А чем ты думаешь заняться, когда настанут холода?
Обзорам (на этот и предыдущий пост)
Заодно решила деанонить и внеконкурсное исполнение с Дж.Р.Р.Толкин: фан-феста, хотя до голосования за внеконкурс еще дальше, чем до Луны. Но мне не хотелось больше ждать.
Так что вот.
Текст написан по моей же заявке, что для меня не редкость, и при этом он мне до сих пор нравится - гораздо более редкое явление. Собственно, поэтому и не терпелось выложить его у себя.
Название: Несчастный случай
Автор: vinyawende
Категория: джен
Герои: Феанаро, Нолофинвэ, Финвэ, Индис, сыновья Феанаро, Финдекано, Турукано, Аракано, Арэльдэ, Анайрэ, Нерданель, Махтан, Ирмо, Эсте, Мелькор; упоминаются дочери Финвэ, Эарвен, Арафинвэ, Эленвэ, другие персонажи.
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: драма
Размер: мини, 8462 слова
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: фик написан на Дж.Р.Р.Толкин: фан-фест по заявке: "К 14.20 Феанор|Финголфин|остальные нолдор. На Совете Феанор не пригрозил брату мечом, а ранил или убил его. Как это было и/или как дальше развивались события. NH".
читать дальше
Было похоже на огромный и чудовищный письменный прибор: блестящее стальное перо под странным углом воткнуто в подставку, почему-то из мягкого воска, и все, все вокруг залито красными чернилами.
Нет, совсем не так. Это не чернила, а кровь растекалась по ступеням дворцовой лестницы. Это Нолофинвэ лежал там, в луже собственной крови, с мечом в груди. Тем самым мечом, который еще недавно держала рука Феанаро.
Тогда, всего несколько мгновений и целую вечность назад, Нолофинвэ стоял здесь высокий и надменный, с таким лицом, словно ни меч у его груди, ни слова, ни тот, кто их произносит, не стоят внимания. Он попытался пройти мимо Феанаро прочь от дворца, и Феанаро взмахнул клинком, чтобы помешать ему.
Лезвие должно было снова остановиться у груди Нолофинвэ. Должно было, но, Нолофинвэ, наверное, все же не был так спокоен, как желал показать. Он вдруг неловко дернулся, и сам надвинулся грудью на острие.
Феанаро инстинктивно хотел отвести меч, но его рука дрогнула, и движение тоже вышло неверным, так что он только подтолкнул клинок навстречу Нолофинвэ. И вот лезвие уже вошло в живую плоть. От неожиданной боли Нолофинвэ пошатнулся и наклонился вперед, позволяя мечу еще глубже вонзиться в грудь. Потом он из последних сил подался назад, но это уже не могло помочь.
В тот же самый момент Феанаро с силой потянул за рукоять, пытаясь вытащить меч из груди Нолофинвэ, но клинок подался только немного, и из раны, которая уже и так кровоточила, еще сильнее потекла кровь. Феанаро в ужасе разжал руку, а Нолофинвэ завалился на спину, и теперь лежал без движения. Глаза его были закрыты.
Феанаро уже видел такие же закрытые глаза, так же запрокинутую голову, такую же бледную кожу. Он узнавал смерть в лицо. Хотя раньше это лицо и не было залито кровью, как сейчас. Феанаро хотел пошевелиться, сам не зная, для того ли, чтобы подойти к телу Нолофинвэ или чтобы броситься прочь, но не мог. Хотел крикнуть и тоже не мог.
Вокруг было много эльдар, целая толпа, но он не слышал ни звука, хотя они должны были кричать, звать на помощь или вопить от ужаса и отвращения.
Сколько времени он так стоял? Много или мало? Казалось, очень много. Но на самом деле, наверное, мало, это Феанаро понял, когда увидел, как из дворца на улицу выбегает отец. Финвэ явно бежал изо всех сил, но, вроде бы еще одна вечность прошла, прежде чем он оказался рядом с Нолофинвэ и упал подле него на колени, не обращая внимания ни на боль от удара о ступени, ни на то, что его мантия пачкается кровью.
–Дышит! Он дышит! – громко крикнул Финвэ.
И это был первый звук, достигший слуха Феанаро.
А потом Финвэ закричал еще громче и отчаяннее:
– Целителей сюда!!! Целителей! Зовите всех, кого сможете найти!
Кто-то сразу куда-то побежал, должно быть, в самом деле, за целителями.
А Феанаро подумал: "Зачем же всех? Надо звать самых лучших, а остальные будут только мешать".
Но ни вслух, ни по осанвэ он ничего не сказал, потому что говорить все еще не мог. Как и двигаться.
И тут вдруг прямо перед Феанаро появилось чье-то искаженное от ярости лицо, и кто-то будто тисками сжал его плечи и принялся с невероятной силой трясти, словно желал, чтобы отвалилась голова. Может быть, и вправду, желал. Феанаро понял, что это один из сыновей Нолофинвэ, но никак не мог узнать который. Вроде бы самый младший, а может, и не он.
На лестнице появились еще несколько эльдар – сыновья Феанаро. Они явно собирались броситься на выручку отцу, но сделать ничего не успели, потому что кто-то уже отцепил чужие руки от плеч Феанаро и встал между ним и обезумевшим от горя нолофинвионом.
У Феанаро кружилась голова, он с трудом осознавал, что эльда, пришедший ему на помощь, – его тесть и учитель Махтан. Махтан. Точно Махтан. Рыжеволосый. Крепкий и спокойный, словно скала. Он что-то говорил молодому эльда, к которому стоял лицом. Феанаро не мог уловить смысл слов. Потом нолофинвион ушел. Должно быть, к телу... нет, не к телу, раз он еще дышит... к своему отцу.
А Махтан увидел внуков и сделал им знак, чтобы подошли. Они спустились на несколько ступеней и сразу же образовали рядом с Махтаном и Феанаро небольшую толпу.
– Уведите отца отсюда и поскорее. Найдите укромное место, подальше от чужих глаз.
– Домой? – предложил один из Амбаруссат.
– Нет, – сразу ответил Махтан. – Не нужно вам сейчас идти по улицам. Ступайте, – он на мгновение задумался. – В дворцовый сад, там никого нет и, думаю, долго еще не будет.
– И что, мы там останемся сидеть до скончания времен? – резко спросил Карнистир. – Вряд ли получится.
– Нет, – опять сказал Мантан. – Пока все немного не успокоится. Не станет, будем надеяться, лучше, – Мантан недвусмысленно покосился в ту сторону, где все еще лежал Нолофинвэ. – Или хуже. И пока ваш отец не придет в себя.
Феанариони как по команде уставились на отца, и, наконец, заметили, что с ним явно не все в порядке. На самом деле, он еле держался на ногах, и Майтимо с Куруфинвэ, которые стояли к нему ближе других, сразу же подхватили его под руки.
Феанаро не протестовал, потому что у него не было на это сил.
Так они, следуя совету Махтана, и прошли в сад при дворце: двое почти несли отца, а остальные окружили их тесным кольцом и бросали мрачные предостерегающие взгляды на каждого встречного, которому могла бы прийти в голову дурацкая идея сказать что-нибудь. Впрочем, встречные и так не стремились заговаривать в их присутствии.
***
Отцы не должны плакать перед своими сыновьями, даже взрослыми. Особенно взрослыми, особенно если раньше они никогда этого не делали.
Майтимо и Куруфинвэ выбрали скамью в глубине сада, осторожно посадили на нее отца и сняли с него высокий шлем. И после этого целые часы Феанаро сидел, не шелохнувшись, даже не переводя взгляда, пока из глаз его не полились слезы. С того момента Феанаро плакал, то молча, давясь и сдерживаясь, то с рыком и стоном, точно раненый зверь. А сыновья стояли подле него и не представляли, что предпринять.
Если бы здесь была их мать, она придумала бы что-нибудь. Но Нерданель несколько дней назад ушла в горы. Как она сказала, работать над новой скульптурой. Ушла, чтобы лишний раз не ссориться с отцом, так поняли они все. Теперь, если даже она что-то почувствовала, ей нужно было время, чтобы добраться сюда. И время шло, а они не знали, что делать, а слезы Феанаро все текли. До тех пор, пока не вытекли все, и больше у него не осталось слез.
Тогда он некоторое время лежал на скамье, обессилев, а потом сел и огляделся уже осмысленным взглядом. Феанаро увидел, что сидит в саду дворца, и все вокруг заливает серебряный свет Тельпериона, увидел, что сыновья его рядом с ним, и почувствовал стыд, что они видели его таким, потом вспомнил, что было прежде, и почувствовал ужас от того, что случилось. А еще он чувствовал жажду.
Но решить, что делать со всем этим, Феанаро не успел, потому что в отдалении послышались чьи-то шаги. Женские шаги. Феанариони подобрались, наполовину надеясь увидеть Нерданель, наполовину готовясь дать отпор любому другому посетителю.
Нет, поступь была точно не Нерданель.
Наконец, в поле зрения появилась фигура, которую можно было узнать. К ним шла Индис. И они все заступили ей дорогу. Ясно было, что эта женщина пришла обвинять их отца, и нельзя было позволить ей нападать на него, пока он в таком состоянии.
Она посмотрела на них спокойно и ровно сказала:
– Пропустите меня.
– Уходи, – ответил Тьелкормо.
