А чем ты думаешь заняться, когда настанут холода?
АПД: Глава двенадцатая
Глава одиннадцатая
Главы 1-6, главы 7-8, главы 9-10
Название: Кроме пыли и пепла
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Феанаро, Нолофинвэ, дети Нолофинвэ, сыновья Феанаро, дети Арафинвэ, другие персонажи, Моргот, слуги Моргота
Рейтинг: R (16+)
Жанр: драма, агнст, АУ, даркфик, Hurt/comfort
Размер: макси, 65 000 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Феанаро в Битве-под-Звездами не умер, а попал в лапы Моринготто. История его плена и освобождения.
Примечания: Про рейтинг: поставила R из-за начальных отрывков с Феанаро в Ангамандо, правда, я старалась избежать графического описания насилия, но все-таки Ангамандо есть Ангамандо. Про сюжет: непосредственное отношение к сюжету имела подсмотренная на ФБ-Инсайде заявка: Феанор|Финголфин. АУ, в которой Феанора подвесили на скале, а брат помчался его спасать.
Феанаро
читать дальше Феанаро проснулся с чувством, что проиграл очень важный спор. Да так, по сути, и было. Ведь Нолофинвэ не переубедил его, а просто измотал. Заморочил, довел до точки, когда Феанаро уже сам запутался, в чем он уверен, а в чем нет, и что собственно хочет доказать... Проще стало согласиться, чтобы только не продолжать. Феанаро раньше и сам, бывало, так поступал. Но никто никогда не мог проделать этого с ним. Уж конечно, не Нолофинвэ. А теперь — пожалуйста.
"Вот что значит отсутствие практики," — мрачно подумал Феанаро.
Впрочем, возможности размышлять над этим долго ему не представилось, потому что почти сразу после пробуждения пришли целительницы. Те самые, которые занимались им во все время здесь и которых он уже давно узнавал по голосам, но до сих пор не видел.
Теперь Феанаро получил наконец шанс их рассмотреть. Однако это мало что дало ему. Знаком с ними раньше он точно не был, а встречал ли... Может, и встречал, но у обеих внешность была как раз такая, какая считалась для нолдор классической: темные волосы, серые глаза, светлая кожа... на коже, еще светлее — шрамы, как от ожогов, только другие. Их Феанаро точно бы не забыл, если бы видел прежде. Однако он не сомневался, что в Амане ни у одной из целительниц шрамов не было. Они появились позже — отличительные знаки перешедших Хэлкараксэ.
У Нолофинвэ такие тоже были и на лице, и на руках. Бледные, уже стирающиеся, но все еще явные. Феанаро это не очень беспокоило, должно быть, потому, что рядом с единокровным братом находилось немало других причин для беспокойства. А сейчас волной накатила неприятная слабость. Феанаро отвел взгляд.
Целительницы, которые, пока он разглядывал их, смотрели на него не менее пристально, встрепенулись, словно стряхивая наваждение. Быстро подступили к нему и принялись за осмотр. Под их руками тело Феанаро тут же болезненно напряглось, застыло, как каменное.
Умом Феанаро понимал, что для этого нет никакой причины, ведь они уже прикасались к нему прежде и никогда не причиняли вреда. Наоборот, всегда становилось легче. Но в те разы он не видел их работы и не имел никакого выбора, кроме как быть безмолвным и податливым материалом для их искусства. А теперь с трудом сдерживался, чтобы не попытаться вырваться. Не закричать. Не думать о тех временах, когда его бесчисленное множество раз касались лапы прислужников Моринготто. А он ничего (ничего!) не мог с этим поделать.
"Это не Ангамандо... не Ангамандо... не Ангамандо..." — мысленно твердил себе Феанаро.
Но легче не становилось.
Вопль ужаса сформировался где-то глубоко в груди и застрял в горле, сдавленный отчаянным усилием Феанаро помешать звуку вырваться наружу. Стало трудно дышать. Челюсти свело острой болью.
В Ангамандо Феанаро давно забыл стремление выдерживать пытку с достоинством — для этого там не оставалось ни возможностей, ни сил. Там вообще было мало сил, и все они уходили на то, чтобы не сломаться. Не дать ненависти к врагам быть вытесненной страхом перед ними. Не дать своей слабости превратиться в подлинную покорность, в готовность на все, чтобы избежать новой порции боли или хоть отсрочить ее приход. Феанаро слышал, такое случалось с пленниками, даже с "демонами из-за большой воды", как — Феанаро не сразу понял это — Моринготтовы твари прозвали нолдор.
С ним не случилось. Когда-то Феанаро сказал бы, что и не могло случиться. Теперь довольно было просто того, что не случилось. Остальное не имело значения.
В Ангамандо.
Но он больше не был в Ангамандо. Он не мог позволить себе кричать, не помня себя. Не мог драться с целителями, в полубреду принимая их за орков. Они и так его ненавидят, должно быть. Не стоит все усложнять. Надо оставаться спокойным.
Когда-то он славился своей выдержкой не меньше, чем своими умениями или красноречием. Теперь едва ли кто-то помнит об этом. Но ему самому придется вспомнить.
Придется.
Тихий стон все-таки проник сквозь стиснутые зубы и сорвался с губ. Феанаро подавил желание закрыть глаза. Он должен снова научиться встречать реальность лицом к лицу, раз уж не собирается умирать.
Целительницы быстро переглянулись. Одна из них осторожно погладила его по руке, словно пытаясь успокоить и ободрить. Но тут же отдернула пальцы. Испугалась, что прикосновение сделает только хуже? Или вспомнила, кто перед ней? Действительно любопытно, кто перед ней. Кого она видит? Измученного пленника, и жалкого, и отвратительного на вид? Врага? Чудовище? Может быть, все вместе. Но наверняка не высокого принца нолдор, которым он был однажды. Тем более не короля, которым для этих нолдор он никогда не был и, надо признать, не слишком-то усердно пытался стать.
Вдруг пришло на ум, что до сих пор ни одна из целительниц никак к нему не обратилась. Вообще ни слова не прозвучало, с тех пор как они появились в комнате. Когда-то Феанаро посчитал бы это жестоким оскорблением. Теперь он гораздо больше знал об оскорблениях. И о жестокости. Должно быть, им просто легче было так. Не вспоминая, не пытаясь осознать. Перед ними не Феанаро. Материал для работы. Заготовка, которую умелый мастер просто не позволит себе испортить.
Феанаро немного знал о целителях, особенно об учениках Эсте, поскольку избегал их почти всю свою жизнь, как только мог. Но все-таки предполагал, что не в их обычае так относиться к своим подопечным. И то, как эти эллит отгородились от него, не будет помогать долго. Не теперь, когда он очнулся. В конце концов все это, как говорится, рухнет им на головы, да и ему заодно.
Он мог бы много порассказать им, о том, как опасны бывают иллюзии. Только вряд ли они стали бы слушать. А может, они даже знают и сами, ведь ученицы Эсте могли учиться и у Лориэна... Пока Феанаро думал обо всем этом и в то же время пытался заставить себя расслабиться, вторая целительница — не та, что брала его за руку — смотрела на него долгим изучающим взглядом, то ли ища что-то, то ли вспоминая, и наконец, похоже, пришла к какому-то решению. Заговорила негромко и спокойно:
— Нам нужно тебя осмотреть. Мы уже делали это раньше, много раз, и теперь уверены, что у тебя не осталось открытых ран, неправильно сросшихся костей или опасных для связи духа и тела внутренних повреждений. Но нам всегда приходилось полагаться только на собственные наблюдения, сейчас ты можешь сказать нам, что чувствуешь. А потом мы споем тебе Песню избавления от боли, если нужно.
Тело Феанаро расслабилось так резко, что его тут же потянуло в сон. Звук обращенного к нему эльфийского голоса был сам по себе чудодейственным средством, вернувшим его из мешанины воспоминаний, бреда и тяжких раздумий к настоящему моменту. Даже при том, что голос был тот самый, который — Феанаро помнил это — предлагал исцеления ради отрезать ему руку.
— Нет, — отозвался Феанаро. — Дело не в боли.
Спазм, сжимавший горло, тоже прошел, и Феанаро с наслаждением сделал глубокий вдох. После этого всерьез начался осмотр, очень подробный. Феанаро поворачивал голову, двигал руками и ногами, сгибал и разгибал пальцы... До боли и через боль... и ответил, наверное, на тысячу вопросов. Чтобы в конце концов узнать, что ничто в его теле не повреждено безнадежно, и со временем к нему вернутся и сила, и ловкость, и выносливость.
Но времени понадобится много. Это, последнее, Феанаро видел и сам, по тому, как ноги и руки с самым большим напряжением усилий приподнимались едва ли на дюйм, а спина, когда он попробовал сесть, оторвалась от постели и того меньше... Но зато пальцы на ногах шевелились, и это значило, что он сможет ходить. И пальцы на руках шевелились тоже, и это означало, что он сможет творить. Неважно, как долго ему придется разрабатывать их, чтобы они снова, как прежде безупречно, повиновались ему.
Когда с осмотром было покончено, та целительница, которая заговорила с Феанаро первой, опять предложила спеть ему Песню избавления от боли. Что это такое, Феанаро уже знал, слышал во сне, поэтому не стал ни о чем спрашивать, но от предложения отказался.
— Сейчас меня не мучает сильная боль, а к остальным ощущениям я должен снова привыкнуть, — сказал он.
Целительница, подумав мгновение, кивнула и задала следующий вопрос:
— Хочешь есть или пить?
— Больше спать, — ответил он, потому что осмотр утомил его.
— Хорошо, — ответила она. — Мы дадим тебе коймас и питательный отвар, пока ты спишь.
— Нет! — сразу же запротестовал Феанаро, с большим напором, чем сам ожидал.
Целительница от неожиданности даже слегка отпрянула.
— Я проснулся, вернулся к жизни, — уже спокойнее попытался объяснить Феанаро. — Эрухини обычно бодрствуют, когда едят. Или едят, когда бодрствуют, как посмотреть, — под конец он почти заставил себя улыбнуться.
— Да, — согласилась целительница прежним осторожным тоном. — Но ты не сможешь есть сам. Вернее, есть ты сможешь, — тут же уточнила она. — Но вот донести пищу до рта точно нет.
Феанаро с трудом удержался, чтобы не скривиться. Действительно, все так. Он почти пожалел, что начал говорить об этом. Но мысль о том, чтобы его опять кормили, пока он спит, все еще вызывала отторжение. Нет уж, пусть его и нужно кормить, но он хотя бы может присутствовать при этом, не просто неподвижно и бесчувственно лежать.
— Все равно, — мрачно произнес он вслух.
— Как знаешь, — ответила целительница.
После этого обе женщины ушли, предоставив ему возможность снова заснуть и немного восстановить силы, которые во время бодрствования таяли так быстро и неотвратимо.
А по пробуждении его ждало испытание едой и питьем, а главное — необходимостью спокойно принимать свою беспомощность, в чем Феанаро никогда не был хорош. Но держался изо всех сил. Сознание, что он сам выбрал это, помогало. Иначе Феанаро, пожалуй, дюжину раз заявил бы, что предпочтет умереть от истощения. А так он молча вынес все до конца, до последней капли бульона, который целительница принесла ему вместо травяного отвара.
Он не спросил почему, но она сама сказала:
— Ты проснулся. Попробуем так.
Целительница была та самая, с которой он прежде говорил о еде. Вторая, пока он ел, не появлялась, и Феанаро почувствовал смутную благодарность за это, к ним обеим. Впрочем, гораздо острее он чувствовал досаду на себя и... усталость. Будто и не проспал только что несколько часов.
Когда целительница помогла ему снова лечь, Феанаро опять ощутил, что его клонит в сон, и, скорее чтобы не сдаваться сразу этому чувству, чем для чего-то еще сказал:
— Назови свое имя. Я никак не могу понять, видел тебя раньше или нет.
— Нинквидиль, — отозвалась целительница.
Имя звучало совсем незнакомо. А ведь он в какой-то момент был почти уверен, что все-таки узнает ее лицо.
— Я определенно никогда не называла его тебе, — продолжала целительница.
В ее тоне послышалось какое-то "но", однако она умолкла, так его и не высказав.
— И все же я тебя знаю, — полуутвердительно произнес Феанаро.
— Ты мог меня видеть, — ответила целительница.
Нинквидиль. Теперь у целительницы было имя.
— Я проходила ученичество у леди Эсте, — продолжала Нинкведиль. — В те годы, когда ты часто бывал в Лориэне.
Ну да, прежде чем стал обходить его двенадцатой дорогой. Конечно. Можно было, пожалуй, догадаться.
— Я до сих пор помню того юношу с очень грустным лицом, — продолжала Нинквидиль. — Ты похож на него.
— Что? — невольно переспросил Феанаро.
Нинквидиль подняла руки в успокоительном жесте.
— Я знаю, что это и был ты, — сказала она. — Просто сейчас ты похож на себя тогдашнего больше, чем... — тут она мгновение помедлила и наконец заключила: — в иные времена.
Феанаро не знал, что ответить на это. Он не так уж хорошо помнил себя в те годы, но был уверен, что доведись тому мальчику, в самом деле еще очень юному, узнать, каким он станет сотни лет спустя, он был бы в ужасе. Бежал бы и никогда не возвратился, как квенди из старых легенд. Только далеко ли убежишь от себя...
Чтобы прервать этот ход своих мыслей, Феанаро решил спросить еще:
— А другая целительница...
— Сайриэн, — подсказала Нинквидиль и сразу же ответила на не до конца заданный вопрос: — Она тоже была ученицей Эсте, но на несколько йени позже меня, и говорит, что ей не приходилось видеть тебя в Лориэне.
— Не удивительно, — откликнулся Феанаро. — Благодарю тебя за ответы.
После этого Нинквидиль помогла ему облегчиться, что, на удивление, было менее смущающее, чем когда она помогала ему есть, и ушла. А Феанаро скоро заснул.
Ему снился Лориэн времен его юности. Он шел знакомой дорогой, туда, где в шатре из перламутрово-серого шелка покоилось тело его матери. Шел и доходил, но ни тела, ни шатра на прежнем месте не оказывалось. Раз за разом. И Феанаро понимал, что должен был бы, наверное, испытывать ужас и отчаяние, но ни того, ни другого почему-то не было.
А после всех этих блужданий Феанаро проснулся, как ни странно, отдохнувшим и бодрым.
И обретенные силы ему очень пригодились, когда целительницы снова явились вдвоем, чтобы, как и много дней до этого, разрабатывать его мышцы.
— Теперь я могу делать это сам, — заметил Феанаро, хотя особой уверенности в этом, по правде говоря, у него не было.
— Можешь, но не так, — ответила целительница, которую звали Сайриэн, методично поднимая и опуская его левую ногу.
Поднять ногу настолько высоко Феанаро сам и точно сейчас не мог бы. Но, наверное, он мог это прежде. Хотя ему как-то не приходило в голову проверять, насколько высокого он может поднять прямую ногу, лежа на спине, так что сравнивать было не с чем. Поразмыслив над этим, Феанаро не стал настаивать и только изо всех сил сосредоточился на голосах целителей, чтобы случайно не забыть, что это не орки пришли позабавиться с ним.
К счастью, целители считали вслух. Хотя, кажется, раньше они так не делали... Но это было не так уж и важно. Раз, два, три... двенадцать... Двенадцать раз поднять ногу, двенадцать раз согнуть в колене, двенадцать раз отвести в сторону, двенадцать раз поднять руку...
Под конец казалось, каждая мышца в теле Феанаро слегка горела. Но это не был мучительный жар, только такой, какой обычно появляется после долгого путешествия или долгой работы.
— Я мог бы выдержать больше, — сказал Феанаро целительницам.
Но они, даже не глядя друг на друга, отрицательно замотали головами.
Потом Нинквидиль ответила:
— Сейчас это не принесет тебе ничего, кроме боли и истощения.
