11 историй о Нолофинвэ, цикл фанфиков, часть пятая (начало), джен

[vinyawende]

Обзорам

[L]vinyawende[/L] <a href="http://vinyawende.diary.ru/p202757485.htm">выкладывает</a> десятую историю из цикла "11 историй о Нолофинвэ", драма, джен, PG-13 (12+), Эндорэ, события у озера Митрим

Как обычно, не прошло и двести лет. Текст получился довольно странным, но я рада, что он вообще получился.

Часть пятая 5-456 годы Первой Эпохи

Название: Хрупкий мир
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Нолофинвэ, Финдекано, Турукано, Арэльдэ, Майтимо, упоминаются другие сыновья Феанаро, Финвэ, Феанаро, Аракано, Эленвэ, Манвэ, новые персонажи.
Рейтинг: PG-13(12+)
Жанр: драма
Размер: 4 837 слово, мини
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: 5-6 годы Первой Эпохи, Эндорэ. Лагерь нолдор Нолофинвэ у озера Митрим, после возвращения Финдекано из его похода в Ангамандо. Лето, осень, зима и весна. Разговоры по душам. Надежды на лучшее, готовность к худшему - хрупкий мир разделенного народа нолдор.

Соблазн воспользоваться осанвэ был велик, хотя Нолофинвэ и помнил, что делать этого нельзя. С первых шагов по земле Эндорэ стало понятно: здесь опасно держать разум открытым. Где-то рядом таился Моринготто, а как знать, когда и каким образом Враг захочет омрачить чужой рассудок.
Лучше запереть свое сознание понадежней и довольствоваться словами. Правда, после Хэлкараксэ, где все привыкли прибегать к осанвэ куда чаще, чем делали это даже в Валиноре, поначалу было странно и трудно сдерживаться. Но Нолофинвэ за все годы Солнца ни на мгновение не опускал барьер аванирэ. Даже когда Финдекано отправился в свой безрассудный поход к Ангамандо.
Впрочем, как раз тогда удержаться оказалось, пожалуй, проще, чем обычно. Все равно не дозовешься, не станет ведь сын так объявлять свое присутствие вблизи вражеской твердыни. Да и самому Нолофинвэ уж точно не следовало тянуться туда открыто. Не хватало еще ко всем бедам и разум потерять.
А вот сейчас, при ярком свете дневного светила, в своем же лагере на берегу озера, так и хотелось позвать по имени. Быстро, ни один Враг не успеет заметить.
Нет, все-таки лучше вслух:
— Турукано!
— Я здесь, отец!
Ответ раздался совсем рядом, из-за ближайших прибрежных кустов, так что Нолофинвэ пришлось сделать всего несколько шагов, чтобы обойти их и увидеть сидящего на траве сына.
Нолофинвэ тоже сел. Голова у него немного кружилась, так что сидеть было проще, чем стоять. Быстро же он отвык от таких нагрузок. В Хэлкараксэ за одну стоянку ему случалось делать больше, и не кружилась голова. Или он не замечал.
Нолофинвэ поморщился. Так и идет на ум Хэлкараксэ. Хотя пора бы уже уяснить хорошенько, что Льды остались позади. Давно пора. Пять раз приходила в эти земли весна, четыре раза созрел урожай. Народ Нолофинвэ убедился, что холода, пусть они и придут неизбежно, не будут слишком мучительны.
Домов — простых и похожих друг на друга, но теплых и добротных домов — построено довольно, чтобы все могли поместиться в них. Эти дома даже стали со временем украшать резьбой, и они уже были не так одинаковы. И на свеже вытканном полотне снова появилась вышивка. И ничьи руки до сих пор не были обагрены кровью живущих на южном берегу... А теперь и вовсе...
— Все живы? — спросил Турукано подчеркнуто беспечным тоном, так что сразу стало ясно, о ком именно он спрашивает.
— Живы, — ответил Нолофинвэ, кивком показывая, что понял вопрос. — Я даже думаю, что, если не будет внезапного ухудшения, жизнь его уже вне опасности, и однажды он совершенно поправится. Только вернуть потерянную кисть не получится. На это никакого искусства не хватит, мы не валар.