– Мне нужно говорить с вашим отцом, и я буду говорить с ним, – сказала Индис на удивление твердым голосом.
– Нет, – возразил Куруфинвэ.
– О, я вполне способен выслушать все, что леди так горячо желает сказать мне, – тем временем произнес Феанаро.
Он хотел вложить в эту фразу уверенность, которой, говоря по правде, не чувствовал. Но из этого мало что вышло, потому что голос его был сейчас неестественно хриплым.
Сыновья оглянулись на него с явным сомнением, но не посмели перечить. Они пропустили Индис и стали настороженно наблюдать за ней, словно она могла причинить Феанаро вред. И она, конечно, могла, хоть у нее и не было с собой никакого оружия.
Феанаро поднялся ей навстречу – обычная вежливость, но почему-то сейчас это выглядело почти дико. Хотя Индис и кивнула в ответ, должно быть, просто по привычке.
Она остановилась в паре шагов от него, пристально взглянула ему в лицо и произнесла:
– Нолофинвэ...
"Что?" – хотел поторопить ее Феанаро, и в то же время ему было страшно это сделать, страшно услышать, что она собиралась сказать.
Индис сделала глубокий вдох и продолжала:
– Целители и леди Эстэ позаботились о его теле, так что теперь, говорят, смерть от раны ему не угрожает. Но он не открывает глаза. Вала Лориен сказал, что его дух поврежден этой раной не меньше, чем тело, и что ты можешь помочь.
"Чем?" – собирался спросить Феанаро, но не успел, потому что Индис вдруг шагнула к нему, схватила его за руку – не за кисть, а за запястье – и сказала:
– Соглашайся, ты должен согласиться! Слышишь, должен!
Его руку она при этом сжимала так, словно собиралась в случае отказа по крайней мере часть ее оставить себе. Но Феанаро не думал отказываться.
– Хорошо, – сказал он.
Индис посмотрела на него так, словно не ожидала настолько простого и скорого ответа. Но она быстро овладела собой и даже чуть улыбнулась, одними уголками губ.
– Спасибо, – сказала она. – Тогда идем.
– Куда? – спросили разом несколько голосов.
– В дом, – сказала Индис, кивком указывая на королевский дворец. – Не думаете же вы, что его второй день Древ оставляют лежать на лестнице?
"Второй день Древ, – отметил про себя Феанаро. – Значит, вот сколько времени прошло".
Индис никто не ответил, и она первой зашагала ко дворцу, за ней пошел Феанаро, за ним – его сыновья.
Через несколько шагов Феанаро остановился и, повернувшись к сыновьям, сказал им:
– Ступайте домой, теперь уже можно, я думаю.
Тут уж они не могли не запротестовать и заговорили все разом, но Феанаро поднял руку, призывая их успокоиться, и продолжал:
– Идите, вы устали, и делать здесь вам сейчас нечего. А обо мне не волнуйтесь, в доме отца со мной ничего не случится.
– Вот и Нолофинвэ вчера так думал, – сказал Тьелкормо.
– Тьелко! – хором шикнули на него старшие братья.
Но было, разумеется, уже поздно, да Тьелкормо и сам понял, что этого говорить не следовало, увидев, как от лица Феанаро мгновенно отлила кровь.
– Раз я нужен, чтобы разбудить Нолофинвэ, никто не станет пытаться меня убить, пока я этого не сделаю. А потом найдутся вещи и поважнее.
По лицам феанариони можно было без труда прочесть, что едва ли не первый раз в жизни отец совсем их не убедил.
– Да уходите же! – уже с заметным нетерпением сказал Феанаро. – Мне ничего не грозит, и если я все еще ваш отец и мое слово для вас что-то значит – уходите!
Они склонили перед ним головы, и он, кивнув им на прощание, снова устремился следом за Индис, которая успела уже уйти далеко вперед.
За спиной он услышал голос Макалаурэ:
– Такое чувство, словно он нарочно хочет рискнуть!
– Тише, он тебя слышит! – это был уже голос Куруфинвэ.
Феанаро только покачал головой, сил и времени задуматься над словами Макалаурэ у него не было. Вход во дворец – не главный, около которого все произошло, а один из боковых, к которому, очевидно, направлялась Индис – был уже близко, а Феанаро очень хотел пить.
У самой двери располагался небольшой фонтан, и Феанаро остановился около него, чтобы напиться и умыть лицо. Индис тоже остановилась и молча наблюдала за ним. Феанаро ожидал, что она скажет что-нибудь резкое – он на ее месте, наверное, сказал бы. А она, дождавшись, когда он закончит, спросила:
– Ты ведь играешь на арфе?
– Да, конечно, – в полном недоумении ответил Феанаро.
– Хорошо, – сказала Индис, и, без дальнейших разговоров, вошла во дворец.
***
На первом этаже дворца было три комнаты, в которые выходило по несколько дверей: большая гостиная и две малые. В одну из малых гостиных Индис и привела Феанаро. Мебель, обычно занимавшая это помещение, была отодвинута к стенам, а на освободившемся месте стояло широкое ложе, где и находился теперь Нолофинвэ.
Крови уже нигде не было видно, но бледность, закрытые глаза, и голова, повернутая странно, все еще яснее ясного говорили, что он куда ближе к смерти, чем к жизни.
С трудом отведя взгляд от слишком белого лица, Феанаро оглядел комнату. Финвэ сидел прямо на полу справа от постели, и, наклонясь к самому уху Нолофинвэ, шептал что-то, чего нельзя было расслышать. Когда Феанаро вошел в комнату, Финвэ не обернулся к нему, и впервые Феанаро был рад невниманию отца. Он не знал, как мог бы сейчас выдержать хоть один взгляд.
Напротив Финвэ, тоже на полу, сидела Анайрэ, она была почти так же бледна, как ее муж, и казалась погруженной в грезы, но даже в этом состоянии все еще сжимала руку Нолофинвэ в своих. Чуть поодаль от постели сидели на одной скамье еще четыре темноволосые эллет, они посмотрели на Феанаро с одинаковой яростью. И ему не к месту пришло в голову, что сейчас сестры и племянница больше всего напоминают злющих черных кошек.
Никого другого в комнате не было. И это казалось странным. Почему, кроме Финвэ, здесь только женщины? Но, подумав мгновение, Феанаро припомнил: еще когда он шел по коридору, было слышно, как здесь хлопнула, закрываясь, другая дверь. А потом были удаляющиеся шаги многих ног. Неужто в самом деле боятся убить его раньше времени? И даже Арафинвэ? Мысль была дикой до смешного.
И Феанаро, пожалуй, рассмеялся бы, если б в этот момент не увидел прямо перед собой Ирмо и Эстэ. Как он мог раньше их не заметить? Впрочем, этот вопрос быстро отошел на второй план. От четы валар непривычно веяло силой и гневом, и Феанаро потребовалось все его мужество, чтобы не отступить на несколько шагов. Он всегда говорил, что валар не смогут его напугать, но, приходилось признать, что утверждать это было легче, пока они не пытались.
Хотя вроде бы у них и сейчас не было такой цели. Эстэ быстро отвернулась и переместилась к изголовью постели. А Ирмо, посмотрев на Феанаро, казалось, увидел что-то, от чего взгляд его смягчился.
– Хорошо, что ты согласился прийти, Феанаро, – сказал он.
– Было бы еще лучше, если бы я знал, для чего понадобился, – заметил Феанаро.
– Конечно, – согласился Ирмо и без всякого перехода сказал: – Дух Нолофинвэ глубоко ранен тем, что его родной брат едва не убил его. Он никогда по-настоящему не верил, что такое может случиться.
– Я не родной брат ему, а единокровный.
Феанаро сам не знал, для чего сказал это. Слова просто вырвались на волю раньше, чем он успел их остановить.
Ирмо умолк на несколько мгновений, а после ответил:
– К сожалению, он не видел никакой разницы.
Феанаро внимательно вгляделся в лицо валы, отыскивая признаки того, что фраза эта была сказана только затем, чтобы причинить ему боль. Но не нашел ничего, лицо Ирмо оставалось по-прежнему спокойным. Хотелось ответить, что ему, Феанаро, дела нет до глупых заблуждений Нолофинвэ, но воздух почему-то стал проходить через горло с большим трудом, и сил говорить снова не было.
– Теперь, – продолжал Ирмо. – Дух Нолофинвэ остается заперт в его теле, слишком поврежденный, чтобы снова жить, но все еще не готовый уйти в Чертоги Мандоса, чтобы мой брат мог позаботиться о нем.
– И что же? – спросил Феанаро.
Он все меньше понимал, чего от него ждут.
– Возможно, со временем Нолофинвэ сможет преодолеть тот ужас, который испытал, и вернуться к жизни, или, пытаясь сделать это, он все же истощит свои силы до конца и умрет. Если ему не помочь.
– Так помогите! – воскликнул Феанаро.
– Никто не может достичь его, – ответил Ирмо. – Ни целители, ни родные, ни я. Никто. Но, возможно, тебе это удастся.
– Почему? – удивился Феанаро. – Я не целитель, и тем более, не Владыка Душ.
Он не мог удержаться от этой колкости. Казалось, сила валар оказывалась бесполезна всякий раз, когда была действительно нужна. Особенно это касалось владыки Лориена и его жены.
– Ты уже взял на себя больше власти над жизнью Нолофинвэ, чем когда-либо должен был иметь, – ответил Ирмо.