И целительницы ушли, оставив Феанаро лежать в одиночестве. На этот раз спать не хотелось, поэтому через некоторое время Феанаро попытался откинуть одеяла, которыми был укрыт. Ему это удалось, но с таким усилием, что потом он долго лежал, отдыхая. Однако все-таки собрался с силами и принялся за дело. Двенадцать раз поднять ногу... каждый раз ощущая ее так, будто к ней подвешен тяжеленный кусок горной породы... десять, одиннадцать, двенадцать... Теперь другую. Обливаясь потом от усилий, стискивая зубы и рыча от натуги... Ничего. Он выдерживал не такое. И он должен поскорее вернуть себе власть над своим телом.
У его тела было по этому поводу свое мнение. Не успел Феанаро повторить и половины тех упражнений, которые делали с ним целительницы, как мышцы не только запылали, но и начали мелко дрожать. Так что ноги и руки затряслись, и заставить их слушаться стало вовсе невозможно. Хотя бы и для того, чтобы снова накинуть на себя одеяла.
И Феанаро просто лежал, дожидаясь, пока дрожь уймется. Все это до отвращения напоминало приступы, которые случались с ним во время сна. Правда, сейчас ему не было ни страшно, ни холодно, и зубы не стучали. Но все равно гадко оказалось чувствовать себя настолько бессильным.
Так его и обнаружила Нинквидель, когда явилась с новой порцией еды.
— О великие валар! — воскликнула она, взглянув на Феанаро.
Но быстро взяла себя в руки, положила принесенную еду на стол, заново накрыла Феанаро одеялами и сказала:
— Сейчас я велю наполнить бадью горячей водой, и тебе...
— А само не пройдет? — прервал ее Феанаро.
Отвратительна была сама мысль о любом движении, равно как и о том, что кто-то еще увидит его в подобном состоянии. Если бы у Феанаро был выбор, он предпочел бы скрыть это и от целителей. Однако тут выбора не было.
— Пройдет, — ответила Нинквидиль. — Но дольше и тяжелее.
— Ничего, я подожду, — отозвался Феанаро. — Не нужно меня трогать.
Нинквидиль выглядела так, как будто собирается возразить. Но Феанаро наградил ее взглядом, который обычно кого угодно заставлял замолчать, и она тоже смолчала. Хотя нельзя было точно сказать, удался ли Феанаро тот самый взгляд, или целительница просто решила, что дело не стоит спора. Во всяком случае, она снова накормила Феанаро и ушла. Он продолжал лежать, ожидая, когда его взбунтовавшиеся мышцы уймутся.
Феанаро не против был бы снова заснуть, но сон как нарочно не шел, и оставалось только наблюдать за бликами солнечного света на стенах и полу. Блики двигались, свет менялся, время шло, и настал час заката. Вечер.
Вечер.
За всеми событиями первого дня после пробуждения Феанаро почти забыл, что вчера условился о встрече с Нолофинвэ. Практически попросил о ней. Только вот зачем? С чего вдруг эта идея показалась ему хорошей? Ни малейшего понятия об этом у Феанаро не было. Видеть единокровного брата не хотелось, и даже то, что руки и ноги наконец успокоились и перестали причинять массу неудобств, не радовало и не отвлекало от мыслей об этом.
Встреча будет ужасно, мучительно неловкой. Хоть бы Нолофинвэ не пришел. Не смог или не захотел. Не имеет значения.
Но Нолофинвэ, конечно же, пришел.
И это было так ужасно и мучительно неловко, как думал Феанаро, и еще больше.
Феанаро не знал, что сказать. Нолофинвэ не знал, куда себя деть, наконец, устроился на стуле поодаль от постели Феанаро, следя за ним настороженным взглядом. Что сказать, Нолофинвэ, похоже, тоже не представлял.
Разговор то и дело обрывался, не успев начаться:
— Как ты себя чувствуешь?
— Живым.
Долгое молчание.
— Тебе что-нибудь нужно?
— Нет.
И снова молчание.
— На закате свет Золотого Светила больше всего напоминает о сиянии Лаурелин.
— Да, а Серебряное Светило сильнее всего похоже на Тельперион, когда плывет высоко в небе.
Молчание.
Между ними не просто годы и обиды. Между ними пустота. Их никогда ничего не связывало. До Исхода из Валинора. До изгнания Феанаро. До Непокоя в Тирионе. Ничего, кроме кровного родства, да и то лишь наполовину. Множество эльдар были для Феанаро понятнее и ближе, чем Нолофинвэ. И не только друзья и единомышленники.
Их ничего не связывало.
Но теперь, когда Нолофинвэ уже был здесь, Феанаро отчего-то не хотелось, чтобы он уходил, поэтому Феанаро силился отыскать хоть какую-то тему для разговора. И почти случайно вспомнил о вопросе, который действительно следовало задать.
— Моим сыновьям послали весть? Что я проснулся?
— Завтра один из них приедет и так, — ответил Нолофинвэ. — Я не вполне уверен, чья это очередь...
— Не важно, — остановил его Феанаро. — Я не хочу знать заранее.
Завтра он увидит одного из своих сыновей. И страшно, и радостно. Завтра.
— Ты хочешь уехать? — спросил Нолофинвэ.
— Вряд ли я смогу, — ответил Феанаро.
Об отъезде он вообще не думал. И сейчас эта мысль показалась отчего-то жуткой, безо всякой радости, по-настоящему ужасающей. Он с усилием выговорил: — Я бы остался еще на некоторое время, если ты не против.
— Конечно, — поспешно откликнулся Нолофинвэ. — Тебе нужно окрепнуть.
— Ну, если я останусь здесь, пока не окрепну, я рискую и Конец Арды встретить в этой комнате, — горько отозвался Феанаро.
Он не собирался жаловаться. Никому. И тем более Нолофинвэ. Тот спас его жизнь и свободу, но не обязан был еще и выслушивать его стенания. Однако слова вырвались сами собой. Феанаро просто не мог держать их внутри, иначе они прорезали бы его, как клинок.
А за этими словами последовали другие, еще и еще. И Феанаро рассказал Нолофинвэ о попытках управлять собственным телом, мучительных, унизительных и почти бесплодных.
— Никто не может за один день наверстать годы неподвижности, — рассудительно заметил Нолофинвэ, выслушав все.
Он был прав. Но это не утешало. Наоборот, стало еще хуже. Феанаро почувствовал, как на глаза навернулись жгучие слезы. Зажмурился, пытаясь удержать их и злясь на себя за слабость. А слезы выбрались из-под век и побежали по щекам.
Только не это!
Но теперь уже ничего не поделаешь... Надо заставить себя успокоиться. Как можно скорее. Немедленно. Сейчас же! Однако чем больше Феанаро боролся со слезами, тем бесполезнее становились эти усилия.
— Знаешь! — воскликнул вдруг Нолофинвэ тоном эльда, которого посетило внезапное озарение. Или, возможно, тоном эльда, который чувствует непреодолимую потребность срочно сделать что-то, все равно что... Впрочем, это часто одно и то же. — В воде управлять своим телом всегда проще, чем обычно. И сила вливается в мышцы словно сама собой. Давай-ка выберемся отсюда к озеру и попробуем.
"Он смеется надо мной," — подумал Феанаро с неожиданной горечью.
— Прямо сейчас! — бодро заявил Нолофинвэ и вскочил на ноги.
Феанаро открыл глаза и потрясенно уставился на Нолофинвэ. Тот не насмехался. На лице его читалась решимость и нечто вроде облегчение, как будто после долгих сомнений он наконец понял, что делать.
— Ты с ума сошел! — воскликнул Феанаро.
— Со мной бывает, — легко согласился Нолофинвэ. — Но все-таки давай попробуем.
На Феанаро одновременно обрушились и паника, и что-то, похожее на предвкушение. Покинуть знакомую, безопасную комнату было страшно. Да и вся идея казалась неосуществимой. Но он так давно не видел мира снаружи, настоящего огромного мира, не того, что можно было разглядеть со скалы. Или заметить из окна.
— Целители не одобрят, — сказал Феанаро вслух.
— Они не узнают, — возразил Нолофинвэ. — Я вытащу тебя через окно, а потом так же тихо верну обратно.
— А снаружи нас будто бы никто не увидит? — недоверчиво спросил Феанаро.
— Снаружи нас непременно увидят, — ответил Нолофинвэ. — Дозорные на стенах и все, кому не лень. Только они вряд ли станут расспрашивать меня, куда я иду с тобой и зачем. К тому же я знаю короткую дорогу отсюда к озеру, а там укромное место на берегу, где нас уж точно никто не потревожит.
Нолофинвэ решительно шагнул к Феанаро, укутал его в одеяла и вместе с этим коконом поднял на руки, потом осторожно забрался на подоконник и спрыгнул. Феанаро почувствовал, как на миг все внутри тревожно сжалось и он полетел вниз. От падения и боли его отделяли только руки Нолофинвэ. Это ощущение было почему-то пронзительно знакомым.
А целое предприятие по-прежнему представлялось безумием. Но не мрачным и болезненным, а веселым. Так что, когда они оказались снаружи, Феанаро, по лицу которого все еще бежали слезы, рассмеялся от радости. В первый раз с тех пор как узнал, что его отец был убит.
— Тише, мы должны делать все в строжайшей тайне, — зашептал ему на ухо Нолофинвэ, но явно не всерьез.
Так что смеяться захотелось даже сильнее.
А потом на Феанаро обрушилась целая лавина ощущений: цвета, запахи, звуки... Все, что делало этот мир живым и ярким. То, чего Феанаро так долго был лишен.
Все вместе сложилось в невероятное, опьяняющее ощущение свободы, которое Феанаро, наверное, должен был испытать, когда Нолофинвэ выкрал его из Ангамандо, но не мог. Тогда не мог.
А сейчас это чувство завладело им целиком, так что голова закружилось, и ничего не было важно: ни недоуменные — это в лучшем случае — взгляды встречных эльдар, ни собственная беспомощность, ни то, что он целиком и полностью во власти Нолофинвэ.
Если бы Нолофинвэ желал ему зла, то мог бы просто ничего не делать, потому что быть более жестоким, чем Моринготто он все равно никогда не сможет. А что до остального... вдыхая полной грудью ласковый и душистый воздух теплого и ясного вечера, Феанаро подумал, что он как-нибудь во всем этом разберется. Обязательно. Теперь, когда он снова жив и свободен.
На берегу Нолофинвэ аккуратно уложил Феанаро на траву и сначала разделся сам. При этом Феанаро получил возможность узнать, что белые шрамы были у Нолофинвэ не только на руках и лице, но и на других, обычно не видимых частях тела. Особенно на ногах. Ступни вообще были как будто один сплошной шрам.
Хэлкараксэ. Радость Феанаро утихла, схваченная ледяным дыханием этой мысли.
— Все хорошо? — спросил Нолофинвэ.
— Нет, — честно отозвался Феанаро, потом покачал головой: — Да. Со мной все хорошо.
— Если не хочешь в озеро, мы можем и не заходить, — сказал Нолофинвэ.
О погружении в озеро Феанаро пока даже не успел подумать. Теперь подумал и невольно поморщился.
— Это ты у нас всегда любил стихию Ульмо. А я нет, и теперь еще меньше. А уж как "любит", — он выделил это слово голосом так, чтобы было ясно, что речь идет о противоположном, — меня сам Ульмо, и говорить нечего. Впрочем, как и другие валар.
От этих слов губы Нолофинвэ сначала упрямо сжались, потом он покачал головой и сказал:
— Любят не любят, а Манвэ помог мне тебя освободить. Без него и его Орла мы сейчас оба, пожалуй, были бы в полном распоряжении Моринготто.
Орла? Какого орла? Феанаро ничего об этом не помнил. Там был орел? Или Орел? Один из Орлов Манвэ?
Последний вопрос Феанаро задал вслух.
— Да, — ответил Нолофинвэ. — Он помог мне добраться до тебя, а потом унес нас обоих от Ангамандо и доставил сюда. Ты не помнишь?
— Нет, — отозвался Феанаро. — Орла не помню совсем. А из остального — очень мало, и... — он помедлил, толком не представляя, как лучше выразить все, что тогда с ним творилось. — Ты удивился бы, если б узнал, как все это выглядело с моей точки зрения.
Нолофинвэ кивнул, будто подтверждая, что, да, непременно удивился бы.
А потом сказал:
— В общем, не думаю, что после такого Ульмо попытался бы тебя утопить, да и вообще не в его это духе. Так что решай, полезем мы в озеро или нет? Если нет, я оденусь.
— Полезем, — решил Феанаро.
Наверное, Ульмо и впрямь не собирается его топить. А если и собирается, то не прятаться же всю жизнь, убегая от воды, словно Моринготтова тварь.
Нолофинвэ тут же помог ему освободиться от одеял. И в свете заходящего Золотого Светила Феанаро ясно увидел собственные шрамы. Шрамы поверх шрамов, слой за слоем, повсюду... Если бы он не видел, то не поверил бы, что такое вообще возможно. Как...
Нолофинвэ сбил Феанаро с мысли, снова подхватив на руки и решительно шагнув в воду. Остановился он только, когда вода стала доходить ему уже до пояса. Тут Нолофинвэ отпустил Феанаро и отступил на пару шагов. Феанаро подумал было, что сейчас пойдет ко дну, не по воле Ульмо, так из-за невозможности владеть своим телом.
Но в воде тело действительно стало легким и несравнимо более послушным, и некоторое время Феанаро лежал на воде, осторожно пробуя шевелить руками и ногами. Губы сами собой растянулись в улыбку — возможность двигаться по собственной воле, без боли и неимоверных усилий, была счастьем, которое мало с чем могло бы сравниться.
— Я, наверное, и плыть мог бы, — сказал Феанаро наконец и тут же добавил: — А может, и не мог бы...
— Пробуй, — посоветовал Нолофинвэ. — Если начнешь тонуть, я тебя вытащу.
С этим напутствием Феанаро и попробовал.
Главным тут было не вспоминать, как и когда он делал это в последний раз. Не думать о кораблях и шторме, о мачте и веревке, которой он к этой мачте привязывался, когда бросался в волны, пытаясь отобрать у моря тех, кого чудовищные волны смывали за борт...
Не думать, оказалось неожиданно проще, чем предполагал Феанаро. Не было ни тьмы, ни волн. Только вечер и озеро. Спокойная, приятно прохладная вода.
И тело помнило, как плыть, лучше, чем сам Феанаро.
— Ты на тот берег что ли собрался? — окликнул его Нолофинвэ с беспокойством.
— Сомневаешься, что у меня получилось бы? — спросил Феанаро, останавливаясь и снова ложась на воду.
Как ни приятно двигаться, а он уже начинал чувствовать усталость, и было бы глупо в конце концов все же утонуть.
Нолофинвэ подплыл к Феанаро и остановился рядом, время от времени разгребая воду руками - стоять на этой глубине он уже не мог. Окинув озеро задумчивым взглядом, Нолофинвэ сказал:
— Сомневаюсь, что у меня, - он выделил последнее слово. - Получилось бы.
— В самом деле? — удивился Феанаро. — Это же всего лишь озеро.
— Огромное озеро, — заметил Нолофинвэ.
— Не сравнить с Водами Пробуждения, — сказал Феанаро.
Он, конечно, никогда не видел этих самых Вод Пробуждения. Но столько мечтал о них, столько грезил, что сейчас говорил с полной уверенностью.
— Да, пожалуй, — согласился Нолофинвэ.
— И однажды я все-таки смогу переплыть это озеро, — добавил Феанаро.
— Пожалуй, — опять согласился Нолофинвэ.
— Подозрительно часто ты соглашаешься, — заметил Феанаро. — Думаешь, это совершенно невозможно?
— Думаю, ты любишь цели понедостижимей, — ответил Нолофинвэ. — А эта как раз такая, и она пойдет тебе на пользу.