При последних словах уголки губ Нолофинвэ дрогнули, словно он хотел усмехнуться, но передумал.
— Что же тогда ты делал там всю ночь и почти половину дня? — удивился Турукано.
— Я не сказал, что он поправится сам по себе, если просто оставить его в покое, — вздохнул Нолофинвэ. — Для целителей там еще очень много работы. А Финьо тревожится за него. Когда Финьо становится слишком страшно, он зовет меня. Все просто.
Нолофинвэ улыбнулся, Турукано, глядя на него, улыбнулся тоже.
— Но на деле особых причин для беспокойства нет, — продолжал Нолофинвэ. — Он, конечно, был на пороге смерти, однако мы уже знаем: не каждый, кто побывал на том пороге, действительно умирает. А у наших целителей...
— О, да, — не слыша последних слов Нолофинвэ, сказал Турукано. — Иначе в этом лагере вообще никого бы не было.
—... достаточно опыта, чтобы удержать его, а не подтолкнуть к Чертогам Ожидания. В этом ему повезло, — договорил Нолофинвэ. Слова Турукано он услышал, но не стал ничего отвечать, только накрыл его руку своей.
— Повезло и не в этом одном, — сказал Турукано. — Сейчас его вид и его история будят в сердцах нашего народа сострадание к нему и ненависть к Врагу. Кто знает, что они могли бы разбудить там раньше... Кто пожалел бы его в первые дни жизни здесь, когда мы, сами едва живые, оплакивали наших мертвых?
Нолофинвэ снова ничего не сказал. Турукано покачал головой.
— Нет, наверное, кто-то пожалел бы. Но меня бы не было среди них. И многих не было бы. Теперь... — он вздохнул. — Разумеется, жалко.
Нолофинвэ все еще молчал. Молчать было настолько же проще, чем говорить, насколько сидеть — проще, чем стоять. До чего же он устал! Хотелось уснуть прямо сейчас, прямо здесь, и не просыпаться долго. Но он пришел говорить с сыном, а не спать. Хотя до сих пор Турукано, похоже, больше нуждался в возможности выговориться, чем в его ответах.
Но теперь Турукано умолк. Задумался. Или все-таки ждал от отца каких-то слов.
— В первые дни все было иначе, чем сейчас, — делая над собой усилие, чтобы собраться с мыслями, сказал Нолофинвэ. — Не случайно, мы и узнали обо всем не тогда, а лишь недавно. И нет нужды думать, что могло бы быть. У нас достаточно проблем с тем, что есть.
— И их станет больше, когда сюда явятся остальные сыновья Феанаро, — сказал Турукано. — А они явятся. Ведь им непременно захочется увидеть брата, раз уж он, — уголок рта Турукано дернулся. — Так близко.
— Они уже были здесь, — ответил Нолофинвэ.
— Как?! — Турукано почти вскочил, но все же сдержался. — Как они могли попасть в лагерь незамеченными?
— Посредством хитрости и чар, — усмехнулся Нолофинвэ. — Моих, разумеется.
— Отец? — Турукано посмотрел на Нолофинвэ с изумлением.
— Мне стоит немалых сил удерживать народ от мщения, даже когда наши родичи сидят по другую сторону озера, — сказал Нолофинвэ уже совершенно серьезно. — И я не желал бы, чтобы все мои старания пошли прахом из-за чьего-то неосторожного слова или даже надменного взгляда. Поэтому я скрыто провел их по лагерю и так же скрыто вывел обратно.
— И они согласились? — спросил Турукано, который выглядел порядком ошеломленным этой историей.
— Им было все равно, — пожал плечами Нолофинвэ. — Но и выбор-то невелик. Я не стал бы рисковать, позволяя им всем сразу войти сюда в открытую, а они не хотели ждать.
— Ясно, — сказал Турукано. — Что же потом?
— Ничего, — ответил Нолофинвэ. — Они увидели брата, убедились, что он жив и о нем заботятся, и уехали.
— Вот как. А они не хотят забрать его к себе, чтобы заботиться самим? — спросил Турукано.
— Хотят. Они даже приехали в сопровождении целителей, а так же взяли с собой лошадей и носилки. Но когда их целители взглянули на раненого... — Нолофинвэ покачал головой. — Им даже говорить ничего не пришлось, яснее ясного было, что они не знают, что со всем этим делать.