– Никакой власти над его жизнью я вовсе не хотел, – возразил Феанаро.
– Тогда зачем же ты приставил меч к его груди? – спросил Ирмо.
– Чтобы напугать, только и всего, – ответил Феанаро.
– Считай, что тебе это удалось. Такого ужаса еще не испытывал никто из эрухини: никто не бывал приведен к порогу смерти таким же эльда, как и он сам, тем более, родичем. Это новое зло в Арде, и однажды мы будем еще говорить об этом. Но сначала нужно сделать все, что возможно, чтобы уменьшить последствия этого зла.
– Так что я могу сделать? Я даже не знаю, как можно достичь его духа.
– С помощью музыки и тех особых песен, которые вы, эльдар, называете Песнями Силы.
– Тогда я ничего не могу сделать, – ответил Феанаро. – Я пою чары, когда работаю в кузнице или мастерской, но это работа с материей, я никогда не занимался музыкой духа. Возможно, будет лучше поручить это его родичам из числа ваниар.
– Ваниарские целители уже были здесь, но ничего не смогли поделать. Я уже сказал, ни один из тех, кто пробовал, ничего не смог.
– Они не смогли, и теперь должен попробовать я, – произнес Феанаро. – Да ты, верно, смеешься надо мной, лукавый Лориен! Желаешь унизить меня?
Прежде чем Ирмо что-то ответил, раздался другой голос, женский, ядовито-насмешливый:
– Не волнуйся так, Феанаро! Это очень просто. Даже мартышка могла бы делать это, если научить ее играть на арфе и вопить в такт!
– Иримэ, я прошу тебя! – воскликнула Индис.
И Феанаро едва не вздрогнул, потому что успел уже о ней забыть.
– Это его слова, мама, не мои, – ответила Иримэ без тени веселья.
– Не время сейчас вспоминать об этом, – сказала Индис, а потом, обращаясь к Феанаро, добавила: – Это, в самом деле, не слишком сложно. Тем более, тебе не нужно знать все, нескольких основных приемов будет довольно. Там дело не в мастерстве. Мастерства у меня больше, чем достаточно.
Последнюю фразу она произнесла совсем тихо и горько, скорее, для себя, чем для кого-то другого. А потом снова заговорила нормальным голосом:
– Я покажу, что нужно делать.
– Хорошо, – согласился Феанаро.
– Тогда идем, – сказала Индис.
Странное повторение слегка царапнуло разум Феанаро, а Индис, похоже, вовсе не обратила на это внимания, уже направляясь к одной из дверей. По пути она легонько коснулась плеча Анайрэ, а потом остановилась ненадолго и положила ладонь на лоб Нолофинвэ. Но ни Анайрэ, ни Нолофинвэ не шелохнулись, и Индис со вздохом пошла дальше.
За ней уже почти привычно пошел и Феанаро.
***
На этот раз Индис привела его в музыкальную комнату. Здесь были вроде бы все возможные музыкальные инструменты всех возможных видов, форм и размеров. Индис протянула ему маленькую походную арфу.
– Попробуй эту, – сказала она.
Он наиграл начало одной из самых простых и известных мелодий для танца.
– Теперь эту.
Индис протянула ему еще одну арфу, чуть иначе вырезанную и, кажется, немного больше размером.
Феанаро повторил ту же мелодию и на новой арфе.
– Чувствуешь какую-нибудь разницу? – спросила Индис.
– Нет, – честно ответил он.
– Тогда выбери ту, которую удобней держать.
Феанаро и тут не видел заметной разницы, но, поколебавшись, все же взял первый инструмент.
Дальше Индис рассказывала об азах составления Песен Силы и о роли в этом деле разных образов. Об образах универсальных, которые дают силу любому эльда, и индивидуальных, которые, может быть, не так сильны сами по себе, но раскрываются, когда их использует мастер, для которого они имеют особенное значение.
Феанаро слушал, сначала усилием воли подавляя убеждение, что во всем этом нет никакого смысла и он только напрасно тратит время, но понемногу увлекся.
Каждая Песнь Силы – это мысль. Желание, надежда, просьба, утверждение или призыв, иногда повеление или даже вызов. Из образов можно собрать или сплести почти что угодно. Песнь устремится ввысь, станет созвучна дыханию Мира, и, преодолевая все преграды, достигает цели.
Но важно не сделать ошибки, когда выбираешь образ, одно неверное слово, и песнь исчезнет, словно ее никогда не было. Только и останется, что начинать все сначала. Если, конечно, сумеешь, потому что оборванная песнь забирает у певца куда больше сил, чем допетая до конца.
Потом Индис спела пробуждение. Ветер и свет, и щебет птиц, и голоса, и смех, и снова ветер и свет. Пробуждение. Феанаро почувствовал себя посвежевшим, словно и впрямь недавно сошел с Дороги Грез. И он повторил эту песнь, как обыкновенно ученик повторяет за мастером, и он пел ветер и свет, щебет птиц и голоса, и смех, и ветер, и свет. Получалось легко, в конце концов, стихи и песни бегут в жилах каждого эльда, так же как кровь.
Но ничего не произошло.
– Ты должен петь свою песню, а не мою, – сказала ему Индис. – Даже те образы, что работают для всех, не работают для всех одинаково.
– Но эти образы работали для меня, когда ты пела, – возразил Феанаро.
– Когда я пела, я наполняла их силой. Когда ты поешь, ты должен наполнить их силой, и именно поэтому нужно выбирать образы, которые ближе всего тебе.
И Феанаро пел пробуждение. Свежесть и ясность мысли, прохладу воды ручья, и новый день, который, как камень без огранки, хранит свою тайну, и от одного только его вида сердце бьется сильней: скорее, скорее узнать, что там скрыто. Скорее, скорее. Пробуждение. Вот оно. Вот. Несколько мгновений Феанаро сидел, оглушенный энергией собственной песни и в то же время утомленный.
Индис протянула ему чашу с водой, которую он взял и тут же осушил одним глотком. Стало немного легче.
– Певец не должен так сильно уставать, и тем более, не должен так сильно влиять на самого себя, – заметила Индис. – Но для первого раза... – она замолчала на мгновение. – Думаю, не ошибусь, если скажу, что у тебя более чем впечатляющие способности. Однако, – она усмехнулась. – Этим я вряд ли могу тебя удивить, поэтому лучше расскажу, что делать дальше.
И она стала рассказывать, как из малых фрагментов сложить целую песнь. Некоторые фрагменты Индис пела, пел и Феанаро, чаще у него получалось, иногда нет. В конце концов, он смог по всем правилам сложить песню-призыв к пробуждению, в которой слишком долгий сон был подобен смерти, а жизнь была слишком прекрасна, чтобы позволить страху или боли стоять на пути к ней.
Феанаро спел все это и ему даже ни разу не пришлось начинать сначала, чтобы заменить неудачно подобранный образ другим. А в конце он не чувствовал себя так, словно вот-вот упадет от усталости, это было хорошо и даже немного странно.
Индис, дослушав песнь, кивнула.
– Думаю, пора возвращаться.
От этих слов по всему телу почему-то разлился холод. За те часы, что провел здесь, в музыкальной комнате, Феанаро умудрился почти забыть, для чего все это было ему нужно. И теперь, вспомнив, почувствовал, что не в силах сделать и шага, чтобы вернутся туда, где лежал сейчас Нолофинвэ.
Все же Феанаро тоже кивнул, соглашаясь, и сделал шаг к выходу из комнаты, потом еще один. К ногам словно были привязаны тяжелые камни. Подумалось, что так он еще долго никуда не дойдет. Но тут дверь вдруг открылась и на пороге появилась Эстэ с кубком в руках. Она протянула кубок Феанаро и сказала:
– Пей.
Феанаро, в общем, готов был выпить это в любом случае, считая, что хуже ему вряд ли станет, но все же он не был бы сам собой, если бы не спросил:
– Что это?
– Напиток придаст сил и успокоит раздраженное горло, – ответила Эстэ. – Если ты будешь еще долго петь в таком состоянии, как сейчас, тебе самому понадобится помощь целителей.
Феанаро попробовал содержимое кубка. Питье было не слишком горячим, но и не холодным, не горьким, хотя и не сладким, и пахло травами. Он сделал еще несколько глотков, потом еще и еще. Потом вернул опустевший кубок валиэ.
– Благодарю.
И Феанаро действительно был ей благодарен. Он не понимал, что горло его, в самом деле, раздражено, и что он утомлен, пока ощущение того и другого не исчезло. И, должно быть, расстроенные нервы тоже отчасти успокоились, потому что теперь ему было куда проще проделать остаток пути.
***
Но самое сложное было, конечно, еще впереди. Феанаро остро почувствовал это, стоя с арфой опять посреди малой гостиной под взглядами, одновременно враждебными и обнадеженными. Глядя на отца и Анайрэ, которые, казалось, не двинулись с места за все то время, что его не было, и на Нолофинвэ, который уж точно не шевелился, Феанаро понял, что не в состоянии выдавить из себя ни звука.
– Я так не могу, – сказал он. – Выйдете все отсюда.
В ответ послышались было протестующие возгласы, но почти сразу смолкли. Феанаро скорее догадался, чем заметил, что Индис передала что-то по осанвэ остальным женщинам. Сестры поднялись, и одна за другой вышли из комнаты. Каждой из них, казалось, до ужаса хотелось напоследок сказать что-то Феанаро, но все они сдержались.