— О, — Феанаро невесело усмехнулся. — Если так, у меня теперь полезных целей и не сосчитать, — сказал он, потом продолжал задумчиво: — Надо будет и правда их пересчитать...
— Только не сейчас, — откликнулся Нолофинвэ просительно. — Здесь слишком хорошо.
Феанаро, которому слышать такой тон от единокровного брата в прежние годы, как правило, не приходилось, удивился. Но спорить не стал. Было, на самом деле, хорошо. И какое-то время они с Нолофинвэ просто молчали. Но на этот раз тишина нисколько не была неудобной.
Наконец Нолофинвэ с сожалением сказал:
— Пора возвращаться на берег, у тебя губы почти побелели.
Феанаро холода не чувствовал, и возвращаться к тягостной неподвижности ему категорически не хотелось. Но когда-то все равно пришлось бы, так что он поплыл к берегу. А когда плыть стало тяжело, Нолофинвэ снова взял его на руки и вынес на сушу, там положил на траву и сам сел рядом.
— Обсохнем немного, — сказал он.
Солнце почти уже село. Было слегка прохладно. Но не холодно. И Феанаро чувствовал себя гораздо лучше, чем когда-либо с момента своего пленения.
Он осторожно отвел в сторону правую руку — было снова тяжело, но как будто чуть легче, чем прежде — на дюйм и еще на полдюйма, и снова на дюйм. И его пальцы нашли руку Нолофинвэ и коснулись ее, сжали, как смогли. Нолофинвэ ощутимо вздрогнул, но руку не отнял.
— Спасибо, — тихо сказал Феанаро.
Говорить вдруг стало не проще, чем двигаться.
— Спасибо за все, — продолжал он.
Нолофинвэ осторожно пожал его руку в ответ.
Нолофинвэ
читать дальше Присутствие в лагере любого из сыновей Феанаро Нолофинвэ ощущал как тяжесть на плечах, отчетливо и неприятно, и ничего не мог с этим поделать. В старые дни, в Валиноре, такого не было. Даже в самом конце, перед Исходом. Хотя бывало, что племянники явно старались его задеть.
Здесь же, не считая самой первой встречи, никаких неприятностей они, против ожиданий, ни разу не доставляли, от ворот шли прямо к Дому Исцеления, а от Дома Исцеления к воротам, и Нолофинвэ даже не приходилось видеться с ними. Но все равно он не мог чувствовать себя спокойно и считал минуты до того момента, когда очередной визит закончится и можно будет вздохнуть с облегчением.
Но на этот раз личной встречи было, скорее всего, не избежать. Их отец очнулся. Какую реакцию, кроме понятной радости, это вызовет, трудно предугадать.
Возможно, Нолофинвэ снова обвинят в чем-нибудь. Например, в том, что он собирался скрыть перемену в состоянии Феанаро, раз не послал весть. На самом деле он просто был слишком измотан, чтобы сразу подумать об этом, а когда вспомнил, решил, что, с одной стороны, уже поздно, а с другой, будет проще иметь дело с кем-то одним из сыновей Феанаро, чем давать им повод снова явиться всем вместе.
Хотя возможность, что они все-таки явятся снова толпой, с войском и безумными речами, исключить было нельзя, ведь что-то они наверняка должны были почувствовать. И Нолофинвэ ждал, чем обернется дело, с тревогой и раздражением одновременно.
В итоге приехал только один феанарион, и оказался это Макалаурэ. Нолофинвэ, посмотрев издали, как он проходит в ворота, подумал, что все складывается не так уж плохо. Второй сын Феанаро довольно спокоен и рассудителен. Большую часть времени.
Но собственное предчувствие Нолофинвэ было с ним не согласно. Что-то внутри словно твердило о грядущих неприятностях, все громче и громче. И Нолофинвэ, вместо того, чтобы погрузиться в дела, отправился к Дому Исцеления.
Он подошел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Макалаурэ вылетел оттуда, словно пущенная из лука стрела, бросился к воротам — ворота во время посещений сыновей Феанаро по-прежнему оставались открытыми — миновал их, вскочил на лошадь и умчался, провожаемый недоуменными взглядами как дозорных на стенах, так и приехавших вместе с ним воинов, которые ожидали его возвращения за пределами лагеря.
Нолофинвэ проводил племянника собственным недоуменным взглядом и только тут услышал, что из Дома Исцеления доносится хриплые крики, так часто перемежающиеся надсадным кашлем, что смысла не разобрать.
Нолофинвэ кинулся внутрь и практически ворвался в комнату Феанаро, благо дверь осталась открытой нараспашку. Феанаро скорчился на постели в жестоком приступе кашля. Услышав шаги, он чуть приподнялся было, но, как только увидел Нолофинвэ, снова бессильно упал на постель и закашлялся хуже прежнего.
Нолофинвэ схватил со стола кувшин с холодным отваром листа жизни, оставленный, видимо, кем-то из целительниц, наполнил чашку и приблизился к Феанаро, чтобы попробовать его напоить, но тот отвернулся от питья, давясь кашлем.
Несколько мгновений Нолофинвэ стоял над ним в растерянности, потом нашел взглядом небольшую жаровню в углу комнаты и направился к ней, выплеснул отвар из чашки в пустую чашу на жаровне, саму жаровню подтащил поближе к постели Феанаро и развел огонь.
Скоро отвар начал испаряться, и воздух наполнился ароматом листа жизни. Это было, конечно, не то же самое, что брошенные в воду свежие листья. Но так и Феанаро на этот раз вроде бы не находился между жизнью и смертью. А успокоить раздраженное горло и такое средство должно было помочь, поэтому Нолофинвэ не стал больше ничего предпринимать, а только устроился на стуле около постели и принялся ждать.
В самом деле, целительные пары скоро оказали свое действие. Феанаро перестал кашлять и задышал ровно. Однако лица к Нолофинвэ он так и не повернул и не произнес ни слова.
— Что здесь произошло? — наконец решил спросить Нолофинвэ.
Ответом ему стало молчание, такое долгое, что он подумал было, что никакого другого ответа вообще не получит.
Но Феанаро неожиданное произнес:
— Он ушел.
Говорил Феанаро очень тихо и с явным усилием.
Так что Нолофинвэ не стал сообщать ему, что и сам видел, как именно ушел — вернее, сбежал — Макалаурэ, а вместо этого поднялся и снова наполнил чашку отваром, и принес ее Феанаро.
— Попей немного, — сказал он. — Тебе станет легче.
Феанаро издал какой-то странный звук, не то фыркнул, не то всхлипнул.
— Твоему горлу, по крайней мере, — поправился Нолофинвэ.
После этого Феанаро, хоть и неохотно, но все же повернулся к нему и дал себя напоить. А потом продолжал чуть окрепшим голосом:
— Я сказал, что не могу сейчас поехать с ним. И у него стало вдруг такое застывшее лицо, — Феанаро судорожно вздохнул. — Он повернулся и бросился прочь. А я не мог ни остановить его, ни последовать за ним.
Губы Феанаро болезненно искривились, и из глаз побежали слезы, с которыми, на этот раз, он даже не пробовал бороться. Попытался сказать что-то еще, но из горла вырвалось только рыдание.
Нолофинвэ смотрел на Феанаро молча, не находя слов утешения. Кажется, для такого случая слов просто не было. А прикоснуться к Феанаро, обнять его, чтобы успокоить, Нолофинвэ не мог. То есть он, конечно, делал это в последнее время, и не раз. Но Феанаро тогда не вполне осознавал себя. Не так, как теперь. А сейчас он мог бы не принять участия Нолофинвэ.
Поймав эту мысль, Нолофинвэ удивился сам себе. Надо же! Ненависть к брату успела родиться и умереть, а страх отвержения все еще прятался где-то в глубине души.
Но Нолофинвэ давно уже не позволял этому страху мешать себе, когда нужно было противостоять Феанаро. И тем более не мог позволить помешать сейчас, когда противостоять не нужно было.
Так что Нолофинвэ подошел к постели, аккуратно подсунул одну руку под спину Феанаро и приподнял его, почти усадил, потом сам сел на постель, так, чтобы Феанаро мог спиной опереться ему на грудь, и обнял Феанаро, теснее прижимая к себе.
В ответ не то что каждый мускул, а каждая частица тела Феанаро напряглась, так что стало казаться, будто Нолофинвэ обнимает не живого эльда, а кусок скалы.
Нолофинвэ тут же зашептал прямо в ухо Феанаро:
— Тише, тише, это я... всего лишь я... все хорошо... все хорошо...
Вопрос был в том, что случится дальше. В прошлые разы Феанаро, услышав его голос, расслаблялся и успокаивался. Но...
Прежде чем Нолофинвэ успел додумать, что "но", тело Феанаро обмякло в его руках. Однако это еще ничего не говорило о том, как относится к происходящему сам Феанаро, когда в сознании.
Некоторое время Нолофинвэ продолжал настороженно ждать реакции. Но Феанаро так и не произнес ни слова, поэтому Нолофинвэ тоже позволил себе расслабиться, чуть откинуться на подушку. И они просто сидели в тишине, пока слезы Феанаро не иссякли.
В прошлые разы после этого Феанаро засыпал, а Нолофинвэ уходил. Но сейчас Феанаро вдруг вздрогнул и резко распахнул глаза, которые до этого были прикрыты.
"Все-таки будет реакция," — подумал Нолофинвэ и ослабил объятие, готовый в любой момент совсем отпустить Феанаро, если тот этого захочет.
— Я сейчас так ничтожен и жалок, да... — сказал Феанаро, и по его тону нельзя было понять, спрашивает он или утверждает.
— Нет, — сразу отозвался Нолофинвэ. — Ты просто нуждаешься в том, чтобы кто-то тебя поддержал, все нуждаются в этом время от времени. Иначе не выжить.
— Раньше я думал, что мне это не нужно и никогда не будет нужно, — сказал Феанаро, но тут же сам себе возразил: — Нет, раньше я думал, что мне никогда не будет нужно это от тебя.
— Никто не может в точности предугадать будущее, — ответил Нолофинвэ. — Особенно такое будущее, как наше настоящее.
Тут он усмехнулся, хотя усмешка вышла невеселой.
— Но я, кажется, ошибся во всем, что когда-либо предполагал, — с горечью продолжал Феанаро, словно не услышав последнего замечания Нолофинвэ. — Не важно, было это давно или только вчера. Я представить не мог, что мой сын, встретившись со мной после такой долгой разлуки, предпочтет просто исчезнуть, даже не дав нам обоим возможности толком поговорить... Конечно, я это заслужил, после всего через что им пришлось пройти. Но по тому, как они приходили ко мне и говорили со мной, я думал, они все-таки не ненавидят меня...
Нолофинвэ почувствовал, что смысл этой речи начинает от него стремительно ускользать, вместе с Феанаро, который явно отправлялся куда-то в бездну самоуничижения, где его — Нолофинвэ знал это по собственному опыту — не ждало ничего хорошего. И уж точно ничего полезного в его нынешнем состоянии.
— Стой! Стой, подожди! — воскликнул Нолофинвэ. — Конечно, они не ненавидят тебя. Я не думаю, что они могли бы, даже если б хотели, — продолжал он. — Но они и не захотели бы никогда, — Нолофинвэ не мог сказать, что хорошо знает или понимает старших племянников, но в их любви к Феанаро уж точно сомневаться не приходилось. — Они любят тебя и чтут наравне... — тут Нолофинвэ на мгновение запнулся, а потом продолжал: — Больше, чем всех валар вместе взятых.
Нолофинвэ, по правде говоря, не думал, что вот это — последнее — хорошо, однако сейчас аргумент был совсем не лишним.
— Но он ушел и не возвратился, хотя я просил его об этом, так громко и долго, как мог.
Из горла Феанаро снова вырвалось рыдание, но слезы после этого не пришли. Должно быть, потому, что слез у него сейчас больше не было.
— Не думаю, что он тебя вообще слышал, — мягко сказал Нолофинвэ.
— Ты его встретил? — быстро спросил Феанаро, болезненно оживляясь.
— Видел издали, — отозвался Нолофинвэ.
— И куда он отправился? — спросил Феанаро.
— Не знаю, — признался Нолофинвэ. — Было похоже, что куда глаза глядят.
— Это опасно! — воскликнул Феанаро и дернулся, как будто хотел кинуться следом.
— Сейчас не очень, — поспешил успокоить его Нолофинвэ. — Твари Моринготто боятся Новых Светил, особенно Золотого, и давно уже не показываются. Хотя мы, конечно, стараемся быть настороже. Ведь когда-то они все же поймут, что свет их не убивает, и придут, чтобы убить нас. И здесь мы их убьем. Но только если вовремя заметим, конечно, — Нолофинвэ позволил себе чуть улыбнуться. — Вряд ли это случится посреди безоблачно ясного дня, как сегодня. Так что, куда бы ни пошел Макалаурэ, я думаю, он возвратится вполне благополучно.
Говоря это, Нолофинвэ кивнул на окно. Феанаро, конечно, не мог видеть жеста, но, похоже, почувствовал его, потому что в самом деле посмотрел туда же. Небо было пронзительно голубым, без единого белого пятнышка, а свет — почти слишком ярок даже для эльдар, которые его обожали, не говоря уже о тварях Моринготто, которые его ненавидели.
Это, похоже, успокоило страх Феанаро за жизнь (или свободу?) сына, зато вернуло другие страхи, о которых он на мгновение забыл.
— Но это не значит, что он возвратится ко мне, — сказал Феанаро с горечью.
— Он твой сын, — ответил Нолофинвэ.
— Это я помню, — откликнулся Феанаро, теперь в его тоне появилась крошечная доля иронии.
— Вспомни, сколько раз ты сам убегал, оставляя всех вокруг — и отца! — терзаться вопросом, все ли с тобой в порядке, — развил свою мысль Нолофинвэ. — Но ты всегда возвращался. По крайней мере, к отцу точно всегда, как бы ни был зол.
— Я не был зол! — запротестовал Феанаро. — Когда я зол, я не убегаю, я убегаю, когда чувствую ви...
Тут Феанаро явно решил, что сказал лишнее, и замолчал, стиснув зубы так, что они по-настоящему скрипнули.
Но особого простора для предположений, что же он едва не сказал, не оставалось.
"Я убегаю, когда чувствую вину" — это многое объясняло. Действительно многое. Сам Нолофинвэ не догадался бы. Выглядел Феанаро обычно так, словно чувство вины было не знакомо ему вовсе.
— Теперь ты точно знаешь обо мне больше, чем стоило бы, — заметил Феанаро, как будто мог точно проследить ход мыслей Нолофинвэ, и тут же добавил: — Хотя ты и до этого уже...
Феанаро дал своему голосу сойти на нет, как будто не хотел тратить слова на слишком очевидные вещи.
Потом спросил:
— Так ты думаешь, он вернется?
— Думаю, вернется. И скоро, — подтвердил Нолофинвэ так уверенно, как мог, старательно отгоняя от себя вопрос, что будет, если Макалаурэ заупрямится и не возвратится.
Феанаро, услышав такой ответ, расслабился и опять начал дремать. Но через несколько минут снова вздрогнул и открыл глаза.
— Поспи, — предложил Нолофинвэ. — Я разбужу тебя, когда он придет.
— Я не могу, — ответил Феанаро. — Мое тело хочет спать, оно всегда хочет, в какой-то мере. Но мой дух не может успокоиться достаточно, чтобы ступить на Дорогу Грез. Меня тут же словно выталкивает обратно.
И это действительно повторилось еще несколько раз: медленная дрема — резкое пробуждение. Нолофинвэ продолжал обнимать Феанаро, только еще сильнее откинулся на подушку, так что уже полулежал на постели, и сам в какой-то момент почти задремал.
— Ну, если ты решил поспать, — заметил на это Феанаро, ощутимо выделив голосом местоимение. — То я уж точно возражать не стану.