— Должен же у них был появиться опыт за годы здесь, — заметил Турукано.
— Конечно, но это опыт лечения ран, полученных в бою. А крайняя степень физического и душевного истощения, когда причин для возможной смерти так много, что трудно даже сразу увидеть их все, — не то, с чем они привыкли сталкиваться. В этом несравнимо больше наш опыт. Хотя случай, — Нолофинвэ тяжело вздохнул. — И отличается ото всего, что мы видели раньше. Раны, нанесенные с заведомым стремлением мучить, терзать и получать удовольствие от чужих страданий... — по лицу Нолофинвэ пробежала судорога. — Они другие... на ощупь. Но пока мы справляемся. Справятся ли на том берегу, я не уверен. И не хочу, чтобы все усилия пропали даром. — По тому, каким тоном Нолофинвэ произнес "все усилия", было понятно, что он говорит не только и не столько о работе лекарей. — Так что пока он останется здесь.
— Но ты не единственный целитель в нашем лагере, и не обязан сам им заниматься, — напомнил Турукано. — У тебя и так от всего этого снова седина в волосах.
— Не единственный, и даже не лучший. Но я уже сказал, почему это делаю. А седина... — Нолофинвэ пожал плечами. — Пройдет. До этого прошла ведь, а теперь Финдекано вернулся невредимым... — на мгновение Нолофинвэ замолчал, а потом вдруг настойчиво произнес: — Пообещай, если когда-нибудь ты соберешься покинуть меня и уйти куда-то, неважно куда... — он вздохнул. — Пообещай, что скажешь мне об этом.
— Я никуда не собираюсь, — быстро возразил Турукано.
— Все равно, — ответил Нолофинвэ.
— Хорошо, — сказал Турукано. — Обещаю, что не стану исчезать без предупреждения. Когда бы и куда бы я ни решил уйти, ты непременно узнаешь прежде, чем это случится.
— Спасибо, — со слабой улыбкой сказал Нолофинвэ.
— Финьо и Арэльдэ тоже попросишь дать тебе такие обещания? — усмехнулся в ответ Турукано.
— Они уже дали, и Финьо не пришлось даже просить об этом, — серьезно ответил Нолофинвэ. — Теперь мне будет легче жить. Немного. Когда я почувствовал, куда он отправился...
Нолофинвэ резко оборвал фразу. Все закончилось, незачем этим бередить душу Турукано, ему и самому тяжело.
— Все позади, отец, — сказал Турукано, высвобождая пальцы из ладони отца и тут же накрывая его руку свой в том же самом утешительном жесте. — И уж это не повторится, будь спокоен. Такое невозможно повторить.
— Ты прав, — кивнул Нолофинвэ. — Спасибо.
— Не за что, — ответил Турукано. — Ты выглядишь очень усталым, — заметил он. — Тебе надо пойти отдохнуть. Сейчас ни к чему загонять себя до предела.
— Да, я устал, — честно признался Нолофинвэ. — И спать ужасно хочется, но совсем не хочется двигаться с места.
— Тогда ты можешь спать прямо здесь, — предложил Турукано. — А я буду беречь твой сон, — и, как будто смутившись, добавил: — Все равно сегодня не мой черед идти в дозор.
— О, ну раз так, то я просто не могу отказаться, — ответил Нолофинвэ, широко улыбаясь.
Он растянулся на траве и пристроил голову на колени Турукано. Лежать так было удивительно удобно и спокойно, и Нолофинвэ тут же начал засыпать. Но прежде чем успел совсем уйти в грезы, он почувствовал, что Турукано осторожно и ласково гладит его по волосам. Сразу вспомнился почему-то отец: как в детстве Нолофинвэ, бывало, засыпал, положив голову ему на колени... как потом, когда все было уже плохо, хотелось иногда дотронуться, поддержать, утешить, жестом выразить то, на что не хватало слов... Но не вышло ни разу.
На глаза навернулись слезы, однако еще до того, как соленые капли вырвались из-под ресниц и побежали по щекам, Нолофинвэ все же уснул.

