А чем ты думаешь заняться, когда настанут холода?
АПД. Добавлена седьмая глава.
РанееШестая глава. 3,5 тысячи слов, это почти что как первые четыре главы вместе взятые. Автора понесло, очевидно) А я-то надеялась, что фик будет по размеру примерно как "Заклятие", ну, похоже, нет.
Главы 1-5 здесь.
Название: Как поступил бы мой отец
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Маэглин, Тургон, Идриль, Туор, Эарендиль, Глорфиндейль, Эктелион, Рог и другие упоминаются Финголфин, Эол
Рейтинг: R (16+)
Жанр: драма, агнст, АУ
Размер: миди, ?
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Маэглин попал в плен к оркам. Побывал в Ангбанде. Видел Моргота и говорил с ним. И выдал ему Гондолин. А потом подручные Моргота вернули Маэглина обратно в город, и теперь ни одна живая душа, кроме самого Маэглина, не знает, какая беда нависла над Гондолином. Жители королевства обречены? Или Маэглин все же найдет в себе силы признаться во всем королю Тургону и разрушить планы Моргота?
Примечание автора: Фик АУ и к канону, и к моему фику про Маэглина "Заклятие безмерного ужаса", относительно фика АУ-развилка после двенадцатой главы, относительно канона, я думаю, понятно по саммари.
Примечание автора 2: Хинья в переводе с квенья означает "дитя мое". В моем фаноне, Тургон использует это как особое ласковое обращение к племяннику.
Глава шестая
читать дальшеДень после разговора с Тургоном оказался совсем не таким, как представлял себе Маэглин. Впрочем, говоря по чести, он вообще с трудом мог представить хоть что-то после этого разговора. Твердо знал одно — его жизнь закончится. Если ему повезет, то быстро и не слишком мучительно: его тело останется лежать на дне ущелья, а сам он отправится в Чертоги Мандоса. А если не повезет, то жизнь сменят вечные пытки в подземельях Моргота.
Но ни в коем случае Маэглин не мог подумать, что он будет сидеть в зале королевского Совета на своем обычном месте, да не как заключенный, а как воин в полном вооружении, и ждать, пока соберется, собственно, королевский Совет.
Конечно, сам разговор тоже вышел странным: Тургон с начала и до конца говорил и делал вовсе не то, чего Маэглин от него ожидал. Но все равно итог мог получиться только один, в этом Маэглин был абсолютно уверен даже в тот момент, когда трясся от ужаса на кушетке, пытаясь считать мгновения до возвращения Тургона со стражей. И раз за разом сбиваясь со счета.
Наконец, Тургон вернулся. Маэглина сразу перестало трясти, как будто после сильнейшего, до костей пробирающего, ливня он отогрелся у жарко натопленного очага. Мысли тоже прояснились, и Маэглин увидел, что Тургон явился без стражи. Зато с мечом на поясе. Гламдринг легко было узнать и по своеобразной рукояти, и по ножнам из моржового бивня. Маэглин удивился, но не слишком. Подумал только, что предсмертное пророчество Эола все-таки не сбудется. Наверное, его это сильно огорчило бы. А Маэглина, пожалуй, не огорчало. Правда, и не радовало тоже. Но смерть от руки Тургона точно лучше мучений в руках Моргота.
Еще Маэглин зачем-то подумал, что раньше Разящий Орков не знал крови, кроме орочьей. А теперь вот напьется его, Маэглина, крови, и имя перестанет ему подходить. Эта мысль каким-то причудливым образом огорчила куда больше, чем собственная близкая смерть.
Тургон бросил взгляд на Маэглина и кивнул. Похоже, не ему, а своим мыслям, потом посмотрел в окно. Он вернулся действительно быстро, так что снаружи было не светлее, чем когда он смотрел в прошлый раз. Но Тургон все равно вглядывался в ночь долго и внимательно.
Наконец, сказал:
— Гигантских летучих мышей пока не видно. Армии Моргота, к счастью, тоже.
Так вот значит, что он все это время высматривал. Маэглин снова последовал его примеру — и опять ничего не увидел.
— Не думаю, что мышь легко было бы заметить ночью, — сказал он, покончив с разглядыванием черного проема окна. — А уж Морготова армия тем более не покажется нам заранее.
Выговорил все это — и поразился собственной дерзости. После всего, он беседует с Тургоном, как ни в чем не бывало. Возражает ему, как прежде. После такого признания.
Не родич, не советник — предатель. Ничтожный червь. Маэглин сам первым сказал бы это, если бы речь шла о ком-нибудь другом.
"На самом деле как раз признание не сделало тебя хуже", — неожиданно сообщил ему внутренний голос.
Маэглин едва не вскрикнул вслух. Этот голос он часто слышал в детстве и ранней юности. И даже уже после прихода в Гондолин изредка слышал, но потом тот как-то незаметно перестал звучать. Возможно, это был голос его орэ. Или только его воображение. Или, напротив, его здравый смысл. Но Маэглину раньше нравилось представлять, что это голос Финголфина, его деда, которого он никогда не встречал — визиты на могилу не в счет — но знал сначала по рассказам матери, а потом и дяди, и других знакомых с ним эльдар.
Голос был всегда спокойный и уверенный, полный внутренней силы. Иногда ободряющий. Иногда утешительный. Даже ласковый. А иногда и ироничный. Сейчас иронии в нем было больше, чем когда-либо, но потом он добавил уже вполне серьезно:
"Признание сделало тебя честнее. И храбрее. Намного".
Маэглин хмыкнул вслух, заслужив изумленный взгляд Тургона.
Он вспомнил себя после пробуждения от кошмара — рыдающего, наполовину отбивающегося от Тургона, наполовину цепляющегося за него — и внутренне вздрогнул от отвращения. Храбрости в этом было меньше всего. Что вообще он мог тогда сделать, кроме как сказать правду?
"Ты мог бы отпираться и изворачиваться до последнего, — подсказал голос. — Правда, конечно, все равно открылась бы. Но ты мог не признаваться".
Сказано все было обычным спокойным тоном. Лишнее доказательство того, что этот Финголфин, естественно, не настоящий. Что мог бы сказать Маэглину тот, погибший в поединке с Морготом, доведись ему сейчас оказаться здесь и высказаться, страшно было даже представить.
Голос, как видно, решил, что сказал достаточно, и умолк так же внезапно, как появился. Очень кстати, потому что время для бесед с самим собой было явно неподходящее. Тургон уже смотрел на Маэглина снова с беспокойством.
— Маэглин? — вопросительно произнес он.
— Да, — быстро отозвался Маэглин.
— Ты чувствуешь что-то, — Тургон помедлил, подбирая слово. — Странное?
Как будто хоть что-нибудь с тех пор, как Маэглин пришел в его покои, было не странным. Только Тургон, конечно, спрашивал о другом.
— Нет, — ответил Маэглин. — Просто задумался.
На этот раз от собственных слов он вздрогнул, вполне очевидно. Вспомнив, как не далее чем вчера уже говорил Тургону точно то же и что на самом деле творилось с ним в то время. Если Тургон тоже это помнил, он мог сейчас решить, что Маэглин не был до конца откровенен с ним. Но Маэглин был! Некстати вспомнился момент из сна, в котором Моргот требовал от Маэглина сказать, где Гондолин, перед этим уже лишив его языка.
Тургон сказал только:
— Полагаю, тебе есть о чем подумать.
Отчего-то его голос сейчас был похож на тот самый, внутренний: "На самом деле признание не сделало тебя хуже".
— Но скажи мне вот что, где твое оружие? — продолжал Тургон.
Это был неожиданный и очень сбивающий с толку вопрос. Впрочем, Маэглину в последнее время вообще требовалось прискорбно немного, чтобы оказаться совершенно сбитым с толку.
"Где мое оружие?" — в панике подумал он.
Потом все-таки припомнил, когда в последний раз вообще носил оружие. В тот самый день, как угодил в плен к бродячим оркам. Тогда оружие ему не помогло, а потом оно...
— Осталось в Ангбанде, — сказал он вслух.
— Все оружие, которое у тебя когда-либо было, осталось в Ангбанде? — переспросил Тургон.
Чем еще раз ошеломил Маэглина. Так что тот даже изумился в голос:
— Все? Нет, конечно...
Всего оружия, которое было у Маэглина, даже не когда-либо, а просто сейчас, хватило бы, чтобы вполне сносно снарядить дюжину воинов. К тому же Ангуирэль — очень приметный меч, и Маэглин никогда не брал его с собой в тайные вылазки.
— Ангуирэль остался дома, — сказал он Тургону. — Я имею в виду, тогда остался дома, — зачем-то пояснил он и поспешно добавил: — Но и сейчас он дома. И другое оружие у меня там есть.
— Значит, — медленно произнес Тургон. — Ты постоянно чувствовал на себе взгляд Моргота и боялся, как бы за тобой прямо сюда не явились его прихвостни, но все свое оружие хранил дома? Ничего не брал с собой?
Он говорил, как кто-то, пытающийся уяснить себе нечто совершенно непонятное. Или как кто-то, кто подловил своего собеседника на лжи.
Но Маэглин не лгал! И от тона дяди его тут же охватил новый приступ паники. На этот раз навеянный воспоминаниями не о Морготе. А об Эоле.
Нельзя сказать, что Маэглин никогда не любил отца. Разумеется, любил. Ведь это отец. Да и кроме того Эола было за что любить. На самом деле. Но последние годы перед побегом были... трудными. Именно в то время Маэглин крепко запомнил — скрыть что-то, чего не хочешь выдавать, не особенно сложно. Гораздо сложнее убедить своего собеседника, что ты ничего не скрываешь, когда ты и вправду ничего не скрываешь, но он почему-то уверен в обратном.
И если именно теперь, когда он рассказал абсолютно все, что мог, Тургон заподозрит его во лжи, это будет, конечно, понятной, наверное, даже заслуженной, но очень уж горькой насмешкой судьбы.
— Почему? — спросил Тургон.
У Маэглина не было сил даже раздумывать, какой ответ мог бы показаться убедительным. Так что он решил просто сказать правду. Снова. Хотя с Эолом это в таких случаях не особенно помогало. Но Тургон на столько же не Эол, насколько он и не Моргот, напомнил себе Маэглин, и принялся объяснять:
— За все дни после возвращения я ни разу не выходил за пределы городских стен. А болтаться с оружием по улицам и площадям было бы подозрительно. Все стали бы обращать внимание, удивляться, раздумывать над этим, и кто знает, до чего могли бы додуматься.
Тургон кивнул, как будто принимая его доводы, и добавил:
— Что ж, теперь все эти помехи более не существенны, так что тебе стоит вооружиться. Позже я пошлю кого-нибудь к тебе домой.
— Что? — переспросил Маэглин, не веря своим ушам.
Тургон собирается вооружить его? Но зачем?
— Зачем? — следующий вопрос, в отличие от первого, пришлось выдавливать из себя с трудом.
Тургон в ответ только молча посмотрел на него. Под этим взглядом Маэглин окончательно смешался, но дар речи вернулся к нему. Скорее, не к месту. Потому что он сказал:
— Я ведь преступник, предатель... Если бы у меня и было оружие, ты должен был бы его отобрать.
Тургон знаком велел ему замолчать. Маэглин подчинился — с большим усилием, потому что горькие обличительные слова о себе самом прямо-таки рвались из него.
После нескольких мгновений тишины Тургон сказал:
— Знаешь, я на самом деле не верю, что могу сегодня увидеть там, — тут он махнул рукой на окно. — Армию Моргота. За неполный месяц собрать войско на штурм огромной крепости он не мог бы. Даже я не мог бы, хотя мои воины, к счастью, гораздо умнее и, к сожалению, далеко не так многочисленны, как его. Так что в этом отношении, думаю, у нас есть еще немного времени, — подытожил Тургон.
Маэглин слушал его с изумлением, так о готовящемся нападении Моргота он прежде не думал.
— Гигантские летучие мыши — дело другое, — заметил тем временем Тургон. — Я ни одной из них не видел вблизи, но знаю, что они существуют. Я, конечно, не верю, что Торондор и его народ да и наши лучники тоже позволят такой твари беспрепятственно пролететь над долиной и появиться в городе, но еще на прошлом закате я не верил во многие вещи, которые, как оказалось, уже произошли. — Тургон вздохнул. — Так что я предпочел бы, чтобы, если вдруг такая мышь влетит в окно, тебе не пришлось отбиваться от нее подсвечником.
Идея была такой абсурдной, что впору рассмеяться. Но Маэглин почувствовал обжигающий стыд.
— Прости меня, пожалуйста, прости, — выпалил он, не успев себя остановить.
Лицо Тургона стало жестким, губы сжались в тонкую линию.
— Нет, не за то, о чем я тебе рассказал, — сразу добавил Маэглин. — Я знаю, этому нет прощения. Но я думал, — Маэглин остановился, проклиная себя, что вообще зачем-то завел речь об этом. Но потом сделал глубокий вдох и все-таки продолжал: — Я думал, когда ты узнаешь правду, ты, может, и не против будешь вернуть меня Морготу, потому что... — тут Маэглин еще раз запнулся, однако с мрачным упорством заставил себя договорить: — Потому что я этого заслуживаю.
На щеках Тургона, который до сих пор был очень бледен, проступила краска, как будто кто-то влепил ему пару пощечин. И вид у него был настолько же ошарашенный. Он даже не сразу смог заговорить. Но со второй попытки медленно и раздельно произнес:
— Никогда и никого. Я. Не отдал бы Морготу.
Маэглин опустил взгляд. Стыд не отпустил, даже стал сильнее.
— И тебя, конечно, не отдал бы, — настойчиво повторил Тургон. — Даже если бы узнал обо всем случившемся не от тебя самого.
— Что тогда ждало бы меня? — спросил Маэглин.
Просто не мог не спросить. Его столько мучила неизвестность и страх, что теперь он хотел узнать, чего же он все-таки боялся.
— Королевский суд, — просто ответил Тургон. — Покидать город без моего дозволения запрещено под страхом смерти, и ты это знаешь.
Маэглин действительно знал. В таком ответе, по крайней мере, не было ничего неясного или неожиданного.
— А теперь, что ждет меня? — спросил Маэглин.
Он знал ответ и на этот вопрос тоже. Был уверен, что знает. Но слишком многие поступки и слова Тургона в него не вписывались, так что Маэглин все-таки спросил.