Арэльдэ подошла к своей матери и, обняв ее за плечи, сказала:
– Идем, мама, надо ненадолго уйти!
Эти слова заставили Анайрэ встрепенуться.
– Нет! Я никуда не пойду! – решительно проговорила она.
К ней подошли Ирмо и Эстэ и стали тихо убеждать ее.
В конце концов, Анайрэ неохотно согласилась, и они с Арэльдэ ушли куда-то в сопровождении двух валар.
Теперь, кроме Нолофинвэ и Феанаро, в комнате оставались только Финвэ и Индис. Было не похоже, чтобы Финвэ слышал хоть что-то из происходившего вокруг, так что, скорее, он давно уже не говорил ничего, а тоже спал, склонив голову на подушку рядом с Нолофинвэ.
Индис посмотрела на Феанаро вопросительно. Феанаро в ответ покачал головой. Нет, он не сможет петь, если отец останется. Индис тронула Финвэ за плечо, он поднял голову, Феанаро поспешно отошел на несколько шагов, чтобы не попасть в его поле зрения.
Несколько мгновений Финвэ и Индис смотрели друг на друга. Должно быть, она снова говорила по осанвэ. Потом она помогла ему подняться, словно он не мог сделать этого сам. Едва выпрямившись, Финвэ пошатнулся. И Феанаро понял: он действительно не может сам, силы покинули его.
Индис, одной рукой поддерживая Финвэ за талию, другой помогла ему опереться на свое плечо, и так они пошли к выходу. Уже в дверях Индис на мгновение оглянулась, а после дверь за ними захлопнулась.
Феанаро подвинул скамью поближе к постели и сел на нее, положив арфу себе на колени. Руки дрожали, перед глазами все еще стоял измученный, обессиленный отец. От ужаса сердце словно заледенело. Он не мог сейчас ни играть, ни петь, но должен был. Должен, если не хотел, чтобы все стало еще хуже.
Пытаясь собраться с силами, Феанаро касался руками полированного дерева, из которого был сделан инструмент, гладил струны. Но это не помогало. Арфа ничего для него не значила. Не только эта, но и ни одна другая. Иные инструменты давали ему уверенность, будоражили воображение, горячили кровь, но они сейчас были бесполезны. И он продолжал теребить арфу, надеясь почувствовать хоть что-то. Пока не послышались шаги.
Кто-то тихо, осторожно вошел в одну из смежных комнат и, явно не желая, чтобы его услышали, приблизился к двери в малую гостиную, но не открыл ее. Феанаро замер, ожидая, что произойдет дальше. Однако ничего не происходило. Тишина была такой полной, что начала, казалось, звенеть. Потом снова послышались шаги. На этот раз легкие, но без всякой намеренной осторожности.
И сразу же раздался голос Индис:
– Финьо, что ты делаешь?
Никакого ответа не последовало.
– Финьо? – повторила Индис.
– Тише, бабушка, не говори ничего, – шепотом ответил голос, который, без сомнений, принадлежал Финдекано, старшему из сыновей Нолофинвэ.
– Финьо? – в третий раз произнесла Индис, теперь тоже говоря очень тихо, но все еще не переходя на осанвэ, хотя этого, очевидно, хотел ее собеседник.
– Что? – раздраженно прошептал Финдекано.
– Я спросила, что ты здесь делаешь, – напомнила Индис.
– Пытаюсь узнать, что там происходит, – ответил Финдекано.
– И как, узнал? – спросила Индис.
– Ничего. Там только тишина, понимаешь? – Финдекано заговорил громче, видимо, забыв о своем решении соблюдать тайну. – Он ничего не делает. Он и не собирается ничего делать!
– Подожди, не торопись с выводами, – мягко сказала Индис.
– Да сколько времени прошло! – возмутился Финдекано.
– Вода на огне и то не успела бы закипеть, вот сколько времени прошло, – ответила Индис. – А мы должны запастись терпением.
– Но почему? – Финдекано, должно быть, все же вспомнил, где он, и снова заговорил тише. – Почему так? Я занимаюсь Песнями Силы почти всю мою жизнь, ты – гораздо дольше, я умею, кажется, так много, а ты... ты учила меня. Но ни я, ни ты, никто другой ничего не может сделать. А Феанаро может!
Его голос звучал все глуше и глуше и, наконец, совсем прервался.
– Мой дорогой, – с нежностью начала Индис. – Да, это очень, очень несправедливо. Я знаю. Но я не желаю сейчас говорить о справедливости, я хочу только чтобы мой сын снова был жив, здоров и счастлив. И не когда-нибудь, спустя годы или даже сотни или тысячи лет, когда он возвратится к нам из Чертогов Ожидания, а как можно скорее, сегодня же, немедленно. И если никто не может ему в этом помочь, а Феанаро, возможно, может, то я буду надеяться, что Феанаро это и в самом деле удастся. Я буду надеяться на это так сильно, как не надеялась еще ни на что и никогда в своей жизни! И когда это наконец случится, я буду счастлива и благодарна. Благодарна Эру, судьбе и, – тут Индис остановилась, чтобы перевести дух, а потом с силой выговорила: – И Феанаро. Ему я тоже буду благодарна. И уж не помяну о справедливости, можешь мне поверить.
Индис замолчала, но Финдекано не воспользовался этим, чтобы сказать что-нибудь, и через некоторое время снова раздался ее голос:
– А ты, Финьо? Что важнее для тебя, торжество справедливости или жизнь отца?
– Конечно, я отца выбираю, – едва слышно ответил Финдекано.
– И я выбираю отца, – довольно громко произнес еще один мужской голос.
– Тише, Турукано! – шепотом прикрикнул на него Финдекано. – Тебя, наверное, и за дверью слышно.
– А вас будто бы нет, – недоверчиво хмыкнул Турукано. – Хотя это и неважно, – добавил он, все же понизив голос. – Я уже сказал, что тоже выбираю отца, но, бабушка, ты хоть представляешь, что творилось бы сейчас здесь, если бы это он ранил Феанаро мечом, а не наоборот?
– Нет, – неожиданно резко ответила Индис. – Не представляю. Мой сын никогда бы так не поступил.
– Да, разумеется, – смутился Турукано. – Я и не это хотел сказать.
– Как там Аракано? – спросила Индис, меняя тему.
– Могло быть и лучше, – отозвался Турукано.
– Кто с ним сейчас? – опять спросила она.
– Эленвэ и мама, – Турукано вздохнул. – Мы пытались уговорить ее просто отдохнуть, но она отказалась наотрез. Хорошо хоть тетя Эарвен убедила ее немного поесть.
– Может, уйдем отсюда? – предложил Финдекано.
– Разумная мысль, – ответила Индис.
После этого все трое сразу же ушли, и дальше их разговора Феанаро не слышал. Впрочем, и уже сказанного ему хватило с избытком. Феанаро почувствовал, как в груди поднимается раздражение, глухое и горячее. Хотелось взять и швырнуть что-нибудь изо всех сил. Например, бесполезную арфу. Но жар в крови отогнал прочь холод, страх и слабость, с которыми Феанаро не мог совладать до сих пор. И арфа уже не была такой уж бесполезной.
***
Сначала он спел ту самую песню, которую сложил в музыкальной комнате, но она не принесла никакого видимого или иначе ощутимого эффекта. Феанаро, в глубине души, не сильно на это и рассчитывал. Он запел снова, облекая эту же мысль в другие образы. Потом еще раз и еще. Снова ничего не изменилось. Тогда Феанаро надумал сменить мысль, и спел "Пробудись, забудь о страхе близкой смерти, тебе больше ничего не грозит", потом решил вообще убрать упоминание смерти из песни.
Потом Феанаро перестал пристально вглядываться в лицо Нолофинвэ, ища признаки, что его пение уже подействовало. Еще десяток песен спустя он перестал пытаться разделить приходящие ему в голову идеи на те, которые подходят, и другие, которые нет. И теперь пел все подряд. Надеясь, что что-нибудь сработает, и только убеждаясь, что его песни действительно выходят Песнями Силы, а не просто бесполезными словами под музыку. Это он, к счастью, способен был понять.
Феанаро спел, среди прочего "Пробудись, тебя здесь ждут многие эльдар, которые любят тебя, и много дел, которые ты еще не переделал", "Пробудись, мне жаль, что так вышло!", "Пробудись, уж теперь-то ясно, кого наш отец любит больше, проснись, а то он тоже умрет", "Пробудись, не так часто я тебя о чем-то прошу" и даже "Ну давай, просыпайся уже!".
Эта последняя песня была очень короткой, и сочинил ее Феанаро в тот момент, когда снова услышал приближающиеся шаги. На этот раз одна из дверей открылась, и в комнату вошла Индис с подносом, на котором стояла пара тарелок, кувшин и чаша, и лежали столовые приборы. От подноса пахло едой, и Феанаро сразу замутило от голода.
Индис поставила поднос на подоконник и сказала:
– Поешь, тебе нужны силы.
Феанаро подумал, что она могла бы за этим не приходить сама, а прислать кого-нибудь. Потом подумал, что Индис, должно быть, хотела под благовидным предлогом убедиться, что он здесь занят делом. А может, для эльдар, которые работают во дворце, он теперь стал вроде чудовищ из древних легенд, и они просто боялись заходить сюда.
Пока Феанаро решал, какая из двух причин верней, Индис ушла.