***

День выдался не особенно теплый, но солнечный и приятный, из тех, которыми, предчувствуя зиму, дорожишь даже больше, чем лучшими из дней разгара лета. Безоблачное небо отражалось в воде озера Митрим и делало ее лазурно-голубой. Нолофинвэ с наслаждением глядел по сторонам и вдыхал прохладный воздух.
Последнее время он был очень занят: ко всем постоянным заботам добавился сбор и учет урожая, дел стало столько, что минуты свободной не было.
Так случалось каждую осень, и усилия, приложенные сейчас, конечно, с торицей окупались тем, что зимой никому не приходилось голодать, поэтому Нолофинвэ, как и все прочие эльдар, не жаловался. Но напряжение все равно давало о себе знать, и теперь, когда появилась возможность просто пройтись по берегу озера, Нолофинвэ чувствовал себя, будто выздоравливающий после ранения, которому впервые позволили выйти прогуляться. Все казалось лучше и прекрасней, чем обычно, и в то же время, сил было слишком мало, чтобы радоваться этому в полной мере.
С этого мысль как-то сама собой перескочила на того раненого, которого в лагере за глаза так и называли просто "раненый" или "он", избегая любого имени. Ему теперь тоже можно было выходить, но, конечно, у озера он не появлялся, слишком далеко. Пока у него едва хватало сил сделать несколько шагов за пределами дома, где им занимались целители...
Вдруг Нолофинвэ увидел, что ему навстречу своей обычной быстрой и уверенной походкой шагает Арэльдэ с неизменным белым луком за спиной. Заметив Нолофинвэ, она сделала своим спутникам, также вооруженным луками, знак, что догонит их позже, и заспешила к нему.
Это сразу же отвлекло Нолофинвэ ото всех посторонних мыслей. Они с дочерью не видились, кажется, несколько дней, хотя и жили в одном доме. Так что он успел соскучиться.
— На охоту или с охоты? — спросил Нолофинвэ, когда Арэльдэ подошла достаточно близко.
— С охоты. И на охоту, — ответила она.
Нолофинвэ изумленно поднял брови. Арэльдэ была неутомимой охотницей, но выходить на промысел так часто, пожалуй, слишком даже для нее.
Угадав его мысли, Арэльдэ улыбнулась как-то особенно беспечно.
— Я не устаю, — сказала она. — За меня не тревожься, отец.
Но от этих слов Нолофинвэ не стало легче. Напротив, они словно задели какую-то струну в сердце, и он как наяву услышал опять голос Аракано, когда-то сказавшего ему почти то же.
Арэльдэ, казалось, и сама вспомнила о брате. Во всяком случае, лицо ее сделалось разом бледнее и серьезнее. А потом она тряхнула головой и сказала:
— Я слышала, как пара эльфов из местных говорили друг с другом об Арьо, будто бы он погиб, сразив предводителя большого воинства орков. Если честно, мне не хватило сил вмешаться и переубедить их. Тяжело рассказывать об этом.
Нолофинвэ вздохнул.
— Ничего, — ободряюще сказал он. — Просто тем, кто не был в Хэлкараксэ, не понять, что на самом деле совершил наш Арьо. Но они видят, наш народ чтит его, как героя, и ищут тому свое объяснение. Во всяком случае, его помнят. И будут помнить. Недавно ко мне приходила одна пара: они простили моего позволения назвать своего сына в честь Аракано.
— Сына! — воскликнула Арэдэль. — Но не собираются же они сейчас заводить детей?
— Нет, — ответил Нолофинвэ. — Не сейчас, но когда-нибудь после. Знаешь, я рад, что есть кто-то, кто думает о будущем, счастливом будущем, в этих землях, потому что о прошлом мы все думаем слишком много, а настоящее...
Нолофинвэ умолк, не договорив.
— Так ты дал разрешение? — спросила Арэльдэ и уточнила: — Чтобы они назвали сына Аракано.
— Дал, конечно, — ответил Нолофинвэ.
— Хорошо, — сказала Арэльдэ. — Хотя странно, наверное, будет узнать, что кто-то другой носит имя, которое раньше было только его.
Нолофинвэ усмехнулся.
— Ну, и твое, конечно, — спохватилась Арэльдэ. — Но ему бы это понравилось.
— Я тоже так думаю, — сказал Нолофинвэ. — А мне не жалко. Наоборот, я всегда чувствовал, что имя, данное мне твоей бабушкой Индис, заслуживает большего внимания и более частого употребления.
Оставшихся за Морем родичей в разговорах обычно старались не упоминать. Но в семье Нолофинвэ это неписаное правило не соблюдалось, и сейчас отец с дочерью улыбнулись друг другу, как будто у них был общий секрет.
