньше и сам, бывало, так поступал. Но никто никогда не мог проделать этого с ним. Уж конечно, не Нолофинвэ. А теперь — пожалуйста.
"Вот что значит отсутствие практики," — мрачно подумал Феанаро.
Впрочем, возможности размышлять над этим долго ему не представилось, потому что почти сразу после пробуждения пришли целительницы. Те самые, которые занимались им во все время здесь и которых он уже давно узнавал по голосам, но до сих пор не видел.
Теперь Феанаро получил наконец шанс их рассмотреть. Однако это мало что дало ему. Знаком с ними раньше он точно не был, а встречал ли... Может, и встречал, но у обеих внешность была как раз такая, какая считалась для нолдор классической: темные волосы, серые глаза, светлая кожа... на коже, еще светлее — шрамы, как от ожогов, только другие. Их Феанаро точно бы не забыл, если бы видел прежде. Однако он не сомневался, что в Амане ни у одной из целительниц шрамов не было. Они появились позже — отличительные знаки перешедших Хэлкараксэ.
У Нолофинвэ такие тоже были и на лице, и на руках. Бледные, уже стирающиеся, но все еще явные. Феанаро это не очень беспокоило, должно быть, потому, что рядом с единокровным братом находилось немало других причин для беспокойства. А сейчас волной накатила неприятная слабость. Феанаро отвел взгляд.
Целительницы, которые, пока он разглядывал их, смотрели на него не менее пристально, встрепенулись, словно стряхивая наваждение. Быстро подступили к нему и принялись за осмотр. Под их руками тело Феанаро тут же болезненно напряглось, застыло, как каменное.
Умом Феанаро понимал, что для этого нет никакой причины, ведь они уже прикасались к нему прежде и никогда не причиняли вреда. Наоборот, всегда становилось легче. Но в те разы он не видел их работы и не имел никакого выбора, кроме как быть безмолвным и податливым материалом для их искусства. А теперь с трудом сдерживался, чтобы не попытаться вырваться. Не закричать. Не думать о тех временах, когда его бесчисленное множество раз касались лапы прислужников Моринготто. А он ничего (ничего!) не мог с этим поделать.
"Это не Ангамандо... не Ангамандо... не Ангамандо..." — мысленно твердил себе Феанаро.
Но легче не становилось.
Вопль ужаса сформировался где-то глубоко в груди и застрял в горле, сдавленный отчаянным усилием Феанаро помешать звуку вырваться наружу. Стало трудно дышать. Челюсти свело острой болью.
В Ангамандо Феанаро давно забыл стремление выдерживать пытку с достоинством — для этого там не оставалось ни возможностей, ни сил. Там вообще было мало сил, и все они уходили на то, чтобы не сломаться. Не дать ненависти к врагам быть вытесненной страхом перед ними. Не дать своей слабости превратиться в подлинную покорность, в готовность на все, чтобы избежать новой порции боли или хоть отсрочить ее приход. Феанаро слышал, такое случалось с пленниками, даже с "демонами из-за большой воды", как — Феанаро не сразу понял это — Моринготтовы твари прозвали нолдор.
С ним не случилось. Когда-то Феанаро сказал бы, что и не могло случиться. Теперь довольно было просто того, что не случилось. Остальное не имело значения.
В Ангамандо.
Но он больше не был в Ангамандо. Он не мог позволить себе кричать, не помня себя. Не мог драться с целителями, в полубреду принимая их за орков. Они и так его ненавидят, должно быть. Не стоит все усложнять. Надо оставаться спокойным.
Когда-то он славился своей выдержкой не меньше, чем своими умениями или красноречием. Теперь едва ли кто-то помнит об этом. Но ему самому придется вспомнить.
Придется.
Тихий стон все-таки проник сквозь стиснутые зубы и сорвался с губ. Феанаро подавил желание закрыть глаза. Он должен снова научиться встречать реальность лицом к лицу, раз уж не собирается умирать.
Целительницы быстро переглянулись. Одна из них осторожно погладила его по руке, словно пытаясь успокоить и ободрить. Но тут же отдернула пальцы. Испугалась, что прикосновение сделает только хуже? Или вспомнила, кто перед ней? Действительно любопытно, кто перед ней. Кого она видит? Измученного пленника, и жалкого, и отвратительного на вид? Врага? Чудовище? Может быть, все вместе. Но наверняка не высокого принца нолдор, которым он был однажды. Тем более не короля, которым для этих нолдор он никогда не был и, надо признать, не слишком-то усердно пытался стать.
Вдруг пришло на ум, что до сих пор ни одна из целительниц никак к нему не обратилась. Вообще ни слова не прозвучало, с тех пор как они появились в комнате. Когда-то Феанаро посчитал бы это жестоким оскорблением. Теперь он гораздо больше знал об оскорблениях. И о жестокости. Должно быть, им просто легче было так. Не вспоминая, не пытаясь осознать. Перед ними не Феанаро. Материал для работы. Заготовка, которую умелый мастер просто не позволит себе испортить.
Феанаро немного знал о целителях, особенно об учениках Эсте, поскольку избегал их почти всю свою жизнь, как только мог. Но все-таки предполагал, что не в их обычае так относиться к своим подопечным. И то, как эти эллит отгородились от него, не будет помогать долго. Не теперь, когда он очнулся. В конце концов все это, как говорится, рухнет им на головы, да и ему заодно.
Он мог бы много порассказать им, о том, как опасны бывают иллюзии. Только вряд ли они стали бы слушать. А может, они даже знают и сами, ведь ученицы Эсте могли учиться и у Лориэна... Пока Феанаро думал обо всем этом и в то же время пытался заставить себя расслабиться, вторая целительница — не та, что брала его за руку — смотрела на него долгим изучающим взглядом, то ли ища что-то, то ли вспоминая, и наконец, похоже, пришла к какому-то решению. Заговорила негромко и спокойно:
— Нам нужно тебя осмотреть. Мы уже делали это раньше, много раз, и теперь уверены, что у тебя не осталось открытых ран, неправильно сросшихся костей или опасных для связи духа и тела внутренних повреждений. Но нам всегда приходилось полагаться только на собственные наблюдения, сейчас ты можешь сказать нам, что чувствуешь. А потом мы споем тебе Песню избавления от боли, если нужно.
Тело Феанаро расслабилось так резко, что его тут же потянуло в сон. Звук обращенного к нему эльфийского голоса был сам по себе чудодейственным средством, вернувшим его из мешанины воспоминаний, бреда и тяжких раздумий к настоящему моменту. Даже при том, что голос был тот самый, который — Феанаро помнил это — предлагал исцеления ради отрезать ему руку.
— Нет, — отозвался Феанаро. — Дело не в боли.
Спазм, сжимавший горло, тоже прошел, и Феанаро с наслаждением сделал глубокий вдох. После этого всерьез начался осмотр, очень подробный. Феанаро поворачивал голову, двигал руками и ногами, сгибал и разгибал пальцы... До боли и через боль... и ответил, наверное, на тысячу вопросов. Чтобы в конце концов узнать, что ничто в его теле не повреждено безнадежно, и со временем к нему вернутся и сила, и ловкость, и выносливость.
Но времени понадобится много. Это, последнее, Феанаро видел и сам, по тому, как ноги и руки с самым большим напряжением усилий приподнимались едва ли на дюйм, а спина, когда он попробовал сесть, оторвалась от постели и того меньше... Но зато пальцы на ногах шевелились, и это значило, что он сможет ходить. И пальцы на руках шевелились тоже, и это означало, что он сможет творить. Неважно, как долго ему придется разрабатывать их, чтобы они снова, как прежде безупречно, повиновались ему.