Он подумал, что нужно, наверное, действительно поесть, но не двинулся с места. Подумал, что раз он все равно так и сидит тут, надо еще что-то спеть, но молчал.
Опять открылась дверь и вошла Индис с другим подносом. На нем была только серебряная чаша, и, кажется, поблескивало что-то еще, тоже серебряное, но этого Феанаро не успел разглядеть, потому что, увидев его, Индис сказала намного резче, чем раньше:
– Иди ешь! А я пока позабочусь о Нолофинвэ, ему силы тоже еще понадобятся.
Феанаро поспешно встал, и отошел к окну. Оттуда он обернулся, и увидел, как Индис, поставив поднос на то место, где он только что сидел, усаживает в постели Нолофинвэ, подпирая его подушками. Мелькнула мысль, не предложить ли помощь, но Индис, почувствовав его взгляд, так глянула в ответ, что Феанаро счел за лучшее поскорее отвернуться.
Он глядел в окно, стараясь даже не думать о том, что сейчас происходит у него за спиной, и ел очень маленькими кусочками, не потому что боялся, что пища не приживется, а чтобы не закончить раньше, чем закончит Индис. Но она справилась со своим делом довольно быстро, опять уложила Нолофинвэ и, звякнув напоследок посудой, снова ушла.
Феанаро подумал, что теперь Индис не вернется, по крайней мере, некоторое время. Но она возвратилась почти тут же, неся в руках одеяло. Он ожидал, что она накроет этим одеялом Нолофинвэ, хотя и не было похоже, что Нолофинвэ холодно под тем одеялом, которым он уже был укрыт. Но, может быть, ей виднее. Она же прикасалась к нему, а Феанаро нет.
Однако Индис прошла через всю комнату и, открыв другую дверь, скрылась за ней, а после вернулась без одеяла.
– Там есть кушетка, – сказала она Феанаро. – Отдохни, тебе нужны силы.
И ушла, теперь действительно ушла.
Но отдыхать Феанаро не стал, хотя и чувствовал себя уставшим, после еды даже больше, чем прежде.
Он вернулся к постели Нолофинвэ и спел еще одну песню. Две. Три. Четыре. Потом понял, что считает песни и очень мало думает, о чем поет. Тогда он положил арфу на скамью, и все же отправился отдыхать.
Правда, перед этим Феанаро еще задержался на мгновение рядом с Нолофинвэ, чтобы прикоснуться к нему. Он ожидал, что кожа на ощупь будет холодной, может, даже очень холодной. Но она была почти такой же, как кожа самого Феанаро. Сухой и горячей.
"Я не должен спать долго" – подумал Феанаро, прежде чем буквально рухнуть на ту самую кушетку, где лежало оставленное для него одеяло.
"Недолго" – стало и его первой мыслью по возвращении с Дороги Грез.
Серебряный свет за окном комнаты был не намного бледнее, чем когда он засыпал, и Феанаро от души понадеялся, что прошло действительно немного времени, и он не проспал целый день Древ с лишним. Но нет, пожалуй, тогда нашлись бы желающие его разбудить.
Во всяком случае, сейчас Феанаро чувствовал себя вполне бодрым. А значит, пора было снова приступать к делу. Он еще успел мимоходом удивиться, как быстро эти песни стали для него делом, но в этот момент как раз открыл дверь в комнату, где лежал Нолофинвэ, и мысли разом вылетели из головы, потому что там опять сидела, держа мужа за руку, Анайрэ.
Она скользнула по Феанаро взглядом так быстро, что он не успел прочитать выражение ее глаз, и сказала:
– Я сейчас уйду, не стану тебе мешать.
В ее тоне ему послышалось "хотя от твоих песен все равно никакого толку".
Чувствуя себя странно задетым, он колко произнес вслух:
– Может, и не стоит, все равно от моих песен никакого толку, ведь так?
– Этого я не говорила, – ответила Анайрэ. – В любом случае, я не хочу, чтобы от моего присутствия твои песни стали еще бесполезнее.
С этими словами она поднялась, погладила Нолофинвэ по волосам, потом наклонилась, коснулась губами его губ и вышла.
Феанаро сел на скамью у постели, взял в руки арфу, заиграл и запел. Получалось ничуть не лучше, чем до отдыха, даже наоборот. Казалось, все появившиеся у него силы ушли на сомнения. Он пел о пробуждении, о жизни и обо всем прочем и в то же время думал: "Пустая трата времени. Ничего не выйдет. Бесполезно. Бесполезно". Но петь не прекращал. Феанаро не мог отступить, хотя бы из одного только упрямства, которое уже стало легендарным среди эльдар.
Однако новые образы подбирались все с большим трудом, и Феанаро решил заново спеть те песни, которые показались ему наиболее удачно сложенными раньше. Но удачны они были или нет, а пользы от них и во второй раз вышло не больше, чем в первый. Нолофинвэ по-прежнему лежал на постели бледный и безучастный.
Феанаро почувствовал, что музыка и собственный голос уже вызывают у него отвращение. Подобное с ним и раньше иногда бывало, если работа не шла. Тогда он откладывал ее на время, чтобы заняться чем-нибудь иным. И, бывало, никогда больше к ней не возвращался. Но отложить на время эту работу Феанаро никак не мог, тем более, не было речи о том, чтобы вообще ее бросить. И Феанаро заставлял себя петь дальше. С каждой песней было тяжелее и тяжелее.
Так что, в конце концов, он спел Нолофинвэ "Еще когда я в первый раз тебя увидел, я понял, что из-за тебя меня ждут одни только неприятности. И я не ошибся! И вот теперь еще это! Как же я тебя ненавижу". Было сразу ясно, что получается не Песня Силы, да и кто бы проснулся от такого. Но Феанаро допел ее до конца. А после не остановился на этом.
Дальше он запел что-то вроде "Всего одна небольшая рана, и вот ты лежишь здесь и умираешь, неспособный выдержать больше! Слабак и трус! И почему я вообще должен желать, чтобы ты проснулся! А может, ты притворяешься!" Это была уже и вовсе не песня. Горькие, злые, несправедливые слова обгоняли друг друга, все мысли смешались в затуманенном яростью разуме, и Феанаро сам не мог сказать, что там было в конце и было ли там хоть что-нибудь.
Но ему скоро стало ужасно стыдно. И он порадовался, что никто его не слышал. И уж конечно, его не слышал Нолофинвэ. Радость угасла так же быстро, как появилась. Нолофинвэ его не слышит. И не услышит никогда.
– Что бы я здесь ни пел, – вслух произнес Феанаро.
Он положил арфу себе на колени и устало склонил голову, опираясь лбом на свои ладони. И сидел так долго, очень долго, пока не почувствовал, что на него кто-то смотрит.
На мгновение появилась безумная надежда, что Нолофинвэ все же проснулся. Но одного брошенного искоса взгляда было достаточно, чтобы удостовериться: этого не произошло.
Феанаро медленно выпрямился и сразу же вскочил на ноги, крепко сжимая в руках арфу.
– Ты! – крикнул он. – Что ты здесь делаешь?!
– Я всего лишь пришел навестить тебя, Феанаро! Не нужно так кричать, – сказал Мелькор самым приятным и успокаивающим тоном, какой только можно было представить.
Феанаро поморщился, потому что в голосе Мелькора ему слышалась неприятная приторная сладость.
– Ты знаешь, я не желаю говорить с тобой, – сказал он Мелькору. – И сейчас еще меньше, чем когда-либо.
– А напрасно, совсем напрасно, – вздохнул Мелькор. – Как раз сейчас тебе и стоило бы поговорить со мной, как никогда раньше.
– Уж не потому ли, что ты прокрался в чужой дом тайком, а не вошел в двери, как делает это каждый в Амане? – гневно спросил Феанаро.
– Нет, – покачал головой Мелькор. – Все дело в том, что теперь ты в таком же положении, что и я. Ты сделал то, что желал, а тебя объявляют преступником, как меня когда-то. Ты всего лишь поставил младшего брата на место, а теперь, когда он от слабости своей собирается умереть, тебя обвиняют в убийстве. И унижают ролью сиделки у постели того, кому невозможно помочь, да и стоит ли...
– Прекрати! – снова крикнул Феанаро. – Все это не твое дело!
– О да, не мое, – смиренно согласился Мелькор. – Ведь и Сильмарилли принадлежат не мне, а тебе. Пока что. Но потом, когда валар назначат тебе наказание, какое им заблагорассудится, Камни они заберут себе. Поэтому тебе нужно бежать! Бежать немедленно. Я готов помочь тебе в этом.
При слове "Сильмарилли" разум Феанаро будто вспыхнул огнем. Его Камни! Как он мог забыть о них! Оставить без присмотра! Их могли украсть! Может быть, даже уже украли!
Миг паники был ужасен, но кончился странно быстро. Словно теперь у Феанаро не осталось сил, чтобы пережить его так же бурно, как два или три для назад.
Сильмарилли. Сердце болезненно заныло. Как же он любил их! Больше, чем все свои творения. Но он не мог прямо сейчас бежать в свою сокровищницу и проверять на месте ли они. А если не на месте...
– Не надейся, что во владениях валар какая-нибудь сокровищница спасет Сильмарили! – с жаром сказал Мелькор, словно отчасти угадав мысли Феанаро.