Однако чем дольше Нолфоинвэ смотрел на Арэльдэ вблизи, тем отчетливее видел, что она обеспокоена чем-то и, возможно, даже сердита.
— Ты заметила что-нибудь во время охоты? — спросил он. — Твари Моргота?
Арэльдэ мгновение поглядела на него с недоумением, потом покачала головой.
— Нет, я сказала бы, — ответила она.
Конечно, сказала бы. Нолофинвэ и сам это знал, так что вопрос задал просто на всякий случай.
— Что тогда? — снова спросил он.
Мгновение Арэльдэ как будто собиралась опять сказать, что беспокоиться не о чем, но потом вздохнула и сказала другое:
— К нам нынче зачастили посетители с того берега. Лучше мне держаться от них подальше.
— Почему? — спросил Нолофинвэ с нарастающим беспокойством. — Кто-то из них причиняет тебе неприятности?
Он сам приложил много усилий, чтобы эти "посетители" могли появляться в лагере открыто, не вызывая слишком больших проблем и не подвергая опасности свою жизнь. Или чужую. Но все равно Нолофинвэ никогда не мог быть совершенно уверен, что ничего плохого не произойдет. Бывали моменты, когда он отчаянно желал, чтобы их просто не было не только в этом лагере, но и вообще нигде поблизости. И сейчас определенно настал один из таких моментов.
— Хуже, — горько усмехнулась Арэльдэ. — Они ведут себя так, словно ничего не случилось... не только в Арамане, но даже и до. Недавно... — она запнулась и поморщилась, словно ей было трудно или неприятно произносить что-то. — Один из них окликнул меня, заговорил со мной, и я ответила, а потом вдруг поняла, что говорю с ним и улыбаюсь ему... Как раньше. Это было ужасно! Неправильно.
Голос Арэльдэ дрогнул, и она сильно закусила губу.
Нолофинвэ чувствовал облегчение пополам с состраданием. Нового зла не случилось. Все отголоски старого. Однако и эти отголоски причиняют боль. Бедная его девочка!
— Но броситься на него и убить, тоже было бы неправильно, — продолжала тем временем Арэльдэ. — Наверное.
Нолофинвэ невольно вздрогнул, но ответил спокойно:
— Убить другого эльда — всегда неправильно.
— Знаю, — сказала Арэльдэ. — Но в Хэлкараксэ я думала иначе.
— В Хэлкараксэ неправильно было все, — ответил Нолофинвэ. — Мы не сможем жить нормальной жизнью, если станем оглядываться на то, что думали и говорили в то время.
— Знаю, — повторила Арэльдэ. — Только бывает трудно помнить об этом.
— Мне тоже, — признался Нолофинвэ. — Но мы должны. Так что же ты сделала?
— Тогда? Убежала. Мне было так плохо, словно я опять надышалась черным ядовитым туманом. — На лице Арэльдэ вдруг появилось вредное выражение. — А может, и не стоило убегать. Если бы меня стошнило прямо на его сапоги, он, возможно, догадался бы, что в настоящее время я не в настроении поддержать его игру.
С именами сыновей Феанаро у Арэльдэ были те же трудности, что у остальных: лицом к лицу с обладателями произносить их еще получалось, если иначе не обойтись, но другие разговоры при упоминании кого-то из феанариони превращались в шарады. Более или менее легкие. На этот раз скорее менее, впрочем, подумав, Нолофинвэ решил, что не так уж важно, кого из своих прежних друзей имеет в виду его дочь.
Арэльдэ тем временем совсем помрачнела.
— Иногда мне кажется, что мы не должны были оставаться здесь, — сказала она. — Что надо было уйти за горы, подальше от них. А этот лагерь сжечь, просто сжечь, когда они его бросили при нашем появлении.
— Подальше от них означало бы и подальше от Моргота, а мы пришли сюда не за этим, — напомнил Нолофинвэ. Об идее сжечь лагерь он даже говорить ничего не стал.
— Ты прав. Конечно, прав, — вздохнула Арэльдэ. — Просто мне тяжело держать себя в руках. Но охота помогает, а повара и коптильщики не жалуются. Так что я пойду.
Она быстро поцеловала Нолофинвэ в щеку и ушла прежде, чем он успел еще что-то сказать.
По правде говоря, Нолофинвэ и не знал, какие слова могли бы сейчас принести ей утешение, поэтому не окликнул ее, а только смотрел вслед, невольно ежась на внезапно поднявшемся ветру.
Стало заметно холоднее, и тут же заломило кончики пальцев. Нолофинвэ с досадой вспомнил, что не взял с собой рукавицы.