— Нет, я не устал, — отозвался Нолофинвэ. — Во всяком случае не настолько, — уточнил он. — Просто здесь так тихо и спокойно.
Сказал и сам изумленно замолчал. Тихо и спокойно. В одной комнате с Феанаро. На одной с ним постели. Услышал бы он такое хоть даже вчера, не поверил бы. А тем не менее правда.
Феанаро никак не отреагировал на это удивительное заявление, и они продолжали сидеть по большей части в тишине, до странности удобной, лишь изредка перебрасываясь несколькими фразами.
— Так ты слышал, о чем говорили здесь, пока ты спал? — спросил Нолофинвэ в один из таких моментов.
Он давно уже задавался этим вопросом, но всегда находилось что-то более важное и срочное, что отвлекало его внимание.
— Иногда, — ответил Феанаро. — Но нечасто и недолго.
Он напрягся, как будто разговор об этом вызывал у него особенное беспокойство, и Нолофинвэ решил оставить тему.
Снова воцарилась тишина, и напряжение скоро спало.
Минуты складывались в часы. Золотое светило плыло по небу, блики света и тени на полу и стенах меняли свое положение. В комнату никто не входил. Как и всякий раз, когда Нолофинвэ навещал Феанаро, их не беспокоили. Нолофинвэ не помнил, чтобы это правило когда-то было установлено, однако оно строго соблюдалось, и скорее всего, кто-то следил за его исполнением.
Нолофинвэ как раз строил про себя предположения, кто бы это мог быть, когда снаружи вдруг донеслись резкие голоса. Эльдар явно о чем-то спорили. Не рядом. А в отдалении. У ворот. Но о чем именно разобрать было нельзя.
Пока не донесся вдруг очень громкий и ясный голос Макалаурэ.
— Я имею право войти сюда сегодня, по договоренности с вашим лордом. Пропустите!
Он явно получил какой-то ответ, смысл которого оставался скрыт от Нолофинвэ и Феанаро расстоянием.
— Шесть часов еще не истекли, у меня есть время, — снова заговорил Макалаурэ.
И снова что-то неясное в ответ.
А потом голос Макалаурэ, уже не просто далеко разносящийся, а возмущенный:
— Что за глупости. С дороги! — приказал он.
Это явно не могло пойти на пользу делу.
Нолофинвэ аккуратно помог Феанаро улечься на постели и устремился к двери.
— Придется мне к ним выйти, — сказал он на ходу.
— Но ты приведешь его сюда? — спросил Феанаро, и голос его дрогнул.
Нолофинвэ обернулся. Феанаро смотрел так напряженно, как будто от ответа на этот вопрос зависела его жизнь.
— Конечно, приведу, — ответил Нолофинвэ.
И сразу же вышел.
у ворот вправду творились какие-то глупости — Нолофинвэ в общем-то догадывался уже какие — и их следовало прекратить, как можно скорее.
— Мне необходимо вернуться. Сейчас же, — настаивал Макалаурэ, как раз в тот момент, когда Нолофинвэ выходил из Дома Исцеления.
— Тогда позовите сюда вашего лорда, — снова донеслись до Нолофинвэ слова Макалаурэ, когда Нолофинвэ уже шагал по улице.
И почти тут же другие:
— Называйте его как угодно, только позовите сюда. И если я должен уйти, пусть он сам скажет мне об этом.
Нолофинвэ, успевший преодолеть уже часть пути до ворот, на это раз разобрал и ответ, по крайней мере, один из них:
— А если он скажет, ты уйдешь?
— Пусть он сам скажет, — повторил Макалаурэ уже спокойным, ровным голосом. Ему явно удалось вполне овладеть собой.
Хвала Эру! А то Нолофинвэ все время боялся, что вот-вот услышит лязг вынутых из ножен мечей. Но теперь это казалось гораздо менее вероятным. Нолофинвэ был уже почти на месте, уже видел, как навстречу бежит один из дозорных, определенно посланный за ним.
Нолофинвэ знаками показал этому дозорному, что можно возвращаться и предупредить всех о скором появлении Нолофинвэ. Дозорный склонил голову в знак почтения и — Нолофинвэ очень на это надеялся — в знак того, что все понял. Потом повернулся и так же быстро, как бежал от ворот, побежал к воротам.
Нолофинвэ и сам был бы, может, не прочь пробежаться, а заодно и разрешить дело поскорее, но нельзя. Что позволено простому стражнику или даже принцу, если уж совсем невмоготу, недопустимо для короля.
Так что Нолофинвэ шел спокойно и степенно. И настолько быстро, как только мог, не теряя спокойствия и степенности.
А у ворот, когда он наконец туда добрался, его встретили с очень разными чувствами: с нетерпением — Макалаурэ и эльдар из его отряда, с облегчением – те из обитателей лагеря, кто не хотел ссоры, и без особой радости — те, кто собственно ссору и затеял.
Нолофинвэ эта картина не удивила, чего-то подобного он как раз ожидал. Но все равно спросил:
— Что здесь произошло?
Никто из его нолдор, как и следовало ожидать, не рвался предложить объяснение. Так что ответил Макалаурэ.
— Твои дозорные не желают пропускать меня в лагерь, — сказал он. — Потому что я уже был здесь сегодня и ушел.
При этих словах на его лице мелькнула тень неловкости, но такая быстрая, что едва ли кто-то, кроме Нолофинвэ, мог ее заметить.
— Но, насколько я помню, условия нашего договора говорят, что я не могу находиться в лагере дольше шести часов, — продолжал Макалаурэ. — Но ни слова о том, что я не могу уйти, а затем возвратиться.
— Верно, — подтвердил Нолофинвэ.
— Должен ли я полагать, что теперь ты отказываешься от своего слова? — спросил Макалаурэ.
Услышав этот вопрос, начальник караула аж вспыхнул, бросил на Нолофинвэ быстрый виноватый взгляд и опустил глаза.
Нолофинвэ подавил желание благодарно кивнуть племяннику — тот делал разрешение ситуации действительно легким.
— Нет, — коротко ответил Нолофинвэ вслух. — Думаю, дело лишь в досадном недопонимании. Ты можешь войти, разумеется.
— В досадном недопонимании? — переспросил Макалаурэ.
На мгновение Нолофинвэ показалось, что Макалаурэ собирается все испортить каким-то насмешливым или презрительным комментарием.
"Тогда я скажу, что до истечения его сегодняшних шести часов осталось два с половиной" — мрачно подумал Нолофинвэ.
Такое тоже, конечно, не было предусмотрено договором. Но его народ — это его народ. И у Макалаурэ нет никакого права их оскорблять. Не после всего, что случилось.
— Что ж. Благодарю тебя, что ты это недоразумение прояснил, — тем временем заключил Макалаурэ.
Нолофинвэ кивнул. Макалаурэ шагнул в ворота. Стражники перед ним быстро расступились.
— Я провожу тебя до Дома Исцеления, — сказал Нолофинвэ.
На этот раз кивнул Макалаурэ. Если он был удивлен словами Нолофинвэ, то не показал виду. И они вместе ушли от ворот.
Нолофинвэ шел и думал, что он должен или не должен сказать племяннику о Феанаро. Возможно, не должен ничего. Они отец и сын, и есть вещи, в которые лучше не вмешиваться посторонним. Но если они снова не поймут друг друга, Феанаро ждет еще одно совершенно не нужное потрясение.
Дом Исцеления был уже виден впереди, а Нолофинвэ все не мог решить окончательно.
— Я уж думал, тебя нет в лагере или ты решил, что не станешь вмешиваться, — сказал вдруг Макалаурэ.
— Что? — переспросил Нолофинвэ, отвлекаясь от своих размышлений.
— Там, у ворот, — пояснил Макалаурэ. — Я с самого начала старался привлечь твое внимание, но в итоге пришлось все же попросить твоих дозорных позвать тебя. Полагаю, ты был слишком занят...
Все-таки обойтись совсем без яда этот день и этот разговор не мог.
— Я был с твоим отцом, — перебил Нолофинвэ. — Сегодняшнее утро далось ему тяжело.
От этих слов Макалаурэ покраснел так же быстро и мучительно, как недавно начальник караула. Но глаз не опустил, наоборот, посмотрел Нолофинвэ прямо в лицо, как будто открываясь для удара.
Это успокоило разгоревшееся было раздражение Нолофинвэ. И, поскольку выбора говорить или не говорить о том, что случилось утром между Феанаро и Макалаурэ, уже не было, раз начали, Нолофинвэ продолжал:
— Твой отец очень любит вас, тебя и твоих братьев, это так же очевидно, как то, что вы любите его. И он вовсе не винит вас в том, что с ним случилось, или сколько это продлилось.
При этих словах по телу Макалаурэ пробежала видимая дрожь.
— Я просто подумал, что тебе стоит знать об этом, — заключил Нолофинвэ.
— Да, — отозвался Макалаурэ каким-то растерянным тоном. — Спасибо, — добавил он через мгновение, а потом зачем-то еще добавил: — Наверное.
Нолофинвэ еле удержался, чтобы не покачать головой.
Оставшееся расстояние до Дома Исцеления они преодолели в молчании. Потом Макалаурэ вошел внутрь, а Нолофинвэ остался снаружи. Но не ушел. Вместо этого он сел на пороге и стал ждать. На тот случай, если все опять как-нибудь кончится катастрофой. Но и через полчаса, и через час все оставалось тихо, и Нолофинвэ уже собирался уйти, как вдруг увидел Артанис, явно направляющуюся прямо к нему.
Ее появление сейчас было странно и немного тревожно. С тех пор как в их лагере оказался Феанаро, Артанис избегала Дома Исцеления, да и с Нолофинвэ говорила нечасто.
Но сейчас она сделала сначала приветственный жест рукой, потом, подойдя ближе, сказала:
— Айя, дядя! Я посижу с тобой немного?
— Конечно, — ответил Нолофинвэ и подвинулся, освобождая ей больше места на пороге.
Некоторое время они сидели молча. Артанис явно хотела о чем-то поговорить, но разговора не начинала, что было совсем не типично для нее, как правило, прямой до резкости, которая не всегда искупалась даже обычной верностью ее суждений.
Но сейчас ей как будто что-то мешало. А Нолофинвэ и рад был бы помочь, но не представлял, о чем она хочет поговорить.
— Тиндомирэ волнуется, что ты, может быть, очень на него разгневан, — сказала наконец Артанис.
Этого Нолофинвэ не ожидал, потому что, с одной стороны, не был на самом деле разгневан на Тиндомирэ (а так звали начальника караула), с другой, был удивлен, что Артанис пришла, чтобы поговорить об этом. Через мгновение вспомнил, что Тиндомирэ шел через Хэлкараксэ с Финдарато... в отряде Артанис, так что, пожалуй, удивляться и не стоило.
— Я нисколько не разгневан, — ответил он вслух. — Тиндомирэ повел себя неразумно, конечно. Но он все еще один из моих нолдор, один из тех, кто шел со мной через Льды, даже если, — тут Нолофинвэ улыбнулся Артанис. — Он шел не совсем со мной. Нужно что-то намного более серьезное, чтобы я почувствовал гнев. Я сам поговорю с ним об этом.
— О, это было бы хорошо! — воскликнула Артанис и улыбнулась в ответ. — Он безмерно уважает тебя и, я думаю, ему жаль, что во время перехода через Хэлкараксэ, он не был действительно рядом с тобой, не мог быть полезен тебе. Хотя он был, безусловно, очень полезен мне, и мы стали друзьями.
Артанис глубоко вздохнула.
— А когда-то давно, в их детстве и юности, они были друзьями с Макалаурэ, потом их пути незаметно разошлись. Еще позже пути заметно разошлись у всех, и на нашем так неудачно оказался Хэлкараксэ, — Артанис горько усмехнулась.
Теперь был черед Нолофинвэ вздыхать.
Он старался сделать так, чтобы в дни посещений сыновей Феанаро у ворот не было никого, кто был бы как-нибудь лично связан с ними до Исхода, понимая, что в таких случаях сдержаться всегда труднее. Но всего учесть было нельзя.
Нолофинвэ знал, что Тиндомирэ — внук одного из старинных друзей отца, но не знал, что они с Макалаурэ когда-то дружили, вообще упустил из виду, что они ровесники... Но теперь, по крайней мере, было понятно, с чего Тиндомирэ затеял спор, которого ему точно было не выиграть.
— Я поговорю с ним об этом. Обо всем этом, — еще раз пообещал Нолофинвэ.
Потом снова вздохнул.
Раз уж они с Артанис говорили, следовало задать ей один важный вопрос, хотя обсуждать эту тему Нолофинвэ и было тягостно. Но он обещал Арафинвэ, что, по возможности, позаботится о его детях. И хотя возможностей до сих пор было немного, а дети и сами прекрасно справлялись, Нолофинвэ все же не собирался забывать о своем обещании. А его непросто сдержать, избегая друг друга и замалчивая трудные вопросы.
— А ты сердита на меня, Артанис? — спросил, собравшись с духом, Нолофинвэ.
— За что? — спросила она в ответ.
— За Феанаро, — коротко пояснил Нолофинвэ.
Артанис, как и Финдекано, не любила Феанаро задолго до Непокоя нолдор. Но, если неприязнь Финдекано была вызвана почти исключительно отношением Феанаро к Нолофинвэ, то Артанис не любила самого Феанаро. Считала, что в нем есть какая-то тень. И конечно, все случившееся позднее, точно не могло улучшить ее мнения о нем. А потом Нолофинвэ принес Феанаро сюда и заставил всех принимать это как должное.
Артанис долго молчала, не глядя на Нолофинвэ, потом, почти так же долго, молчала, глядя прямо на него. Наконец, ответила:
— Да. Но я знаю, что не права.
После такого ответа Нолофинвэ не мог не уставиться на нее с изумлением.
"Я не права" не то, что можно было ожидать услышать от Артанис, даже в тех случаях, когда она могла бы такое сказать.
Как будто слыша мысли Нолофинвэ, хотя оба они были закрыты аванирэ, Артанис сказала:
— Я думала, что знаю все и могу судить обо всем. Потому и хотела уйти из Валинора — я ведь все выучила, чему меня могли научить, хотелось теперь делать что-то, что-то большое.
Слова Артанис были полны самоиронии, казалось, она вот-вот начнет капать на землю и выжигать траву.
— Теперь я и вправду кое-что сделала, — продолжала Артанис. — И поняла, как мало я знаю, как много возможностей учиться я упустила, как плохо выучила то, чему все же училась. Заносчивая глупая девчонка.
Нолофинвэ с тревогой посмотрел на траву. Трава была в порядке. А вот Артанис, очевидно, нет.
Во второй раз за день Нолофинвэ почувствовал, что ему не хватает слов для утешения. Но на этот раз он не колебался.
— Иди сюда, — сказал Нолофинвэ и одновременно одной рукой притянул Артанис к себе.
Она склонила голову ему на плечо, и теперь ее вздох был похож на вздох облегчения.
— Думаю, если ты хочешь учиться, ты сможешь делать это и здесь, — сказал Нолофинвэ.
— У кого? Здесь же никого нет! — воскликнула Артанис.
От ее возмущения Нолофинвэ разобрал смех. А через мгновение рассмеялась и Артанис.
— Кажется, пока я не очень поумнела, — сказала она, отсмеявшись.
— Ну, кто-нибудь, согласный тебя учить, все равно найдется, я уверен, — полушутя обнадежил ее Нолофинвэ.
— Да, найдется, — сказала вдруг Артанис странным тоном.
Как будто увидела что-то. В своем будущем. Но она не сказала, что видела, а Нолофинвэ не стал допытываться, зная, как смутны и беспокойны бывают чаще всего картины грядущего.
Глава одиннадцатая
Главы 1-6, главы 7-8, главы 9-10
Название: Кроме пыли и пепла
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Феанаро, Нолофинвэ, дети Нолофинвэ, сыновья Феанаро, дети Арафинвэ, другие персонажи, Моргот, слуги Моргота
Рейтинг: R (16+)
Жанр: драма, агнст, АУ, даркфик, Hurt/comfort
Размер: макси, 65 000 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Феанаро в Битве-под-Звездами не умер, а попал в лапы Моринготто. История его плена и освобождения.