Когда с осмотром было покончено, та целительница, которая заговорила с Феанаро первой, опять предложила спеть ему Песню избавления от боли. Что это такое, Феанаро уже знал, слышал во сне, поэтому не стал ни о чем спрашивать, но от предложения отказался.
— Сейчас меня не мучает сильная боль, а к остальным ощущениям я должен снова привыкнуть, — сказал он.
Целительница, подумав мгновение, кивнула и задала следующий вопрос:
— Хочешь есть или пить?
— Больше спать, — ответил он, потому что осмотр утомил его.
— Хорошо, — ответила она. — Мы дадим тебе коймас и питательный отвар, пока ты спишь.
— Нет! — сразу же запротестовал Феанаро, с большим напором, чем сам ожидал.
Целительница от неожиданности даже слегка отпрянула.
— Я проснулся, вернулся к жизни, — уже спокойнее попытался объяснить Феанаро. — Эрухини обычно бодрствуют, когда едят. Или едят, когда бодрствуют, как посмотреть, — под конец он почти заставил себя улыбнуться.
— Да, — согласилась целительница прежним осторожным тоном. — Но ты не сможешь есть сам. Вернее, есть ты сможешь, — тут же уточнила она. — Но вот донести пищу до рта точно нет.
Феанаро с трудом удержался, чтобы не скривиться. Действительно, все так. Он почти пожалел, что начал говорить об этом. Но мысль о том, чтобы его опять кормили, пока он спит, все еще вызывала отторжение. Нет уж, пусть его и нужно кормить, но он хотя бы может присутствовать при этом, не просто неподвижно и бесчувственно лежать.
— Все равно, — мрачно произнес он вслух.
— Как знаешь, — ответила целительница.
После этого обе женщины ушли, предоставив ему возможность снова заснуть и немного восстановить силы, которые во время бодрствования таяли так быстро и неотвратимо.
А по пробуждении его ждало испытание едой и питьем, а главное — необходимостью спокойно принимать свою беспомощность, в чем Феанаро никогда не был хорош. Но держался изо всех сил. Сознание, что он сам выбрал это, помогало. Иначе Феанаро, пожалуй, дюжину раз заявил бы, что предпочтет умереть от истощения. А так он молча вынес все до конца, до последней капли бульона, который целительница принесла ему вместо травяного отвара.
Он не спросил почему, но она сама сказала:
— Ты проснулся. Попробуем так.
Целительница была та самая, с которой он прежде говорил о еде. Вторая, пока он ел, не появлялась, и Феанаро почувствовал смутную благодарность за это, к ним обеим. Впрочем, гораздо острее он чувствовал досаду на себя и... усталость. Будто и не проспал только что несколько часов.
Когда целительница помогла ему снова лечь, Феанаро опять ощутил, что его клонит в сон, и, скорее чтобы не сдаваться сразу этому чувству, чем для чего-то еще сказал:
— Назови свое имя. Я никак не могу понять, видел тебя раньше или нет.
— Нинквидиль, — отозвалась целительница.
Имя звучало совсем незнакомо. А ведь он в какой-то момент был почти уверен, что все-таки узнает ее лицо.
— Я определенно никогда не называла его тебе, — продолжала целительница.
В ее тоне послышалось какое-то "но", однако она умолкла, так его и не высказав.
— И все же я тебя знаю, — полуутвердительно произнес Феанаро.
— Ты мог меня видеть, — ответила целительница.
Нинквидиль. Теперь у целительницы было имя.
— Я проходила ученичество у леди Эсте, — продолжала Нинкведиль. — В те годы, когда ты часто бывал в Лориэне.
Ну да, прежде чем стал обходить его двенадцатой дорогой. Конечно. Можно было, пожалуй, догадаться.
— Я до сих пор помню того юношу с очень грустным лицом, — продолжала Нинквидиль. — Ты похож на него.
— Что? — невольно переспросил Феанаро.
Нинквидиль подняла руки в успокоительном жесте.
— Я знаю, что это и был ты, — сказала она. — Просто сейчас ты похож на себя тогдашнего больше, чем... — тут она мгновение помедлила и наконец заключила: — в иные времена.
Феанаро не знал, что ответить на это. Он не так уж хорошо помнил себя в те годы, но был уверен, что доведись тому мальчику, в самом деле еще очень юному, узнать, каким он станет сотни лет спустя, он был бы в ужасе. Бежал бы и никогда не возвратился, как квенди из старых легенд. Только далеко ли убежишь от себя...
Чтобы прервать этот ход своих мыслей, Феанаро решил спросить еще:
— А другая целительница...
— Сайриэн, — подсказала Нинквидиль и сразу же ответила на не до конца заданный вопрос: — Она тоже была ученицей Эсте, но на несколько йени позже меня, и говорит, что ей не приходилось видеть тебя в Лориэне.
— Не удивительно, — откликнулся Феанаро. — Благодарю тебя за ответы.
После этого Нинквидиль помогла ему облегчиться, что, на удивление, было менее смущающее, чем когда она помогала ему есть, и ушла. А Феанаро скоро заснул.
Ему снился Лориэн времен его юности. Он шел знакомой дорогой, туда, где в шатре из перламутрово-серого шелка покоилось тело его матери. Шел и доходил, но ни тела, ни шатра на прежнем месте не оказывалось. Раз за разом. И Феанаро понимал, что должен был бы, наверное, испытывать ужас и отчаяние, но ни того, ни другого почему-то не было.
А после всех этих блужданий Феанаро проснулся, как ни странно, отдохнувшим и бодрым.
И обретенные силы ему очень пригодились, когда целительницы снова явились вдвоем, чтобы, как и много дней до этого, разрабатывать его мышцы.
— Теперь я могу делать это сам, — заметил Феанаро, хотя особой уверенности в этом, по правде говоря, у него не было.
— Можешь, но не так, — ответила целительница, которую звали Сайриэн, методично поднимая и опуская его левую ногу.
Поднять ногу настолько высоко Феанаро сам и точно сейчас не мог бы. Но, наверное, он мог это прежде. Хотя ему как-то не приходило в голову проверять, насколько высокого он может поднять прямую ногу, лежа на спине, так что сравнивать было не с чем. Поразмыслив над этим, Феанаро не стал настаивать и только изо всех сил сосредоточился на голосах целителей, чтобы случайно не забыть, что это не орки пришли позабавиться с ним.
К счастью, целители считали вслух. Хотя, кажется, раньше они так не делали... Но это было не так уж и важно. Раз, два, три... двенадцать... Двенадцать раз поднять ногу, двенадцать раз согнуть в колене, двенадцать раз отвести в сторону, двенадцать раз поднять руку...
Под конец казалось, каждая мышца в теле Феанаро слегка горела. Но это не был мучительный жар, только такой, какой обычно появляется после долгого путешествия или долгой работы.
— Я мог бы выдержать больше, — сказал Феанаро целительницам.
Но они, даже не глядя друг на друга, отрицательно замотали головами.
Потом Нинквидиль ответила:
— Сейчас это не принесет тебе ничего, кроме боли и истощения.
И целительницы ушли, оставив Феанаро лежать в одиночестве. На этот раз спать не хотелось, поэтому через некоторое время Феанаро попытался откинуть одеяла, которыми был укрыт. Ему это удалось, но с таким усилием, что потом он долго лежал, отдыхая. Однако все-таки собрался с силами и принялся за дело. Двенадцать раз поднять ногу... каждый раз ощущая ее так, будто к ней подвешен тяжеленный кусок горной породы... десять, одиннадцать, двенадцать... Теперь другую. Обливаясь потом от усилий, стискивая зубы и рыча от натуги... Ничего. Он выдерживал не такое. И он должен поскорее вернуть себе власть над своим телом.
У его тела было по этому поводу свое мнение. Не успел Феанаро повторить и половины тех упражнений, которые делали с ним целительницы, как мышцы не только запылали, но и начали мелко дрожать. Так что ноги и руки затряслись, и заставить их слушаться стало вовсе невозможно. Хотя бы и для того, чтобы снова накинуть на себя одеяла.