***

Середина зимы была для Нолофинвэ непростым испытанием. Он чувствовал себя подавленным и поневоле старался отыскать хоть малейший признак приближения весны, но не находил ничего.
В первую зиму Нолофинвэ едва мог заставить себя верить, что весна когда-нибудь снова наступит. На пятый раз стало все-таки проще. Наверное, когда-нибудь он совсем привыкнет и, может быть, даже полюбит это время года.
Когда-нибудь. А пока нужно набраться терпения. Можно пока утешиться тем, что даже в низком и сумрачном зимнем небе парят огромные орлы. После того как орел вернул ему Финдекано, увидеть одного из них в вышине было всегда радостно: живое напоминание о том, что за Морем, есть кто-то, кому не все равно. Несмотря ни на что не все равно. И может быть, даже сейчас, в этот самый момент, взгляд знакомых сияющих голубым светом глаз, которые видят все в Арде, направлен именно на него.
А если так, он не может сдаться, потому что устал, или позволить себе совершить ошибку, потому что ошибок совершено уже предостаточно и какая после этого разница. Нет, Нолофинвэ и раньше знал, что не может, но парящие орлы одним своим присутствием будто делали эту ношу легче, и уже не так трудно становилось всегда держать спину прямой.
— Айя, Нолофинвэ!
Оклик был негромкий, но неожиданный, и не потому даже, что Нолофинвэ засмотрелся на орла вдалеке и не заметил, как к нему приблизился эльда. Просто не думал он встретить этого эльда здесь, у озера. Привык считать, что тот еще слишком слаб для подобных прогулок. Тем более, в одиночку.
И все же он был здесь. Один. Видимо, в последнее время его здоровье заметно окрепло.
Говоря по правде, с тех пор как Нолофинвэ перестали привлекать к делу как целителя, он мало следил за выздоровлением их гостя и редко виделся с ним. А если уж быть откровенным до конца, Нолофинвэ старался избегать этих встреч, считая их бессмысленными.
Отношения между ним и первенцем Феанаро никогда не были настолько теплыми, чтобы уютно молчать вместе. Теперь тем более. А говорить им совершенно не о чем.
Все вопросы, что были у Нолофинвэ, были к Феанаро. Все слова, которые он желал сказать, следовало бы произнести, глядя в лицо Феанаро. Все, что могло бы произойти, было бы между ним и Феанаро. Но Феанаро мертв. И вопросов нет больше. Слова бесполезны. А делать нечего.
Ни один из сыновей Феанаро не может отвечать вместо него. Без толку требовать этого от них. Особенно от этого, и так уже измученного ударами судьбы. Потому и не о чем говорить.
— Айя, — ответил Нолофинвэ.
После этого воцарилось молчание. У Нолофинвэ даже мелькнула мысль, что они могли бы просто разойтись каждый своей дорогой, места предостаточно. Но Майтимо выдохнул облегченно, будто нашел, что искал, или сделал что-то, на что не мог прежде решиться, и зашагал рядом с Нолофинвэ.
— Я хотел поговорить с тобой, — сказал он через некоторое время.
На это Нолофинвэ не ответил ничего. Перебивать своего нежданного собеседника он не собирался: хочет говорить — пусть, может, ему и правда нужно. Но и ободрить его не мог. Не было ни сил, ни слов.
Так что Нолофинвэ только пошел несколько медленнее, чтобы его спутнику не было тяжело выдерживать темп.
Майтимо, если и заметил это, виду не подал. У него, казалось, тоже вдруг возникли трудности со словами. Он молчал, сосредоточенно глядя прямо перед собой, потом осмотрелся, словно ожидая обнаружить где-нибудь подсказку.
— Сколько снега кругом, — произнес он, наконец. — И так тихо. Словно все укрыл волшебный покров, который приносит покой. Иногда мне хочется, чтобы эта зима не кончалась.