Примечания: Про рейтинг: поставила R из-за начальных отрывков с Феанаро в Ангамандо, правда, я старалась избежать графического описания насилия, но все-таки Ангамандо есть Ангамандо. Про сюжет: непосредственное отношение к сюжету имела подсмотренная на ФБ-Инсайде заявка: Феанор|Финголфин. АУ, в которой Феанора подвесили на скале, а брат помчался его спасать.
Феанаро
читать дальше Феанаро проснулся с чувством, что проиграл очень важный спор. Да так, по сути, и было. Ведь Нолофинвэ не переубедил его, а просто измотал. Заморочил, довел до точки, когда Феанаро уже сам запутался, в чем он уверен, а в чем нет, и что собственно хочет доказать... Проще стало согласиться, чтобы только не продолжать. Феанаро раньше и сам, бывало, так поступал. Но никто никогда не мог проделать этого с ним. Уж конечно, не Нолофинвэ. А теперь — пожалуйста.
"Вот что значит отсутствие практики," — мрачно подумал Феанаро.
Впрочем, возможности размышлять над этим долго ему не представилось, потому что почти сразу после пробуждения пришли целительницы. Те самые, которые занимались им во все время здесь и которых он уже давно узнавал по голосам, но до сих пор не видел.
Теперь Феанаро получил наконец шанс их рассмотреть. Однако это мало что дало ему. Знаком с ними раньше он точно не был, а встречал ли... Может, и встречал, но у обеих внешность была как раз такая, какая считалась для нолдор классической: темные волосы, серые глаза, светлая кожа... на коже, еще светлее — шрамы, как от ожогов, только другие. Их Феанаро точно бы не забыл, если бы видел прежде. Однако он не сомневался, что в Амане ни у одной из целительниц шрамов не было. Они появились позже — отличительные знаки перешедших Хэлкараксэ.
У Нолофинвэ такие тоже были и на лице, и на руках. Бледные, уже стирающиеся, но все еще явные. Феанаро это не очень беспокоило, должно быть, потому, что рядом с единокровным братом находилось немало других причин для беспокойства. А сейчас волной накатила неприятная слабость. Феанаро отвел взгляд.
Целительницы, которые, пока он разглядывал их, смотрели на него не менее пристально, встрепенулись, словно стряхивая наваждение. Быстро подступили к нему и принялись за осмотр. Под их руками тело Феанаро тут же болезненно напряглось, застыло, как каменное.
Умом Феанаро понимал, что для этого нет никакой причины, ведь они уже прикасались к нему прежде и никогда не причиняли вреда. Наоборот, всегда становилось легче. Но в те разы он не видел их работы и не имел никакого выбора, кроме как быть безмолвным и податливым материалом для их искусства. А теперь с трудом сдерживался, чтобы не попытаться вырваться. Не закричать. Не думать о тех временах, когда его бесчисленное множество раз касались лапы прислужников Моринготто. А он ничего (ничего!) не мог с этим поделать.
"Это не Ангамандо... не Ангамандо... не Ангамандо..." — мысленно твердил себе Феанаро.
Но легче не становилось.
Вопль ужаса сформировался где-то глубоко в груди и застрял в горле, сдавленный отчаянным усилием Феанаро помешать звуку вырваться наружу. Стало трудно дышать. Челюсти свело острой болью.
В Ангамандо Феанаро давно забыл стремление выдерживать пытку с достоинством — для этого там не оставалось ни возможностей, ни сил. Там вообще было мало сил, и все они уходили на то, чтобы не сломаться. Не дать ненависти к врагам быть вытесненной страхом перед ними. Не дать своей слабости превратиться в подлинную покорность, в готовность на все, чтобы избежать новой порции боли или хоть отсрочить ее приход. Феанаро слышал, такое случалось с пленниками, даже с "демонами из-за большой воды", как — Феанаро не сразу понял это — Моринготтовы твари прозвали нолдор.
С ним не случилось. Когда-то Феанаро сказал бы, что и не могло случиться. Теперь довольно было просто того, что не случилось. Остальное не имело значения.
В Ангамандо.
Но он больше не был в Ангамандо. Он не мог позволить себе кричать, не помня себя. Не мог драться с целителями, в полубреду принимая их за орков. Они и так его ненавидят, должно быть. Не стоит все усложнять. Надо оставаться спокойным.
Когда-то он славился своей выдержкой не меньше, чем своими умениями или красноречием. Теперь едва ли кто-то помнит об этом. Но ему самому придется вспомнить.
Придется.
Тихий стон все-таки проник сквозь стиснутые зубы и сорвался с губ. Феанаро подавил желание закрыть глаза. Он должен снова научиться встречать реальность лицом к лицу, раз уж не собирается умирать.
Целительницы быстро переглянулись. Одна из них осторожно погладила его по руке, словно пытаясь успокоить и ободрить. Но тут же отдернула пальцы. Испугалась, что прикосновение сделает только хуже? Или вспомнила, кто перед ней? Действительно любопытно, кто перед ней. Кого она видит? Измученного пленника, и жалкого, и отвратительного на вид? Врага? Чудовище? Может быть, все вместе. Но наверняка не высокого принца нолдор, которым он был однажды. Тем более не короля, которым для этих нолдор он никогда не был и, надо признать, не слишком-то усердно пытался стать.
Вдруг пришло на ум, что до сих пор ни одна из целительниц никак к нему не обратилась. Вообще ни слова не прозвучало, с тех пор как они появились в комнате. Когда-то Феанаро посчитал бы это жестоким оскорблением. Теперь он гораздо больше знал об оскорблениях. И о жестокости. Должно быть, им просто легче было так. Не вспоминая, не пытаясь осознать. Перед ними не Феанаро. Материал для работы. Заготовка, которую умелый мастер просто не позволит себе испортить.
Феанаро немного знал о целителях, особенно об учениках Эсте, поскольку избегал их почти всю свою жизнь, как только мог. Но все-таки предполагал, что не в их обычае так относиться к своим подопечным. И то, как эти эллит отгородились от него, не будет помогать долго. Не теперь, когда он очнулся. В конце концов все это, как говорится, рухнет им на головы, да и ему заодно.
Он мог бы много порассказать им, о том, как опасны бывают иллюзии. Только вряд ли они стали бы слушать. А может, они даже знают и сами, ведь ученицы Эсте могли учиться и у Лориэна... Пока Феанаро думал обо всем этом и в то же время пытался заставить себя расслабиться, вторая целительница — не та, что брала его за руку — смотрела на него долгим изучающим взглядом, то ли ища что-то, то ли вспоминая, и наконец, похоже, пришла к какому-то решению. Заговорила негромко и спокойно:
— Нам нужно тебя осмотреть. Мы уже делали это раньше, много раз, и теперь уверены, что у тебя не осталось открытых ран, неправильно сросшихся костей или опасных для связи духа и тела внутренних повреждений. Но нам всегда приходилось полагаться только на собственные наблюдения, сейчас ты можешь сказать нам, что чувствуешь. А потом мы споем тебе Песню избавления от боли, если нужно.
Тело Феанаро расслабилось так резко, что его тут же потянуло в сон. Звук обращенного к нему эльфийского голоса был сам по себе чудодейственным средством, вернувшим его из мешанины воспоминаний, бреда и тяжких раздумий к настоящему моменту. Даже при том, что голос был тот самый, который — Феанаро помнил это — предлагал исцеления ради отрезать ему руку.
— Нет, — отозвался Феанаро. — Дело не в боли.
Спазм, сжимавший горло, тоже прошел, и Феанаро с наслаждением сделал глубокий вдох. После этого всерьез начался осмотр, очень подробный. Феанаро поворачивал голову, двигал руками и ногами, сгибал и разгибал пальцы... До боли и через боль... и ответил, наверное, на тысячу вопросов. Чтобы в конце концов узнать, что ничто в его теле не повреждено безнадежно, и со временем к нему вернутся и сила, и ловкость, и выносливость.
Но времени понадобится много. Это, последнее, Феанаро видел и сам, по тому, как ноги и руки с самым большим напряжением усилий приподнимались едва ли на дюйм, а спина, когда он попробовал сесть, оторвалась от постели и того меньше... Но зато пальцы на ногах шевелились, и это значило, что он сможет ходить. И пальцы на руках шевелились тоже, и это означало, что он сможет творить. Неважно, как долго ему придется разрабатывать их, чтобы они снова, как прежде безупречно, повиновались ему.
Когда с осмотром было покончено, та целительница, которая заговорила с Феанаро первой, опять предложила спеть ему Песню избавления от боли. Что это такое, Феанаро уже знал, слышал во сне, поэтому не стал ни о чем спрашивать, но от предложения отказался.
— Сейчас меня не мучает сильная боль, а к остальным ощущениям я должен снова привыкнуть, — сказал он.
Целительница, подумав мгновение, кивнула и задала следующий вопрос:
— Хочешь есть или пить?
— Больше спать, — ответил он, потому что осмотр утомил его.
— Хорошо, — ответила она. — Мы дадим тебе коймас и питательный отвар, пока ты спишь.
— Нет! — сразу же запротестовал Феанаро, с большим напором, чем сам ожидал.
Целительница от неожиданности даже слегка отпрянула.
— Я проснулся, вернулся к жизни, — уже спокойнее попытался объяснить Феанаро. — Эрухини обычно бодрствуют, когда едят. Или едят, когда бодрствуют, как посмотреть, — под конец он почти заставил себя улыбнуться.
— Да, — согласилась целительница прежним осторожным тоном. — Но ты не сможешь есть сам. Вернее, есть ты сможешь, — тут же уточнила она. — Но вот донести пищу до рта точно нет.
Феанаро с трудом удержался, чтобы не скривиться. Действительно, все так. Он почти пожалел, что начал говорить об этом. Но мысль о том, чтобы его опять кормили, пока он спит, все еще вызывала отторжение. Нет уж, пусть его и нужно кормить, но он хотя бы может присутствовать при этом, не просто неподвижно и бесчувственно лежать.
— Все равно, — мрачно произнес он вслух.
— Как знаешь, — ответила целительница.
После этого обе женщины ушли, предоставив ему возможность снова заснуть и немного восстановить силы, которые во время бодрствования таяли так быстро и неотвратимо.
А по пробуждении его ждало испытание едой и питьем, а главное — необходимостью спокойно принимать свою беспомощность, в чем Феанаро никогда не был хорош. Но держался изо всех сил. Сознание, что он сам выбрал это, помогало. Иначе Феанаро, пожалуй, дюжину раз заявил бы, что предпочтет умереть от истощения. А так он молча вынес все до конца, до последней капли бульона, который целительница принесла ему вместо травяного отвара.
Он не спросил почему, но она сама сказала:
— Ты проснулся. Попробуем так.
Целительница была та самая, с которой он прежде говорил о еде. Вторая, пока он ел, не появлялась, и Феанаро почувствовал смутную благодарность за это, к ним обеим. Впрочем, гораздо острее он чувствовал досаду на себя и... усталость. Будто и не проспал только что несколько часов.
Когда целительница помогла ему снова лечь, Феанаро опять ощутил, что его клонит в сон, и, скорее чтобы не сдаваться сразу этому чувству, чем для чего-то еще сказал:
— Назови свое имя. Я никак не могу понять, видел тебя раньше или нет.
— Нинквидиль, — отозвалась целительница.
Имя звучало совсем незнакомо. А ведь он в какой-то момент был почти уверен, что все-таки узнает ее лицо.
— Я определенно никогда не называла его тебе, — продолжала целительница.
В ее тоне послышалось какое-то "но", однако она умолкла, так его и не высказав.
— И все же я тебя знаю, — полуутвердительно произнес Феанаро.
— Ты мог меня видеть, — ответила целительница.
Нинквидиль. Теперь у целительницы было имя.
— Я проходила ученичество у леди Эсте, — продолжала Нинкведиль. — В те годы, когда ты часто бывал в Лориэне.
Ну да, прежде чем стал обходить его двенадцатой дорогой. Конечно. Можно было, пожалуй, догадаться.
— Я до сих пор помню того юношу с очень грустным лицом, — продолжала Нинквидиль. — Ты похож на него.
— Что? — невольно переспросил Феанаро.
Нинквидиль подняла руки в успокоительном жесте.
— Я знаю, что это и был ты, — сказала она. — Просто сейчас ты похож на себя тогдашнего больше, чем... — тут она мгновение помедлила и наконец заключила: — в иные времена.
Феанаро не знал, что ответить на это. Он не так уж хорошо помнил себя в те годы, но был уверен, что доведись тому мальчику, в самом деле еще очень юному, узнать, каким он станет сотни лет спустя, он был бы в ужасе. Бежал бы и никогда не возвратился, как квенди из старых легенд. Только далеко ли убежишь от себя...
Чтобы прервать этот ход своих мыслей, Феанаро решил спросить еще:
— А другая целительница...
— Сайриэн, — подсказала Нинквидиль и сразу же ответила на не до конца заданный вопрос: — Она тоже была ученицей Эсте, но на несколько йени позже меня, и говорит, что ей не приходилось видеть тебя в Лориэне.
— Не удивительно, — откликнулся Феанаро. — Благодарю тебя за ответы.
После этого Нинквидиль помогла ему облегчиться, что, на удивление, было менее смущающее, чем когда она помогала ему есть, и ушла. А Феанаро скоро заснул.
Ему снился Лориэн времен его юности. Он шел знакомой дорогой, туда, где в шатре из перламутрово-серого шелка покоилось тело его матери. Шел и доходил, но ни тела, ни шатра на прежнем месте не оказывалось. Раз за разом. И Феанаро понимал, что должен был бы, наверное, испытывать ужас и отчаяние, но ни того, ни другого почему-то не было.
А после всех этих блужданий Феанаро проснулся, как ни странно, отдохнувшим и бодрым.
И обретенные силы ему очень пригодились, когда целительницы снова явились вдвоем, чтобы, как и много дней до этого, разрабатывать его мышцы.
— Теперь я могу делать это сам, — заметил Феанаро, хотя особой уверенности в этом, по правде говоря, у него не было.
— Можешь, но не так, — ответила целительница, которую звали Сайриэн, методично поднимая и опуская его левую ногу.
Поднять ногу настолько высоко Феанаро сам и точно сейчас не мог бы. Но, наверное, он мог это прежде. Хотя ему как-то не приходило в голову проверять, насколько высокого он может поднять прямую ногу, лежа на спине, так что сравнивать было не с чем. Поразмыслив над этим, Феанаро не стал настаивать и только изо всех сил сосредоточился на голосах целителей, чтобы случайно не забыть, что это не орки пришли позабавиться с ним.
К счастью, целители считали вслух. Хотя, кажется, раньше они так не делали... Но это было не так уж и важно. Раз, два, три... двенадцать... Двенадцать раз поднять ногу, двенадцать раз согнуть в колене, двенадцать раз отвести в сторону, двенадцать раз поднять руку...
Под конец казалось, каждая мышца в теле Феанаро слегка горела. Но это не был мучительный жар, только такой, какой обычно появляется после долгого путешествия или долгой работы.
— Я мог бы выдержать больше, — сказал Феанаро целительницам.
Но они, даже не глядя друг на друга, отрицательно замотали головами.
Потом Нинквидиль ответила:
— Сейчас это не принесет тебе ничего, кроме боли и истощения.
И целительницы ушли, оставив Феанаро лежать в одиночестве. На этот раз спать не хотелось, поэтому через некоторое время Феанаро попытался откинуть одеяла, которыми был укрыт. Ему это удалось, но с таким усилием, что потом он долго лежал, отдыхая. Однако все-таки собрался с силами и принялся за дело. Двенадцать раз поднять ногу... каждый раз ощущая ее так, будто к ней подвешен тяжеленный кусок горной породы... десять, одиннадцать, двенадцать... Теперь другую. Обливаясь потом от усилий, стискивая зубы и рыча от натуги... Ничего. Он выдерживал не такое. И он должен поскорее вернуть себе власть над своим телом.