И Феанаро просто лежал, дожидаясь, пока дрожь уймется. Все это до отвращения напоминало приступы, которые случались с ним во время сна. Правда, сейчас ему не было ни страшно, ни холодно, и зубы не стучали. Но все равно гадко оказалось чувствовать себя настолько бессильным.
Так его и обнаружила Нинквидель, когда явилась с новой порцией еды.
— О великие валар! — воскликнула она, взглянув на Феанаро.
Но быстро взяла себя в руки, положила принесенную еду на стол, заново накрыла Феанаро одеялами и сказала:
— Сейчас я велю наполнить бадью горячей водой, и тебе...
— А само не пройдет? — прервал ее Феанаро.
Отвратительна была сама мысль о любом движении, равно как и о том, что кто-то еще увидит его в подобном состоянии. Если бы у Феанаро был выбор, он предпочел бы скрыть это и от целителей. Однако тут выбора не было.
— Пройдет, — ответила Нинквидиль. — Но дольше и тяжелее.
— Ничего, я подожду, — отозвался Феанаро. — Не нужно меня трогать.
Нинквидиль выглядела так, как будто собирается возразить. Но Феанаро наградил ее взглядом, который обычно кого угодно заставлял замолчать, и она тоже смолчала. Хотя нельзя было точно сказать, удался ли Феанаро тот самый взгляд, или целительница просто решила, что дело не стоит спора. Во всяком случае, она снова накормила Феанаро и ушла. Он продолжал лежать, ожидая, когда его взбунтовавшиеся мышцы уймутся.
Феанаро не против был бы снова заснуть, но сон как нарочно не шел, и оставалось только наблюдать за бликами солнечного света на стенах и полу. Блики двигались, свет менялся, время шло, и настал час заката. Вечер.
Вечер.
За всеми событиями первого дня после пробуждения Феанаро почти забыл, что вчера условился о встрече с Нолофинвэ. Практически попросил о ней. Только вот зачем? С чего вдруг эта идея показалась ему хорошей? Ни малейшего понятия об этом у Феанаро не было. Видеть единокровного брата не хотелось, и даже то, что руки и ноги наконец успокоились и перестали причинять массу неудобств, не радовало и не отвлекало от мыслей об этом.
Встреча будет ужасно, мучительно неловкой. Хоть бы Нолофинвэ не пришел. Не смог или не захотел. Не имеет значения.
Но Нолофинвэ, конечно же, пришел.
И это было так ужасно и мучительно неловко, как думал Феанаро, и еще больше.
Феанаро не знал, что сказать. Нолофинвэ не знал, куда себя деть, наконец, устроился на стуле поодаль от постели Феанаро, следя за ним настороженным взглядом. Что сказать, Нолофинвэ, похоже, тоже не представлял.
Разговор то и дело обрывался, не успев начаться:
— Как ты себя чувствуешь?
— Живым.
Долгое молчание.
— Тебе что-нибудь нужно?
— Нет.
И снова молчание.
— На закате свет Золотого Светила больше всего напоминает о сиянии Лаурелин.
— Да, а Серебряное Светило сильнее всего похоже на Тельперион, когда плывет высоко в небе.
Молчание.
Между ними не просто годы и обиды. Между ними пустота. Их никогда ничего не связывало. До Исхода из Валинора. До изгнания Феанаро. До Непокоя в Тирионе. Ничего, кроме кровного родства, да и то лишь наполовину. Множество эльдар были для Феанаро понятнее и ближе, чем Нолофинвэ. И не только друзья и единомышленники.
Их ничего не связывало.
Но теперь, когда Нолофинвэ уже был здесь, Феанаро отчего-то не хотелось, чтобы он уходил, поэтому Феанаро силился отыскать хоть какую-то тему для разговора. И почти случайно вспомнил о вопросе, который действительно следовало задать.
— Моим сыновьям послали весть? Что я проснулся?
— Завтра один из них приедет и так, — ответил Нолофинвэ. — Я не вполне уверен, чья это очередь...
— Не важно, — остановил его Феанаро. — Я не хочу знать заранее.
Завтра он увидит одного из своих сыновей. И страшно, и радостно. Завтра.
— Ты хочешь уехать? — спросил Нолофинвэ.
— Вряд ли я смогу, — ответил Феанаро.
Об отъезде он вообще не думал. И сейчас эта мысль показалась отчего-то жуткой, безо всякой радости, по-настоящему ужасающей. Он с усилием выговорил: — Я бы остался еще на некоторое время, если ты не против.
— Конечно, — поспешно откликнулся Нолофинвэ. — Тебе нужно окрепнуть.
— Ну, если я останусь здесь, пока не окрепну, я рискую и Конец Арды встретить в этой комнате, — горько отозвался Феанаро.
Он не собирался жаловаться. Никому. И тем более Нолофинвэ. Тот спас его жизнь и свободу, но не обязан был еще и выслушивать его стенания. Однако слова вырвались сами собой. Феанаро просто не мог держать их внутри, иначе они прорезали бы его, как клинок.
А за этими словами последовали другие, еще и еще. И Феанаро рассказал Нолофинвэ о попытках управлять собственным телом, мучительных, унизительных и почти бесплодных.
— Никто не может за один день наверстать годы неподвижности, — рассудительно заметил Нолофинвэ, выслушав все.
Он был прав. Но это не утешало. Наоборот, стало еще хуже. Феанаро почувствовал, как на глаза навернулись жгучие слезы. Зажмурился, пытаясь удержать их и злясь на себя за слабость. А слезы выбрались из-под век и побежали по щекам.
Только не это!
Но теперь уже ничего не поделаешь... Надо заставить себя успокоиться. Как можно скорее. Немедленно. Сейчас же! Однако чем больше Феанаро боролся со слезами, тем бесполезнее становились эти усилия.
— Знаешь! — воскликнул вдруг Нолофинвэ тоном эльда, которого посетило внезапное озарение. Или, возможно, тоном эльда, который чувствует непреодолимую потребность срочно сделать что-то, все равно что... Впрочем, это часто одно и то же. — В воде управлять своим телом всегда проще, чем обычно. И сила вливается в мышцы словно сама собой. Давай-ка выберемся отсюда к озеру и попробуем.
"Он смеется надо мной," — подумал Феанаро с неожиданной горечью.
— Прямо сейчас! — бодро заявил Нолофинвэ и вскочил на ноги.
Феанаро открыл глаза и потрясенно уставился на Нолофинвэ. Тот не насмехался. На лице его читалась решимость и нечто вроде облегчение, как будто после долгих сомнений он наконец понял, что делать.
— Ты с ума сошел! — воскликнул Феанаро.
— Со мной бывает, — легко согласился Нолофинвэ. — Но все-таки давай попробуем.
На Феанаро одновременно обрушились и паника, и что-то, похожее на предвкушение. Покинуть знакомую, безопасную комнату было страшно. Да и вся идея казалась неосуществимой. Но он так давно не видел мира снаружи, настоящего огромного мира, не того, что можно было разглядеть со скалы. Или заметить из окна.
— Целители не одобрят, — сказал Феанаро вслух.
— Они не узнают, — возразил Нолофинвэ. — Я вытащу тебя через окно, а потом так же тихо верну обратно.
— А снаружи нас будто бы никто не увидит? — недоверчиво спросил Феанаро.
— Снаружи нас непременно увидят, — ответил Нолофинвэ. — Дозорные на стенах и все, кому не лень. Только они вряд ли станут расспрашивать меня, куда я иду с тобой и зачем. К тому же я знаю короткую дорогу отсюда к озеру, а там укромное место на берегу, где нас уж точно никто не потревожит.
Нолофинвэ решительно шагнул к Феанаро, укутал его в одеяла и вместе с этим коконом поднял на руки, потом осторожно забрался на подоконник и спрыгнул. Феанаро почувствовал, как на миг все внутри тревожно сжалось и он полетел вниз. От падения и боли его отделяли только руки Нолофинвэ. Это ощущение было почему-то пронзительно знакомым.
А целое предприятие по-прежнему представлялось безумием. Но не мрачным и болезненным, а веселым. Так что, когда они оказались снаружи, Феанаро, по лицу которого все еще бежали слезы, рассмеялся от радости. В первый раз с тех пор как узнал, что его отец был убит.
— Тише, мы должны делать все в строжайшей тайне, — зашептал ему на ухо Нолофинвэ, но явно не всерьез.