— Я разослал вестников, — как будто совсем не о том ответил Тургон. — Ко всем лордам моего совета. Завтра на закате они соберутся здесь, во дворце, тогда ты расскажешь свою историю и им.
Перед мысленным взором Маэглина в который раз живо предстали искаженные ужасом и презрением знакомые лица. Он на миг закрыл глаза. Это, конечно, не помогло: так видение было даже более ярким. Маэглин снова открыл глаза и посмотрел на Тургона — тот определенно имел вид эльда, который не отклонится от выбранного решения. Да Маэглин и сам понимал, что избежать разоблачения перед всем городом не удастся. Даже надеяться на это было бы глупо. Маэглин склонил голову, признавая волю Тургона.
Спросил совсем тихо:
— После этого, что будет со мной?
— Вероятно, то же, что и со всеми нами, — отозвался Тургон мрачно. — Только не проси меня сейчас сказать, что именно. На совете мы это выясним, я полагаю. Нам так или иначе придется.
Маэглин вскинул на него взгляд.
— А как же суд? И казнь? — последнее слово далось неимоверно тяжело. Маэглин на самом деле не хотел умирать. Понимал, что этот путь не худший из тех, что могут ждать его впереди, и иногда — часто — в последние дни думал, что хочет. Но все равно не хотел.
Лицо Тургона было бесстрастно, как оно обычно бывало бесстрастно в те моменты, когда Тургона обуревали чувства, которых он не желал показать.
— Я же сказал, королевский суд ждал бы тебя в том случае, если бы я узнал твою историю не от тебя, — ответил он. — Но я, как ты и сам понимаешь, не узнал. И едва ли мог бы узнать позже, до того момента, когда армия Моргота не оказалась бы уже на моем пороге, а тогда стало бы поздно.
Теперь Тургон на мгновение закрыл глаза, как будто его тоже посетило некое жуткое видение наяву.
— Я, конечно, еще обязательно расспрошу и Элеммакиля и Эктелиона, не получали ли они каких странных вестей от своих дозорных, — Тургон покачал головой. — Но едва ли такие вести найдутся. Если б они были, их передали бы сразу. Так что я так и остался бы в неведении, если бы ты не признался сам, — заключил Тургон и замолчал.
Молчание длилось долго и было все более неловким с каждым мгновением, пока наконец Тургон не сказал:
— И хорошо же я отблагодарю тебя за честность, если обойдусь с тобой как с разоблаченным преступником.
— Но я и есть преступник, и я заслужил твоего суда, — отозвался Маэглин, сам не понимая зачем, просто не мог промолчать.
Что было удивительно, поскольку прежде сложностей с молчанием у него не возникало. Со словами — редко, с молчанием — никогда.
— Тогда какая разница, признался ты или нет? — спросил Тургон.
Вопрос явно не был риторическим, и Маэглин честно приложил усилие, чтобы найти ответ.
Но никакого ответа, кроме того, который был у него и раньше, не обнаружил.
— Моргот еще не на твоем пороге, и теперь Гондолин, может быть, еще можно спасти. Но для меня разницы нет, ни в чем, — сказал он вслух. — Я выдал Морготу город, и этого не исправить, моей вины не стереть ничем. Я не достоин прощения.
Странно, но эти слова давались ему каждый раз чуточку легче.
— Кто так думает? — спросил Тургон.
— Я сам, — ответил Маэглин и тут же склонил голову: — Но я помню, что король ты, и право суда — твое, я не имел в виду...
— Я знаю, — перебил его Тургон. — А что касается вины, было время, когда и я считал точно так же.
Он замолчал и опять принялся смотреть в окно.
Когда стало ясно, что он не собирается еще что-то добавить, Маэглин осмелился спросить:
— Но потом что-то случилось, и ты стал думать иначе?
— Да, — коротко ответил Тургон.
— Что? — спросил Маэглин почти с жадностью.
Он хотел знать, хотел понять. Но Тургон поднял руки в запрещающем жесте.
— Нет. Сегодня мы не будем говорить об этом, — резко сказал он. — Может быть, позже, если оба мы проживем достаточно долго, настанет подходящий момент для такого разговора. Но не сейчас.
Маэглин еще раз молча склонил голову. Он, конечно, не мог позволить себе настаивать.
После этой вспышки разговор совершенно оборвался. Но Тургон не ушел, не оставил Маэглина один на один с его страхами. Вместо этого он так и устроился у окна, занятый, по-видимому, какими-то своими мыслями. Маэглин был ему за это безмерно благодарен. Но выразить словами свою благодарность не смел. Сидел молча. И ни о чем не думал.
В голове было тихо и пусто, а на душе спокойно — в первый раз после возвращения из Ангбанда.
В конце концов, Маэглин снова не заметил, как ступил на Дорогу Грез. На этот раз ему ничего не снилось, поэтому пробуждение вышло куда менее драматичным, пожалуй, даже приятным: солнце золотило своим светом комнату и даже слегка — все-таки осенняя пора уже заметно продвигалась к увяданию — пригревало.
Стряхнув с себя остатки дремоты, Маэглин глянул в окно и тут же подобрался: заметно было, что время давно перевалило за полдень. Сколько же он проспал? И почему Тургон позволил ему это?
Маэглин быстро огляделся. Тургона видно не было. Но в этот же момент откуда-то ясно донесся его голос. Он поблагодарил кого-то за выполненное поручение и отпустил.
Послышались шаги, сперва удаляющиеся — видно, того порученца, потом приближающиеся — самого Тургона. Еще через несколько мгновений он вошел в комнату.
Маэглин, которому долгий и спокойный отдых придал сил, успел подняться, чтобы приветствовать короля как подобает. Тургон ответил ему кивком и тут же сказал:
— Вовремя ты проснулся. Там как раз принесли твои вещи, пора собираться.
Маэглин чуть было не спросил куда. Но вовремя вспомнил, что сегодня на закате состоится совет, где он снова должен будет рассказать, как выдал Морготу Гондолин. Он еще раз посмотрел на солнечный свет. Было действительно уже почти пора.
Сердце сжалось. Но все же того смертного ужаса, как перед признанием Тургону, он уже не испытывал, поэтому просто заставил себя глубоко вздохнуть и отправился приводить себя в порядок, как было велено.
Только когда очередь дошла до оружия, он вновь заколебался. Что если Моргот все же имеет над ним власть? И заставит его что-то сделать?
— Ты готов? — окликнул его Тургон.
Маэглин оставалось только признать очевидное:
— Нет.
— Что? — в голосе Тургона слышалось неприкрытое изумление.
Ему действительно нечасто приходилось слышать "нет" в ответ на подобные вопросы.
— Маэглин? — Тургон вошел в комнату, где тот собирался, а вернее сказать, уже некоторое время разглядывал собственный меч, не решая прикоснуться к нему.
— Что происходит? — спросил Тургон.
— Ты действительно уверен, что мне стоит носить оружие? — ответил Маэглин вопросом на вопрос. — Что я не сделаю вдруг чего-нибудь, чего сам не желаю?
— Я думаю, если бы Моргот хотел и мог заставить тебя что-то сделать в городе, это уже случилось бы, — ответил Тургон. — В те дни, когда никто и не думал, что с тобой что-то не так. Ведь за тобой не следили, — напомнил он. — Теперь, конечно, будут следить.
Маэглин кивнул. Разумеется. Раньше одна мысль о подобном показалась бы ему безмерно унизительной. Теперь это просто было неважно. Пожалуй, он даже готов был признать, что так безопаснее. Но сейчас стражи не было. Только он и Тургон. Если что-нибудь случится... Гондолин лишится своего короля, и снова не будет никого, кроме Маэглина, кто знал бы, что Морготу известно, где город.
Зачем же Тургон так рискует? Не понимает? Или сам желает проверить? Но это слишком...
— Не волнуйся, если что, я все еще лучший мечник, чем ты, — сказал тем временем Тургон. — Если, конечно, ты не скрывал от меня все это время часть своего умения.
Маэглин отрицательно покачал головой. Нет. Он ничего не скрывал. Тургон и в самом деле был лучшим из них двоих мечником. Но оружие брать все равно было жутко. Что если его действительно обуяет безумие? Если забудет себя и станет куклой в руках Моргота?
Но он уже боялся, что забудет себя, если попытается рассказать Тургону правду. И вот рассказал. И хотя это было ужасно, все же в дюжину дюжин раз не так ужасно, как он думал прежде.
Эта мысль ободрила Маэглина достаточно, чтобы он протянулся и сжал рукоять Ангуирэля. Это оказалось неожиданно приятно и утешительно. Словно дружеское объятие. Маэглин действительно любил этот меч, а меч любил его. Еще с тех времен, когда Маэглин был слишком мал, чтобы удержать меч в руках и только иногда с благоговением касался рукояти с позволения отца — или напротив, тайком от него.
Маэглин позволил себе один вполне явный вздох облегчения. Потом уже без колебаний закрепил меч на поясе, а после этого перешел к кинжалам. Тургон, все это время наблюдавший за ним, держа руку на рукояти Гламдринга, такую перемену в настроении вслух никак не отметил, а только когда Маэглин совершенно закончил с оружием, сказал:
— Пора.
Сердце Маэглина замерло. Совет. Еще одно признание. На мгновение ноги почти отказались его нести. Но Маэглин снова сжал рукой рукоять Ангуирэля и заставил себя сделать шаг, а затем следующий, и еще один, и еще, и так вышел из королевских покоев вслед за Тургоном. Прошел по коридорам дворца. И опять же вслед за Тургоном вошел в зал королевского Совета. Там собрались уже почти все обычные участники, а также и другие горожане, пожелавшие присутствовать.
При появлении Тургона и Маэглина эльдар стали оборачиваться к ним, и скоро на них сосредоточились все взгляды. Надо сказать, весьма многочисленные и любопытные. Еще бы! Неожиданно и срочно созванный совет был уже делом необычным. А тут еще государь Тургон и его племянник явились зачем-то вооруженными.
Тургон прошел к своему месту. Маэглин, как обычно, устроился справа от него, при этом — впервые в жизни — чувствуя себя наглым самозванцем. Но Тургон не указал ему иного места, и Маэглин остался.
Тургон оглядел зал и сразу же пресек все вопросы:
— Никакого совета, до начала совета, — сказал он и улыбнулся.
Но улыбка его не достигла глаз, и эльдар, знавшие своего короля очень хорошо, насторожились. Их улыбки также сменились сосредоточенностью, голоса стали глуше, и скоро большинство разговоров сошли на нет.
Теперь еще не явившихся членов совета ждали почти что в торжественном молчании. Не хватало Элеммакиля, начальника стражи Внешних Врат, которую в последнее время все чаще называли просто Внешней Стражей. Не удивительно, ведь ему добираться до королевского дворца дальше всех, и даже самая отчаянная спешка не могла этого изменить. А еще почему-то не было Туора и Идриль, хотя что и где могло задержать их, предположить было трудно. Да Маэглин не очень-то и стремился, он вообще был бы рад, если бы ни один из них на этот совет так и не пришел.
Только подобное было едва ли возможно, прежде всего потому, что как бы сильно они не задержались, без них Тургон не объявит совет открытым. Особенно на этот раз. Значит, оставалось только ждать.
Глава седьмая
читать дальшеКогда Идриль и Туор наконец появились в зале королевского Совета, они выглядели как обычно: он — спокоен, с движениями стремительными и странно ловкими для смертного, она — легка и безмятежна, как оживший солнечный луч. Но только на первый взгляд.
Маэглин, которому было и мучительно видеть их вместе, и мучительно не смотреть на Идриль, пока они приближались, успел взглянуть дважды: Идриль была насторожена, как будто ожидала нападения и собиралась противостоять ему, словно шла по темной и опасной тропе, а не по одному из залов во дворце своего отца. Туор тоже, казалось, ждал опасности и готовился не столько защищаться, сколько защищать Идриль. Когда они приблизились к Тургону достаточно, чтобы приветствовать его, Туор странно дернулся, словно хотел задвинуть жену себе за спину, но в последний момент подавил этот порыв.
Маэглин моргнул, и странное впечатление пропало — Туор и Идриль опять выглядели так же, как и всегда. Маэглин едва удержался, чтобы еще и головой не потрясти. Что это было? Временами похожим образом проявляла себя его — большая, чем у прочих — способность видеть суть вещей. Но ни с Идриль, ни с Туором это прежде ни разу не работало — ни так, ни иначе. Маэглин сильно подозревал, что в человеке видеть и нечего. А с Идриль, конечно, дело иное: изнутри она так же лучилась светом, как снаружи, и это мешало различать детали.
И вот теперь что же он увидел? Кого и чего им бояться здесь? Они ведь пока не слышали историю Маэглина, а следовательно, понятия не имели, что Моргот уже знает, где Гондолин. Да даже если бы Тургон и предупредил их заранее, вряд ли кто-то из них подумал бы, что Враг лично вдруг бросится на них прямо посреди совета. Даже смертный не мог бы быть настолько глуп.
А уж решить, что Идриль может понадобиться защита от Тургона, он не мог бы тем более. Никто и не помыслил бы о таком никогда. Оставалось признать, что это собственное смятение Маэглина, которое ничуть не уменьшилось за время ожидания, играло с ним дурные шутки.
Пока он приходил к этому выводу, Туор и Идриль приносили Тургону извинения за то, что так некстати решили искать уединения и заставили всех ждать. Тургон только отмахнулся, показывая, что сожалеть не о чем, и при этом глядя на дочь так, словно хотел бы заключить ее в объятия и не отпускать никогда. Но на деле он ограничился тем, что, когда Идриль заняла свое обычное место справа от него, взял ее за руку, крепко, как если бы опасался, что она может прямо здесь вдруг потеряться или исчезнуть. Идриль посмотрела на него чуть изумленно, но руки, конечно, не отняла.
Туор, тем временем, тоже устроился на своем обычном месте, следом за Идриль, перекинулся несколькими тихими словами с другим своим соседом — Эктелионом. О чем они говорят было толком не разобрать, но по тому, как Эктелион пожал плечами, Маэглин предположил, что смертный выспрашивал, из-за чего так срочно собрался совет.
Но Эктелион тоже пока этого не знал. Хотел бы и Маэглин этого не знать. Никогда вообще.