У его тела было по этому поводу свое мнение. Не успел Феанаро повторить и половины тех упражнений, которые делали с ним целительницы, как мышцы не только запылали, но и начали мелко дрожать. Так что ноги и руки затряслись, и заставить их слушаться стало вовсе невозможно. Хотя бы и для того, чтобы снова накинуть на себя одеяла.
И Феанаро просто лежал, дожидаясь, пока дрожь уймется. Все это до отвращения напоминало приступы, которые случались с ним во время сна. Правда, сейчас ему не было ни страшно, ни холодно, и зубы не стучали. Но все равно гадко оказалось чувствовать себя настолько бессильным.
Так его и обнаружила Нинквидель, когда явилась с новой порцией еды.
— О великие валар! — воскликнула она, взглянув на Феанаро.
Но быстро взяла себя в руки, положила принесенную еду на стол, заново накрыла Феанаро одеялами и сказала:
— Сейчас я велю наполнить бадью горячей водой, и тебе...
— А само не пройдет? — прервал ее Феанаро.
Отвратительна была сама мысль о любом движении, равно как и о том, что кто-то еще увидит его в подобном состоянии. Если бы у Феанаро был выбор, он предпочел бы скрыть это и от целителей. Однако тут выбора не было.
— Пройдет, — ответила Нинквидиль. — Но дольше и тяжелее.
— Ничего, я подожду, — отозвался Феанаро. — Не нужно меня трогать.
Нинквидиль выглядела так, как будто собирается возразить. Но Феанаро наградил ее взглядом, который обычно кого угодно заставлял замолчать, и она тоже смолчала. Хотя нельзя было точно сказать, удался ли Феанаро тот самый взгляд, или целительница просто решила, что дело не стоит спора. Во всяком случае, она снова накормила Феанаро и ушла. Он продолжал лежать, ожидая, когда его взбунтовавшиеся мышцы уймутся.
Феанаро не против был бы снова заснуть, но сон как нарочно не шел, и оставалось только наблюдать за бликами солнечного света на стенах и полу. Блики двигались, свет менялся, время шло, и настал час заката. Вечер.
Вечер.
За всеми событиями первого дня после пробуждения Феанаро почти забыл, что вчера условился о встрече с Нолофинвэ. Практически попросил о ней. Только вот зачем? С чего вдруг эта идея показалась ему хорошей? Ни малейшего понятия об этом у Феанаро не было. Видеть единокровного брата не хотелось, и даже то, что руки и ноги наконец успокоились и перестали причинять массу неудобств, не радовало и не отвлекало от мыслей об этом.
Встреча будет ужасно, мучительно неловкой. Хоть бы Нолофинвэ не пришел. Не смог или не захотел. Не имеет значения.
Но Нолофинвэ, конечно же, пришел.
И это было так ужасно и мучительно неловко, как думал Феанаро, и еще больше.
Феанаро не знал, что сказать. Нолофинвэ не знал, куда себя деть, наконец, устроился на стуле поодаль от постели Феанаро, следя за ним настороженным взглядом. Что сказать, Нолофинвэ, похоже, тоже не представлял.
Разговор то и дело обрывался, не успев начаться:
— Как ты себя чувствуешь?
— Живым.
Долгое молчание.
— Тебе что-нибудь нужно?
— Нет.
И снова молчание.
— На закате свет Золотого Светила больше всего напоминает о сиянии Лаурелин.
— Да, а Серебряное Светило сильнее всего похоже на Тельперион, когда плывет высоко в небе.
Молчание.
Между ними не просто годы и обиды. Между ними пустота. Их никогда ничего не связывало. До Исхода из Валинора. До изгнания Феанаро. До Непокоя в Тирионе. Ничего, кроме кровного родства, да и то лишь наполовину. Множество эльдар были для Феанаро понятнее и ближе, чем Нолофинвэ. И не только друзья и единомышленники.
Их ничего не связывало.
Но теперь, когда Нолофинвэ уже был здесь, Феанаро отчего-то не хотелось, чтобы он уходил, поэтому Феанаро силился отыскать хоть какую-то тему для разговора. И почти случайно вспомнил о вопросе, который действительно следовало задать.
— Моим сыновьям послали весть? Что я проснулся?
— Завтра один из них приедет и так, — ответил Нолофинвэ. — Я не вполне уверен, чья это очередь...
— Не важно, — остановил его Феанаро. — Я не хочу знать заранее.
Завтра он увидит одного из своих сыновей. И страшно, и радостно. Завтра.
— Ты хочешь уехать? — спросил Нолофинвэ.
— Вряд ли я смогу, — ответил Феанаро.
Об отъезде он вообще не думал. И сейчас эта мысль показалась отчего-то жуткой, безо всякой радости, по-настоящему ужасающей. Он с усилием выговорил: — Я бы остался еще на некоторое время, если ты не против.
— Конечно, — поспешно откликнулся Нолофинвэ. — Тебе нужно окрепнуть.
— Ну, если я останусь здесь, пока не окрепну, я рискую и Конец Арды встретить в этой комнате, — горько отозвался Феанаро.
Он не собирался жаловаться. Никому. И тем более Нолофинвэ. Тот спас его жизнь и свободу, но не обязан был еще и выслушивать его стенания. Однако слова вырвались сами собой. Феанаро просто не мог держать их внутри, иначе они прорезали бы его, как клинок.
А за этими словами последовали другие, еще и еще. И Феанаро рассказал Нолофинвэ о попытках управлять собственным телом, мучительных, унизительных и почти бесплодных.
— Никто не может за один день наверстать годы неподвижности, — рассудительно заметил Нолофинвэ, выслушав все.
Он был прав. Но это не утешало. Наоборот, стало еще хуже. Феанаро почувствовал, как на глаза навернулись жгучие слезы. Зажмурился, пытаясь удержать их и злясь на себя за слабость. А слезы выбрались из-под век и побежали по щекам.
Только не это!
Но теперь уже ничего не поделаешь... Надо заставить себя успокоиться. Как можно скорее. Немедленно. Сейчас же! Однако чем больше Феанаро боролся со слезами, тем бесполезнее становились эти усилия.
— Знаешь! — воскликнул вдруг Нолофинвэ тоном эльда, которого посетило внезапное озарение. Или, возможно, тоном эльда, который чувствует непреодолимую потребность срочно сделать что-то, все равно что... Впрочем, это часто одно и то же. — В воде управлять своим телом всегда проще, чем обычно. И сила вливается в мышцы словно сама собой. Давай-ка выберемся отсюда к озеру и попробуем.
"Он смеется надо мной," — подумал Феанаро с неожиданной горечью.
— Прямо сейчас! — бодро заявил Нолофинвэ и вскочил на ноги.
Феанаро открыл глаза и потрясенно уставился на Нолофинвэ. Тот не насмехался. На лице его читалась решимость и нечто вроде облегчение, как будто после долгих сомнений он наконец понял, что делать.
— Ты с ума сошел! — воскликнул Феанаро.
— Со мной бывает, — легко согласился Нолофинвэ. — Но все-таки давай попробуем.
На Феанаро одновременно обрушились и паника, и что-то, похожее на предвкушение. Покинуть знакомую, безопасную комнату было страшно. Да и вся идея казалась неосуществимой. Но он так давно не видел мира снаружи, настоящего огромного мира, не того, что можно было разглядеть со скалы. Или заметить из окна.
— Целители не одобрят, — сказал Феанаро вслух.
— Они не узнают, — возразил Нолофинвэ. — Я вытащу тебя через окно, а потом так же тихо верну обратно.
— А снаружи нас будто бы никто не увидит? — недоверчиво спросил Феанаро.
— Снаружи нас непременно увидят, — ответил Нолофинвэ. — Дозорные на стенах и все, кому не лень. Только они вряд ли станут расспрашивать меня, куда я иду с тобой и зачем. К тому же я знаю короткую дорогу отсюда к озеру, а там укромное место на берегу, где нас уж точно никто не потревожит.
Нолофинвэ решительно шагнул к Феанаро, укутал его в одеяла и вместе с этим коконом поднял на руки, потом осторожно забрался на подоконник и спрыгнул. Феанаро почувствовал, как на миг все внутри тревожно сжалось и он полетел вниз. От падения и боли его отделяли только руки Нолофинвэ. Это ощущение было почему-то пронзительно знакомым.
А целое предприятие по-прежнему представлялось безумием. Но не мрачным и болезненным, а веселым. Так что, когда они оказались снаружи, Феанаро, по лицу которого все еще бежали слезы, рассмеялся от радости. В первый раз с тех пор как узнал, что его отец был убит.
— Тише, мы должны делать все в строжайшей тайне, — зашептал ему на ухо Нолофинвэ, но явно не всерьез.
Так что смеяться захотелось даже сильнее.
А потом на Феанаро обрушилась целая лавина ощущений: цвета, запахи, звуки... Все, что делало этот мир живым и ярким. То, чего Феанаро так долго был лишен.
Все вместе сложилось в невероятное, опьяняющее ощущение свободы, которое Феанаро, наверное, должен был испытать, когда Нолофинвэ выкрал его из Ангамандо, но не мог. Тогда не мог.
А сейчас это чувство завладело им целиком, так что голова закружилось, и ничего не было важно: ни недоуменные — это в лучшем случае — взгляды встречных эльдар, ни собственная беспомощность, ни то, что он целиком и полностью во власти Нолофинвэ.
Если бы Нолофинвэ желал ему зла, то мог бы просто ничего не делать, потому что быть более жестоким, чем Моринготто он все равно никогда не сможет. А что до остального... вдыхая полной грудью ласковый и душистый воздух теплого и ясного вечера, Феанаро подумал, что он как-нибудь во всем этом разберется. Обязательно. Теперь, когда он снова жив и свободен.
На берегу Нолофинвэ аккуратно уложил Феанаро на траву и сначала разделся сам. При этом Феанаро получил возможность узнать, что белые шрамы были у Нолофинвэ не только на руках и лице, но и на других, обычно не видимых частях тела. Особенно на ногах. Ступни вообще были как будто один сплошной шрам.
Хэлкараксэ. Радость Феанаро утихла, схваченная ледяным дыханием этой мысли.
— Все хорошо? — спросил Нолофинвэ.
— Нет, — честно отозвался Феанаро, потом покачал головой: — Да. Со мной все хорошо.
— Если не хочешь в озеро, мы можем и не заходить, — сказал Нолофинвэ.
О погружении в озеро Феанаро пока даже не успел подумать. Теперь подумал и невольно поморщился.
— Это ты у нас всегда любил стихию Ульмо. А я нет, и теперь еще меньше. А уж как "любит", — он выделил это слово голосом так, чтобы было ясно, что речь идет о противоположном, — меня сам Ульмо, и говорить нечего. Впрочем, как и другие валар.
От этих слов губы Нолофинвэ сначала упрямо сжались, потом он покачал головой и сказал:
— Любят не любят, а Манвэ помог мне тебя освободить. Без него и его Орла мы сейчас оба, пожалуй, были бы в полном распоряжении Моринготто.
Орла? Какого орла? Феанаро ничего об этом не помнил. Там был орел? Или Орел? Один из Орлов Манвэ?
Последний вопрос Феанаро задал вслух.
— Да, — ответил Нолофинвэ. — Он помог мне добраться до тебя, а потом унес нас обоих от Ангамандо и доставил сюда. Ты не помнишь?
— Нет, — отозвался Феанаро. — Орла не помню совсем. А из остального — очень мало, и... — он помедлил, толком не представляя, как лучше выразить все, что тогда с ним творилось. — Ты удивился бы, если б узнал, как все это выглядело с моей точки зрения.
Нолофинвэ кивнул, будто подтверждая, что, да, непременно удивился бы.
А потом сказал:
— В общем, не думаю, что после такого Ульмо попытался бы тебя утопить, да и вообще не в его это духе. Так что решай, полезем мы в озеро или нет? Если нет, я оденусь.
— Полезем, — решил Феанаро.
Наверное, Ульмо и впрямь не собирается его топить. А если и собирается, то не прятаться же всю жизнь, убегая от воды, словно Моринготтова тварь.
Нолофинвэ тут же помог ему освободиться от одеял. И в свете заходящего Золотого Светила Феанаро ясно увидел собственные шрамы. Шрамы поверх шрамов, слой за слоем, повсюду... Если бы он не видел, то не поверил бы, что такое вообще возможно. Как...
Нолофинвэ сбил Феанаро с мысли, снова подхватив на руки и решительно шагнув в воду. Остановился он только, когда вода стала доходить ему уже до пояса. Тут Нолофинвэ отпустил Феанаро и отступил на пару шагов. Феанаро подумал было, что сейчас пойдет ко дну, не по воле Ульмо, так из-за невозможности владеть своим телом.
Но в воде тело действительно стало легким и несравнимо более послушным, и некоторое время Феанаро лежал на воде, осторожно пробуя шевелить руками и ногами. Губы сами собой растянулись в улыбку — возможность двигаться по собственной воле, без боли и неимоверных усилий, была счастьем, которое мало с чем могло бы сравниться.
— Я, наверное, и плыть мог бы, — сказал Феанаро наконец и тут же добавил: — А может, и не мог бы...
— Пробуй, — посоветовал Нолофинвэ. — Если начнешь тонуть, я тебя вытащу.
С этим напутствием Феанаро и попробовал.
Главным тут было не вспоминать, как и когда он делал это в последний раз. Не думать о кораблях и шторме, о мачте и веревке, которой он к этой мачте привязывался, когда бросался в волны, пытаясь отобрать у моря тех, кого чудовищные волны смывали за борт...
Не думать, оказалось неожиданно проще, чем предполагал Феанаро. Не было ни тьмы, ни волн. Только вечер и озеро. Спокойная, приятно прохладная вода.
И тело помнило, как плыть, лучше, чем сам Феанаро.
— Ты на тот берег что ли собрался? — окликнул его Нолофинвэ с беспокойством.
— Сомневаешься, что у меня получилось бы? — спросил Феанаро, останавливаясь и снова ложась на воду.
Как ни приятно двигаться, а он уже начинал чувствовать усталость, и было бы глупо в конце концов все же утонуть.
Нолофинвэ подплыл к Феанаро и остановился рядом, время от времени разгребая воду руками - стоять на этой глубине он уже не мог. Окинув озеро задумчивым взглядом, Нолофинвэ сказал:
— Сомневаюсь, что у меня, - он выделил последнее слово. - Получилось бы.
— В самом деле? — удивился Феанаро. — Это же всего лишь озеро.
— Огромное озеро, — заметил Нолофинвэ.
— Не сравнить с Водами Пробуждения, — сказал Феанаро.
Он, конечно, никогда не видел этих самых Вод Пробуждения. Но столько мечтал о них, столько грезил, что сейчас говорил с полной уверенностью.
— Да, пожалуй, — согласился Нолофинвэ.
— И однажды я все-таки смогу переплыть это озеро, — добавил Феанаро.
— Пожалуй, — опять согласился Нолофинвэ.
— Подозрительно часто ты соглашаешься, — заметил Феанаро. — Думаешь, это совершенно невозможно?
— Думаю, ты любишь цели понедостижимей, — ответил Нолофинвэ. — А эта как раз такая, и она пойдет тебе на пользу.
— О, — Феанаро невесело усмехнулся. — Если так, у меня теперь полезных целей и не сосчитать, — сказал он, потом продолжал задумчиво: — Надо будет и правда их пересчитать...
— Только не сейчас, — откликнулся Нолофинвэ просительно. — Здесь слишком хорошо.