Так что смеяться захотелось даже сильнее.
А потом на Феанаро обрушилась целая лавина ощущений: цвета, запахи, звуки... Все, что делало этот мир живым и ярким. То, чего Феанаро так долго был лишен.
Все вместе сложилось в невероятное, опьяняющее ощущение свободы, которое Феанаро, наверное, должен был испытать, когда Нолофинвэ выкрал его из Ангамандо, но не мог. Тогда не мог.
А сейчас это чувство завладело им целиком, так что голова закружилось, и ничего не было важно: ни недоуменные — это в лучшем случае — взгляды встречных эльдар, ни собственная беспомощность, ни то, что он целиком и полностью во власти Нолофинвэ.
Если бы Нолофинвэ желал ему зла, то мог бы просто ничего не делать, потому что быть более жестоким, чем Моринготто он все равно никогда не сможет. А что до остального... вдыхая полной грудью ласковый и душистый воздух теплого и ясного вечера, Феанаро подумал, что он как-нибудь во всем этом разберется. Обязательно. Теперь, когда он снова жив и свободен.
На берегу Нолофинвэ аккуратно уложил Феанаро на траву и сначала разделся сам. При этом Феанаро получил возможность узнать, что белые шрамы были у Нолофинвэ не только на руках и лице, но и на других, обычно не видимых частях тела. Особенно на ногах. Ступни вообще были как будто один сплошной шрам.
Хэлкараксэ. Радость Феанаро утихла, схваченная ледяным дыханием этой мысли.
— Все хорошо? — спросил Нолофинвэ.
— Нет, — честно отозвался Феанаро, потом покачал головой: — Да. Со мной все хорошо.
— Если не хочешь в озеро, мы можем и не заходить, — сказал Нолофинвэ.
О погружении в озеро Феанаро пока даже не успел подумать. Теперь подумал и невольно поморщился.
— Это ты у нас всегда любил стихию Ульмо. А я нет, и теперь еще меньше. А уж как "любит", — он выделил это слово голосом так, чтобы было ясно, что речь идет о противоположном, — меня сам Ульмо, и говорить нечего. Впрочем, как и другие валар.
От этих слов губы Нолофинвэ сначала упрямо сжались, потом он покачал головой и сказал:
— Любят не любят, а Манвэ помог мне тебя освободить. Без него и его Орла мы сейчас оба, пожалуй, были бы в полном распоряжении Моринготто.
Орла? Какого орла? Феанаро ничего об этом не помнил. Там был орел? Или Орел? Один из Орлов Манвэ?
Последний вопрос Феанаро задал вслух.
— Да, — ответил Нолофинвэ. — Он помог мне добраться до тебя, а потом унес нас обоих от Ангамандо и доставил сюда. Ты не помнишь?
— Нет, — отозвался Феанаро. — Орла не помню совсем. А из остального — очень мало, и... — он помедлил, толком не представляя, как лучше выразить все, что тогда с ним творилось. — Ты удивился бы, если б узнал, как все это выглядело с моей точки зрения.
Нолофинвэ кивнул, будто подтверждая, что, да, непременно удивился бы.
А потом сказал:
— В общем, не думаю, что после такого Ульмо попытался бы тебя утопить, да и вообще не в его это духе. Так что решай, полезем мы в озеро или нет? Если нет, я оденусь.
— Полезем, — решил Феанаро.
Наверное, Ульмо и впрямь не собирается его топить. А если и собирается, то не прятаться же всю жизнь, убегая от воды, словно Моринготтова тварь.
Нолофинвэ тут же помог ему освободиться от одеял. И в свете заходящего Золотого Светила Феанаро ясно увидел собственные шрамы. Шрамы поверх шрамов, слой за слоем, повсюду... Если бы он не видел, то не поверил бы, что такое вообще возможно. Как...
Нолофинвэ сбил Феанаро с мысли, снова подхватив на руки и решительно шагнув в воду. Остановился он только, когда вода стала доходить ему уже до пояса. Тут Нолофинвэ отпустил Феанаро и отступил на пару шагов. Феанаро подумал было, что сейчас пойдет ко дну, не по воле Ульмо, так из-за невозможности владеть своим телом.
Но в воде тело действительно стало легким и несравнимо более послушным, и некоторое время Феанаро лежал на воде, осторожно пробуя шевелить руками и ногами. Губы сами собой растянулись в улыбку — возможность двигаться по собственной воле, без боли и неимоверных усилий, была счастьем, которое мало с чем могло бы сравниться.
— Я, наверное, и плыть мог бы, — сказал Феанаро наконец и тут же добавил: — А может, и не мог бы...
— Пробуй, — посоветовал Нолофинвэ. — Если начнешь тонуть, я тебя вытащу.
С этим напутствием Феанаро и попробовал.
Главным тут было не вспоминать, как и когда он делал это в последний раз. Не думать о кораблях и шторме, о мачте и веревке, которой он к этой мачте привязывался, когда бросался в волны, пытаясь отобрать у моря тех, кого чудовищные волны смывали за борт...
Не думать, оказалось неожиданно проще, чем предполагал Феанаро. Не было ни тьмы, ни волн. Только вечер и озеро. Спокойная, приятно прохладная вода.
И тело помнило, как плыть, лучше, чем сам Феанаро.
— Ты на тот берег что ли собрался? — окликнул его Нолофинвэ с беспокойством.
— Сомневаешься, что у меня получилось бы? — спросил Феанаро, останавливаясь и снова ложась на воду.
Как ни приятно двигаться, а он уже начинал чувствовать усталость, и было бы глупо в конце концов все же утонуть.
Нолофинвэ подплыл к Феанаро и остановился рядом, время от времени разгребая воду руками - стоять на этой глубине он уже не мог. Окинув озеро задумчивым взглядом, Нолофинвэ сказал:
— Сомневаюсь, что у меня, - он выделил последнее слово. - Получилось бы.
— В самом деле? — удивился Феанаро. — Это же всего лишь озеро.
— Огромное озеро, — заметил Нолофинвэ.
— Не сравнить с Водами Пробуждения, — сказал Феанаро.
Он, конечно, никогда не видел этих самых Вод Пробуждения. Но столько мечтал о них, столько грезил, что сейчас говорил с полной уверенностью.
— Да, пожалуй, — согласился Нолофинвэ.
— И однажды я все-таки смогу переплыть это озеро, — добавил Феанаро.
— Пожалуй, — опять согласился Нолофинвэ.
— Подозрительно часто ты соглашаешься, — заметил Феанаро. — Думаешь, это совершенно невозможно?
— Думаю, ты любишь цели понедостижимей, — ответил Нолофинвэ. — А эта как раз такая, и она пойдет тебе на пользу.
— О, — Феанаро невесело усмехнулся. — Если так, у меня теперь полезных целей и не сосчитать, — сказал он, потом продолжал задумчиво: — Надо будет и правда их пересчитать...
— Только не сейчас, — откликнулся Нолофинвэ просительно. — Здесь слишком хорошо.
Феанаро, которому слышать такой тон от единокровного брата в прежние годы, как правило, не приходилось, удивился. Но спорить не стал. Было, на самом деле, хорошо. И какое-то время они с Нолофинвэ просто молчали. Но на этот раз тишина нисколько не была неудобной.
Наконец Нолофинвэ с сожалением сказал:
— Пора возвращаться на берег, у тебя губы почти побелели.
Феанаро холода не чувствовал, и возвращаться к тягостной неподвижности ему категорически не хотелось. Но когда-то все равно пришлось бы, так что он поплыл к берегу. А когда плыть стало тяжело, Нолофинвэ снова взял его на руки и вынес на сушу, там положил на траву и сам сел рядом.
— Обсохнем немного, — сказал он.
Солнце почти уже село. Было слегка прохладно. Но не холодно. И Феанаро чувствовал себя гораздо лучше, чем когда-либо с момента своего пленения.
Он осторожно отвел в сторону правую руку — было снова тяжело, но как будто чуть легче, чем прежде — на дюйм и еще на полдюйма, и снова на дюйм. И его пальцы нашли руку Нолофинвэ и коснулись ее, сжали, как смогли. Нолофинвэ ощутимо вздрогнул, но руку не отнял.
— Спасибо, — тихо сказал Феанаро.
Говорить вдруг стало не проще, чем двигаться.
— Спасибо за все, — продолжал он.
Нолофинвэ осторожно пожал его руку в ответ.