На него снова нахлынула паника. В последний час все ждали уже только Туора и Идриль, поэтому теперь, когда они наконец здесь, Тургон вот-вот объявит совет открытым.
Тургон, словно прочитав мысли Маэглина, именно это и сделал:
— Жители Гондолина! Лорды и леди моего совета! Сегодня я позвал вас сюда, чтобы вы узнали вести, после которых наша жизнь больше не сможет быть прежней.
По залу прокатилась волна тревожного шепота.
— Сегодня Маэглин будет говорить с вами, — продолжал Тургон.
В этом пока не было ничего особенно странного. Говорить на королевском совете, в том числе первым, Маэглину доводилось много раз. Только обычно это не был просто "Маэглин" — "мой племянник", "мастер" или "лорд Дома Крота" — или все это сразу, смотря по тому, какую тему предстояло обсудить. Но сегодня... да, сегодня он мог быть назван только Маэглином, и должен был быть благодарным уже за это.
Но Маэглин не чувствовал благодарности. Только ужас. Хотелось бежать прочь и никогда не возвращаться. Но бежать ему было некуда: его единственный дом — Гондолин. А там, за воротами, что могло бы ждать его? Кроме, разве что, еще одной орочьей банды или кого похуже?
К тому же, бегство было бы очевидной слабостью. А единственный раз, когда Маэглин пошел на поводу у собственной слабости, и привел к тому, что ему сейчас было о чем рассказывать.
Подстегнув себя этой мыслью, Маэглин встал, готовясь заговорить. Все присутствовавшие в комнате эльдар смотрели на него выжидательно. Он посмотрел на них в ответ и почувствовал, что вот так, видя перед собой их лица, признаться просто не сможет. Так что Маэглин нашел взглядом роспись над входом. Там была изображена Варда Элентари, помещающая на небеса Валакирку. В знак смирения перед невозможностью передать красу и величие Старшей Королевы валар художник изобразил ее со спины, и она — темноволосая, высокая и статная — удивительно напоминала Аредэль.
После смерти матери Маэглину тяжело было смотреть на эту картину, и он обычно не смотрел. Но теперь этот вид, по сравнению с обращенными к нему лицами гондолинцев, был облегчением. И не отрывая взгляда от фрески, Маэглин произнес:
— Жители Гондолина, ныне Морготу известно, где город.
Маглин сам не знал, почему без всяких предисловий высказал это. Не готовился заранее поступить именно так. У него просто не было сил во второй раз за два дня проходить всю историю от начала и до конца. Но, конечно, оставалось еще кое-что, чего не сообщить он никак не мог, поэтому, когда, после первых его слов, раздались удивленные, недоверчивые и испуганные крики, Маэглин поднял руку, призывая всех замолчать.
Все привычно послушались: эльдар в городе уважали его и даже в такой момент не забыли об этом. Маэглин на краткий миг ощутил что-то, отдаленно похожее на удовлетворение. Но потом подумал, что этому уважению осталось жить несколько секунд. И сказал:
— Моргот знает, потому что я рассказал ему. Рассказал, когда был в плену в Ангбанде.
После этих слов поднялся уже такой галдеж, как будто это был не королевский совет, а птичий базар. Эльдар, стоявшие вдоль стен все разом говорили что-то — шептали и кричали — не слыша друг друга, кто-то рыдал, давясь и сдерживаясь, кто-то — не стесняясь, в голос.
В королевском совете, эльдар были, конечно, покрепче. Никто не завопил и не залился слезами. Но их полное молчание и ошеломленные лица тоже ясно говорили о глубоком потрясении. Одна Идриль смотрела так, как будто хотела сказать: "Этого-то я и ожидала".
Маэглину самому захотелось завопить от несправедливости: он никогда — никогда! — от себя такого не ожидал. А она, значит, ожидала.
— Я не понимаю, — вдруг громко произнес Рог, без труда перекрыв весь окружающий шум. — Не понимаю, — повторил он, обращаясь прямо к Маэглину, так что тому пришлось на него посмотреть. Вид у Рога был действительно крайне озадаченный.
— Как твое пленение могло пройти незамеченным для всех? — начал Рог перечислять, чего именно не может себе уяснить. — И почему ты решил рассказать об этом только сейчас? Но главное, — Рог выделил это слово — как молотом шарахнул. — Почему до сих пор Моргот ничего не предпринял, если с Битвы Бессчетных Слез минуло уже больше трех дюжин лет?
Этот вопрос был поддержан кивками и одобрительными возгласами едва ли не половины лордов совета.
А Маэглин теперь мог с чистой душой присоединиться к Рогу — тоже уже ничего не понимал. Причем тут вообще битва? Правда, замешательство длилось всего несколько мгновений, потом до него дошло. Члены совета знали, что Тургон давно уже не дает никому позволения покидать город, а Маэглин не рвался покидать его и прежде, когда позволения король изредка еще давал, поэтому решили, что в плен к Морготу Маэглин угодил в тот раз, когда покидал город вместе с остальной армией Тургона.
Значит, придется все же рассказывать от начала и до конца, как все было. Маэглин впервые в жизни пожалел, что не может упасть и лишиться чувств. Но его дух был отвратительно бодр, если не сказать взвинчен до предела. И от рассказа было никуда не деться, поскольку Тургон — единственный, кроме самого Маэглина, в этом зале, кто знал правду до конца — явно не собирался принимать никакого участия в ее сообщении жителям города.
С глубоким вздохом Маэглин начал говорить, теперь уже по порядку: как вышел тайком за пределы Окружных гор, как обнаружил рудную жилу и увлекся ее исследованием, как появилась банда орков, как он был захвачен врасплох и не сумел вовремя оказать им достойного сопротивления и как потом убедил их не убивать его сразу, а вести в Ангбанд, рассчитывая ускользнуть от них по дороге...
— Глупец, — негромко, но отчетливо произнес кто-то.
Маэглин не узнал голос и не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, теперь он сосредоточился исключительно на Роге, задавшем ему вопрос. Так было проще рассказывать. Впрочем, у Рога лицо было такое, словно он более чем согласен с данной неведомым слушателем оценкой. Но Рог не прерывал рассказ Маэглина, чтобы сообщить об этом всем.
Так что история двигалась своим чередом: через Анфауглит к Ангбанду, через ворота Темной крепости к трону Моргота, к неловким попыткам обмануть Отца Лжи, затем к жутким подземельям и их истерзанным узникам... на этот раз Маэглин миновал эту часть истории так быстро, как мог, — желание выплеснуть из себя ужас уже не так жгло его, как раньше, и он хотел тоглько покончить с рассказом поскорее. Иначе, чего доброго, не сдержал бы слез, как когда говорил с Тургоном, а позволить всему совету увидеть себя в таком состоянии Маэглин просто не мог.
Так что быстрее, быстрее от одного к другому, дальше и дальше… Возвращение в тронный зал и новый разговор с Морготом, согласие открыть ему тайну, ответы, очень много ответов, большей части которых Маэглин так и не помнил, исцеление, еще попытка обмануть Моргота — короче и неудачнее всех предыдущих, и вот уже он назвал Моргота Повелителем, орки потащили его из зала, словно ветошь, летучая мышь вернула к внешним отрогам Окружных гор. Обратный путь в Гондолин, взгляд Моргота, дюжина наполненных ужасом дней, признание Тургону, совет, рассказ. Конец.
Вся речь Маэглина сопровождалась низким гулом, как будто он потревожил осиное гнездо. И только вопросом времени было, пока осы набросятся все разом.
Но стоило Маэглину замолчать, и на ноги вскочил Эгалмот, заставив остальных пораженно утихнуть.
— Как ты додумался! — закричал он с гневом. — Как тебе даже в голову пришло дразнить тайной Гондолина слуг Моргота?! Не важно, где ты и как там оказался, друзья тебя окружают или враги, будешь ты жить или умрешь, но тайна города должна остаться тайной!
Эгалмот был одним из лучших разведчиков, еще в ту пору, когда Тургон посылал эльдар на разведку в другие части Белерианда, и для него эти правила были естественны, как дыхание. Он уходил и возвращался много раз — всегда, конечно, с позволения своего короля — и ни разу не привел в город незваных гостей.
Маэглину нечего было ему ответить. Но Эгалмот и не ждал от него ответа. Вместо этого он обратился к Рогу:
— Что ты молчишь? Теперь, когда все ясно, что ты молчишь?
— Да вот, не знаю, что и сказать, — усмехнулся Рог так, что это скорее напоминало боевой оскал.
— То есть как это не знаешь? — опешил Эгалмот.
— Так, — резко ответил Рог, но при этом протянулся и коснулся руки другого лорда скорее утешительно. Они сидели не рядом, но достаточно близко, чтобы он мог сделать это. — Сказать, что годы, десятки и сотни лет сидеть на цепи без глаз, рук и всего остального не страшно? — предложил Рог. — Но это ложь. Что все прочие выдерживали? Но и это ложь. Не все выдерживали. Что другие — чтоб Моргот сел на свою корону и не смог встать — хотя бы попробовали...
Тут голос его прервался, он повернулся к Маэглину и сказал очень четко и холодно:
— Да, это правда.
Лицо Маэглина запылало, словно от пощечины. Хотя от него Рог сидел как раз далеко, и не мог бы сделать этого, не приближаясь.
Эгалмот после вспышки — и собственной, и Рога — как будто успокоился и снова сел на свое место.
Все опять заговорили едва ли не разом. А может, они уже говорили и раньше, и вообще не останавливались, просто Маэглин почему-то не мог их слышать. Но теперь он их и слышал, и видел, и это было более-менее точным воплощением мучивших его до сих пор кошмаров — искаженные лица, потрясенные взгляды...
Он отвернулся. Неудачно — к Тургону, а рядом с Тургоном сидела Идриль. Хотя, может, когда он прочтет отвращение и в ее глазах, на него снизойдет милосердное забытье. Он внутренне напрягся в ожидании ее взгляда, как в ожидании удара клинка, который точно пройдет через доспехи.
Но глаза Идриль были полны сострадания. Теперь она его жалела. Конечно. Она никогда не скрывала, что нет любви между ними. Но ее милосердие не знало границ. Идриль и Эола в день его казни жалела, хотя никто в целом мире больше не мог бы пожалеть. А сейчас она дарила свое сочувствие Маэглину.
И как он жаждал этого дара! Как желал броситься к ней, уткнуться в подол ее платья и разрыдаться, не заботясь о том, кто его видит. Но он не мог. Не мог, потому что...
— Есть еще одно обстоятельство, о котором ты до сих пор не сказал ни слова, Маэглин, — напомнил Тургон в унисон собственным мыслям Маэглина. Голос его был усталым, но твердым.
Идриль еще раз посмотрела на Маэглина и тут же коснулась руки Тургона:
— Отец, что бы это ни было оно едва ли... — начала она.
Маэглин не стал слушать дальше. Это еще один раз, когда ей не вымолить у Тургона снисхождения к преступнику. Да и не мог бы Маэглин принять ее заступничества. Не в этом.
Маэглин снова повернулся ко всему многочисленному собранию и заговорил с ясностью и твердостью, удивившими его самого:
— Жители Гондолина, еще одно должен открыть я вам. Когда Моргот говорил со мной во второй раз и требовал выдать ему тайну города, угрозы он перемежал с соблазнительными посулами. В какой-то момент Моргот сказал, что может дать мне любую награду. Он спросил, какой награды я желаю. И я... — тут голос все-таки подвел Маэглина и пришлось предпринять еще одну попытку. — Я сказал, что желаю Идриль, — все-таки выговорил Маэглин. — И он обещал ее мне.
На этих словах кто-то из толпы бросился прочь из зала, как будто спасаясь от твари Врага. Остальные же продолжали смотреть на Маэглина — более потрясенные теперь, чем в любой иной момент его рассказа.
Маэглин почувствовал непреодолимое желание оправдаться.
— Разум мой тогда помутился, — сказал он. Это было правдой, но звучало как жалкая и нелепая отговорка. — А я так люблю Идриль, давно и всем сер...
— Любишь?!
Если бы одновременно Туор не вскочил, Маэглин не догадался бы, что это произнес он, потому что в умении шипеть, как дикий кот, смертный до сих пор не был замечен.
Но теперь Туор стоял на ногах с таким видом, как будто хотел перемахнуть стол и вцепиться в горло Маэглина. От этого зрелища Маэглин испытал просто огромное облегчение, потому что Туор был единственным в этом зале, перед кем он определенно не испытывал ни тени вины, ни капли стыда.
Смертного все это никак не касалось: это не его город, не его народ. Он сам, по большому счету, вообще не вправе был находиться здесь. И если человек пожелает драться, Маэглин возражать не станет. В конце концов, даже теперь никто не потребовал бы от него, чтобы он не защищался от нападения. Правда, меч обнажить не придется — Туор, конечно, не принес с собой никакого оружия. Но во всяком случае, не могло быть сомнений, кто из них в схватке окажется сильнее.
Туор тем временем процедил сквозь стиснутые зубы:
— Морготова тварь, — И двинулся к Маэглину, правда, не через стол, а в обход.
Через пару шагов его нагнала Идриль и схватила за руку, заставляя остановиться, Эктелион, не поднимаясь со своего места, схватил за другую. Так что Туору, не желавшему бороться с женой и другом, остановиться и впрямь пришлось.
— Не тронь, его, не тронь, — заговорила Идриль, горячо и просительно. — Что бы он ни сделал, все равно он один из нас.
— Один из нас? — переспросил Туор, словно ушам своим не веря. — Да какой человек... — тут он, видимо, вспомнил, что людей, кроме него, в городе в любом случае не наблюдается, и на мгновение умолк, но потом продолжал. — Или эльф пойдет на такое? Утверждает, что любит тебя, а сам согласился тебя же принять как вещь, да еще из рук самого отвратительного, злобного и испорченного существа, которое знал мир! Он — исчадие тьмы.
— Нет, — упрямо покачала головой Идриль. — Он такой же эрухино, как ты и я.
— Ты прежде не раз говорила, что прозреваешь в его сердце тьму и что полагаться на него нельзя, — напомнил Туор.
— А ты всегда отвечал, что я не права, — напомнила ему Идриль.
— Ну и дурак же я был! — с горечью воскликнул Туор. — Но теперь уж с глупостями покончено.