И вдруг сквозь благородный и прекрасный образ Мелькора проступила хищная алчная гримаса, на которую нельзя было посмотреть без омерзения. Феанаро, увидев это, грозно велел Мелькору:
– Убирайся прочь от меня, ты, тюремная крыса Мандоса!
И бросил ему в лицо арфу, которую все еще держал. Инструмент угодил Мелькору точно в переносицу, но тут же, жалобно зазвенев, разлетелся на куски, которые рассыпались по полу.
Теперь совершенно безоружный Феанаро стоял лицом к лицу с разъяренным Мелькором. Неизвестно, чем все могло бы кончиться, если бы в этот момент не раздался голос Ирмо:
– Что здесь происходит?
Мелькор наградил младшего из Феантури злобным взглядом и исчез.
Феанаро понимал, что остался единственным, кто может ответить на вопрос Ирмо, но отвечать ему совсем не хотелось. Он отошел к окну, гадая, много ли успел услышать вала до того, как громко объявил о своем присутствии.
– Значит, валар желают украсть твои Сильмарилли, – сказал, между тем, Ирмо. – Мы все гадали, откуда могла взяться столь странная идея. Давно он твердит тебе это?
– Сегодня первый раз, – честно ответил Феанаро.
– Вот как, интересно, – задумчиво протянул Ирмо. – Интересно, о чем еще он ни разу не говорил с тобой. И не только с тобой.
На это Феанаро ничего не сказал.
А Ирмо уже продолжал своим обычным, более оживленным тоном:
– Ладно, это и все остальное, мы выясним позже, когда Нолофинвэ поправится достаточно, чтобы тоже принять участие в Совете.
– Звучит так, будто его выздоровление – дело решенное, – усмехнулся Феанаро.
– Если и нет, то разувериться никогда не бывает поздно, – ответил Ирмо.
И ушел, словно приходил нарочно, чтобы сказать именно это.
Феанаро так и остался стоять у окна, арфы у него теперь не было, желания еще кому-то что-то объяснять тоже, поэтому он стоял и смотрел на золотой свет. Но недолго, потому что явилась Индис с еще одной арфой, положила ее на скамью, потом наклонилась к Нолофинвэ и нежно потрепала его по щеке. После этого она собрала с пола куски дерева и струны и унесла куда-то. Все без единого слова. Может быть, Ирмо рассказал ей, что здесь случилось, а может, охоты спрашивать у нее было еще меньше, чем у Феанаро охоты отвечать.
***
Феанаро попробовал новую арфу. Это была не вторая арфа из тех, что он видел раньше, а какая-то другая, незнакомая. По виду она сильно напоминала ту, что разбилась. Во всяком случае, ничего особенного он, как обычно, не почувствовал. Но играть и петь стал осторожнее, намного вдумчивее, чем в прошлый раз.
Снова появилась усталость, и от этого сомнения притупились. Феанаро даже обрел что-то вроде надежды. Вдруг он сейчас, в самом деле, споет что-то такое, что, наконец, разбудит Нолофинвэ. Вот сейчас. Нет, не сейчас. В следующий раз. Еще через один. Уж теперь точно. Нет, опять не то. Вот, самая последняя попытка, больше он петь все равно не сможет, если только Эстэ не принесет ему еще своего питья, но она, похоже, забыла сюда дорогу.
"Пробудись, пробудись, наконец, я очень этого хочу. Я не должен был так с тобой поступать. Никто и ни с кем не должен так поступать. И этого больше не случится, никогда и ни с кем. Но если и случится, ведь будущего мне знать не дано, все равно ты должен жить. Обязательно должен жить. Так пробудись же скорее. Я сделал бы это за тебя, если бы мог. Но я не могу. А у тебя хватит сил. Я точно знаю это. Но я не знаю, что еще могу спеть..."
– Больше ничего и не нужно, спасибо.
Сперва Феанаро даже не понял, что это за слова и кто их произнес. Тем более голос был очень тихим и звучал странно, словно эльда, который им обладал, отвык говорить. Но потом Феанаро посмотрел в лицо Нолофинвэ, и увидел, что тот тоже на него смотрит.
– А, вот и ты, – только и смог сказать Феанаро.
Нолофинвэ ничего не ответил.
Феанаро сидел, глядя прямо перед собой, и в голове у него не было ни одной мысли, словно он спел их все. Но вот и появилась мысль.
– Чем же эта песня приглянулась тебе больше других? – спросил он.
– Она отогнала холод, боль и страх, так что я вспомнил, кто я и куда хочу идти, и зачем, а потом она осветила дорогу, я прошел по этой дороге и оказался здесь, – ответил Нолофинвэ. – Другие песни я тоже слышал...
– Что все? – ужаснулся Феанаро.
Но Нолофинвэ не заметил или не понял его вопроса и продолжал:
– Слышал, и они помогали мне, по крайней мере, они были чем-то, кроме воспоминаний об ужасе и боли, но я ни разу не смог ухватиться за них достаточно крепко, чтобы проснуться. Они только слегка касались меня, а потом таяли. Пока не появилась эта, последняя песня. Благодарю тебя за нее! И за то, что ты не переставал пытаться.
– Не стоит благодарности, – ответил Феанаро. – Пойду, сообщу кому-нибудь, что ты проснулся, твои родные будут вне себя от радости.
– Нет, подожди, – попросил Нолофинвэ.
– Ты что, не хочешь их видеть? – удивился Феанаро.
– Хочу, конечно! – воскликнул Нолофинвэ. – Но тогда нам с тобой уже не поговорить спокойно. А я должен сказать тебе что-то важное. Я с самого начала это запомнил и все время держал в уме, а теперь...
– Ладно, потом, – махнул рукой Феанаро.
– Нет, теперь, – упрямо ответил Нолофинвэ. – Подожди. Было что-то... что-то... родичи... вне себя от радости, – забормотал он.
Феанаро испугался, что у него помрачился рассудок. В Амане такого еще не случалось, но, говорят, бывало в Эндорэ, в темные времена, когда Оромэ еще не нашел квэнди.
Однако Нолофинвэ уже сказал вполне ясно:
– Вот оно! Отец. Помнишь, еще вначале ты спел, что отец любит меня больше, чем тебя?
Феанаро кивнул, признать это было легче, пока Нолофинвэ спал и не мог проснуться. Да и то Феанаро решился сложить эту песню только потому, что был уверен: уж она-то точно разбудит Нолофинвэ. Правда, уверенность эта не оправдалась.
– Так вот, – сказал Нолофинвэ со вздохом. – Ты можешь мне, конечно, не верить, и, наверное, не поверишь, но в том состоянии, в каком я только что был, многие вещи видятся и чувствуются иначе. И теперь я точно могу сказать, что ни тебе, ни мне не нужно сомневаться в отце. И не нужно требовать от него доказательств его любви, иначе нам долго, очень долго придется ждать его из Мандоса.
После этих слов повисло продолжительное молчание, а потом Феанаро сказал:
– Всегда терпеть не мог принимать на веру чужое знание.
– Я так и думал, – снова вздохнул Нолофинвэ.
Феанаро поднялся, чтобы, наконец, выйти из комнаты, но Нолофинвэ опять его остановил.
– А здесь произошло за это время что-нибудь, о чем я должен знать? – спросил он.
– Кажется, нет, – ответил Феанаро, пожимая плечами. – Хотя вот Лориен сказал, что валар собираются во всем этом разобраться, как только ты окрепнешь и сможешь принять участие в обсуждении. Мне даже любопытно, – Феанаро усмехнулся. – Как это все пройдет. Хотя Мелькора они-таки упустили, готов биться об заклад.
– Причем здесь Мелькор? – удивился Нолофинвэ.
Феанаро снова пожал плечами.
– И как, по-твоему, мне лучше крепнуть побыстрее или помедленнее? – спросил Нолофинвэ.
Феанаро мгновение смотрел на него непонимающе, а потом расхохотался.
– Невероятно! – воскликнул он сквозь нервный смех. – Ты предлагаешь мне обмануть валар, чтобы отсрочить Совет, где меня будут судить за то, что я едва тебя не убил. Кажется, ты и точно не совсем здоров, – заключил он.
– Это был несчастный случай, – сказал Нолофинвэ, в свою очередь, пожимая плечами, хотя этот жест ему не очень удался, сказывалось и то, что он все еще лежал в постели и предыдущие дни без движения. – Ты не хотел на самом деле убивать меня.
– Но меч был мой, и держала его моя рука, – сказал Феанаро. – Никто об этом не забудет.
Прежде чем Нолофинвэ успел что-то еще ответить, вдалеке стукнула, открываясь, дверь, потом послышались торопливые шаги и, наконец, уже гораздо ближе громкий возглас:
– Индис! Хорошо, что я тебя нашла! Умоляю, скажи мне, что с моим мужем?
Феанаро с удивлением и радостью узнал взволнованный голос Нерданель.
– Ничего, по-моему, – ответила Индис.
– Как это? Индис, ты меня пугаешь! Где он?!
– Третья дверь направо, но...
Договорить Индис не успела, потому что Нерданель, похоже, бросилась бежать и уже через мгновение ворвалась в малую гостиную. Ворвалась и остановилась, без сил прислонясь к дверному косяку.
Посмотрела на Феанаро, на Нолофинвэ, опять на Феанаро.
– Вы оба живы. Прекрасно! – воскликнула она.
Прозвучало это усталым шепотом.
Феанаро с беспокойством шагнул навстречу жене.