Нолофинвэ

Присутствие в лагере любого из сыновей Феанаро Нолофинвэ ощущал как тяжесть на плечах, отчетливо и неприятно, и ничего не мог с этим поделать. В старые дни, в Валиноре, такого не было. Даже в самом конце, перед Исходом. Хотя бывало, что племянники явно старались его задеть.
Здесь же, не считая самой первой встречи, никаких неприятностей они, против ожиданий, ни разу не доставляли, от ворот шли прямо к Дому Исцеления, а от Дома Исцеления к воротам, и Нолофинвэ даже не приходилось видеться с ними. Но все равно он не мог чувствовать себя спокойно и считал минуты до того момента, когда очередной визит закончится и можно будет вздохнуть с облегчением.
Но на этот раз личной встречи было, скорее всего, не избежать. Их отец очнулся. Какую реакцию, кроме понятной радости, это вызовет, трудно предугадать.
Возможно, Нолофинвэ снова обвинят в чем-нибудь. Например, в том, что он собирался скрыть перемену в состоянии Феанаро, раз не послал весть. На самом деле он просто был слишком измотан, чтобы сразу подумать об этом, а когда вспомнил, решил, что, с одной стороны, уже поздно, а с другой, будет проще иметь дело с кем-то одним из сыновей Феанаро, чем давать им повод снова явиться всем вместе.
Хотя возможность, что они все-таки явятся снова толпой, с войском и безумными речами, исключить было нельзя, ведь что-то они наверняка должны были почувствовать. И Нолофинвэ ждал, чем обернется дело, с тревогой и раздражением одновременно.
В итоге приехал только один феанарион, и оказался это Макалаурэ. Нолофинвэ, посмотрев издали, как он проходит в ворота, подумал, что все складывается не так уж плохо. Второй сын Феанаро довольно спокоен и рассудителен. Большую часть времени.
Но собственное предчувствие Нолофинвэ было с ним не согласно. Что-то внутри словно твердило о грядущих неприятностях, все громче и громче. И Нолофинвэ, вместо того, чтобы погрузиться в дела, отправился к Дому Исцеления.
Он подошел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Макалаурэ вылетел оттуда, словно пущенная из лука стрела, бросился к воротам — ворота во время посещений сыновей Феанаро по-прежнему оставались открытыми — миновал их, вскочил на лошадь и умчался, провожаемый недоуменными взглядами как дозорных на стенах, так и приехавших вместе с ним воинов, которые ожидали его возвращения за пределами лагеря.
Нолофинвэ проводил племянника собственным недоуменным взглядом и только тут услышал, что из Дома Исцеления доносится хриплые крики, так часто перемежающиеся надсадным кашлем, что смысла не разобрать.
Нолофинвэ кинулся внутрь и практически ворвался в комнату Феанаро, благо дверь осталась открытой нараспашку. Феанаро скорчился на постели в жестоком приступе кашля. Услышав шаги, он чуть приподнялся было, но, как только увидел Нолофинвэ, снова бессильно упал на постель и закашлялся хуже прежнего.
Нолофинвэ схватил со стола кувшин с холодным отваром листа жизни, оставленный, видимо, кем-то из целительниц, наполнил чашку и приблизился к Феанаро, чтобы попробовать его напоить, но тот отвернулся от питья, давясь кашлем.
Несколько мгновений Нолофинвэ стоял над ним в растерянности, потом нашел взглядом небольшую жаровню в углу комнаты и направился к ней, выплеснул отвар из чашки в пустую чашу на жаровне, саму жаровню подтащил поближе к постели Феанаро и развел огонь.
Скоро отвар начал испаряться, и воздух наполнился ароматом листа жизни. Это было, конечно, не то же самое, что брошенные в воду свежие листья. Но так и Феанаро на этот раз вроде бы не находился между жизнью и смертью. А успокоить раздраженное горло и такое средство должно было помочь, поэтому Нолофинвэ не стал больше ничего предпринимать, а только устроился на стуле около постели и принялся ждать.
В самом деле, целительные пары скоро оказали свое действие. Феанаро перестал кашлять и задышал ровно. Однако лица к Нолофинвэ он так и не повернул и не произнес ни слова.
— Что здесь произошло? — наконец решил спросить Нолофинвэ.
Ответом ему стало молчание, такое долгое, что он подумал было, что никакого другого ответа вообще не получит.
Но Феанаро неожиданное произнес:
— Он ушел.
Говорил Феанаро очень тихо и с явным усилием.
Так что Нолофинвэ не стал сообщать ему, что и сам видел, как именно ушел — вернее, сбежал — Макалаурэ, а вместо этого поднялся и снова наполнил чашку отваром, и принес ее Феанаро.
— Попей немного, — сказал он. — Тебе станет легче.
Феанаро издал какой-то странный звук, не то фыркнул, не то всхлипнул.
— Твоему горлу, по крайней мере, — поправился Нолофинвэ.
После этого Феанаро, хоть и неохотно, но все же повернулся к нему и дал себя напоить. А потом продолжал чуть окрепшим голосом:
— Я сказал, что не могу сейчас поехать с ним. И у него стало вдруг такое застывшее лицо, — Феанаро судорожно вздохнул. — Он повернулся и бросился прочь. А я не мог ни остановить его, ни последовать за ним.
Губы Феанаро болезненно искривились, и из глаз побежали слезы, с которыми, на этот раз, он даже не пробовал бороться. Попытался сказать что-то еще, но из горла вырвалось только рыдание.
Нолофинвэ смотрел на Феанаро молча, не находя слов утешения. Кажется, для такого случая слов просто не было. А прикоснуться к Феанаро, обнять его, чтобы успокоить, Нолофинвэ не мог. То есть он, конечно, делал это в последнее время, и не раз. Но Феанаро тогда не вполне осознавал себя. Не так, как теперь. А сейчас он мог бы не принять участия Нолофинвэ.
Поймав эту мысль, Нолофинвэ удивился сам себе. Надо же! Ненависть к брату успела родиться и умереть, а страх отвержения все еще прятался где-то в глубине души.
Но Нолофинвэ давно уже не позволял этому страху мешать себе, когда нужно было противостоять Феанаро. И тем более не мог позволить помешать сейчас, когда противостоять не нужно было.
Так что Нолофинвэ подошел к постели, аккуратно подсунул одну руку под спину Феанаро и приподнял его, почти усадил, потом сам сел на постель, так, чтобы Феанаро мог спиной опереться ему на грудь, и обнял Феанаро, теснее прижимая к себе.
В ответ не то что каждый мускул, а каждая частица тела Феанаро напряглась, так что стало казаться, будто Нолофинвэ обнимает не живого эльда, а кусок скалы.
Нолофинвэ тут же зашептал прямо в ухо Феанаро:
— Тише, тише, это я... всего лишь я... все хорошо... все хорошо...
Вопрос был в том, что случится дальше. В прошлые разы Феанаро, услышав его голос, расслаблялся и успокаивался. Но...
Прежде чем Нолофинвэ успел додумать, что "но", тело Феанаро обмякло в его руках. Однако это еще ничего не говорило о том, как относится к происходящему сам Феанаро, когда в сознании.
Некоторое время Нолофинвэ продолжал настороженно ждать реакции. Но Феанаро так и не произнес ни слова, поэтому Нолофинвэ тоже позволил себе расслабиться, чуть откинуться на подушку. И они просто сидели в тишине, пока слезы Феанаро не иссякли.
В прошлые разы после этого Феанаро засыпал, а Нолофинвэ уходил. Но сейчас Феанаро вдруг вздрогнул и резко распахнул глаза, которые до этого были прикрыты.
"Все-таки будет реакция," — подумал Нолофинвэ и ослабил объятие, готовый в любой момент совсем отпустить Феанаро, если тот этого захочет.
— Я сейчас так ничтожен и жалок, да... — сказал Феанаро, и по его тону нельзя было понять, спрашивает он или утверждает.
— Нет, — сразу отозвался Нолофинвэ. — Ты просто нуждаешься в том, чтобы кто-то тебя поддержал, все нуждаются в этом время от времени. Иначе не выжить.
— Раньше я думал, что мне это не нужно и никогда не будет нужно, — сказал Феанаро, но тут же сам себе возразил: — Нет, раньше я думал, что мне никогда не будет нужно это от тебя.
— Никто не может в точности предугадать будущее, — ответил Нолофинвэ. — Особенно такое будущее, как наше настоящее.
Тут он усмехнулся, хотя усмешка вышла невеселой.
— Но я, кажется, ошибся во всем, что когда-либо предполагал, — с горечью продолжал Феанаро, словно не услышав последнего замечания Нолофинвэ. — Не важно, было это давно или только вчера. Я представить не мог, что мой сын, встретившись со мной после такой долгой разлуки, предпочтет просто исчезнуть, даже не дав нам обоим возможности толком поговорить... Конечно, я это заслужил, после всего через что им пришлось пройти. Но по тому, как они приходили ко мне и говорили со мной, я думал, они все-таки не ненавидят меня...
Нолофинвэ почувствовал, что смысл этой речи начинает от него стремительно ускользать, вместе с Феанаро, который явно отправлялся куда-то в бездну самоуничижения, где его — Нолофинвэ знал это по собственному опыту — не ждало ничего хорошего. И уж точно ничего полезного в его нынешнем состоянии.
— Стой! Стой, подожди! — воскликнул Нолофинвэ. — Конечно, они не ненавидят тебя. Я не думаю, что они могли бы, даже если б хотели, — продолжал он. — Но они и не захотели бы никогда, — Нолофинвэ не мог сказать, что хорошо знает или понимает старших племянников, но в их любви к Феанаро уж точно сомневаться не приходилось. — Они любят тебя и чтут наравне... — тут Нолофинвэ на мгновение запнулся, а потом продолжал: — Больше, чем всех валар вместе взятых.