— Нет, — возразила Идриль. — Это не было глупостью. Я никогда и не думала, что это глупость. Я знаю, что у тебя были причины считать так, как ты считал, пусть даже они скрыты от меня. Сейчас вспомни о них. Пожалуйста, я прошу.
Туор несколько мгновений стоял молча, потом вздохнул. Сказал:
— Сейчас они больше не имеют значения, потому что оказалось, я истолковал все неправильно.
Он попытался мягко высвободиться из рук Идриль, но она не отпустила.
— Что неправильно? Скажи, — попросила она. – Может статься, ты вовсе не ошибся.
Туор упрямо молчал. Идриль одной рукой легко погладила его по щеке, он закрыл глаза. Похоже было, что они оба или забыли, что на них смотрит весь королевский совет и еще изрядное количество горожан, или им было все равно.
— Ладно, — сказал, наконец, Туор. — Я расскажу. И ты сама увидишь, как это глупо.
На этот раз Идриль возражать не стала, видимо, чтобы не перебить его.
— Я, конечно, видел, как он очарован тобой и как ревнует тебя ко мне, — сказал Туор. — Видел с первого дня. Но думал, это все потому, что он так молод, и пройдет со временем. Такое бывает у людей, что мальчики влюбляются в своих старших родственниц — ходят за ними всюду, наблюдают издали, пытаются отпугивать их взрослых женихов, но потом перерастают это.
Маэглин чувствовал себя так, словно его с размаху окунули в кипяток: сравнивать его — взрослого эльда, воина и мастера — с мальчишкой, тем более, человеческим мальчишкой. Какое жестокое оскорбление!
Но на лице Идриль появилось задумчивое выражение, как будто все, что говорил человек, имело смысл. Затем задумчивость сменилась удивлением:
— Но ты говорил, что вырос среди эльдар и никогда не жил среди людей, — заметила она.
Сердце Маэглина на миг радостно встрепенулось: неужто этот хваленый посланец Ульмо солгал? И теперь попался на лжи?
Но Туор не казался опасающимся разоблачения.
— Я никогда не жил среди свободного народа эдайн, — ответил он с печальной улыбкой. — Но три года я прожил среди народа, которому Моргот отдал земли моих отцов. Я говорил тебе, что был когда-то рабом у них.
Идриль побледнела и кивнула.
— Они странны, дики и жестоки, — продолжал Туор. — Похожи на орков. Полагаю, особенно сильно для раба, которого каждый вправе избить до полусмерти за один показавшийся дерзким взгляд. Но их дети не таковы — подобны детям эльдар.
По залу пронесся недоверчивый вздох, но перебить Туора никто не посмел.
— Вот я и наблюдал за ними всегда, когда мог, — продолжал Туор. — Это давало мне силы не лишиться рассудка и надежды. Видел разные истории, и такие вот тоже. Поэтому уже тут, когда я увидел Маэглина, — он произнес имя, явно забывшись, и затем поморщился. Вздохнул тяжело. – Когда я увидел его и тебя, мне все показалось знакомым и понятным. Влюбленный юнец... Сколько ему, лет сто пятьдесят? – вдруг спросил Туор у Идриль.
Это было совсем уже бессмысленно и возмутительно. Смертный, который и сотни лет не проживет, рассуждал о юности эльдар. Маэглин стиснул зубы так, что они заскрипели, чтобы не вмешаться. Сейчас никто не был бы на его стороне, и он только испытал бы еще большее унижение. Хотя его унижение и так становилось больше с каждым мгновением.
— Когда вы познакомились, было двести, — ответила Идриль. — Даже чуть больше. Он не дитя. И его помыслы обо мне никогда не были невинны.
По ее лицу пробежала тень, которую Туор словно отразил и усилил, сделавшись снова мрачным и суровым.
— Вот видишь, я во всем ошибся, — заключил он. — А в сердце его живет подлость, которую и вовсе невозможно перерасти.
— Перерасти невозможно, — согласилась Идриль. — Но можно победить раскаянием. Если бы он не сожалел о том, что сделал, не рассказал бы об этом сегодня здесь.
— Твой отец велел ему сделать это, — заметил Туор.
— Но никто не мог велеть ему сказать об этом отцу, — возразила Идриль.
Туор выглядел так, как будто готов был еще спорить, но в итоге только спросил:
— И что же теперь, мы все сделаем вид, что это просто не имеет значения?
У Идриль стало такое лицо, словно она раздумывала, не пожалеет ли еще о том, что сейчас собирается сказать. Потом странное выражение сменилось решимостью.
— Я думаю, теперь мы поступим так, как решит отец, — сказала она. — Он владыка этого города, и все здесь доверяют его суждениям. До сих пор мне казалось, что и ты доверяешь.
— Доверяю, — этом отозвался Туор и вдруг огляделся, как кто-то, резко пробудившийся от грез. Посмотрел на короля, на других собравшихся эльдар. Снова на короля. Опустил взгляд.
Идриль и Эктелион тут же отпустили его. Он поклонился Тургону:
— Государь.
Тургон кивнул, и Туор рука об руку с Идриль вернулся на свое место.
Маэглин почувствовал себя почти разочарованным. Эльдар в зале переглядывались, словно не знали, что сказать или сделать теперь. Даже плачущие осматривались, стирая с лиц слезы.
— Теперь вы знаете все, — воспользовавшись затишьем, ровно сказал Тургон. — И мы снова должны решить, как поступить дальше. Остаться в Гондолине и защищать его, не смотря ни на что? Или покинуть город и уповать на то, что еще не поздно последовать советам Ульмо?
Все опять заговорили разом. Тургон терпеливо ждал, пока хотя бы члены его совета успокоятся достаточно, чтобы высказываться по очереди.
Когда это случилось, первым слово взял Галдор.
— Мой король, ты знаешь, как я люблю наш город, — сказал он. — Я с готовностью и даже радостью умер бы, защищая его с оружием в руках. Но у меня есть дети, а у них — еще дети, и у тех — тоже. И хотя каждый из них любит Гондолин не меньше меня, я не хотел бы, чтобы однажды они все погибли здесь в безнадежном сражении с ордами Моргота. Надеюсь, ты поймешь меня и не осудишь.
Тургон скользнул взглядом по Идриль и Туору, потом посмотрел на Галдора и ответил:
— Нет слов, чтобы выразить, как хорошо я понимаю тебя, старый друг.
После этого говорили другие члены совета, выказывая в своих речах поразительное единодушие. Один лишь Салгант с ужасом отверг идею покинуть Гондолин.
— Пусть теперь у нас и нет тайны, но все еще есть наши крепкие врата и высокие стены, и наше оружие, — настаивал он. — А если мы выйдем за пределы Окружных гор, не будет ни врат, ни стен. И кто знает, какие новые опасности ждут нас? Все прочие царства уже пали. Там больше нет никакой надежды.
— И здесь ее теперь нет, — заметил Рог. — А раз так, то лучше пойти навстречу судьбе и умереть, сражаясь, чем издохнуть, как крыса в норе, пытаясь от судьбы спрятаться.
— И может быть, кому-то все же повезет спастись и пережить все злоключения, — добавил Эктелион. — Удача любит тех, кто не сдается до самого конца.
— Но, — начал Салгант.
И не нашелся, что возразить. Посмотрел на Тургона, который при последнем подобном обсуждении был решительно против идеи покинуть город. Не нашел в его лице поддержки. И посмотрел на Маэглина. Посмотрел — и в полном отчаянии разрыдался, уронив голову на стол.
Маэглин разом вспомнил, за что прежде, до плена, так презирал Салганта. Такого никакой музыкой не искупишь. Но остальные смотрели на Салганта скорее с сочувствием, а Глорфиндель, бывший его соседом слева, хотел, кажется, сказать что-то, чтобы успокоить его, но не сумел придумать ничего подходящего и просто обнял Салганта за плечи.
Так решение покинуть Гондолин и идти по течению Сириона к морю было принято.
РанееШестая глава. 3,5 тысячи слов, это почти что как первые четыре главы вместе взятые. Автора понесло, очевидно) А я-то надеялась, что фик будет по размеру примерно как "Заклятие", ну, похоже, нет.
Главы 1-5 здесь.
Название: Как поступил бы мой отец
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Маэглин, Тургон, Идриль, Туор, Эарендиль, Глорфиндейль, Эктелион, Рог и другие упоминаются Финголфин, Эол
Рейтинг: R (16+)
Жанр: драма, агнст, АУ
Размер: миди, ?
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Маэглин попал в плен к оркам. Побывал в Ангбанде. Видел Моргота и говорил с ним. И выдал ему Гондолин. А потом подручные Моргота вернули Маэглина обратно в город, и теперь ни одна живая душа, кроме самого Маэглина, не знает, какая беда нависла над Гондолином. Жители королевства обречены? Или Маэглин все же найдет в себе силы признаться во всем королю Тургону и разрушить планы Моргота?
Примечание автора: Фик АУ и к канону, и к моему фику про Маэглина "Заклятие безмерного ужаса", относительно фика АУ-развилка после двенадцатой главы, относительно канона, я думаю, понятно по саммари.
Примечание автора 2: Хинья в переводе с квенья означает "дитя мое". В моем фаноне, Тургон использует это как особое ласковое обращение к племяннику.
Глава шестая
читать дальшеДень после разговора с Тургоном оказался совсем не таким, как представлял себе Маэглин. Впрочем, говоря по чести, он вообще с трудом мог представить хоть что-то после этого разговора. Твердо знал одно — его жизнь закончится. Если ему повезет, то быстро и не слишком мучительно: его тело останется лежать на дне ущелья, а сам он отправится в Чертоги Мандоса. А если не повезет, то жизнь сменят вечные пытки в подземельях Моргота.
Но ни в коем случае Маэглин не мог подумать, что он будет сидеть в зале королевского Совета на своем обычном месте, да не как заключенный, а как воин в полном вооружении, и ждать, пока соберется, собственно, королевский Совет.
Конечно, сам разговор тоже вышел странным: Тургон с начала и до конца говорил и делал вовсе не то, чего Маэглин от него ожидал. Но все равно итог мог получиться только один, в этом Маэглин был абсолютно уверен даже в тот момент, когда трясся от ужаса на кушетке, пытаясь считать мгновения до возвращения Тургона со стражей. И раз за разом сбиваясь со счета.
Наконец, Тургон вернулся. Маэглина сразу перестало трясти, как будто после сильнейшего, до костей пробирающего, ливня он отогрелся у жарко натопленного очага. Мысли тоже прояснились, и Маэглин увидел, что Тургон явился без стражи. Зато с мечом на поясе. Гламдринг легко было узнать и по своеобразной рукояти, и по ножнам из моржового бивня. Маэглин удивился, но не слишком. Подумал только, что предсмертное пророчество Эола все-таки не сбудется. Наверное, его это сильно огорчило бы. А Маэглина, пожалуй, не огорчало. Правда, и не радовало тоже. Но смерть от руки Тургона точно лучше мучений в руках Моргота.
Еще Маэглин зачем-то подумал, что раньше Разящий Орков не знал крови, кроме орочьей. А теперь вот напьется его, Маэглина, крови, и имя перестанет ему подходить. Эта мысль каким-то причудливым образом огорчила куда больше, чем собственная близкая смерть.
Тургон бросил взгляд на Маэглина и кивнул. Похоже, не ему, а своим мыслям, потом посмотрел в окно. Он вернулся действительно быстро, так что снаружи было не светлее, чем когда он смотрел в прошлый раз. Но Тургон все равно вглядывался в ночь долго и внимательно.
Наконец, сказал:
— Гигантских летучих мышей пока не видно. Армии Моргота, к счастью, тоже.
Так вот значит, что он все это время высматривал. Маэглин снова последовал его примеру — и опять ничего не увидел.
— Не думаю, что мышь легко было бы заметить ночью, — сказал он, покончив с разглядыванием черного проема окна. — А уж Морготова армия тем более не покажется нам заранее.
Выговорил все это — и поразился собственной дерзости. После всего, он беседует с Тургоном, как ни в чем не бывало. Возражает ему, как прежде. После такого признания.
Не родич, не советник — предатель. Ничтожный червь. Маэглин сам первым сказал бы это, если бы речь шла о ком-нибудь другом.
"На самом деле как раз признание не сделало тебя хуже", — неожиданно сообщил ему внутренний голос.
Маэглин едва не вскрикнул вслух. Этот голос он часто слышал в детстве и ранней юности. И даже уже после прихода в Гондолин изредка слышал, но потом тот как-то незаметно перестал звучать. Возможно, это был голос его орэ. Или только его воображение. Или, напротив, его здравый смысл. Но Маэглину раньше нравилось представлять, что это голос Финголфина, его деда, которого он никогда не встречал — визиты на могилу не в счет — но знал сначала по рассказам матери, а потом и дяди, и других знакомых с ним эльдар.
Голос был всегда спокойный и уверенный, полный внутренней силы. Иногда ободряющий. Иногда утешительный. Даже ласковый. А иногда и ироничный. Сейчас иронии в нем было больше, чем когда-либо, но потом он добавил уже вполне серьезно:
"Признание сделало тебя честнее. И храбрее. Намного".
Маэглин хмыкнул вслух, заслужив изумленный взгляд Тургона.
Он вспомнил себя после пробуждения от кошмара — рыдающего, наполовину отбивающегося от Тургона, наполовину цепляющегося за него — и внутренне вздрогнул от отвращения. Храбрости в этом было меньше всего. Что вообще он мог тогда сделать, кроме как сказать правду?
"Ты мог бы отпираться и изворачиваться до последнего, — подсказал голос. — Правда, конечно, все равно открылась бы. Но ты мог не признаваться".
Сказано все было обычным спокойным тоном. Лишнее доказательство того, что этот Финголфин, естественно, не настоящий. Что мог бы сказать Маэглину тот, погибший в поединке с Морготом, доведись ему сейчас оказаться здесь и высказаться, страшно было даже представить.
Голос, как видно, решил, что сказал достаточно, и умолк так же внезапно, как появился. Очень кстати, потому что время для бесед с самим собой было явно неподходящее. Тургон уже смотрел на Маэглина снова с беспокойством.
— Маэглин? — вопросительно произнес он.
— Да, — быстро отозвался Маэглин.
— Ты чувствуешь что-то, — Тургон помедлил, подбирая слово. — Странное?