Похоже, Майтимо искал не подсказку, а тему для разговора, вместо той, которую потерял или раздумал обсуждать. Из всех возможных замен он выбрал, определенно, худшею. Если бы Нолофинвэ не наблюдал за ним все время, подумал бы, что это насмешка. Но нет, ничего подобного. Просто неудачный поворот беседы.
Нолофинвэ отчетливо это понимал, но все равно почувствовал, как нутро опалило гневом. Впрочем, выпускать гнев наружу было бы неразумно, а контроля над собой Нолофинвэ не утратил. Так что ответил вежливо:
— Я все же надеюсь, что она закончится.
— О, — отозвался Майтимо, но если он что-то понял или почувствовал, это тоже не вышло наружу. Вслух прозвучало только: — Конечно, закончится. Некоторые вещи происходят независимо от наших желаний.
— К счастью, — сказал Нолофинвэ.
— Не всегда, — ответил Майтимо.
И снова повисло молчание, похожее на облака, полные мокрого снега.
О чем думал Майтимо, по лицу понять было нельзя. Нолофинвэ, когда вспышка гнева и в самом деле угасла, подумал, что желание Майтимо, в общем, можно понять. Ведь до конца зимы он здесь, в этом лагере, где ему, может, и не особенно рады, но зато не ждут и не требуют ничего. Он не должен взваливать на себя ответственность за судьбу народа, что неминуемо произойдет, как только Майтимо вернется к своим.
А такой груз трудно принимать с радостью. Это Нолофинвэ знал по себе. Хотя со временем ко всему привыкаешь, так что доверить его потом кому-то другому еще труднее. И это Нолофинвэ тоже знал по себе. Ответственность за своих нолдор он точно больше не собирался никому отдавать. Он честно пробовал. Хватит. Да и народ не доверится никому другому. Особенно никому из потомков Феанаро.
Тут тоже нечего было обсуждать, все и так даже слишком ясно.
Но и просто разбежаться в разные стороны, позволяя этой неудачной попытке разговора занозой остаться в памяти, тоже нельзя. Так что Нолофинвэ снова заговорил:
— Весна — беспокойное время, но сил у тебя до нее еще прибавится, и, может быть, она понравится тебе больше, чем ты думаешь.
Он произнес эта настолько дружелюбным и легким тоном, насколько мог. Потом кивнул своему собеседнику, показывая, что это возможность спокойно завершить их разговор и попрощаться.
Майтимо понял это и принял с готовностью. На его лице мелькнула даже тень улыбки, когда он сказал:
— Возможно, так все и случится.
И тоже чуть склонил голову.
Теперь можно было расходиться, напоследок пообещав друг другу продолжить беседу когда-нибудь после. Но Майтимо вдруг сдвинул брови — в первый раз на его лице отразилось что-то, кроме тщательно поддерживаемого вежливого спокойствия, — и с заметным усилием произнес:
— То, о чем я хотел поговорить... — здесь он остановился и вздохнул. — Полагаю, мне нужно больше времени, чтобы обдумать это.
Его слова прозвучали странно: как почти-просьба или даже почти-извинение.
— Сколько угодно, — ответил Нолофинвэ без улыбки, потому что улыбку его собеседник мог бы, пожалуй, истолковать превратно.
На этом они, наконец, расстались на очень кстати подвернувшейся развилке тропы. Майтимо свернул обратно к лагерю, а Нолофинвэ пошел дальше вдоль берега. Он был рад, что этот странный и неловкий для обоих разговор закончился. И ему даже не было любопытно, что именно Майтимо собрался обдумывать.
Любопытство тоже требует сил, а у Нолофинвэ их сейчас было в обрез.
— Скорее бы, скорее бы весна, — прошептал он.
Тут же смутился: хоть и тихо, а все-таки вслух. Так кто-нибудь и услышит, пожалуй, а у него нет права пугать других своей слабостью.
Но на этот раз рядом никого не было, его слова не могли достичь ничьих ушей. И все же, словно в ответ на них, белые облака прорезал золотой солнечный луч, еще не теплый, но удивительно яркий. От этого небо стало выше, а воздуха как будто больше. Нолофинвэ сделал глубокий вдох и улыбнулся.