Нолофинвэ, по правде говоря, не думал, что вот это — последнее — хорошо, однако сейчас аргумент был совсем не лишним.
— Но он ушел и не возвратился, хотя я просил его об этом, так громко и долго, как мог.
Из горла Феанаро снова вырвалось рыдание, но слезы после этого не пришли. Должно быть, потому, что слез у него сейчас больше не было.
— Не думаю, что он тебя вообще слышал, — мягко сказал Нолофинвэ.
— Ты его встретил? — быстро спросил Феанаро, болезненно оживляясь.
— Видел издали, — отозвался Нолофинвэ.
— И куда он отправился? — спросил Феанаро.
— Не знаю, — признался Нолофинвэ. — Было похоже, что куда глаза глядят.
— Это опасно! — воскликнул Феанаро и дернулся, как будто хотел кинуться следом.
— Сейчас не очень, — поспешил успокоить его Нолофинвэ. — Твари Моринготто боятся Новых Светил, особенно Золотого, и давно уже не показываются. Хотя мы, конечно, стараемся быть настороже. Ведь когда-то они все же поймут, что свет их не убивает, и придут, чтобы убить нас. И здесь мы их убьем. Но только если вовремя заметим, конечно, — Нолофинвэ позволил себе чуть улыбнуться. — Вряд ли это случится посреди безоблачно ясного дня, как сегодня. Так что, куда бы ни пошел Макалаурэ, я думаю, он возвратится вполне благополучно.
Говоря это, Нолофинвэ кивнул на окно. Феанаро, конечно, не мог видеть жеста, но, похоже, почувствовал его, потому что в самом деле посмотрел туда же. Небо было пронзительно голубым, без единого белого пятнышка, а свет — почти слишком ярок даже для эльдар, которые его обожали, не говоря уже о тварях Моринготто, которые его ненавидели.
Это, похоже, успокоило страх Феанаро за жизнь (или свободу?) сына, зато вернуло другие страхи, о которых он на мгновение забыл.
— Но это не значит, что он возвратится ко мне, — сказал Феанаро с горечью.
— Он твой сын, — ответил Нолофинвэ.
— Это я помню, — откликнулся Феанаро, теперь в его тоне появилась крошечная доля иронии.
— Вспомни, сколько раз ты сам убегал, оставляя всех вокруг — и отца! — терзаться вопросом, все ли с тобой в порядке, — развил свою мысль Нолофинвэ. — Но ты всегда возвращался. По крайней мере, к отцу точно всегда, как бы ни был зол.
— Я не был зол! — запротестовал Феанаро. — Когда я зол, я не убегаю, я убегаю, когда чувствую ви...
Тут Феанаро явно решил, что сказал лишнее, и замолчал, стиснув зубы так, что они по-настоящему скрипнули.
Но особого простора для предположений, что же он едва не сказал, не оставалось.
"Я убегаю, когда чувствую вину" — это многое объясняло. Действительно многое. Сам Нолофинвэ не догадался бы. Выглядел Феанаро обычно так, словно чувство вины было не знакомо ему вовсе.
— Теперь ты точно знаешь обо мне больше, чем стоило бы, — заметил Феанаро, как будто мог точно проследить ход мыслей Нолофинвэ, и тут же добавил: — Хотя ты и до этого уже...
Феанаро дал своему голосу сойти на нет, как будто не хотел тратить слова на слишком очевидные вещи.
Потом спросил:
— Так ты думаешь, он вернется?
— Думаю, вернется. И скоро, — подтвердил Нолофинвэ так уверенно, как мог, старательно отгоняя от себя вопрос, что будет, если Макалаурэ заупрямится и не возвратится.
Феанаро, услышав такой ответ, расслабился и опять начал дремать. Но через несколько минут снова вздрогнул и открыл глаза.
— Поспи, — предложил Нолофинвэ. — Я разбужу тебя, когда он придет.
— Я не могу, — ответил Феанаро. — Мое тело хочет спать, оно всегда хочет, в какой-то мере. Но мой дух не может успокоиться достаточно, чтобы ступить на Дорогу Грез. Меня тут же словно выталкивает обратно.
И это действительно повторилось еще несколько раз: медленная дрема — резкое пробуждение. Нолофинвэ продолжал обнимать Феанаро, только еще сильнее откинулся на подушку, так что уже полулежал на постели, и сам в какой-то момент почти задремал.
— Ну, если ты решил поспать, — заметил на это Феанаро, ощутимо выделив голосом местоимение. — То я уж точно возражать не стану.
— Нет, я не устал, — отозвался Нолофинвэ. — Во всяком случае не настолько, — уточнил он. — Просто здесь так тихо и спокойно.
Сказал и сам изумленно замолчал. Тихо и спокойно. В одной комнате с Феанаро. На одной с ним постели. Услышал бы он такое хоть даже вчера, не поверил бы. А тем не менее правда.
Феанаро никак не отреагировал на это удивительное заявление, и они продолжали сидеть по большей части в тишине, до странности удобной, лишь изредка перебрасываясь несколькими фразами.
— Так ты слышал, о чем говорили здесь, пока ты спал? — спросил Нолофинвэ в один из таких моментов.
Он давно уже задавался этим вопросом, но всегда находилось что-то более важное и срочное, что отвлекало его внимание.
— Иногда, — ответил Феанаро. — Но нечасто и недолго.
Он напрягся, как будто разговор об этом вызывал у него особенное беспокойство, и Нолофинвэ решил оставить тему.
Снова воцарилась тишина, и напряжение скоро спало.
Минуты складывались в часы. Золотое светило плыло по небу, блики света и тени на полу и стенах меняли свое положение. В комнату никто не входил. Как и всякий раз, когда Нолофинвэ навещал Феанаро, их не беспокоили. Нолофинвэ не помнил, чтобы это правило когда-то было установлено, однако оно строго соблюдалось, и скорее всего, кто-то следил за его исполнением.
Нолофинвэ как раз строил про себя предположения, кто бы это мог быть, когда снаружи вдруг донеслись резкие голоса. Эльдар явно о чем-то спорили. Не рядом. А в отдалении. У ворот. Но о чем именно разобрать было нельзя.
Пока не донесся вдруг очень громкий и ясный голос Макалаурэ.
— Я имею право войти сюда сегодня, по договоренности с вашим лордом. Пропустите!
Он явно получил какой-то ответ, смысл которого оставался скрыт от Нолофинвэ и Феанаро расстоянием.
— Шесть часов еще не истекли, у меня есть время, — снова заговорил Макалаурэ.
И снова что-то неясное в ответ.
А потом голос Макалаурэ, уже не просто далеко разносящийся, а возмущенный:
— Что за глупости. С дороги! — приказал он.
Это явно не могло пойти на пользу делу.
Нолофинвэ аккуратно помог Феанаро улечься на постели и устремился к двери.
— Придется мне к ним выйти, — сказал он на ходу.
— Но ты приведешь его сюда? — спросил Феанаро, и голос его дрогнул.
Нолофинвэ обернулся. Феанаро смотрел так напряженно, как будто от ответа на этот вопрос зависела его жизнь.
— Конечно, приведу, — ответил Нолофинвэ.
И сразу же вышел.
у ворот вправду творились какие-то глупости — Нолофинвэ в общем-то догадывался уже какие — и их следовало прекратить, как можно скорее.
— Мне необходимо вернуться. Сейчас же, — настаивал Макалаурэ, как раз в тот момент, когда Нолофинвэ выходил из Дома Исцеления.
— Тогда позовите сюда вашего лорда, — снова донеслись до Нолофинвэ слова Макалаурэ, когда Нолофинвэ уже шагал по улице.
И почти тут же другие:
— Называйте его как угодно, только позовите сюда. И если я должен уйти, пусть он сам скажет мне об этом.
Нолофинвэ, успевший преодолеть уже часть пути до ворот, на это раз разобрал и ответ, по крайней мере, один из них:
— А если он скажет, ты уйдешь?
— Пусть он сам скажет, — повторил Макалаурэ уже спокойным, ровным голосом. Ему явно удалось вполне овладеть собой.
Хвала Эру! А то Нолофинвэ все время боялся, что вот-вот услышит лязг вынутых из ножен мечей. Но теперь это казалось гораздо менее вероятным. Нолофинвэ был уже почти на месте, уже видел, как навстречу бежит один из дозорных, определенно посланный за ним.
Нолофинвэ знаками показал этому дозорному, что можно возвращаться и предупредить всех о скором появлении Нолофинвэ. Дозорный склонил голову в знак почтения и — Нолофинвэ очень на это надеялся — в знак того, что все понял. Потом повернулся и так же быстро, как бежал от ворот, побежал к воротам.
Нолофинвэ и сам был бы, может, не прочь пробежаться, а заодно и разрешить дело поскорее, но нельзя. Что позволено простому стражнику или даже принцу, если уж совсем невмоготу, недопустимо для короля.
Так что Нолофинвэ шел спокойно и степенно. И настолько быстро, как только мог, не теряя спокойствия и степенности.
А у ворот, когда он наконец туда добрался, его встретили с очень разными чувствами: с нетерпением — Макалаурэ и эльдар из его отряда, с облегчением – те из обитателей лагеря, кто не хотел ссоры, и без особой радости — те, кто собственно ссору и затеял.
Нолофинвэ эта картина не удивила, чего-то подобного он как раз ожидал. Но все равно спросил:
— Что здесь произошло?
Никто из его нолдор, как и следовало ожидать, не рвался предложить объяснение. Так что ответил Макалаурэ.
— Твои дозорные не желают пропускать меня в лагерь, — сказал он. — Потому что я уже был здесь сегодня и ушел.
При этих словах на его лице мелькнула тень неловкости, но такая быстрая, что едва ли кто-то, кроме Нолофинвэ, мог ее заметить.
— Но, насколько я помню, условия нашего договора говорят, что я не могу находиться в лагере дольше шести часов, — продолжал Макалаурэ. — Но ни слова о том, что я не могу уйти, а затем возвратиться.
— Верно, — подтвердил Нолофинвэ.