Как будто хоть что-нибудь с тех пор, как Маэглин пришел в его покои, было не странным. Только Тургон, конечно, спрашивал о другом.
— Нет, — ответил Маэглин. — Просто задумался.
На этот раз от собственных слов он вздрогнул, вполне очевидно. Вспомнив, как не далее чем вчера уже говорил Тургону точно то же и что на самом деле творилось с ним в то время. Если Тургон тоже это помнил, он мог сейчас решить, что Маэглин не был до конца откровенен с ним. Но Маэглин был! Некстати вспомнился момент из сна, в котором Моргот требовал от Маэглина сказать, где Гондолин, перед этим уже лишив его языка.
Тургон сказал только:
— Полагаю, тебе есть о чем подумать.
Отчего-то его голос сейчас был похож на тот самый, внутренний: "На самом деле признание не сделало тебя хуже".
— Но скажи мне вот что, где твое оружие? — продолжал Тургон.
Это был неожиданный и очень сбивающий с толку вопрос. Впрочем, Маэглину в последнее время вообще требовалось прискорбно немного, чтобы оказаться совершенно сбитым с толку.
"Где мое оружие?" — в панике подумал он.
Потом все-таки припомнил, когда в последний раз вообще носил оружие. В тот самый день, как угодил в плен к бродячим оркам. Тогда оружие ему не помогло, а потом оно...
— Осталось в Ангбанде, — сказал он вслух.
— Все оружие, которое у тебя когда-либо было, осталось в Ангбанде? — переспросил Тургон.
Чем еще раз ошеломил Маэглина. Так что тот даже изумился в голос:
— Все? Нет, конечно...
Всего оружия, которое было у Маэглина, даже не когда-либо, а просто сейчас, хватило бы, чтобы вполне сносно снарядить дюжину воинов. К тому же Ангуирэль — очень приметный меч, и Маэглин никогда не брал его с собой в тайные вылазки.
— Ангуирэль остался дома, — сказал он Тургону. — Я имею в виду, тогда остался дома, — зачем-то пояснил он и поспешно добавил: — Но и сейчас он дома. И другое оружие у меня там есть.
— Значит, — медленно произнес Тургон. — Ты постоянно чувствовал на себе взгляд Моргота и боялся, как бы за тобой прямо сюда не явились его прихвостни, но все свое оружие хранил дома? Ничего не брал с собой?
Он говорил, как кто-то, пытающийся уяснить себе нечто совершенно непонятное. Или как кто-то, кто подловил своего собеседника на лжи.
Но Маэглин не лгал! И от тона дяди его тут же охватил новый приступ паники. На этот раз навеянный воспоминаниями не о Морготе. А об Эоле.
Нельзя сказать, что Маэглин никогда не любил отца. Разумеется, любил. Ведь это отец. Да и кроме того Эола было за что любить. На самом деле. Но последние годы перед побегом были... трудными. Именно в то время Маэглин крепко запомнил — скрыть что-то, чего не хочешь выдавать, не особенно сложно. Гораздо сложнее убедить своего собеседника, что ты ничего не скрываешь, когда ты и вправду ничего не скрываешь, но он почему-то уверен в обратном.
И если именно теперь, когда он рассказал абсолютно все, что мог, Тургон заподозрит его во лжи, это будет, конечно, понятной, наверное, даже заслуженной, но очень уж горькой насмешкой судьбы.
— Почему? — спросил Тургон.
У Маэглина не было сил даже раздумывать, какой ответ мог бы показаться убедительным. Так что он решил просто сказать правду. Снова. Хотя с Эолом это в таких случаях не особенно помогало. Но Тургон на столько же не Эол, насколько он и не Моргот, напомнил себе Маэглин, и принялся объяснять:
— За все дни после возвращения я ни разу не выходил за пределы городских стен. А болтаться с оружием по улицам и площадям было бы подозрительно. Все стали бы обращать внимание, удивляться, раздумывать над этим, и кто знает, до чего могли бы додуматься.
Тургон кивнул, как будто принимая его доводы, и добавил:
— Что ж, теперь все эти помехи более не существенны, так что тебе стоит вооружиться. Позже я пошлю кого-нибудь к тебе домой.
— Что? — переспросил Маэглин, не веря своим ушам.
Тургон собирается вооружить его? Но зачем?
— Зачем? — следующий вопрос, в отличие от первого, пришлось выдавливать из себя с трудом.
Тургон в ответ только молча посмотрел на него. Под этим взглядом Маэглин окончательно смешался, но дар речи вернулся к нему. Скорее, не к месту. Потому что он сказал:
— Я ведь преступник, предатель... Если бы у меня и было оружие, ты должен был бы его отобрать.
Тургон знаком велел ему замолчать. Маэглин подчинился — с большим усилием, потому что горькие обличительные слова о себе самом прямо-таки рвались из него.
После нескольких мгновений тишины Тургон сказал:
— Знаешь, я на самом деле не верю, что могу сегодня увидеть там, — тут он махнул рукой на окно. — Армию Моргота. За неполный месяц собрать войско на штурм огромной крепости он не мог бы. Даже я не мог бы, хотя мои воины, к счастью, гораздо умнее и, к сожалению, далеко не так многочисленны, как его. Так что в этом отношении, думаю, у нас есть еще немного времени, — подытожил Тургон.
Маэглин слушал его с изумлением, так о готовящемся нападении Моргота он прежде не думал.
— Гигантские летучие мыши — дело другое, — заметил тем временем Тургон. — Я ни одной из них не видел вблизи, но знаю, что они существуют. Я, конечно, не верю, что Торондор и его народ да и наши лучники тоже позволят такой твари беспрепятственно пролететь над долиной и появиться в городе, но еще на прошлом закате я не верил во многие вещи, которые, как оказалось, уже произошли. — Тургон вздохнул. — Так что я предпочел бы, чтобы, если вдруг такая мышь влетит в окно, тебе не пришлось отбиваться от нее подсвечником.
Идея была такой абсурдной, что впору рассмеяться. Но Маэглин почувствовал обжигающий стыд.
— Прости меня, пожалуйста, прости, — выпалил он, не успев себя остановить.
Лицо Тургона стало жестким, губы сжались в тонкую линию.
— Нет, не за то, о чем я тебе рассказал, — сразу добавил Маэглин. — Я знаю, этому нет прощения. Но я думал, — Маэглин остановился, проклиная себя, что вообще зачем-то завел речь об этом. Но потом сделал глубокий вдох и все-таки продолжал: — Я думал, когда ты узнаешь правду, ты, может, и не против будешь вернуть меня Морготу, потому что... — тут Маэглин еще раз запнулся, однако с мрачным упорством заставил себя договорить: — Потому что я этого заслуживаю.
На щеках Тургона, который до сих пор был очень бледен, проступила краска, как будто кто-то влепил ему пару пощечин. И вид у него был настолько же ошарашенный. Он даже не сразу смог заговорить. Но со второй попытки медленно и раздельно произнес:
— Никогда и никого. Я. Не отдал бы Морготу.
Маэглин опустил взгляд. Стыд не отпустил, даже стал сильнее.
— И тебя, конечно, не отдал бы, — настойчиво повторил Тургон. — Даже если бы узнал обо всем случившемся не от тебя самого.
— Что тогда ждало бы меня? — спросил Маэглин.
Просто не мог не спросить. Его столько мучила неизвестность и страх, что теперь он хотел узнать, чего же он все-таки боялся.
— Королевский суд, — просто ответил Тургон. — Покидать город без моего дозволения запрещено под страхом смерти, и ты это знаешь.
Маэглин действительно знал. В таком ответе, по крайней мере, не было ничего неясного или неожиданного.
— А теперь, что ждет меня? — спросил Маэглин.
Он знал ответ и на этот вопрос тоже. Был уверен, что знает. Но слишком многие поступки и слова Тургона в него не вписывались, так что Маэглин все-таки спросил.
— Я разослал вестников, — как будто совсем не о том ответил Тургон. — Ко всем лордам моего совета. Завтра на закате они соберутся здесь, во дворце, тогда ты расскажешь свою историю и им.
Перед мысленным взором Маэглина в который раз живо предстали искаженные ужасом и презрением знакомые лица. Он на миг закрыл глаза. Это, конечно, не помогло: так видение было даже более ярким. Маэглин снова открыл глаза и посмотрел на Тургона — тот определенно имел вид эльда, который не отклонится от выбранного решения. Да Маэглин и сам понимал, что избежать разоблачения перед всем городом не удастся. Даже надеяться на это было бы глупо. Маэглин склонил голову, признавая волю Тургона.
Спросил совсем тихо:
— После этого, что будет со мной?
— Вероятно, то же, что и со всеми нами, — отозвался Тургон мрачно. — Только не проси меня сейчас сказать, что именно. На совете мы это выясним, я полагаю. Нам так или иначе придется.
Маэглин вскинул на него взгляд.
— А как же суд? И казнь? — последнее слово далось неимоверно тяжело. Маэглин на самом деле не хотел умирать. Понимал, что этот путь не худший из тех, что могут ждать его впереди, и иногда — часто — в последние дни думал, что хочет. Но все равно не хотел.
Лицо Тургона было бесстрастно, как оно обычно бывало бесстрастно в те моменты, когда Тургона обуревали чувства, которых он не желал показать.
— Я же сказал, королевский суд ждал бы тебя в том случае, если бы я узнал твою историю не от тебя, — ответил он. — Но я, как ты и сам понимаешь, не узнал. И едва ли мог бы узнать позже, до того момента, когда армия Моргота не оказалась бы уже на моем пороге, а тогда стало бы поздно.
Теперь Тургон на мгновение закрыл глаза, как будто его тоже посетило некое жуткое видение наяву.
— Я, конечно, еще обязательно расспрошу и Элеммакиля и Эктелиона, не получали ли они каких странных вестей от своих дозорных, — Тургон покачал головой. — Но едва ли такие вести найдутся. Если б они были, их передали бы сразу. Так что я так и остался бы в неведении, если бы ты не признался сам, — заключил Тургон и замолчал.
Молчание длилось долго и было все более неловким с каждым мгновением, пока наконец Тургон не сказал:
— И хорошо же я отблагодарю тебя за честность, если обойдусь с тобой как с разоблаченным преступником.
— Но я и есть преступник, и я заслужил твоего суда, — отозвался Маэглин, сам не понимая зачем, просто не мог промолчать.
Что было удивительно, поскольку прежде сложностей с молчанием у него не возникало. Со словами — редко, с молчанием — никогда.
— Тогда какая разница, признался ты или нет? — спросил Тургон.
Вопрос явно не был риторическим, и Маэглин честно приложил усилие, чтобы найти ответ.
Но никакого ответа, кроме того, который был у него и раньше, не обнаружил.
— Моргот еще не на твоем пороге, и теперь Гондолин, может быть, еще можно спасти. Но для меня разницы нет, ни в чем, — сказал он вслух. — Я выдал Морготу город, и этого не исправить, моей вины не стереть ничем. Я не достоин прощения.
Странно, но эти слова давались ему каждый раз чуточку легче.
— Кто так думает? — спросил Тургон.
— Я сам, — ответил Маэглин и тут же склонил голову: — Но я помню, что король ты, и право суда — твое, я не имел в виду...
— Я знаю, — перебил его Тургон. — А что касается вины, было время, когда и я считал точно так же.
Он замолчал и опять принялся смотреть в окно.
Когда стало ясно, что он не собирается еще что-то добавить, Маэглин осмелился спросить:
— Но потом что-то случилось, и ты стал думать иначе?
— Да, — коротко ответил Тургон.
— Что? — спросил Маэглин почти с жадностью.
Он хотел знать, хотел понять. Но Тургон поднял руки в запрещающем жесте.
— Нет. Сегодня мы не будем говорить об этом, — резко сказал он. — Может быть, позже, если оба мы проживем достаточно долго, настанет подходящий момент для такого разговора. Но не сейчас.
Маэглин еще раз молча склонил голову. Он, конечно, не мог позволить себе настаивать.
После этой вспышки разговор совершенно оборвался. Но Тургон не ушел, не оставил Маэглина один на один с его страхами. Вместо этого он так и устроился у окна, занятый, по-видимому, какими-то своими мыслями. Маэглин был ему за это безмерно благодарен. Но выразить словами свою благодарность не смел. Сидел молча. И ни о чем не думал.
В голове было тихо и пусто, а на душе спокойно — в первый раз после возвращения из Ангбанда.
В конце концов, Маэглин снова не заметил, как ступил на Дорогу Грез. На этот раз ему ничего не снилось, поэтому пробуждение вышло куда менее драматичным, пожалуй, даже приятным: солнце золотило своим светом комнату и даже слегка — все-таки осенняя пора уже заметно продвигалась к увяданию — пригревало.
Стряхнув с себя остатки дремоты, Маэглин глянул в окно и тут же подобрался: заметно было, что время давно перевалило за полдень. Сколько же он проспал? И почему Тургон позволил ему это?
Маэглин быстро огляделся. Тургона видно не было. Но в этот же момент откуда-то ясно донесся его голос. Он поблагодарил кого-то за выполненное поручение и отпустил.
Послышались шаги, сперва удаляющиеся — видно, того порученца, потом приближающиеся — самого Тургона. Еще через несколько мгновений он вошел в комнату.
Маэглин, которому долгий и спокойный отдых придал сил, успел подняться, чтобы приветствовать короля как подобает. Тургон ответил ему кивком и тут же сказал:
— Вовремя ты проснулся. Там как раз принесли твои вещи, пора собираться.
Маэглин чуть было не спросил куда. Но вовремя вспомнил, что сегодня на закате состоится совет, где он снова должен будет рассказать, как выдал Морготу Гондолин. Он еще раз посмотрел на солнечный свет. Было действительно уже почти пора.
Сердце сжалось. Но все же того смертного ужаса, как перед признанием Тургону, он уже не испытывал, поэтому просто заставил себя глубоко вздохнуть и отправился приводить себя в порядок, как было велено.
Только когда очередь дошла до оружия, он вновь заколебался. Что если Моргот все же имеет над ним власть? И заставит его что-то сделать?
— Ты готов? — окликнул его Тургон.
Маэглин оставалось только признать очевидное:
— Нет.
— Что? — в голосе Тургона слышалось неприкрытое изумление.
Ему действительно нечасто приходилось слышать "нет" в ответ на подобные вопросы.