– Мне тоже нравится, – сказал он. – Но что случилось?
– Что случилось? – переспросила Нерданель, тоже делая шаг навстречу и обнимая его. – Ты хоть представляешь, какие слухи ходят по городу?! Говорят, что ты убил Нолофинвэ! Что ты бежал с Мелькором! Что Нолофинвэ жив-здоров, а тебя заперли в подвале дворца! Что тебя самого кто-то убил! Что по приказу валар тебя бросили в Мандос!
– Все сразу? – усмехнулся Феанаро. – Не может быть!
– Вот и я сказала, не может такого быть, – продолжала Нерданель. – А мне... мне сказали, что я слишком доверяю валар. И вообще ничего не понимаю в жизни! И я пошла сюда, чтобы самой все выяснить. Потому что уже слышны и разговоры о том, чтобы силой ворваться во дворец.
– Что же наши сыновья не остановят это? – спросил Феанаро, хотя и догадывался, каким будет ответ.
– Наши сыновья, скорее, готовы сами это возглавить, – вздохнула Нерданель.
– Наверное, лучше разобраться во всем как можно скорее, пока твои, Феанаро, родные и друзья не стали убивать моих родных и друзей, пытаясь узнать, кто из нас двоих все еще жив, а кто уже нет.
Это сказал, конечно, Нолофинвэ, и они оба повернулись на голос. Нолофинвэ сидел в постели, обнимая плачущую Индис. А они и не заметили, как она вошла! Впрочем, сама Индис тоже не обращала на них внимания, казалось, она торопилась теперь выплакать, наконец, все слезы, которым не давала пролиться в предыдущие дни.
– Да, лучше поскорее, – кивнул Феанаро, уже слыша голоса многочисленных приближающихся родичей, торопившихся увидеть проснувшегося Нолофинвэ. Вело их осанвэ или чутье, Феанаро не знал, но не сомневался, что они скоро будут здесь.
"Пойдем пока в сад, – мысленно обратился он к Нерданель. – Тут недалеко боковой вход".
"Пойдем" – тоже мысленно отозвалась она.
***
Они не стали ни уходить далеко от дворца, ни разыскивать скамью, просто устроились на траве под тенистыми деревьями. Феанаро обнял Нерданель за плечи, а она склонила голову ему на грудь. Давно они так не сидели, очень давно. И какое-то время нарушать уютную тишину словом или мыслью просто не хотелось.
Но потом Феанаро все же спросил:
– Ты будешь меня ждать?
– Когда? – спросила Нерданель.
– Не когда, а откуда, – поправил ее Феанаро.
– Хорошо, откуда? – спросила она.
– Из Мандоса, конечно, – ответил он.
– Феанаро! – воскликнула Нерданель наполовину возмущенно, наполовину испуганно.
– Ладно, не из Мандоса, – уступил он. – Но мало ли, что решат валар. У них странные представления о справедливости. Такие странные, что не стоит и пытаться их понять.
Нерданель вздохнула.
– Они не станут против воли разлучать мужа и жену, и если тебе нужно будет куда-то отправиться, я отправлюсь туда с тобой.
– Ты уверена? – спросил Феанаро.
– Конечно, – ответила Нерданель.
– А ведь совсем недавно ты сказала, что я тебе больше не нужен.
Нерданель снова вздохнула.
– Не думала же ты, что я смогу совсем об этом забыть? – спросил Феанаро.
– Не думала, – ответила Нерданель. – Ведь я и не говорила ничего подобного.
– Теперь выходит, я лжец? – возмутился Феанаро.
– Я сказала, что больше не знаю, нужна ли я тебе, – терпеливо объяснила Нерданель.
– Разве это не одно и то же? – отозвался Феанаро.
– Слышали бы тебя сейчас твои ламбенголмор, разбежались бы в ужасе, – ответила Нерданель.
– Ну и пусть бегут, – сказал Феанаро.
Они еще немного помолчали вместе, и Феанаро спросил опять:
– Но теперь ты снова знаешь, что нужна мне?
– Теперь знаю, – ответила Нерданель.
– Хорошо, – улыбнулся он и крепче прижал ее к себе.
По садовой дорожке к ним уже приближался глашатай валар.
Заодно решила деанонить и внеконкурсное исполнение с Дж.Р.Р.Толкин: фан-феста, хотя до голосования за внеконкурс еще дальше, чем до Луны. Но мне не хотелось больше ждать.
Так что вот.
Текст написан по моей же заявке, что для меня не редкость, и при этом он мне до сих пор нравится - гораздо более редкое явление. Собственно, поэтому и не терпелось выложить его у себя.
Название: Несчастный случай
Автор: vinyawende
Категория: джен
Герои: Феанаро, Нолофинвэ, Финвэ, Индис, сыновья Феанаро, Финдекано, Турукано, Аракано, Арэльдэ, Анайрэ, Нерданель, Махтан, Ирмо, Эсте, Мелькор; упоминаются дочери Финвэ, Эарвен, Арафинвэ, Эленвэ, другие персонажи.
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: драма
Размер: мини, 8462 слова
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: фик написан на Дж.Р.Р.Толкин: фан-фест по заявке: "К 14.20 Феанор|Финголфин|остальные нолдор. На Совете Феанор не пригрозил брату мечом, а ранил или убил его. Как это было и/или как дальше развивались события. NH".
читать дальше
Было похоже на огромный и чудовищный письменный прибор: блестящее стальное перо под странным углом воткнуто в подставку, почему-то из мягкого воска, и все, все вокруг залито красными чернилами.
Нет, совсем не так. Это не чернила, а кровь растекалась по ступеням дворцовой лестницы. Это Нолофинвэ лежал там, в луже собственной крови, с мечом в груди. Тем самым мечом, который еще недавно держала рука Феанаро.
Тогда, всего несколько мгновений и целую вечность назад, Нолофинвэ стоял здесь высокий и надменный, с таким лицом, словно ни меч у его груди, ни слова, ни тот, кто их произносит, не стоят внимания. Он попытался пройти мимо Феанаро прочь от дворца, и Феанаро взмахнул клинком, чтобы помешать ему.
Лезвие должно было снова остановиться у груди Нолофинвэ. Должно было, но, Нолофинвэ, наверное, все же не был так спокоен, как желал показать. Он вдруг неловко дернулся, и сам надвинулся грудью на острие.
Феанаро инстинктивно хотел отвести меч, но его рука дрогнула, и движение тоже вышло неверным, так что он только подтолкнул клинок навстречу Нолофинвэ. И вот лезвие уже вошло в живую плоть. От неожиданной боли Нолофинвэ пошатнулся и наклонился вперед, позволяя мечу еще глубже вонзиться в грудь. Потом он из последних сил подался назад, но это уже не могло помочь.
В тот же самый момент Феанаро с силой потянул за рукоять, пытаясь вытащить меч из груди Нолофинвэ, но клинок подался только немного, и из раны, которая уже и так кровоточила, еще сильнее потекла кровь. Феанаро в ужасе разжал руку, а Нолофинвэ завалился на спину, и теперь лежал без движения. Глаза его были закрыты.
Феанаро уже видел такие же закрытые глаза, так же запрокинутую голову, такую же бледную кожу. Он узнавал смерть в лицо. Хотя раньше это лицо и не было залито кровью, как сейчас. Феанаро хотел пошевелиться, сам не зная, для того ли, чтобы подойти к телу Нолофинвэ или чтобы броситься прочь, но не мог. Хотел крикнуть и тоже не мог.
Вокруг было много эльдар, целая толпа, но он не слышал ни звука, хотя они должны были кричать, звать на помощь или вопить от ужаса и отвращения.
Сколько времени он так стоял? Много или мало? Казалось, очень много. Но на самом деле, наверное, мало, это Феанаро понял, когда увидел, как из дворца на улицу выбегает отец. Финвэ явно бежал изо всех сил, но, вроде бы еще одна вечность прошла, прежде чем он оказался рядом с Нолофинвэ и упал подле него на колени, не обращая внимания ни на боль от удара о ступени, ни на то, что его мантия пачкается кровью.
–Дышит! Он дышит! – громко крикнул Финвэ.
И это был первый звук, достигший слуха Феанаро.
А потом Финвэ закричал еще громче и отчаяннее:
– Целителей сюда!!! Целителей! Зовите всех, кого сможете найти!
Кто-то сразу куда-то побежал, должно быть, в самом деле, за целителями.
А Феанаро подумал: "Зачем же всех? Надо звать самых лучших, а остальные будут только мешать".
Но ни вслух, ни по осанвэ он ничего не сказал, потому что говорить все еще не мог. Как и двигаться.
И тут вдруг прямо перед Феанаро появилось чье-то искаженное от ярости лицо, и кто-то будто тисками сжал его плечи и принялся с невероятной силой трясти, словно желал, чтобы отвалилась голова. Может быть, и вправду, желал. Феанаро понял, что это один из сыновей Нолофинвэ, но никак не мог узнать который. Вроде бы самый младший, а может, и не он.
На лестнице появились еще несколько эльдар – сыновья Феанаро. Они явно собирались броситься на выручку отцу, но сделать ничего не успели, потому что кто-то уже отцепил чужие руки от плеч Феанаро и встал между ним и обезумевшим от горя нолофинвионом.