Феанаро, которому слышать такой тон от единокровного брата в прежние годы, как правило, не приходилось, удивился. Но спорить не стал. Было, на самом деле, хорошо. И какое-то время они с Нолофинвэ просто молчали. Но на этот раз тишина нисколько не была неудобной.
Наконец Нолофинвэ с сожалением сказал:
— Пора возвращаться на берег, у тебя губы почти побелели.
Феанаро холода не чувствовал, и возвращаться к тягостной неподвижности ему категорически не хотелось. Но когда-то все равно пришлось бы, так что он поплыл к берегу. А когда плыть стало тяжело, Нолофинвэ снова взял его на руки и вынес на сушу, там положил на траву и сам сел рядом.
— Обсохнем немного, — сказал он.
Солнце почти уже село. Было слегка прохладно. Но не холодно. И Феанаро чувствовал себя гораздо лучше, чем когда-либо с момента своего пленения.
Он осторожно отвел в сторону правую руку — было снова тяжело, но как будто чуть легче, чем прежде — на дюйм и еще на полдюйма, и снова на дюйм. И его пальцы нашли руку Нолофинвэ и коснулись ее, сжали, как смогли. Нолофинвэ ощутимо вздрогнул, но руку не отнял.
— Спасибо, — тихо сказал Феанаро.
Говорить вдруг стало не проще, чем двигаться.
— Спасибо за все, — продолжал он.
Нолофинвэ осторожно пожал его руку в ответ.
Нолофинвэ
читать дальше Присутствие в лагере любого из сыновей Феанаро Нолофинвэ ощущал как тяжесть на плечах, отчетливо и неприятно, и ничего не мог с этим поделать. В старые дни, в Валиноре, такого не было. Даже в самом конце, перед Исходом. Хотя бывало, что племянники явно старались его задеть.
Здесь же, не считая самой первой встречи, никаких неприятностей они, против ожиданий, ни разу не доставляли, от ворот шли прямо к Дому Исцеления, а от Дома Исцеления к воротам, и Нолофинвэ даже не приходилось видеться с ними. Но все равно он не мог чувствовать себя спокойно и считал минуты до того момента, когда очередной визит закончится и можно будет вздохнуть с облегчением.
Но на этот раз личной встречи было, скорее всего, не избежать. Их отец очнулся. Какую реакцию, кроме понятной радости, это вызовет, трудно предугадать.
Возможно, Нолофинвэ снова обвинят в чем-нибудь. Например, в том, что он собирался скрыть перемену в состоянии Феанаро, раз не послал весть. На самом деле он просто был слишком измотан, чтобы сразу подумать об этом, а когда вспомнил, решил, что, с одной стороны, уже поздно, а с другой, будет проще иметь дело с кем-то одним из сыновей Феанаро, чем давать им повод снова явиться всем вместе.
Хотя возможность, что они все-таки явятся снова толпой, с войском и безумными речами, исключить было нельзя, ведь что-то они наверняка должны были почувствовать. И Нолофинвэ ждал, чем обернется дело, с тревогой и раздражением одновременно.
В итоге приехал только один феанарион, и оказался это Макалаурэ. Нолофинвэ, посмотрев издали, как он проходит в ворота, подумал, что все складывается не так уж плохо. Второй сын Феанаро довольно спокоен и рассудителен. Большую часть времени.
Но собственное предчувствие Нолофинвэ было с ним не согласно. Что-то внутри словно твердило о грядущих неприятностях, все громче и громче. И Нолофинвэ, вместо того, чтобы погрузиться в дела, отправился к Дому Исцеления.
Он подошел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Макалаурэ вылетел оттуда, словно пущенная из лука стрела, бросился к воротам — ворота во время посещений сыновей Феанаро по-прежнему оставались открытыми — миновал их, вскочил на лошадь и умчался, провожаемый недоуменными взглядами как дозорных на стенах, так и приехавших вместе с ним воинов, которые ожидали его возвращения за пределами лагеря.
Нолофинвэ проводил племянника собственным недоуменным взглядом и только тут услышал, что из Дома Исцеления доносится хриплые крики, так часто перемежающиеся надсадным кашлем, что смысла не разобрать.
Нолофинвэ кинулся внутрь и практически ворвался в комнату Феанаро, благо дверь осталась открытой нараспашку. Феанаро скорчился на постели в жестоком приступе кашля. Услышав шаги, он чуть приподнялся было, но, как только увидел Нолофинвэ, снова бессильно упал на постель и закашлялся хуже прежнего.
Нолофинвэ схватил со стола кувшин с холодным отваром листа жизни, оставленный, видимо, кем-то из целительниц, наполнил чашку и приблизился к Феанаро, чтобы попробовать его напоить, но тот отвернулся от питья, давясь кашлем.
Несколько мгновений Нолофинвэ стоял над ним в растерянности, потом нашел взглядом небольшую жаровню в углу комнаты и направился к ней, выплеснул отвар из чашки в пустую чашу на жаровне, саму жаровню подтащил поближе к постели Феанаро и развел огонь.
Скоро отвар начал испаряться, и воздух наполнился ароматом листа жизни. Это было, конечно, не то же самое, что брошенные в воду свежие листья. Но так и Феанаро на этот раз вроде бы не находился между жизнью и смертью. А успокоить раздраженное горло и такое средство должно было помочь, поэтому Нолофинвэ не стал больше ничего предпринимать, а только устроился на стуле около постели и принялся ждать.
В самом деле, целительные пары скоро оказали свое действие. Феанаро перестал кашлять и задышал ровно. Однако лица к Нолофинвэ он так и не повернул и не произнес ни слова.
— Что здесь произошло? — наконец решил спросить Нолофинвэ.
Ответом ему стало молчание, такое долгое, что он подумал было, что никакого другого ответа вообще не получит.
Но Феанаро неожиданное произнес:
— Он ушел.
Говорил Феанаро очень тихо и с явным усилием.
Так что Нолофинвэ не стал сообщать ему, что и сам видел, как именно ушел — вернее, сбежал — Макалаурэ, а вместо этого поднялся и снова наполнил чашку отваром, и принес ее Феанаро.
— Попей немного, — сказал он. — Тебе станет легче.
Феанаро издал какой-то странный звук, не то фыркнул, не то всхлипнул.
— Твоему горлу, по крайней мере, — поправился Нолофинвэ.
После этого Феанаро, хоть и неохотно, но все же повернулся к нему и дал себя напоить. А потом продолжал чуть окрепшим голосом:
— Я сказал, что не могу сейчас поехать с ним. И у него стало вдруг такое застывшее лицо, — Феанаро судорожно вздохнул. — Он повернулся и бросился прочь. А я не мог ни остановить его, ни последовать за ним.
Губы Феанаро болезненно искривились, и из глаз побежали слезы, с которыми, на этот раз, он даже не пробовал бороться. Попытался сказать что-то еще, но из горла вырвалось только рыдание.
Нолофинвэ смотрел на Феанаро молча, не находя слов утешения. Кажется, для такого случая слов просто не было. А прикоснуться к Феанаро, обнять его, чтобы успокоить, Нолофинвэ не мог. То есть он, конечно, делал это в последнее время, и не раз. Но Феанаро тогда не вполне осознавал себя. Не так, как теперь. А сейчас он мог бы не принять участия Нолофинвэ.
Поймав эту мысль, Нолофинвэ удивился сам себе. Надо же! Ненависть к брату успела родиться и умереть, а страх отвержения все еще прятался где-то в глубине души.
Но Нолофинвэ давно уже не позволял этому страху мешать себе, когда нужно было противостоять Феанаро. И тем более не мог позволить помешать сейчас, когда противостоять не нужно было.
Так что Нолофинвэ подошел к постели, аккуратно подсунул одну руку под спину Феанаро и приподнял его, почти усадил, потом сам сел на постель, так, чтобы Феанаро мог спиной опереться ему на грудь, и обнял Феанаро, теснее прижимая к себе.
В ответ не то что каждый мускул, а каждая частица тела Феанаро напряглась, так что стало казаться, будто Нолофинвэ обнимает не живого эльда, а кусок скалы.
Нолофинвэ тут же зашептал прямо в ухо Феанаро:
— Тише, тише, это я... всего лишь я... все хорошо... все хорошо...
Вопрос был в том, что случится дальше. В прошлые разы Феанаро, услышав его голос, расслаблялся и успокаивался. Но...
Прежде чем Нолофинвэ успел додумать, что "но", тело Феанаро обмякло в его руках. Однако это еще ничего не говорило о том, как относится к происходящему сам Феанаро, когда в сознании.
Некоторое время Нолофинвэ продолжал настороженно ждать реакции. Но Феанаро так и не произнес ни слова, поэтому Нолофинвэ тоже позволил себе расслабиться, чуть откинуться на подушку. И они просто сидели в тишине, пока слезы Феанаро не иссякли.
В прошлые разы после этого Феанаро засыпал, а Нолофинвэ уходил. Но сейчас Феанаро вдруг вздрогнул и резко распахнул глаза, которые до этого были прикрыты.
"Все-таки будет реакция," — подумал Нолофинвэ и ослабил объятие, готовый в любой момент совсем отпустить Феанаро, если тот этого захочет.
— Я сейчас так ничтожен и жалок, да... — сказал Феанаро, и по его тону нельзя было понять, спрашивает он или утверждает.
— Нет, — сразу отозвался Нолофинвэ. — Ты просто нуждаешься в том, чтобы кто-то тебя поддержал, все нуждаются в этом время от времени. Иначе не выжить.
— Раньше я думал, что мне это не нужно и никогда не будет нужно, — сказал Феанаро, но тут же сам себе возразил: — Нет, раньше я думал, что мне никогда не будет нужно это от тебя.
— Никто не может в точности предугадать будущее, — ответил Нолофинвэ. — Особенно такое будущее, как наше настоящее.
Тут он усмехнулся, хотя усмешка вышла невеселой.
— Но я, кажется, ошибся во всем, что когда-либо предполагал, — с горечью продолжал Феанаро, словно не услышав последнего замечания Нолофинвэ. — Не важно, было это давно или только вчера. Я представить не мог, что мой сын, встретившись со мной после такой долгой разлуки, предпочтет просто исчезнуть, даже не дав нам обоим возможности толком поговорить... Конечно, я это заслужил, после всего через что им пришлось пройти. Но по тому, как они приходили ко мне и говорили со мной, я думал, они все-таки не ненавидят меня...
Нолофинвэ почувствовал, что смысл этой речи начинает от него стремительно ускользать, вместе с Феанаро, который явно отправлялся куда-то в бездну самоуничижения, где его — Нолофинвэ знал это по собственному опыту — не ждало ничего хорошего. И уж точно ничего полезного в его нынешнем состоянии.
— Стой! Стой, подожди! — воскликнул Нолофинвэ. — Конечно, они не ненавидят тебя. Я не думаю, что они могли бы, даже если б хотели, — продолжал он. — Но они и не захотели бы никогда, — Нолофинвэ не мог сказать, что хорошо знает или понимает старших племянников, но в их любви к Феанаро уж точно сомневаться не приходилось. — Они любят тебя и чтут наравне... — тут Нолофинвэ на мгновение запнулся, а потом продолжал: — Больше, чем всех валар вместе взятых.
Нолофинвэ, по правде говоря, не думал, что вот это — последнее — хорошо, однако сейчас аргумент был совсем не лишним.
— Но он ушел и не возвратился, хотя я просил его об этом, так громко и долго, как мог.
Из горла Феанаро снова вырвалось рыдание, но слезы после этого не пришли. Должно быть, потому, что слез у него сейчас больше не было.
— Не думаю, что он тебя вообще слышал, — мягко сказал Нолофинвэ.
— Ты его встретил? — быстро спросил Феанаро, болезненно оживляясь.
— Видел издали, — отозвался Нолофинвэ.
— И куда он отправился? — спросил Феанаро.
— Не знаю, — признался Нолофинвэ. — Было похоже, что куда глаза глядят.
— Это опасно! — воскликнул Феанаро и дернулся, как будто хотел кинуться следом.
— Сейчас не очень, — поспешил успокоить его Нолофинвэ. — Твари Моринготто боятся Новых Светил, особенно Золотого, и давно уже не показываются. Хотя мы, конечно, стараемся быть настороже. Ведь когда-то они все же поймут, что свет их не убивает, и придут, чтобы убить нас. И здесь мы их убьем. Но только если вовремя заметим, конечно, — Нолофинвэ позволил себе чуть улыбнуться. — Вряд ли это случится посреди безоблачно ясного дня, как сегодня. Так что, куда бы ни пошел Макалаурэ, я думаю, он возвратится вполне благополучно.
Говоря это, Нолофинвэ кивнул на окно. Феанаро, конечно, не мог видеть жеста, но, похоже, почувствовал его, потому что в самом деле посмотрел туда же. Небо было пронзительно голубым, без единого белого пятнышка, а свет — почти слишком ярок даже для эльдар, которые его обожали, не говоря уже о тварях Моринготто, которые его ненавидели.
Это, похоже, успокоило страх Феанаро за жизнь (или свободу?) сына, зато вернуло другие страхи, о которых он на мгновение забыл.
— Но это не значит, что он возвратится ко мне, — сказал Феанаро с горечью.
— Он твой сын, — ответил Нолофинвэ.
— Это я помню, — откликнулся Феанаро, теперь в его тоне появилась крошечная доля иронии.
— Вспомни, сколько раз ты сам убегал, оставляя всех вокруг — и отца! — терзаться вопросом, все ли с тобой в порядке, — развил свою мысль Нолофинвэ. — Но ты всегда возвращался. По крайней мере, к отцу точно всегда, как бы ни был зол.
— Я не был зол! — запротестовал Феанаро. — Когда я зол, я не убегаю, я убегаю, когда чувствую ви...
Тут Феанаро явно решил, что сказал лишнее, и замолчал, стиснув зубы так, что они по-настоящему скрипнули.
Но особого простора для предположений, что же он едва не сказал, не оставалось.
"Я убегаю, когда чувствую вину" — это многое объясняло. Действительно многое. Сам Нолофинвэ не догадался бы. Выглядел Феанаро обычно так, словно чувство вины было не знакомо ему вовсе.
— Теперь ты точно знаешь обо мне больше, чем стоило бы, — заметил Феанаро, как будто мог точно проследить ход мыслей Нолофинвэ, и тут же добавил: — Хотя ты и до этого уже...
Феанаро дал своему голосу сойти на нет, как будто не хотел тратить слова на слишком очевидные вещи.
Потом спросил:
— Так ты думаешь, он вернется?
— Думаю, вернется. И скоро, — подтвердил Нолофинвэ так уверенно, как мог, старательно отгоняя от себя вопрос, что будет, если Макалаурэ заупрямится и не возвратится.
Феанаро, услышав такой ответ, расслабился и опять начал дремать. Но через несколько минут снова вздрогнул и открыл глаза.
— Поспи, — предложил Нолофинвэ. — Я разбужу тебя, когда он придет.
— Я не могу, — ответил Феанаро. — Мое тело хочет спать, оно всегда хочет, в какой-то мере. Но мой дух не может успокоиться достаточно, чтобы ступить на Дорогу Грез. Меня тут же словно выталкивает обратно.
И это действительно повторилось еще несколько раз: медленная дрема — резкое пробуждение. Нолофинвэ продолжал обнимать Феанаро, только еще сильнее откинулся на подушку, так что уже полулежал на постели, и сам в какой-то момент почти задремал.
— Ну, если ты решил поспать, — заметил на это Феанаро, ощутимо выделив голосом местоимение. — То я уж точно возражать не стану.
— Нет, я не устал, — отозвался Нолофинвэ. — Во всяком случае не настолько, — уточнил он. — Просто здесь так тихо и спокойно.
Сказал и сам изумленно замолчал. Тихо и спокойно. В одной комнате с Феанаро. На одной с ним постели. Услышал бы он такое хоть даже вчера, не поверил бы. А тем не менее правда.