— Маэглин? — Тургон вошел в комнату, где тот собирался, а вернее сказать, уже некоторое время разглядывал собственный меч, не решая прикоснуться к нему.
— Что происходит? — спросил Тургон.
— Ты действительно уверен, что мне стоит носить оружие? — ответил Маэглин вопросом на вопрос. — Что я не сделаю вдруг чего-нибудь, чего сам не желаю?
— Я думаю, если бы Моргот хотел и мог заставить тебя что-то сделать в городе, это уже случилось бы, — ответил Тургон. — В те дни, когда никто и не думал, что с тобой что-то не так. Ведь за тобой не следили, — напомнил он. — Теперь, конечно, будут следить.
Маэглин кивнул. Разумеется. Раньше одна мысль о подобном показалась бы ему безмерно унизительной. Теперь это просто было неважно. Пожалуй, он даже готов был признать, что так безопаснее. Но сейчас стражи не было. Только он и Тургон. Если что-нибудь случится... Гондолин лишится своего короля, и снова не будет никого, кроме Маэглина, кто знал бы, что Морготу известно, где город.
Зачем же Тургон так рискует? Не понимает? Или сам желает проверить? Но это слишком...
— Не волнуйся, если что, я все еще лучший мечник, чем ты, — сказал тем временем Тургон. — Если, конечно, ты не скрывал от меня все это время часть своего умения.
Маэглин отрицательно покачал головой. Нет. Он ничего не скрывал. Тургон и в самом деле был лучшим из них двоих мечником. Но оружие брать все равно было жутко. Что если его действительно обуяет безумие? Если забудет себя и станет куклой в руках Моргота?
Но он уже боялся, что забудет себя, если попытается рассказать Тургону правду. И вот рассказал. И хотя это было ужасно, все же в дюжину дюжин раз не так ужасно, как он думал прежде.
Эта мысль ободрила Маэглина достаточно, чтобы он протянулся и сжал рукоять Ангуирэля. Это оказалось неожиданно приятно и утешительно. Словно дружеское объятие. Маэглин действительно любил этот меч, а меч любил его. Еще с тех времен, когда Маэглин был слишком мал, чтобы удержать меч в руках и только иногда с благоговением касался рукояти с позволения отца — или напротив, тайком от него.
Маэглин позволил себе один вполне явный вздох облегчения. Потом уже без колебаний закрепил меч на поясе, а после этого перешел к кинжалам. Тургон, все это время наблюдавший за ним, держа руку на рукояти Гламдринга, такую перемену в настроении вслух никак не отметил, а только когда Маэглин совершенно закончил с оружием, сказал:
— Пора.
Сердце Маэглина замерло. Совет. Еще одно признание. На мгновение ноги почти отказались его нести. Но Маэглин снова сжал рукой рукоять Ангуирэля и заставил себя сделать шаг, а затем следующий, и еще один, и еще, и так вышел из королевских покоев вслед за Тургоном. Прошел по коридорам дворца. И опять же вслед за Тургоном вошел в зал королевского Совета. Там собрались уже почти все обычные участники, а также и другие горожане, пожелавшие присутствовать.
При появлении Тургона и Маэглина эльдар стали оборачиваться к ним, и скоро на них сосредоточились все взгляды. Надо сказать, весьма многочисленные и любопытные. Еще бы! Неожиданно и срочно созванный совет был уже делом необычным. А тут еще государь Тургон и его племянник явились зачем-то вооруженными.
Тургон прошел к своему месту. Маэглин, как обычно, устроился справа от него, при этом — впервые в жизни — чувствуя себя наглым самозванцем. Но Тургон не указал ему иного места, и Маэглин остался.
Тургон оглядел зал и сразу же пресек все вопросы:
— Никакого совета, до начала совета, — сказал он и улыбнулся.
Но улыбка его не достигла глаз, и эльдар, знавшие своего короля очень хорошо, насторожились. Их улыбки также сменились сосредоточенностью, голоса стали глуше, и скоро большинство разговоров сошли на нет.
Теперь еще не явившихся членов совета ждали почти что в торжественном молчании. Не хватало Элеммакиля, начальника стражи Внешних Врат, которую в последнее время все чаще называли просто Внешней Стражей. Не удивительно, ведь ему добираться до королевского дворца дальше всех, и даже самая отчаянная спешка не могла этого изменить. А еще почему-то не было Туора и Идриль, хотя что и где могло задержать их, предположить было трудно. Да Маэглин не очень-то и стремился, он вообще был бы рад, если бы ни один из них на этот совет так и не пришел.
Только подобное было едва ли возможно, прежде всего потому, что как бы сильно они не задержались, без них Тургон не объявит совет открытым. Особенно на этот раз. Значит, оставалось только ждать.
Глава седьмая
читать дальшеКогда Идриль и Туор наконец появились в зале королевского Совета, они выглядели как обычно: он — спокоен, с движениями стремительными и странно ловкими для смертного, она — легка и безмятежна, как оживший солнечный луч. Но только на первый взгляд.
Маэглин, которому было и мучительно видеть их вместе, и мучительно не смотреть на Идриль, пока они приближались, успел взглянуть дважды: Идриль была насторожена, как будто ожидала нападения и собиралась противостоять ему, словно шла по темной и опасной тропе, а не по одному из залов во дворце своего отца. Туор тоже, казалось, ждал опасности и готовился не столько защищаться, сколько защищать Идриль. Когда они приблизились к Тургону достаточно, чтобы приветствовать его, Туор странно дернулся, словно хотел задвинуть жену себе за спину, но в последний момент подавил этот порыв.
Маэглин моргнул, и странное впечатление пропало — Туор и Идриль опять выглядели так же, как и всегда. Маэглин едва удержался, чтобы еще и головой не потрясти. Что это было? Временами похожим образом проявляла себя его — большая, чем у прочих — способность видеть суть вещей. Но ни с Идриль, ни с Туором это прежде ни разу не работало — ни так, ни иначе. Маэглин сильно подозревал, что в человеке видеть и нечего. А с Идриль, конечно, дело иное: изнутри она так же лучилась светом, как снаружи, и это мешало различать детали.
И вот теперь что же он увидел? Кого и чего им бояться здесь? Они ведь пока не слышали историю Маэглина, а следовательно, понятия не имели, что Моргот уже знает, где Гондолин. Да даже если бы Тургон и предупредил их заранее, вряд ли кто-то из них подумал бы, что Враг лично вдруг бросится на них прямо посреди совета. Даже смертный не мог бы быть настолько глуп.
А уж решить, что Идриль может понадобиться защита от Тургона, он не мог бы тем более. Никто и не помыслил бы о таком никогда. Оставалось признать, что это собственное смятение Маэглина, которое ничуть не уменьшилось за время ожидания, играло с ним дурные шутки.
Пока он приходил к этому выводу, Туор и Идриль приносили Тургону извинения за то, что так некстати решили искать уединения и заставили всех ждать. Тургон только отмахнулся, показывая, что сожалеть не о чем, и при этом глядя на дочь так, словно хотел бы заключить ее в объятия и не отпускать никогда. Но на деле он ограничился тем, что, когда Идриль заняла свое обычное место справа от него, взял ее за руку, крепко, как если бы опасался, что она может прямо здесь вдруг потеряться или исчезнуть. Идриль посмотрела на него чуть изумленно, но руки, конечно, не отняла.
Туор, тем временем, тоже устроился на своем обычном месте, следом за Идриль, перекинулся несколькими тихими словами с другим своим соседом — Эктелионом. О чем они говорят было толком не разобрать, но по тому, как Эктелион пожал плечами, Маэглин предположил, что смертный выспрашивал, из-за чего так срочно собрался совет.
Но Эктелион тоже пока этого не знал. Хотел бы и Маэглин этого не знать. Никогда вообще.
На него снова нахлынула паника. В последний час все ждали уже только Туора и Идриль, поэтому теперь, когда они наконец здесь, Тургон вот-вот объявит совет открытым.
Тургон, словно прочитав мысли Маэглина, именно это и сделал:
— Жители Гондолина! Лорды и леди моего совета! Сегодня я позвал вас сюда, чтобы вы узнали вести, после которых наша жизнь больше не сможет быть прежней.
По залу прокатилась волна тревожного шепота.
— Сегодня Маэглин будет говорить с вами, — продолжал Тургон.
В этом пока не было ничего особенно странного. Говорить на королевском совете, в том числе первым, Маэглину доводилось много раз. Только обычно это не был просто "Маэглин" — "мой племянник", "мастер" или "лорд Дома Крота" — или все это сразу, смотря по тому, какую тему предстояло обсудить. Но сегодня... да, сегодня он мог быть назван только Маэглином, и должен был быть благодарным уже за это.
Но Маэглин не чувствовал благодарности. Только ужас. Хотелось бежать прочь и никогда не возвращаться. Но бежать ему было некуда: его единственный дом — Гондолин. А там, за воротами, что могло бы ждать его? Кроме, разве что, еще одной орочьей банды или кого похуже?
К тому же, бегство было бы очевидной слабостью. А единственный раз, когда Маэглин пошел на поводу у собственной слабости, и привел к тому, что ему сейчас было о чем рассказывать.
Подстегнув себя этой мыслью, Маэглин встал, готовясь заговорить. Все присутствовавшие в комнате эльдар смотрели на него выжидательно. Он посмотрел на них в ответ и почувствовал, что вот так, видя перед собой их лица, признаться просто не сможет. Так что Маэглин нашел взглядом роспись над входом. Там была изображена Варда Элентари, помещающая на небеса Валакирку. В знак смирения перед невозможностью передать красу и величие Старшей Королевы валар художник изобразил ее со спины, и она — темноволосая, высокая и статная — удивительно напоминала Аредэль.
После смерти матери Маэглину тяжело было смотреть на эту картину, и он обычно не смотрел. Но теперь этот вид, по сравнению с обращенными к нему лицами гондолинцев, был облегчением. И не отрывая взгляда от фрески, Маэглин произнес:
— Жители Гондолина, ныне Морготу известно, где город.
Маглин сам не знал, почему без всяких предисловий высказал это. Не готовился заранее поступить именно так. У него просто не было сил во второй раз за два дня проходить всю историю от начала и до конца. Но, конечно, оставалось еще кое-что, чего не сообщить он никак не мог, поэтому, когда, после первых его слов, раздались удивленные, недоверчивые и испуганные крики, Маэглин поднял руку, призывая всех замолчать.
Все привычно послушались: эльдар в городе уважали его и даже в такой момент не забыли об этом. Маэглин на краткий миг ощутил что-то, отдаленно похожее на удовлетворение. Но потом подумал, что этому уважению осталось жить несколько секунд. И сказал:
— Моргот знает, потому что я рассказал ему. Рассказал, когда был в плену в Ангбанде.
После этих слов поднялся уже такой галдеж, как будто это был не королевский совет, а птичий базар. Эльдар, стоявшие вдоль стен все разом говорили что-то — шептали и кричали — не слыша друг друга, кто-то рыдал, давясь и сдерживаясь, кто-то — не стесняясь, в голос.
В королевском совете, эльдар были, конечно, покрепче. Никто не завопил и не залился слезами. Но их полное молчание и ошеломленные лица тоже ясно говорили о глубоком потрясении. Одна Идриль смотрела так, как будто хотела сказать: "Этого-то я и ожидала".
Маэглину самому захотелось завопить от несправедливости: он никогда — никогда! — от себя такого не ожидал. А она, значит, ожидала.
— Я не понимаю, — вдруг громко произнес Рог, без труда перекрыв весь окружающий шум. — Не понимаю, — повторил он, обращаясь прямо к Маэглину, так что тому пришлось на него посмотреть. Вид у Рога был действительно крайне озадаченный.
— Как твое пленение могло пройти незамеченным для всех? — начал Рог перечислять, чего именно не может себе уяснить. — И почему ты решил рассказать об этом только сейчас? Но главное, — Рог выделил это слово — как молотом шарахнул. — Почему до сих пор Моргот ничего не предпринял, если с Битвы Бессчетных Слез минуло уже больше трех дюжин лет?
Этот вопрос был поддержан кивками и одобрительными возгласами едва ли не половины лордов совета.
А Маэглин теперь мог с чистой душой присоединиться к Рогу — тоже уже ничего не понимал. Причем тут вообще битва? Правда, замешательство длилось всего несколько мгновений, потом до него дошло. Члены совета знали, что Тургон давно уже не дает никому позволения покидать город, а Маэглин не рвался покидать его и прежде, когда позволения король изредка еще давал, поэтому решили, что в плен к Морготу Маэглин угодил в тот раз, когда покидал город вместе с остальной армией Тургона.
Значит, придется все же рассказывать от начала и до конца, как все было. Маэглин впервые в жизни пожалел, что не может упасть и лишиться чувств. Но его дух был отвратительно бодр, если не сказать взвинчен до предела. И от рассказа было никуда не деться, поскольку Тургон — единственный, кроме самого Маэглина, в этом зале, кто знал правду до конца — явно не собирался принимать никакого участия в ее сообщении жителям города.
С глубоким вздохом Маэглин начал говорить, теперь уже по порядку: как вышел тайком за пределы Окружных гор, как обнаружил рудную жилу и увлекся ее исследованием, как появилась банда орков, как он был захвачен врасплох и не сумел вовремя оказать им достойного сопротивления и как потом убедил их не убивать его сразу, а вести в Ангбанд, рассчитывая ускользнуть от них по дороге...
— Глупец, — негромко, но отчетливо произнес кто-то.
Маэглин не узнал голос и не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, теперь он сосредоточился исключительно на Роге, задавшем ему вопрос. Так было проще рассказывать. Впрочем, у Рога лицо было такое, словно он более чем согласен с данной неведомым слушателем оценкой. Но Рог не прерывал рассказ Маэглина, чтобы сообщить об этом всем.
Так что история двигалась своим чередом: через Анфауглит к Ангбанду, через ворота Темной крепости к трону Моргота, к неловким попыткам обмануть Отца Лжи, затем к жутким подземельям и их истерзанным узникам... на этот раз Маэглин миновал эту часть истории так быстро, как мог, — желание выплеснуть из себя ужас уже не так жгло его, как раньше, и он хотел тоглько покончить с рассказом поскорее. Иначе, чего доброго, не сдержал бы слез, как когда говорил с Тургоном, а позволить всему совету увидеть себя в таком состоянии Маэглин просто не мог.