— Должен ли я полагать, что теперь ты отказываешься от своего слова? — спросил Макалаурэ.
Услышав этот вопрос, начальник караула аж вспыхнул, бросил на Нолофинвэ быстрый виноватый взгляд и опустил глаза.
Нолофинвэ подавил желание благодарно кивнуть племяннику — тот делал разрешение ситуации действительно легким.
— Нет, — коротко ответил Нолофинвэ вслух. — Думаю, дело лишь в досадном недопонимании. Ты можешь войти, разумеется.
— В досадном недопонимании? — переспросил Макалаурэ.
На мгновение Нолофинвэ показалось, что Макалаурэ собирается все испортить каким-то насмешливым или презрительным комментарием.
"Тогда я скажу, что до истечения его сегодняшних шести часов осталось два с половиной" — мрачно подумал Нолофинвэ.
Такое тоже, конечно, не было предусмотрено договором. Но его народ — это его народ. И у Макалаурэ нет никакого права их оскорблять. Не после всего, что случилось.
— Что ж. Благодарю тебя, что ты это недоразумение прояснил, — тем временем заключил Макалаурэ.
Нолофинвэ кивнул. Макалаурэ шагнул в ворота. Стражники перед ним быстро расступились.
— Я провожу тебя до Дома Исцеления, — сказал Нолофинвэ.
На этот раз кивнул Макалаурэ. Если он был удивлен словами Нолофинвэ, то не показал виду. И они вместе ушли от ворот.
Нолофинвэ шел и думал, что он должен или не должен сказать племяннику о Феанаро. Возможно, не должен ничего. Они отец и сын, и есть вещи, в которые лучше не вмешиваться посторонним. Но если они снова не поймут друг друга, Феанаро ждет еще одно совершенно не нужное потрясение.
Дом Исцеления был уже виден впереди, а Нолофинвэ все не мог решить окончательно.
— Я уж думал, тебя нет в лагере или ты решил, что не станешь вмешиваться, — сказал вдруг Макалаурэ.
— Что? — переспросил Нолофинвэ, отвлекаясь от своих размышлений.
— Там, у ворот, — пояснил Макалаурэ. — Я с самого начала старался привлечь твое внимание, но в итоге пришлось все же попросить твоих дозорных позвать тебя. Полагаю, ты был слишком занят...
Все-таки обойтись совсем без яда этот день и этот разговор не мог.
— Я был с твоим отцом, — перебил Нолофинвэ. — Сегодняшнее утро далось ему тяжело.
От этих слов Макалаурэ покраснел так же быстро и мучительно, как недавно начальник караула. Но глаз не опустил, наоборот, посмотрел Нолофинвэ прямо в лицо, как будто открываясь для удара.
Это успокоило разгоревшееся было раздражение Нолофинвэ. И, поскольку выбора говорить или не говорить о том, что случилось утром между Феанаро и Макалаурэ, уже не было, раз начали, Нолофинвэ продолжал:
— Твой отец очень любит вас, тебя и твоих братьев, это так же очевидно, как то, что вы любите его. И он вовсе не винит вас в том, что с ним случилось, или сколько это продлилось.
При этих словах по телу Макалаурэ пробежала видимая дрожь.
— Я просто подумал, что тебе стоит знать об этом, — заключил Нолофинвэ.
— Да, — отозвался Макалаурэ каким-то растерянным тоном. — Спасибо, — добавил он через мгновение, а потом зачем-то еще добавил: — Наверное.
Нолофинвэ еле удержался, чтобы не покачать головой.
Оставшееся расстояние до Дома Исцеления они преодолели в молчании. Потом Макалаурэ вошел внутрь, а Нолофинвэ остался снаружи. Но не ушел. Вместо этого он сел на пороге и стал ждать. На тот случай, если все опять как-нибудь кончится катастрофой. Но и через полчаса, и через час все оставалось тихо, и Нолофинвэ уже собирался уйти, как вдруг увидел Артанис, явно направляющуюся прямо к нему.
Ее появление сейчас было странно и немного тревожно. С тех пор как в их лагере оказался Феанаро, Артанис избегала Дома Исцеления, да и с Нолофинвэ говорила нечасто.
Но сейчас она сделала сначала приветственный жест рукой, потом, подойдя ближе, сказала:
— Айя, дядя! Я посижу с тобой немного?
— Конечно, — ответил Нолофинвэ и подвинулся, освобождая ей больше места на пороге.
Некоторое время они сидели молча. Артанис явно хотела о чем-то поговорить, но разговора не начинала, что было совсем не типично для нее, как правило, прямой до резкости, которая не всегда искупалась даже обычной верностью ее суждений.
Но сейчас ей как будто что-то мешало. А Нолофинвэ и рад был бы помочь, но не представлял, о чем она хочет поговорить.
— Тиндомирэ волнуется, что ты, может быть, очень на него разгневан, — сказала наконец Артанис.
Этого Нолофинвэ не ожидал, потому что, с одной стороны, не был на самом деле разгневан на Тиндомирэ (а так звали начальника караула), с другой, был удивлен, что Артанис пришла, чтобы поговорить об этом. Через мгновение вспомнил, что Тиндомирэ шел через Хэлкараксэ с Финдарато... в отряде Артанис, так что, пожалуй, удивляться и не стоило.
— Я нисколько не разгневан, — ответил он вслух. — Тиндомирэ повел себя неразумно, конечно. Но он все еще один из моих нолдор, один из тех, кто шел со мной через Льды, даже если, — тут Нолофинвэ улыбнулся Артанис. — Он шел не совсем со мной. Нужно что-то намного более серьезное, чтобы я почувствовал гнев. Я сам поговорю с ним об этом.
— О, это было бы хорошо! — воскликнула Артанис и улыбнулась в ответ. — Он безмерно уважает тебя и, я думаю, ему жаль, что во время перехода через Хэлкараксэ, он не был действительно рядом с тобой, не мог быть полезен тебе. Хотя он был, безусловно, очень полезен мне, и мы стали друзьями.
Артанис глубоко вздохнула.
— А когда-то давно, в их детстве и юности, они были друзьями с Макалаурэ, потом их пути незаметно разошлись. Еще позже пути заметно разошлись у всех, и на нашем так неудачно оказался Хэлкараксэ, — Артанис горько усмехнулась.
Теперь был черед Нолофинвэ вздыхать.
Он старался сделать так, чтобы в дни посещений сыновей Феанаро у ворот не было никого, кто был бы как-нибудь лично связан с ними до Исхода, понимая, что в таких случаях сдержаться всегда труднее. Но всего учесть было нельзя.
Нолофинвэ знал, что Тиндомирэ — внук одного из старинных друзей отца, но не знал, что они с Макалаурэ когда-то дружили, вообще упустил из виду, что они ровесники... Но теперь, по крайней мере, было понятно, с чего Тиндомирэ затеял спор, которого ему точно было не выиграть.
— Я поговорю с ним об этом. Обо всем этом, — еще раз пообещал Нолофинвэ.
Потом снова вздохнул.
Раз уж они с Артанис говорили, следовало задать ей один важный вопрос, хотя обсуждать эту тему Нолофинвэ и было тягостно. Но он обещал Арафинвэ, что, по возможности, позаботится о его детях. И хотя возможностей до сих пор было немного, а дети и сами прекрасно справлялись, Нолофинвэ все же не собирался забывать о своем обещании. А его непросто сдержать, избегая друг друга и замалчивая трудные вопросы.
— А ты сердита на меня, Артанис? — спросил, собравшись с духом, Нолофинвэ.
— За что? — спросила она в ответ.
— За Феанаро, — коротко пояснил Нолофинвэ.
Артанис, как и Финдекано, не любила Феанаро задолго до Непокоя нолдор. Но, если неприязнь Финдекано была вызвана почти исключительно отношением Феанаро к Нолофинвэ, то Артанис не любила самого Феанаро. Считала, что в нем есть какая-то тень. И конечно, все случившееся позднее, точно не могло улучшить ее мнения о нем. А потом Нолофинвэ принес Феанаро сюда и заставил всех принимать это как должное.
Артанис долго молчала, не глядя на Нолофинвэ, потом, почти так же долго, молчала, глядя прямо на него. Наконец, ответила:
— Да. Но я знаю, что не права.
После такого ответа Нолофинвэ не мог не уставиться на нее с изумлением.
"Я не права" не то, что можно было ожидать услышать от Артанис, даже в тех случаях, когда она могла бы такое сказать.
Как будто слыша мысли Нолофинвэ, хотя оба они были закрыты аванирэ, Артанис сказала:
— Я думала, что знаю все и могу судить обо всем. Потому и хотела уйти из Валинора — я ведь все выучила, чему меня могли научить, хотелось теперь делать что-то, что-то большое.
Слова Артанис были полны самоиронии, казалось, она вот-вот начнет капать на землю и выжигать траву.
— Теперь я и вправду кое-что сделала, — продолжала Артанис. — И поняла, как мало я знаю, как много возможностей учиться я упустила, как плохо выучила то, чему все же училась. Заносчивая глупая девчонка.
Нолофинвэ с тревогой посмотрел на траву. Трава была в порядке. А вот Артанис, очевидно, нет.
Во второй раз за день Нолофинвэ почувствовал, что ему не хватает слов для утешения. Но на этот раз он не колебался.
— Иди сюда, — сказал Нолофинвэ и одновременно одной рукой притянул Артанис к себе.
Она склонила голову ему на плечо, и теперь ее вздох был похож на вздох облегчения.
— Думаю, если ты хочешь учиться, ты сможешь делать это и здесь, — сказал Нолофинвэ.
— У кого? Здесь же никого нет! — воскликнула Артанис.
От ее возмущения Нолофинвэ разобрал смех. А через мгновение рассмеялась и Артанис.
— Кажется, пока я не очень поумнела, — сказала она, отсмеявшись.
— Ну, кто-нибудь, согласный тебя учить, все равно найдется, я уверен, — полушутя обнадежил ее Нолофинвэ.
— Да, найдется, — сказала вдруг Артанис странным тоном.
Как будто увидела что-то. В своем будущем. Но она не сказала, что видела, а Нолофинвэ не стал допытываться, зная, как смутны и беспокойны бывают чаще всего картины грядущего.