Феанаро никак не отреагировал на это удивительное заявление, и они продолжали сидеть по большей части в тишине, до странности удобной, лишь изредка перебрасываясь несколькими фразами.
— Так ты слышал, о чем говорили здесь, пока ты спал? — спросил Нолофинвэ в один из таких моментов.
Он давно уже задавался этим вопросом, но всегда находилось что-то более важное и срочное, что отвлекало его внимание.
— Иногда, — ответил Феанаро. — Но нечасто и недолго.
Он напрягся, как будто разговор об этом вызывал у него особенное беспокойство, и Нолофинвэ решил оставить тему.
Снова воцарилась тишина, и напряжение скоро спало.
Минуты складывались в часы. Золотое светило плыло по небу, блики света и тени на полу и стенах меняли свое положение. В комнату никто не входил. Как и всякий раз, когда Нолофинвэ навещал Феанаро, их не беспокоили. Нолофинвэ не помнил, чтобы это правило когда-то было установлено, однако оно строго соблюдалось, и скорее всего, кто-то следил за его исполнением.
Нолофинвэ как раз строил про себя предположения, кто бы это мог быть, когда снаружи вдруг донеслись резкие голоса. Эльдар явно о чем-то спорили. Не рядом. А в отдалении. У ворот. Но о чем именно разобрать было нельзя.
Пока не донесся вдруг очень громкий и ясный голос Макалаурэ.
— Я имею право войти сюда сегодня, по договоренности с вашим лордом. Пропустите!
Он явно получил какой-то ответ, смысл которого оставался скрыт от Нолофинвэ и Феанаро расстоянием.
— Шесть часов еще не истекли, у меня есть время, — снова заговорил Макалаурэ.
И снова что-то неясное в ответ.
А потом голос Макалаурэ, уже не просто далеко разносящийся, а возмущенный:
— Что за глупости. С дороги! — приказал он.
Это явно не могло пойти на пользу делу.
Нолофинвэ аккуратно помог Феанаро улечься на постели и устремился к двери.
— Придется мне к ним выйти, — сказал он на ходу.
— Но ты приведешь его сюда? — спросил Феанаро, и голос его дрогнул.
Нолофинвэ обернулся. Феанаро смотрел так напряженно, как будто от ответа на этот вопрос зависела его жизнь.
— Конечно, приведу, — ответил Нолофинвэ.
И сразу же вышел.
у ворот вправду творились какие-то глупости — Нолофинвэ в общем-то догадывался уже какие — и их следовало прекратить, как можно скорее.
— Мне необходимо вернуться. Сейчас же, — настаивал Макалаурэ, как раз в тот момент, когда Нолофинвэ выходил из Дома Исцеления.
— Тогда позовите сюда вашего лорда, — снова донеслись до Нолофинвэ слова Макалаурэ, когда Нолофинвэ уже шагал по улице.
И почти тут же другие:
— Называйте его как угодно, только позовите сюда. И если я должен уйти, пусть он сам скажет мне об этом.
Нолофинвэ, успевший преодолеть уже часть пути до ворот, на это раз разобрал и ответ, по крайней мере, один из них:
— А если он скажет, ты уйдешь?
— Пусть он сам скажет, — повторил Макалаурэ уже спокойным, ровным голосом. Ему явно удалось вполне овладеть собой.
Хвала Эру! А то Нолофинвэ все время боялся, что вот-вот услышит лязг вынутых из ножен мечей. Но теперь это казалось гораздо менее вероятным. Нолофинвэ был уже почти на месте, уже видел, как навстречу бежит один из дозорных, определенно посланный за ним.
Нолофинвэ знаками показал этому дозорному, что можно возвращаться и предупредить всех о скором появлении Нолофинвэ. Дозорный склонил голову в знак почтения и — Нолофинвэ очень на это надеялся — в знак того, что все понял. Потом повернулся и так же быстро, как бежал от ворот, побежал к воротам.
Нолофинвэ и сам был бы, может, не прочь пробежаться, а заодно и разрешить дело поскорее, но нельзя. Что позволено простому стражнику или даже принцу, если уж совсем невмоготу, недопустимо для короля.
Так что Нолофинвэ шел спокойно и степенно. И настолько быстро, как только мог, не теряя спокойствия и степенности.
А у ворот, когда он наконец туда добрался, его встретили с очень разными чувствами: с нетерпением — Макалаурэ и эльдар из его отряда, с облегчением – те из обитателей лагеря, кто не хотел ссоры, и без особой радости — те, кто собственно ссору и затеял.
Нолофинвэ эта картина не удивила, чего-то подобного он как раз ожидал. Но все равно спросил:
— Что здесь произошло?
Никто из его нолдор, как и следовало ожидать, не рвался предложить объяснение. Так что ответил Макалаурэ.
— Твои дозорные не желают пропускать меня в лагерь, — сказал он. — Потому что я уже был здесь сегодня и ушел.
При этих словах на его лице мелькнула тень неловкости, но такая быстрая, что едва ли кто-то, кроме Нолофинвэ, мог ее заметить.
— Но, насколько я помню, условия нашего договора говорят, что я не могу находиться в лагере дольше шести часов, — продолжал Макалаурэ. — Но ни слова о том, что я не могу уйти, а затем возвратиться.
— Верно, — подтвердил Нолофинвэ.
— Должен ли я полагать, что теперь ты отказываешься от своего слова? — спросил Макалаурэ.
Услышав этот вопрос, начальник караула аж вспыхнул, бросил на Нолофинвэ быстрый виноватый взгляд и опустил глаза.
Нолофинвэ подавил желание благодарно кивнуть племяннику — тот делал разрешение ситуации действительно легким.
— Нет, — коротко ответил Нолофинвэ вслух. — Думаю, дело лишь в досадном недопонимании. Ты можешь войти, разумеется.
— В досадном недопонимании? — переспросил Макалаурэ.
На мгновение Нолофинвэ показалось, что Макалаурэ собирается все испортить каким-то насмешливым или презрительным комментарием.
"Тогда я скажу, что до истечения его сегодняшних шести часов осталось два с половиной" — мрачно подумал Нолофинвэ.
Такое тоже, конечно, не было предусмотрено договором. Но его народ — это его народ. И у Макалаурэ нет никакого права их оскорблять. Не после всего, что случилось.
— Что ж. Благодарю тебя, что ты это недоразумение прояснил, — тем временем заключил Макалаурэ.
Нолофинвэ кивнул. Макалаурэ шагнул в ворота. Стражники перед ним быстро расступились.
— Я провожу тебя до Дома Исцеления, — сказал Нолофинвэ.
На этот раз кивнул Макалаурэ. Если он был удивлен словами Нолофинвэ, то не показал виду. И они вместе ушли от ворот.
Нолофинвэ шел и думал, что он должен или не должен сказать племяннику о Феанаро. Возможно, не должен ничего. Они отец и сын, и есть вещи, в которые лучше не вмешиваться посторонним. Но если они снова не поймут друг друга, Феанаро ждет еще одно совершенно не нужное потрясение.
Дом Исцеления был уже виден впереди, а Нолофинвэ все не мог решить окончательно.
— Я уж думал, тебя нет в лагере или ты решил, что не станешь вмешиваться, — сказал вдруг Макалаурэ.
— Что? — переспросил Нолофинвэ, отвлекаясь от своих размышлений.
— Там, у ворот, — пояснил Макалаурэ. — Я с самого начала старался привлечь твое внимание, но в итоге пришлось все же попросить твоих дозорных позвать тебя. Полагаю, ты был слишком занят...
Все-таки обойтись совсем без яда этот день и этот разговор не мог.
— Я был с твоим отцом, — перебил Нолофинвэ. — Сегодняшнее утро далось ему тяжело.
От этих слов Макалаурэ покраснел так же быстро и мучительно, как недавно начальник караула. Но глаз не опустил, наоборот, посмотрел Нолофинвэ прямо в лицо, как будто открываясь для удара.
Это успокоило разгоревшееся было раздражение Нолофинвэ. И, поскольку выбора говорить или не говорить о том, что случилось утром между Феанаро и Макалаурэ, уже не было, раз начали, Нолофинвэ продолжал:
— Твой отец очень любит вас, тебя и твоих братьев, это так же очевидно, как то, что вы любите его. И он вовсе не винит вас в том, что с ним случилось, или сколько это продлилось.
При этих словах по телу Макалаурэ пробежала видимая дрожь.
— Я просто подумал, что тебе стоит знать об этом, — заключил Нолофинвэ.
— Да, — отозвался Макалаурэ каким-то растерянным тоном. — Спасибо, — добавил он через мгновение, а потом зачем-то еще добавил: — Наверное.
Нолофинвэ еле удержался, чтобы не покачать головой.
Оставшееся расстояние до Дома Исцеления они преодолели в молчании. Потом Макалаурэ вошел внутрь, а Нолофинвэ остался снаружи. Но не ушел. Вместо этого он сел на пороге и стал ждать. На тот случай, если все опять как-нибудь кончится катастрофой. Но и через полчаса, и через час все оставалось тихо, и Нолофинвэ уже собирался уйти, как вдруг увидел Артанис, явно направляющуюся прямо к нему.
Ее появление сейчас было странно и немного тревожно. С тех пор как в их лагере оказался Феанаро, Артанис избегала Дома Исцеления, да и с Нолофинвэ говорила нечасто.
Но сейчас она сделала сначала приветственный жест рукой, потом, подойдя ближе, сказала:
— Айя, дядя! Я посижу с тобой немного?
— Конечно, — ответил Нолофинвэ и подвинулся, освобождая ей больше места на пороге.
Некоторое время они сидели молча. Артанис явно хотела о чем-то поговорить, но разговора не начинала, что было совсем не типично для нее, как правило, прямой до резкости, которая не всегда искупалась даже обычной верностью ее суждений.
Но сейчас ей как будто что-то мешало. А Нолофинвэ и рад был бы помочь, но не представлял, о чем она хочет поговорить.
— Тиндомирэ волнуется, что ты, может быть, очень на него разгневан, — сказала наконец Артанис.
Этого Нолофинвэ не ожидал, потому что, с одной стороны, не был на самом деле разгневан на Тиндомирэ (а так звали начальника караула), с другой, был удивлен, что Артанис пришла, чтобы поговорить об этом. Через мгновение вспомнил, что Тиндомирэ шел через Хэлкараксэ с Финдарато... в отряде Артанис, так что, пожалуй, удивляться и не стоило.
— Я нисколько не разгневан, — ответил он вслух. — Тиндомирэ повел себя неразумно, конечно. Но он все еще один из моих нолдор, один из тех, кто шел со мной через Льды, даже если, — тут Нолофинвэ улыбнулся Артанис. — Он шел не совсем со мной. Нужно что-то намного более серьезное, чтобы я почувствовал гнев. Я сам поговорю с ним об этом.
— О, это было бы хорошо! — воскликнула Артанис и улыбнулась в ответ. — Он безмерно уважает тебя и, я думаю, ему жаль, что во время перехода через Хэлкараксэ, он не был действительно рядом с тобой, не мог быть полезен тебе. Хотя он был, безусловно, очень полезен мне, и мы стали друзьями.
Артанис глубоко вздохнула.
— А когда-то давно, в их детстве и юности, они были друзьями с Макалаурэ, потом их пути незаметно разошлись. Еще позже пути заметно разошлись у всех, и на нашем так неудачно оказался Хэлкараксэ, — Артанис горько усмехнулась.
Теперь был черед Нолофинвэ вздыхать.
Он старался сделать так, чтобы в дни посещений сыновей Феанаро у ворот не было никого, кто был бы как-нибудь лично связан с ними до Исхода, понимая, что в таких случаях сдержаться всегда труднее. Но всего учесть было нельзя.
Нолофинвэ знал, что Тиндомирэ — внук одного из старинных друзей отца, но не знал, что они с Макалаурэ когда-то дружили, вообще упустил из виду, что они ровесники... Но теперь, по крайней мере, было понятно, с чего Тиндомирэ затеял спор, которого ему точно было не выиграть.
— Я поговорю с ним об этом. Обо всем этом, — еще раз пообещал Нолофинвэ.
Потом снова вздохнул.
Раз уж они с Артанис говорили, следовало задать ей один важный вопрос, хотя обсуждать эту тему Нолофинвэ и было тягостно. Но он обещал Арафинвэ, что, по возможности, позаботится о его детях. И хотя возможностей до сих пор было немного, а дети и сами прекрасно справлялись, Нолофинвэ все же не собирался забывать о своем обещании. А его непросто сдержать, избегая друг друга и замалчивая трудные вопросы.
— А ты сердита на меня, Артанис? — спросил, собравшись с духом, Нолофинвэ.
— За что? — спросила она в ответ.
— За Феанаро, — коротко пояснил Нолофинвэ.
Артанис, как и Финдекано, не любила Феанаро задолго до Непокоя нолдор. Но, если неприязнь Финдекано была вызвана почти исключительно отношением Феанаро к Нолофинвэ, то Артанис не любила самого Феанаро. Считала, что в нем есть какая-то тень. И конечно, все случившееся позднее, точно не могло улучшить ее мнения о нем. А потом Нолофинвэ принес Феанаро сюда и заставил всех принимать это как должное.
Артанис долго молчала, не глядя на Нолофинвэ, потом, почти так же долго, молчала, глядя прямо на него. Наконец, ответила:
— Да. Но я знаю, что не права.
После такого ответа Нолофинвэ не мог не уставиться на нее с изумлением.
"Я не права" не то, что можно было ожидать услышать от Артанис, даже в тех случаях, когда она могла бы такое сказать.
Как будто слыша мысли Нолофинвэ, хотя оба они были закрыты аванирэ, Артанис сказала:
— Я думала, что знаю все и могу судить обо всем. Потому и хотела уйти из Валинора — я ведь все выучила, чему меня могли научить, хотелось теперь делать что-то, что-то большое.
Слова Артанис были полны самоиронии, казалось, она вот-вот начнет капать на землю и выжигать траву.
— Теперь я и вправду кое-что сделала, — продолжала Артанис. — И поняла, как мало я знаю, как много возможностей учиться я упустила, как плохо выучила то, чему все же училась. Заносчивая глупая девчонка.
Нолофинвэ с тревогой посмотрел на траву. Трава была в порядке. А вот Артанис, очевидно, нет.
Во второй раз за день Нолофинвэ почувствовал, что ему не хватает слов для утешения. Но на этот раз он не колебался.
— Иди сюда, — сказал Нолофинвэ и одновременно одной рукой притянул Артанис к себе.
Она склонила голову ему на плечо, и теперь ее вздох был похож на вздох облегчения.
— Думаю, если ты хочешь учиться, ты сможешь делать это и здесь, — сказал Нолофинвэ.
— У кого? Здесь же никого нет! — воскликнула Артанис.
От ее возмущения Нолофинвэ разобрал смех. А через мгновение рассмеялась и Артанис.
— Кажется, пока я не очень поумнела, — сказала она, отсмеявшись.
— Ну, кто-нибудь, согласный тебя учить, все равно найдется, я уверен, — полушутя обнадежил ее Нолофинвэ.
— Да, найдется, — сказала вдруг Артанис странным тоном.
Как будто увидела что-то. В своем будущем. Но она не сказала, что видела, а Нолофинвэ не стал допытываться, зная, как смутны и беспокойны бывают чаще всего картины грядущего.
@темы: Феанор, Финголфин, мои фанфики, Кроме пыли и пепла, Сильмариллион
-
-
02.10.2017 в 01:02-
-
02.10.2017 в 10:38-
-
03.10.2017 в 23:54-
-
04.10.2017 в 01:15-
-
23.10.2017 в 22:37Фик читаю по мере написания, жду обновлений.
-
-
23.10.2017 в 22:43-
-
23.10.2017 в 23:17-
-
23.10.2017 в 23:29-
-
07.12.2017 в 14:54-
-
08.12.2017 в 00:04-
-
08.12.2017 в 00:44-
-
08.12.2017 в 17:52