Так что быстрее, быстрее от одного к другому, дальше и дальше… Возвращение в тронный зал и новый разговор с Морготом, согласие открыть ему тайну, ответы, очень много ответов, большей части которых Маэглин так и не помнил, исцеление, еще попытка обмануть Моргота — короче и неудачнее всех предыдущих, и вот уже он назвал Моргота Повелителем, орки потащили его из зала, словно ветошь, летучая мышь вернула к внешним отрогам Окружных гор. Обратный путь в Гондолин, взгляд Моргота, дюжина наполненных ужасом дней, признание Тургону, совет, рассказ. Конец.
Вся речь Маэглина сопровождалась низким гулом, как будто он потревожил осиное гнездо. И только вопросом времени было, пока осы набросятся все разом.
Но стоило Маэглину замолчать, и на ноги вскочил Эгалмот, заставив остальных пораженно утихнуть.
— Как ты додумался! — закричал он с гневом. — Как тебе даже в голову пришло дразнить тайной Гондолина слуг Моргота?! Не важно, где ты и как там оказался, друзья тебя окружают или враги, будешь ты жить или умрешь, но тайна города должна остаться тайной!
Эгалмот был одним из лучших разведчиков, еще в ту пору, когда Тургон посылал эльдар на разведку в другие части Белерианда, и для него эти правила были естественны, как дыхание. Он уходил и возвращался много раз — всегда, конечно, с позволения своего короля — и ни разу не привел в город незваных гостей.
Маэглину нечего было ему ответить. Но Эгалмот и не ждал от него ответа. Вместо этого он обратился к Рогу:
— Что ты молчишь? Теперь, когда все ясно, что ты молчишь?
— Да вот, не знаю, что и сказать, — усмехнулся Рог так, что это скорее напоминало боевой оскал.
— То есть как это не знаешь? — опешил Эгалмот.
— Так, — резко ответил Рог, но при этом протянулся и коснулся руки другого лорда скорее утешительно. Они сидели не рядом, но достаточно близко, чтобы он мог сделать это. — Сказать, что годы, десятки и сотни лет сидеть на цепи без глаз, рук и всего остального не страшно? — предложил Рог. — Но это ложь. Что все прочие выдерживали? Но и это ложь. Не все выдерживали. Что другие — чтоб Моргот сел на свою корону и не смог встать — хотя бы попробовали...
Тут голос его прервался, он повернулся к Маэглину и сказал очень четко и холодно:
— Да, это правда.
Лицо Маэглина запылало, словно от пощечины. Хотя от него Рог сидел как раз далеко, и не мог бы сделать этого, не приближаясь.
Эгалмот после вспышки — и собственной, и Рога — как будто успокоился и снова сел на свое место.
Все опять заговорили едва ли не разом. А может, они уже говорили и раньше, и вообще не останавливались, просто Маэглин почему-то не мог их слышать. Но теперь он их и слышал, и видел, и это было более-менее точным воплощением мучивших его до сих пор кошмаров — искаженные лица, потрясенные взгляды...
Он отвернулся. Неудачно — к Тургону, а рядом с Тургоном сидела Идриль. Хотя, может, когда он прочтет отвращение и в ее глазах, на него снизойдет милосердное забытье. Он внутренне напрягся в ожидании ее взгляда, как в ожидании удара клинка, который точно пройдет через доспехи.
Но глаза Идриль были полны сострадания. Теперь она его жалела. Конечно. Она никогда не скрывала, что нет любви между ними. Но ее милосердие не знало границ. Идриль и Эола в день его казни жалела, хотя никто в целом мире больше не мог бы пожалеть. А сейчас она дарила свое сочувствие Маэглину.
И как он жаждал этого дара! Как желал броситься к ней, уткнуться в подол ее платья и разрыдаться, не заботясь о том, кто его видит. Но он не мог. Не мог, потому что...
— Есть еще одно обстоятельство, о котором ты до сих пор не сказал ни слова, Маэглин, — напомнил Тургон в унисон собственным мыслям Маэглина. Голос его был усталым, но твердым.
Идриль еще раз посмотрела на Маэглина и тут же коснулась руки Тургона:
— Отец, что бы это ни было оно едва ли... — начала она.
Маэглин не стал слушать дальше. Это еще один раз, когда ей не вымолить у Тургона снисхождения к преступнику. Да и не мог бы Маэглин принять ее заступничества. Не в этом.
Маэглин снова повернулся ко всему многочисленному собранию и заговорил с ясностью и твердостью, удивившими его самого:
— Жители Гондолина, еще одно должен открыть я вам. Когда Моргот говорил со мной во второй раз и требовал выдать ему тайну города, угрозы он перемежал с соблазнительными посулами. В какой-то момент Моргот сказал, что может дать мне любую награду. Он спросил, какой награды я желаю. И я... — тут голос все-таки подвел Маэглина и пришлось предпринять еще одну попытку. — Я сказал, что желаю Идриль, — все-таки выговорил Маэглин. — И он обещал ее мне.
На этих словах кто-то из толпы бросился прочь из зала, как будто спасаясь от твари Врага. Остальные же продолжали смотреть на Маэглина — более потрясенные теперь, чем в любой иной момент его рассказа.
Маэглин почувствовал непреодолимое желание оправдаться.
— Разум мой тогда помутился, — сказал он. Это было правдой, но звучало как жалкая и нелепая отговорка. — А я так люблю Идриль, давно и всем сер...
— Любишь?!
Если бы одновременно Туор не вскочил, Маэглин не догадался бы, что это произнес он, потому что в умении шипеть, как дикий кот, смертный до сих пор не был замечен.
Но теперь Туор стоял на ногах с таким видом, как будто хотел перемахнуть стол и вцепиться в горло Маэглина. От этого зрелища Маэглин испытал просто огромное облегчение, потому что Туор был единственным в этом зале, перед кем он определенно не испытывал ни тени вины, ни капли стыда.
Смертного все это никак не касалось: это не его город, не его народ. Он сам, по большому счету, вообще не вправе был находиться здесь. И если человек пожелает драться, Маэглин возражать не станет. В конце концов, даже теперь никто не потребовал бы от него, чтобы он не защищался от нападения. Правда, меч обнажить не придется — Туор, конечно, не принес с собой никакого оружия. Но во всяком случае, не могло быть сомнений, кто из них в схватке окажется сильнее.
Туор тем временем процедил сквозь стиснутые зубы:
— Морготова тварь, — И двинулся к Маэглину, правда, не через стол, а в обход.
Через пару шагов его нагнала Идриль и схватила за руку, заставляя остановиться, Эктелион, не поднимаясь со своего места, схватил за другую. Так что Туору, не желавшему бороться с женой и другом, остановиться и впрямь пришлось.
— Не тронь, его, не тронь, — заговорила Идриль, горячо и просительно. — Что бы он ни сделал, все равно он один из нас.
— Один из нас? — переспросил Туор, словно ушам своим не веря. — Да какой человек... — тут он, видимо, вспомнил, что людей, кроме него, в городе в любом случае не наблюдается, и на мгновение умолк, но потом продолжал. — Или эльф пойдет на такое? Утверждает, что любит тебя, а сам согласился тебя же принять как вещь, да еще из рук самого отвратительного, злобного и испорченного существа, которое знал мир! Он — исчадие тьмы.
— Нет, — упрямо покачала головой Идриль. — Он такой же эрухино, как ты и я.
— Ты прежде не раз говорила, что прозреваешь в его сердце тьму и что полагаться на него нельзя, — напомнил Туор.
— А ты всегда отвечал, что я не права, — напомнила ему Идриль.
— Ну и дурак же я был! — с горечью воскликнул Туор. — Но теперь уж с глупостями покончено.
— Нет, — возразила Идриль. — Это не было глупостью. Я никогда и не думала, что это глупость. Я знаю, что у тебя были причины считать так, как ты считал, пусть даже они скрыты от меня. Сейчас вспомни о них. Пожалуйста, я прошу.
Туор несколько мгновений стоял молча, потом вздохнул. Сказал:
— Сейчас они больше не имеют значения, потому что оказалось, я истолковал все неправильно.
Он попытался мягко высвободиться из рук Идриль, но она не отпустила.
— Что неправильно? Скажи, — попросила она. – Может статься, ты вовсе не ошибся.
Туор упрямо молчал. Идриль одной рукой легко погладила его по щеке, он закрыл глаза. Похоже было, что они оба или забыли, что на них смотрит весь королевский совет и еще изрядное количество горожан, или им было все равно.
— Ладно, — сказал, наконец, Туор. — Я расскажу. И ты сама увидишь, как это глупо.
На этот раз Идриль возражать не стала, видимо, чтобы не перебить его.
— Я, конечно, видел, как он очарован тобой и как ревнует тебя ко мне, — сказал Туор. — Видел с первого дня. Но думал, это все потому, что он так молод, и пройдет со временем. Такое бывает у людей, что мальчики влюбляются в своих старших родственниц — ходят за ними всюду, наблюдают издали, пытаются отпугивать их взрослых женихов, но потом перерастают это.
Маэглин чувствовал себя так, словно его с размаху окунули в кипяток: сравнивать его — взрослого эльда, воина и мастера — с мальчишкой, тем более, человеческим мальчишкой. Какое жестокое оскорбление!
Но на лице Идриль появилось задумчивое выражение, как будто все, что говорил человек, имело смысл. Затем задумчивость сменилась удивлением:
— Но ты говорил, что вырос среди эльдар и никогда не жил среди людей, — заметила она.
Сердце Маэглина на миг радостно встрепенулось: неужто этот хваленый посланец Ульмо солгал? И теперь попался на лжи?
Но Туор не казался опасающимся разоблачения.
— Я никогда не жил среди свободного народа эдайн, — ответил он с печальной улыбкой. — Но три года я прожил среди народа, которому Моргот отдал земли моих отцов. Я говорил тебе, что был когда-то рабом у них.
Идриль побледнела и кивнула.
— Они странны, дики и жестоки, — продолжал Туор. — Похожи на орков. Полагаю, особенно сильно для раба, которого каждый вправе избить до полусмерти за один показавшийся дерзким взгляд. Но их дети не таковы — подобны детям эльдар.
По залу пронесся недоверчивый вздох, но перебить Туора никто не посмел.
— Вот я и наблюдал за ними всегда, когда мог, — продолжал Туор. — Это давало мне силы не лишиться рассудка и надежды. Видел разные истории, и такие вот тоже. Поэтому уже тут, когда я увидел Маэглина, — он произнес имя, явно забывшись, и затем поморщился. Вздохнул тяжело. – Когда я увидел его и тебя, мне все показалось знакомым и понятным. Влюбленный юнец... Сколько ему, лет сто пятьдесят? – вдруг спросил Туор у Идриль.
Это было совсем уже бессмысленно и возмутительно. Смертный, который и сотни лет не проживет, рассуждал о юности эльдар. Маэглин стиснул зубы так, что они заскрипели, чтобы не вмешаться. Сейчас никто не был бы на его стороне, и он только испытал бы еще большее унижение. Хотя его унижение и так становилось больше с каждым мгновением.
— Когда вы познакомились, было двести, — ответила Идриль. — Даже чуть больше. Он не дитя. И его помыслы обо мне никогда не были невинны.
По ее лицу пробежала тень, которую Туор словно отразил и усилил, сделавшись снова мрачным и суровым.
— Вот видишь, я во всем ошибся, — заключил он. — А в сердце его живет подлость, которую и вовсе невозможно перерасти.
— Перерасти невозможно, — согласилась Идриль. — Но можно победить раскаянием. Если бы он не сожалел о том, что сделал, не рассказал бы об этом сегодня здесь.
— Твой отец велел ему сделать это, — заметил Туор.
— Но никто не мог велеть ему сказать об этом отцу, — возразила Идриль.
Туор выглядел так, как будто готов был еще спорить, но в итоге только спросил:
— И что же теперь, мы все сделаем вид, что это просто не имеет значения?
У Идриль стало такое лицо, словно она раздумывала, не пожалеет ли еще о том, что сейчас собирается сказать. Потом странное выражение сменилось решимостью.
— Я думаю, теперь мы поступим так, как решит отец, — сказала она. — Он владыка этого города, и все здесь доверяют его суждениям. До сих пор мне казалось, что и ты доверяешь.
— Доверяю, — этом отозвался Туор и вдруг огляделся, как кто-то, резко пробудившийся от грез. Посмотрел на короля, на других собравшихся эльдар. Снова на короля. Опустил взгляд.
Идриль и Эктелион тут же отпустили его. Он поклонился Тургону:
— Государь.
Тургон кивнул, и Туор рука об руку с Идриль вернулся на свое место.
Маэглин почувствовал себя почти разочарованным. Эльдар в зале переглядывались, словно не знали, что сказать или сделать теперь. Даже плачущие осматривались, стирая с лиц слезы.
— Теперь вы знаете все, — воспользовавшись затишьем, ровно сказал Тургон. — И мы снова должны решить, как поступить дальше. Остаться в Гондолине и защищать его, не смотря ни на что? Или покинуть город и уповать на то, что еще не поздно последовать советам Ульмо?
Все опять заговорили разом. Тургон терпеливо ждал, пока хотя бы члены его совета успокоятся достаточно, чтобы высказываться по очереди.
Когда это случилось, первым слово взял Галдор.
— Мой король, ты знаешь, как я люблю наш город, — сказал он. — Я с готовностью и даже радостью умер бы, защищая его с оружием в руках. Но у меня есть дети, а у них — еще дети, и у тех — тоже. И хотя каждый из них любит Гондолин не меньше меня, я не хотел бы, чтобы однажды они все погибли здесь в безнадежном сражении с ордами Моргота. Надеюсь, ты поймешь меня и не осудишь.
Тургон скользнул взглядом по Идриль и Туору, потом посмотрел на Галдора и ответил:
— Нет слов, чтобы выразить, как хорошо я понимаю тебя, старый друг.
После этого говорили другие члены совета, выказывая в своих речах поразительное единодушие. Один лишь Салгант с ужасом отверг идею покинуть Гондолин.
— Пусть теперь у нас и нет тайны, но все еще есть наши крепкие врата и высокие стены, и наше оружие, — настаивал он. — А если мы выйдем за пределы Окружных гор, не будет ни врат, ни стен. И кто знает, какие новые опасности ждут нас? Все прочие царства уже пали. Там больше нет никакой надежды.