запись создана: 02.10.2017 в 00:35

@темы: Феанор, Финголфин, мои фанфики, Кроме пыли и пепла, Сильмариллион

---

Внезапно про работу

Мою.

Печальная история, мне срочно надо с кем-то поделиться, а не с кем, вернее, с кем я могу сейчас поделиться, с теми нельзя, а с кем можно, с теми я до вечера не пересекусь(((

Поэтому я оставлю это здесь, в общем виде.

На днях у меня был завал (не по моей вине, спрогнозировать, когда у нас случится завал, в половине случаев невозможно, и это был как раз такой), много работы, которую нужно сделать очень срочно, всю одновременно. Но сделать ее всю одновременно я не могла, поэтому моя начальница (не совсем прямая моя начальница, у нас сложная иерархия в компании... в общем, она не мой непосредственный начальник, но однозначно выше меня по должности, а так же намного дольше, чем я, там работает), взяла у меня часть работы, тихо, по секрету от более высокого начальства. Так что никто не знает, что эту работу сделала не я, потому что, по сути, она не имела права эту работу брать, а я отдавать, но и задержать исполнение этой работы тоже было нельзя, и другой нельзя... в общем, все варианты плохие, и мы вроде выбрали из всех зол меньшее (хотя теперь я думаю, что это был не лучший вариант, но поезд уже ушел).

В итоге сегодня я узнала (от коллеги, которая тоже не знает, что работу делала не я, поэтому мне уже было очень неловко), что она допустила в "моей" работе ошибку, очень обидную ошибку детсадовского уровня, за которую, если начальство узнает, меня, во-первых, расстреляют на месте, а во-вторых, моя репутация будет испорчена, потому что, ну, такое, это вообще.

Поправить уже ничего нельзя. Все плохо, аж плакать хочется. С другой стороны, может, никаких жалоб не придет, тогда вообще никто ни о чем не узнает, а я зря извожусь. Но не изводиться я не могу. Сижу и аж трясет, как все глупо и обидно.

---

Сама себя сглазила, по ходу

Вечерний апдейт: Спасибо за поддержку! Я зашла сюда, и мне прямо полегчало. Серьезно.

Только я вчера вечером подумала, что жизнь в общем-то налаживается, и все у меня хорошо, во всяком случае, лучше, чем несколько последних лет до этого, и даже осень как-то легче переносится в этом году... Как сегодня меня накрыло, что называется, прямо посреди рабочего дня: сразу и усталостью, и осенью, и тем, что жизнь не идет, как я наметила вообще. И вообще совсем вообще. Как-то так.

Поэтому пожелайте мне удачи. На ближайшие пару недель она мне особенно понадобится. Но и вообще тоже)))

Вопрос: У меня все будет отлично?

1. Да! Конечно, да		25	(100%)
Всего:		25

---

Как я первый раз читала Сильмариллион

Ilwen запустила флэшмоб, про то, кто как первый раз читал Сильмариллион. Флэшмоб очень бодро пошел по моей ленте, а я сидела и думала: "Если до вечера останутся силы, тоже напишу", сил осталось полно, так что здесь будет длинный пост)))



Первый раз Сильмариллион я прочитала на первом курсе университета (было это дело в 2008 году... весной... кажется...)

У меня в то время была подруга-однокурсница, которая с ума сходила по Толкину, а я один раз читала ВК, и мне понравилось, но не то чтобы очень, больше всего в ВК мне понравились люди, особенно дунаданы, остальное гораздо меньше. Как-то так... Но несмотря на это, подруга все-таки уговорила меня начать читать Сильмариллион.

Я начала читать, и мне с первого раза понравилось, и прочитала книгу я легко и быстро.

Причем с первого раза мне понравилось то, что я и потом в общем-то долго любила гораздо больше всего остального - истории валар и сами валар. Из них, пожалуй, я только Ниенну разглядела не совсем сразу, а все-таки уже со второго, наверное, прочтения.

Что касается истории эльфов, то было интересно, но вот не могу выделить, чтобы кого-то сильно полюбила прямо сразу. То есть мне нравилась вся история в целом, я обращала внимание на самых ярких персонажей: Финголфин, Феанор (кажется, сразу в таком порядке, хотя уже не поручусь), Фингон, Маэдрос, Финрод... и где-то здесь классическая новичковая проблема: "Все отлично, но Фингон и Финрод в голове иногда путаются"... да, чуть-чуть было, признаю))) А еще я точно помню, сперва подумала, что слова: "Там Маэдрос со временем исцелился, ибо пламень жизни ярко горел в нем и силы его были силами древнего мира, силами взращенных в Валиноре", означают, что и рука Маэдроса восстановилась. Потом поняла, что нет, по ходу, не означают, и расстроилась.

В общем, как-то так я читала Сильмариллион, очень болела за нолдор против Моргота, но они все равно не выиграли(

В итоге книга мне понравилась гораздо больше, чем ВК. Но и сам ВК стал нравиться мне несколько больше, поскольку яснее стали всякие отсылки к Древним Дням. А Прекрасный Валинор и идея возвращения эльфов домой примирили меня с идеей ухода эльфов и вообще волшебства из Средиземья, которая огорчала меня в ВК.

Так я прочитала Сильмариллион в первый раз. На этом пост можно было бы закончить, но меня уже понесло)

В общем, я прочитала книгу, поставила на полку, недалеко, к тем книгам, которые, может, еще буду перечитывать.... но лет пять не перечитывала. Как-то так получилось. И, хотя я уже знала, что такое фандомы, и даже была в ГП-фандоме, меня как-то не тянуло разыскивать в сети Толкин-фандом.

Но потом случилась ФБ-2012, я пошла туда читать ГП и ЛоГГ и подумала, что надо бы еще третью знакомую команду найти, а то с двумя не проголосуешь. Команд Толкин-фандома на той игре было две, я обе две их нашла... и поняла, что было бы неплохо перечитать Сильмариллион, попутно поняла, что есть много дополнительных текстов...

В общем, со второго прочтения меня, во-первых, опять шарахнуло валар, на этот раз включая Ниенну.

А кроме валар, меня внезапно шарахнуло Финвэ и Индис, и Мириэль - всей их историей... попутно я уже читала дополнительные тексты (дополнительные тексты о них до сих пор мои самые любимые дополнительные тексты)...

Ну, вместе с Индис я заинтересовалась в общем-то и Ингвэ, и ваниар вообще.

Со второго же прочтения меня шарахнула и история телери. То есть не то чтобы в первый раз я ее не заметила, но во второй впечатление было ощутимо сильнее, сердце просто кровью обливалось.

На втором же прочтении я сильнее прониклась и нолдор. Теперь не путались уже не только Финрод и Фингон, но и Ангрод и Аэгнор, и вообще каждый обрел свое лицо и историю) И Финарфина я разглядела, оценила и полюбила именно тогда. И Нерданель тоже.

Ну, а потом пошло-поехало, чем больше читаешь, тем больше интересных и любимых персонажей.

Сначала я прям помнила, в каком порядке они все начинали мне нравиться, теперь уже нет, если честно, слишком много всего) Ну, в общих чертах...

Берен и Лютиен зацепили, насколько я помню, уже на следующем витке, прочтения с третьего, а за ними и их родичи быстро последовали. И вообще синдар. Кроме Тингола, его я именно из-за истории с Лютиен долго не любила, хотя в остальном у меня в общем претензий к нему не было) Но потом я все-таки прониклась и им.

А дальше уже трудно разобрать, что в каком порядке шло. Но процесс все еще продолжается. И я почти уверена, что если сейчас сяду перечитывать Сильмариллион, то найду еще что-нибудь новое)))

@темы: флэшмоб, Сильмариллион

---

Флэшмоб любви к людям (и не только:))

Подсмотрено в ленте ПЧ. Утащено без спросу. А то что-то давно у меня флэшмобов не было)

Каждому, кто отметится в комментариях, расскажу, за что его люблю, чем он делает мой мир лучше.

Ну, и, поскольку это фандомный дневник, можно задавать прямо в этой же теме и персонажей, и я расскажу, за что я их люблю и чем они делают мой мир лучше)))

Фандомы обычные: Сильмариллион, ГП, ЛоГГ

То есть если вы хотите, чтобы я написала только про Вас, просто обозначьтесь как-то в комментах, а если еще про персонажей - то уточните имена персонажей. Если только про персонажей (ну, вдруг), так и пишете, мол, про такого-то и такого-то, а про меня не надо.

@темы: флэшмоб