***

— Скучаешь? — спросил Нолофинвэ.
— Думаю, — ответил Финдекано.
Он зябко передернул плечами, хотя было тепло и даже немного жарко: весна подходила к концу, готовясь уступить дорогу лету. Нолофинвэ, заметив этот жест, тут же обнял Финдекано одной рукой. Тот не возражал, и некоторое время они стояли так вдвоем, глядя на озеро. И на другой его берег.
— Все не пойму, что я на этот раз сделал не так, — задумчиво произнес Финдекано.
— Ты? Не так? — удивился Нолофинвэ. — Самый придирчивый критик едва ли нашел бы что-нибудь. — И сам же усмехнулся. — Впрочем, может быть, я недооцениваю придирчивых критиков. Но все равно, по-моему, ты все сделал правильно.
— Тогда почему ничего не изменилось? — спросил Финдекано.
— Майтимо бы с тобой не согласился, — ответил Нолофинвэ. — Он вернулся домой из лап Моргота, это — огромная перемена.
— Да, — кивнул Финдекано. — И за год, пока он был здесь, мы с ним снова стали друзьями, словно бы не было между нами... — он остановился на мгновение, — всего. Но для наших народов.... — Финдекано опять запнулся, потом сказал с досадой: — Ну вот, я уже даже не могу сказать "для нашего народа". Не важно, — он поморщился, но продолжил уже спокойнее: — Для остальных ничего не изменилось. Или почти ничего. А ведь когда я нашел Майтимо, мне показалось, что это может исцелить вражду между нолдор. Не могу объяснить почему, но, когда вернулся, я был почти уверен и даже рассказывал об этом Турьо в первую ночь после своего возвращения. А он слушал меня и не спорил, хотя у него, должно быть, тысяча возражений. Наверное, слишком рад был меня видеть, — тут Финдекано улыбнулся.
— Еще бы. Безумно, как и все мы, — сказал Нолофинвэ, и чуть крепче сжал плечо сына. — Но молчал он не только поэтому. Турукано теперь многое держит в себе, — Нолофинвэ вздохнул. — И я очень благодарен ему за то, что он не подливает масла в огонь. Тут и без этого все готово вспыхнуть. По крайней мере, было готово еще недавно. Но пока что не вспыхнуло, и я рад уже одному этому. А большего требовать не вправе, ни от Турукано, ни от других.
— Но это тупик, этот путь никуда не ведет, — сказал Финдекано, впрочем, без возмущения, как-то очень ровно.
— Да, — тем же тоном согласился Нолофинвэ. — И именно поэтому мы никуда не идем. А другого пути нет. Или я не вижу его, — он улыбнулся.
Улыбка вышла усталой.
Финдекано молчал.
— Конечно, своим поступком ты указал другой путь, — продолжал Нолофинвэ. — Но это путь чуда, а сотворить чудо способен не каждый, даже из тех, кто видел, что чудеса бывают. Как не каждый, увидевший полет, может сам подняться в небо.
— Но ты-то точно можешь летать! — горячо откликнулся Финдекано, и сам рассмеялся своей горячности.
Нолофинвэ опять улыбнулся. В этот раз веселее.
— Может, ты и прав, — легко согласился он. — Но перья на крыльях не отросли пока. Я еще похожу по земле, если не возражаешь.
Финдекано вдруг побледнел, лицо его застыло, и он с силой сжал свободную руку Нолофинвэ обеими своими. Резко выдохнул и сказал:
— Да, да, отец, ходи по земле. Побудь еще с нами.
— Финьо! — обеспокоенно воскликнул Нолофинвэ. — Что с тобой, Финьо?! О чем ты говоришь?
— Я не знаю, — ответил Финдекано.
Выражение лица у него стало более расслабленным, но он был по-прежнему бледен, и не выпускал руки отца.
Оба поняли, что произошло. Предвидение, случайное, короткое и неясное, накатило волной и схлынуло, не оставив никакого ключа, к чему оно относилось. С этим ничего нельзя было сделать. Только смириться и забыть, а иначе так можно и разума лишиться.
— Не бойся, никуда я не денусь, — сказал Нолофинвэ, ласково и беспечно, словно говорил с ребенком, а не со взрослым эльда.
— Конечно, — Финдекано через силу улыбнулся.
На мгновение он прижался лбом к плечу Нолофинвэ, потом отпустил, наконец, его руку и сам отступил на несколько шагов.
Они еще постояли молча, потом Финдекано тряхнул головой и спросил:
— Но все-таки что же теперь?
Нолофинвэ пожал плечами:
— Возможно, мы просто должны быть благодарны за то, что есть, и не ожидать большего.
— Нет, мне кажется, должно быть что-то еще, — возразил Финдекано. — Я чувствую. Но не вижу, что я мог бы сделать для этого.
— Ты уже сделал много, — ответил Нолофинвэ. — Не взваливай на себя все.
— Тогда кто? — спросил Финдекано.
— Не знаю, посмотрим, — ответил Нолофинвэ.
Ему вдруг пришло на ум, что Майтимо так больше и не пытался поговорить с ним до самого своего отъезда. А Нолофинвэ не стал напоминать ему о прежнем намерении. Едва ли стоило ожидать помощи от старшего сына Феанаро или еще кого-то с другого берега. Не вышло бы новых ссор — и то хорошо. А единство народа нолдор — просто еще одна вещь, потерянная безвозвратно.
Произносить это вслух Нолофинвэ не хотел, чтобы не расстраивать Финдекано еще больше.
Вместо этого он вспомнил еще кое о чем из прошлого, запустил руку в поясную сумку и сказал:
— Смотри, что я нашел среди своих вещей.
На его ладони лежали две плотно скатанные золотые ленты.
Пожалуй, рискованно было извлекать их на свет, мало ли о чем они могут напомнить Финдекано, но все же и прятать их было бы неправильно, а уж выбросить тем более.
— Я подумал, стоит вернуть это тебе, — продолжал он, в то же время следя за реакцией Финдекано.
К счастью, Финдекано улыбнулся, и не одними только губами, глаза тоже заблестели.
— Неужели ты пронес их через Льды! — воскликнул он.
— Это вышло почти случайно, — признался Нолофинвэ. — Но теперь я рад.
— Знаешь, я тоже, — сказал Финдекано. — Вплету их завтра.
— Хорошо, — ответил Нолофинвэ. — Вот будущее уже и обретает определенность.
Едва договорив, он рассмеялся, и Финдекано тут же присоединился к нему. И в этот миг они не тревожились ни о чем, хорошем или плохом, что могло ждать их впереди.

Продолжение следует...

Часть первая здесь, Часть вторая здесь и здесь, Часть третья здесь и здесь, Часть четвертая здесь и здесь.