— И здесь ее теперь нет, — заметил Рог. — А раз так, то лучше пойти навстречу судьбе и умереть, сражаясь, чем издохнуть, как крыса в норе, пытаясь от судьбы спрятаться.
— И может быть, кому-то все же повезет спастись и пережить все злоключения, — добавил Эктелион. — Удача любит тех, кто не сдается до самого конца.
— Но, — начал Салгант.
И не нашелся, что возразить. Посмотрел на Тургона, который при последнем подобном обсуждении был решительно против идеи покинуть город. Не нашел в его лице поддержки. И посмотрел на Маэглина. Посмотрел — и в полном отчаянии разрыдался, уронив голову на стол.
Маэглин разом вспомнил, за что прежде, до плена, так презирал Салганта. Такого никакой музыкой не искупишь. Но остальные смотрели на Салганта скорее с сочувствием, а Глорфиндель, бывший его соседом слева, хотел, кажется, сказать что-то, чтобы успокоить его, но не сумел придумать ничего подходящего и просто обнял Салганта за плечи.
Так решение покинуть Гондолин и идти по течению Сириона к морю было принято.
@темы: Тургон, Маэглин, Туор, Эол, Финголфин, Идриль, мои фанфики, Эарендиль, Как поступил бы..., лорды Гондолина, Сильмариллион, нолдор
-
-
31.08.2019 в 20:22-
-
31.08.2019 в 20:43надеюсь, автор потом покажет читателю, что его заставило пересмотреть свое мнение о Маэглине.
Это однозначно не последний разговор Маэглина и Тургона в этом фике, так что, наверное, автор еще покажет))) Но на самом деле там не мнение о Маэглине, а мнение о том, влияет ли как-то чистосердечное признание на дальнейшую судьбу преступника, и если да, то как именно.
Вообще, сложно, конечно, представить, чем можно такую вину перекрыть
Нет, тут смысл не в том, чтобы искупить вину подвигом или смыть позор кровью. Хотя вообще, конечно, раз Маэглина не казнят, возможность для подвигов у него сохраняется)
-
-
31.08.2019 в 20:54Ну, я тоже не совсем это имела в виду. Скорее, в целом - теоретически считается, что личность всегда более значима, чем любая херня, которую она может натворить, именно поэтому покаяние имеет смысл в любой ситуации. Но вот на практике представить себе, что кто-то исключительно по своей глупости, без каких-либо рациональных причин нарушил закон, а потом, спасая свою шкурку, решил пожертвовать всем своим народом... Реально, сложно представить, что когда-то это как-то можно будет не учитывать
-
-
31.08.2019 в 21:00Но после этого он пошел и во всем признался, чтобы все-таки народ, которым он сдуру пожертвовал, мог спастись, и вот на это он тоже способен.
В этом фике хотя бы.А что из этого важнее, и что больше отражает его личность, а что скорее случайно вышло... ну, тут уже могут быть разные мнения.
-
-
01.09.2019 в 01:19-
-
01.09.2019 в 02:13-
-
01.09.2019 в 02:33А тут да... флаффа на совете точно не должно получиться, если конечно я как автор не налажаю где-нибудь. Буду надеяться, что нет)
Чистосердечное признание, как известно... Равно как и искреннее покаяние. Смягчает)
Тао2, да) Но есть же еще вариант, что оно "царица доказательств": признался - расстрел, без изысков. Так тоже могло бы быть. Но не будет.
Но вот с Идриль... тут коллизия должна быть суровая.
Это да.
-
-
01.09.2019 в 02:37Я помню, просто привела как пример крайне гуманного обращения с преступниками, которое всё же Маэглину вряд ли обломится)))
Но есть же еще вариант, что оно "царица доказательств": признался - расстрел, без изысков.
На самом деле, я думаю, что это легче пережить, чем то, что с ним происходило в другой версии фика.
А он не может про Идриль не рассказывать? Это ведь не имеет отношения к делу?
-
-
01.09.2019 в 02:46-
-
01.09.2019 в 03:26Анкорина, а)))
На самом деле, я думаю, что это легче пережить, чем то, что с ним происходило в другой версии фика.
Ну так-то да. В этой главе даже было, что смерть не худший из путей - в его случае. Но и не лучший - в любом случае.
А он не может про Идриль не рассказывать? Это ведь не имеет отношения к делу?
Может. Мог бы и Тургону не рассказывать. Но этот путь приведет его к окончательной (по крайней мере, до перерождения через Чертоги Мандоса) духовной катастрофе, он это чувствует и так не хочет. В этом фике, по крайней мере.
Тао2, )))
Спасибо!) Постараюсь не завалить все дело)
-
-
01.09.2019 в 03:38Если бы он не рассказал Тургону, Гондолин был бы разрушен и все жители бы погибли, что не айс. А вот если он не расскажет при Идриль, ничего не изменится, в принципе.
-
-
01.09.2019 в 23:13-
-
01.09.2019 в 23:30-
-
02.09.2019 в 00:19Но если бы Маэглин этого не рассказал, а аккуратно обошел, это был бы в целом другой градус искренности во всем его рассказе, раз, другой градус его собственного раскаяния и осознания своей вины, два.
А там кто знает, во что бы это вылилось, может, Тургон почувствовал бы, что Маэглин что-то скрывает, стал бы настаивать, Маэглин бы уперся, Тургон разгневался - пророчество Эола с утра пораньше сбылось бы. Это если говорить о последствиях недостаточной искренности во время признания Тургону.
А если говорить о недостатке раскаяния, то это вообще чем угодно обернуться могло, то ли толкнуть Маэглина еще на какую-нибудь новую пакость, о которой он потом, может, и опять будет жалеть, но поздно. То ли все-таки дать какую-то власть над ним Морготу... мало ли, как это все работает.
Ой, вот чего я точно не собираюсь делать, так это писать третью историю, по сюжету: Маэглин признался, что выдал Гондолин, но скрыл, что попросил у Моргота Идриль в награду, и все кончилось плохо. Но чую, что кончилось бы плохо)
А теперь, рассказав Тургону, Маэглин уже не может не упоминать чего-то на совете, потому что, не скажет он сам, скажет (или потребует, чтобы он сказал) Тургон. Потому что, конечно, рассказ Маэглина на совете не просто сообщение информации. Сообщить информацию Тургон мог бы и сам, быстрее и четче, пожалуй. Рассказ - наказание. Гораздо меньшее, чем могло бы быть или чем Маэглин заслужил, но так и тем более никакой попытки увильнуть быть не может.
-
-
02.09.2019 в 00:38-
-
02.09.2019 в 00:53-
-
02.09.2019 в 01:03))) Так можно получить передоз Маэглина в творчестве))))
А теперь, рассказав Тургону, Маэглин уже не может не упоминать чего-то на совете, потому что, не скажет он сам, скажет (или потребует, чтобы он сказал) Тургон. Потому что, конечно, рассказ Маэглина на совете не просто сообщение информации. Сообщить информацию Тургон мог бы и сам, быстрее и четче, пожалуй. Рассказ - наказание. Гораздо меньшее, чем могло бы быть или чем Маэглин заслужил, но так и тем более никакой попытки увильнуть быть не может.
Понятно. Я не совсем врубилась, что это наказание, но посмотрим, как все пройдет - Вы, очевидно, знаете об этом больше
я думаю, в тех случаях аудитория была более готова услышать признание в грехах, чем гондолинский совет.
Да, и полагаю, что степень внутренней связи друг с другом был намного больше и угроза меньше. Вообще, мне кажется, что кроме как в общине первых христиан его бы, наверное, нигде не простили. И это жесть. Но всё же лучше, чем прошлый вариант
-
-
02.09.2019 в 03:06Ну типа в противостоянии (допустим), когда, скажем, Тургон такой: "он мне все рассказал, он с нами, мы все вместе и хрен тебе, Моринготто!", а ему так: "хе-хе, а и не все, он на твою дочку нацеливался и в награду у меня просил. Как - не сказал? Ай-яй-яй... А ты про единство и прозрачность..."
-
-
02.09.2019 в 03:43-
-
02.09.2019 в 04:36-
-
02.09.2019 в 10:22Я очень жду продолжения. Прямо безумно жду.
-
-
02.09.2019 в 13:47это работает так тогда, когда этот секрет важнее, чем остальное
Анкорина, в данном случае, эта часть (про Идриль как награду), может, и не важнее, но, имхо, хуже всего остального.
Испугаться пыток и выдать секрет - ну, это нехорошо, но никто, по совести, пока он сам не прошел через подобное, не может сказать, что вот он бы точно-точно никогда не выдал. А если прошел - то уже знает, каково это, и знает, что выдержит не всякий, и что там все очень часто на волоске, когда уже и сам за себя поручиться не можешь, выдержишь ты или нет.
А вот у Врага родственницу в награду попросить - это уже вовсе не с каждым может случиться. Это абсолютному большинству вообще никогда бы в голову не пришло. Как самому-то Маэглину пришло, непонятно. И именно поэтому этот факт имеет значение.
Тем более, что Тургону он уже все сказал, а Идриль, кажется, это знать совсем не обязательно
Если бы Тургон ему это позволил. Но вот именно этого Тургон ему точно бы не позволил, потому что дочь ему все-таки дороже даже, чем его город, и такое под ковер он не будет заметать.
Но в целом я понимаю, в чем идея - что это нужно уже не для спасения Гондолина, а для спасения самого Маэглина, потому что если он во всем сознается, то будет шанс оставить, пусть и очень небольшой, когда-нибудь оставить эту историю в прошлом и действительно жить дальше, а если что-то приберечь для себя, то ты с этим никогда не расстанешься, потому что это будет отделять тебя ото всех
Вот да, это основное.
но всё равно это адски сложно и страшно
Ну, а никто не обещал, что будет легко, как говорится. Да и кто сказал, что Маэглин заслужил, чтобы было легко?
Я думаю, если бы не этот момент с Идриль и не то, что он сам вышел за пределы Окружных гор, Тургон, при прочих равных, мог бы пожалеть Маэглина и не заставить его повторять признание на совете. Но все так, как есть.
Бедный Маэглин! Когда персонажи попадают в такие ситуации, меня это намного больше пугает, чем пытки и расчлененка...
Ох. Ясно. Но, имхо, пытки все-таки хуже. Больше вредят здоровью, однозначно.
Да, и полагаю, что степень внутренней связи друг с другом был намного больше и угроза меньше
По поводу угрозы в случае Маэглина... ну, Гондолин не Нарготронд, и если король не велел Маэглина схватить и запереть в башне, а потом отвести на Карагдур... то даже бить его, скорее всего, не будут. Хотя это не значит, что никому не захочется.
А так, ну, сволочью посчитают, ну, скажут, что сволочь... ну так за дело? Разве нет?
Вообще, мне кажется, что кроме как в общине первых христиан его бы, наверное, нигде не простили. И это жесть. Но всё же лучше, чем прошлый вариант
Ну, пока речь не о том, чтобы его простили. А о том, чтобы узнали, что он сделал. Простят они его или нет, а если да, то когда, это уже другой вопрос.
Но да, это в любом случае, не так ужасно, как предыдущий вариант.
Понятно. Я не совсем врубилась, что это наказание, но посмотрим, как все пройдет - Вы, очевидно, знаете об этом больше
Ну, сами ж говорите, страшно. Тургон, конечно, тоже это понимает. Но почему-то настоял. Чего это он?)
))) Так можно получить передоз Маэглина в творчестве))))
Не, ну до передоза-то еще далеко))) Текстов про Маэглина у меня, считая этот, три, а если брать и те, где он вообще хотя бы упоминается, то пять. Из более чем ста.
я скорее имела в виду эффект публичного признания для Маэглина. Совет думаю будет в шоке)
Маленькое_солнышко, а так-то да)
По поводу продолжения. К сожалению, обновлять так быстро, как хотелось бы, не получается, с тех пор как реал в самом начале спутал мне все карты. Да еще и главы внезапно разрослись, от 1-1,5 тысяч слов ушли куда-то к 3 тысячам.
-
-
03.09.2019 в 00:09-
-
05.09.2019 в 19:41-
-
06.09.2019 в 01:21-
-
07.09.2019 в 17:17-
-
07.09.2019 в 18:21Сцена с Туором и Идриль очень классная. Идриль такая живая получилась, я её намного холоднее себе представляла. А что Туор смотрел на Маэглина как на ребетенка - забавно, конечно)))
-
-
07.09.2019 в 23:21Сцена с Туором и Идриль очень классная
Спасибо!
Идриль такая живая получилась, я её намного холоднее себе представляла
Нет, я ее никогда не представляла холодной, наоборот.
Хотя, как уже не раз говорила в разных дискуссиях, я не считаю, что справедливо было ей осуждать Маэглина за то, что он не заступился за Эола в день казни. В такой ситуации нежелание заступаться более чем понятно.
Но в то же время, готовясь к написанию этого фика, я просматривала справочные материалы и наткнулась на фразу, что, когда Тургон решил казнить Эола, с ним согласился весь город, кроме Идриль. То есть она не просто осуждала Маэглина, она сама вполне явно выражала несогласие со своим отцом по поводу казни Эола, не смущаясь тем, что из целого города ее мнение не поддерживает ни один эльф. И это при том, что отца Идриль явно любила, а Эол не сделал ничего, чтобы вызвать у нее хоть какие-то добрые к себе чувства, напротив: вломился к ней в дом, оскорбил ее народ и отца, и, наконец, убил ее тетку, которую она тоже наверняка любила. Это, конечно, все равно не делает осуждение Маэглина в такой ситуации правильным. Но четко показывает, что сама Идриль явно просто несгибаемый приверженец милосердия, с мифрильным стержнем.
И тут я поняла, что именно она будет в конечном итоге заступаться за Маэглина.
А что Туор смотрел на Маэглина как на ребетенка - забавно, конечно)))
Ну, не во всем, только в этом аспекте, потому что Маэглин действительно не вел себя как взрослый разумный человек... в смысле, эльф.
-
-
08.09.2019 в 00:26Ну, так-то влюбленным и не полагается вести себя разумно, ни в каком возрасте... а у меня сложилось впечатление, что Туор на Маэглина просто смотрит - ой, детский сад, еще за косичку дерни
-
-
08.09.2019 в 00:39