У Феанаро кружилась голова, он с трудом осознавал, что эльда, пришедший ему на помощь, – его тесть и учитель Махтан. Махтан. Точно Махтан. Рыжеволосый. Крепкий и спокойный, словно скала. Он что-то говорил молодому эльда, к которому стоял лицом. Феанаро не мог уловить смысл слов. Потом нолофинвион ушел. Должно быть, к телу... нет, не к телу, раз он еще дышит... к своему отцу.
А Махтан увидел внуков и сделал им знак, чтобы подошли. Они спустились на несколько ступеней и сразу же образовали рядом с Махтаном и Феанаро небольшую толпу.
– Уведите отца отсюда и поскорее. Найдите укромное место, подальше от чужих глаз.
– Домой? – предложил один из Амбаруссат.
– Нет, – сразу ответил Махтан. – Не нужно вам сейчас идти по улицам. Ступайте, – он на мгновение задумался. – В дворцовый сад, там никого нет и, думаю, долго еще не будет.
– И что, мы там останемся сидеть до скончания времен? – резко спросил Карнистир. – Вряд ли получится.
– Нет, – опять сказал Мантан. – Пока все немного не успокоится. Не станет, будем надеяться, лучше, – Мантан недвусмысленно покосился в ту сторону, где все еще лежал Нолофинвэ. – Или хуже. И пока ваш отец не придет в себя.
Феанариони как по команде уставились на отца, и, наконец, заметили, что с ним явно не все в порядке. На самом деле, он еле держался на ногах, и Майтимо с Куруфинвэ, которые стояли к нему ближе других, сразу же подхватили его под руки.
Феанаро не протестовал, потому что у него не было на это сил.
Так они, следуя совету Махтана, и прошли в сад при дворце: двое почти несли отца, а остальные окружили их тесным кольцом и бросали мрачные предостерегающие взгляды на каждого встречного, которому могла бы прийти в голову дурацкая идея сказать что-нибудь. Впрочем, встречные и так не стремились заговаривать в их присутствии.
***
Отцы не должны плакать перед своими сыновьями, даже взрослыми. Особенно взрослыми, особенно если раньше они никогда этого не делали.
Майтимо и Куруфинвэ выбрали скамью в глубине сада, осторожно посадили на нее отца и сняли с него высокий шлем. И после этого целые часы Феанаро сидел, не шелохнувшись, даже не переводя взгляда, пока из глаз его не полились слезы. С того момента Феанаро плакал, то молча, давясь и сдерживаясь, то с рыком и стоном, точно раненый зверь. А сыновья стояли подле него и не представляли, что предпринять.
Если бы здесь была их мать, она придумала бы что-нибудь. Но Нерданель несколько дней назад ушла в горы. Как она сказала, работать над новой скульптурой. Ушла, чтобы лишний раз не ссориться с отцом, так поняли они все. Теперь, если даже она что-то почувствовала, ей нужно было время, чтобы добраться сюда. И время шло, а они не знали, что делать, а слезы Феанаро все текли. До тех пор, пока не вытекли все, и больше у него не осталось слез.
Тогда он некоторое время лежал на скамье, обессилев, а потом сел и огляделся уже осмысленным взглядом. Феанаро увидел, что сидит в саду дворца, и все вокруг заливает серебряный свет Тельпериона, увидел, что сыновья его рядом с ним, и почувствовал стыд, что они видели его таким, потом вспомнил, что было прежде, и почувствовал ужас от того, что случилось. А еще он чувствовал жажду.
Но решить, что делать со всем этим, Феанаро не успел, потому что в отдалении послышались чьи-то шаги. Женские шаги. Феанариони подобрались, наполовину надеясь увидеть Нерданель, наполовину готовясь дать отпор любому другому посетителю.
Нет, поступь была точно не Нерданель.
Наконец, в поле зрения появилась фигура, которую можно было узнать. К ним шла Индис. И они все заступили ей дорогу. Ясно было, что эта женщина пришла обвинять их отца, и нельзя было позволить ей нападать на него, пока он в таком состоянии.
Она посмотрела на них спокойно и ровно сказала:
– Пропустите меня.
– Уходи, – ответил Тьелкормо.
– Мне нужно говорить с вашим отцом, и я буду говорить с ним, – сказала Индис на удивление твердым голосом.
– Нет, – возразил Куруфинвэ.
– О, я вполне способен выслушать все, что леди так горячо желает сказать мне, – тем временем произнес Феанаро.
Он хотел вложить в эту фразу уверенность, которой, говоря по правде, не чувствовал. Но из этого мало что вышло, потому что голос его был сейчас неестественно хриплым.
Сыновья оглянулись на него с явным сомнением, но не посмели перечить. Они пропустили Индис и стали настороженно наблюдать за ней, словно она могла причинить Феанаро вред. И она, конечно, могла, хоть у нее и не было с собой никакого оружия.
Феанаро поднялся ей навстречу – обычная вежливость, но почему-то сейчас это выглядело почти дико. Хотя Индис и кивнула в ответ, должно быть, просто по привычке.
Она остановилась в паре шагов от него, пристально взглянула ему в лицо и произнесла:
– Нолофинвэ...
"Что?" – хотел поторопить ее Феанаро, и в то же время ему было страшно это сделать, страшно услышать, что она собиралась сказать.
Индис сделала глубокий вдох и продолжала:
– Целители и леди Эстэ позаботились о его теле, так что теперь, говорят, смерть от раны ему не угрожает. Но он не открывает глаза. Вала Лориен сказал, что его дух поврежден этой раной не меньше, чем тело, и что ты можешь помочь.
"Чем?" – собирался спросить Феанаро, но не успел, потому что Индис вдруг шагнула к нему, схватила его за руку – не за кисть, а за запястье – и сказала:
– Соглашайся, ты должен согласиться! Слышишь, должен!
Его руку она при этом сжимала так, словно собиралась в случае отказа по крайней мере часть ее оставить себе. Но Феанаро не думал отказываться.
– Хорошо, – сказал он.
Индис посмотрела на него так, словно не ожидала настолько простого и скорого ответа. Но она быстро овладела собой и даже чуть улыбнулась, одними уголками губ.
– Спасибо, – сказала она. – Тогда идем.
– Куда? – спросили разом несколько голосов.
– В дом, – сказала Индис, кивком указывая на королевский дворец. – Не думаете же вы, что его второй день Древ оставляют лежать на лестнице?
"Второй день Древ, – отметил про себя Феанаро. – Значит, вот сколько времени прошло".
Индис никто не ответил, и она первой зашагала ко дворцу, за ней пошел Феанаро, за ним – его сыновья.
Через несколько шагов Феанаро остановился и, повернувшись к сыновьям, сказал им:
– Ступайте домой, теперь уже можно, я думаю.
Тут уж они не могли не запротестовать и заговорили все разом, но Феанаро поднял руку, призывая их успокоиться, и продолжал:
– Идите, вы устали, и делать здесь вам сейчас нечего. А обо мне не волнуйтесь, в доме отца со мной ничего не случится.
– Вот и Нолофинвэ вчера так думал, – сказал Тьелкормо.
– Тьелко! – хором шикнули на него старшие братья.
Но было, разумеется, уже поздно, да Тьелкормо и сам понял, что этого говорить не следовало, увидев, как от лица Феанаро мгновенно отлила кровь.
– Раз я нужен, чтобы разбудить Нолофинвэ, никто не станет пытаться меня убить, пока я этого не сделаю. А потом найдутся вещи и поважнее.
По лицам феанариони можно было без труда прочесть, что едва ли не первый раз в жизни отец совсем их не убедил.
– Да уходите же! – уже с заметным нетерпением сказал Феанаро. – Мне ничего не грозит, и если я все еще ваш отец и мое слово для вас что-то значит – уходите!
Они склонили перед ним головы, и он, кивнув им на прощание, снова устремился следом за Индис, которая успела уже уйти далеко вперед.
За спиной он услышал голос Макалаурэ:
– Такое чувство, словно он нарочно хочет рискнуть!
– Тише, он тебя слышит! – это был уже голос Куруфинвэ.
Феанаро только покачал головой, сил и времени задуматься над словами Макалаурэ у него не было. Вход во дворец – не главный, около которого все произошло, а один из боковых, к которому, очевидно, направлялась Индис – был уже близко, а Феанаро очень хотел пить.
У самой двери располагался небольшой фонтан, и Феанаро остановился около него, чтобы напиться и умыть лицо. Индис тоже остановилась и молча наблюдала за ним. Феанаро ожидал, что она скажет что-нибудь резкое – он на ее месте, наверное, сказал бы. А она, дождавшись, когда он закончит, спросила:
– Ты ведь играешь на арфе?
– Да, конечно, – в полном недоумении ответил Феанаро.
– Хорошо, – сказала Индис, и, без дальнейших разговоров, вошла во дворец.
***
На первом этаже дворца было три комнаты, в которые выходило по несколько дверей: большая гостиная и две малые. В одну из малых гостиных Индис и привела Феанаро. Мебель, обычно занимавшая это помещение, была отодвинута к стенам, а на освободившемся месте стояло широкое ложе, где и находился теперь Нолофинвэ.
Крови уже нигде не было видно, но бледность, закрытые глаза, и голова, повернутая странно, все еще яснее ясного говорили, что он куда ближе к смерти, чем к жизни.
С трудом отведя взгляд от слишком белого лица, Феанаро оглядел комнату. Финвэ сидел прямо на полу справа от постели, и, наклонясь к самому уху Нолофинвэ, шептал что-то, чего нельзя было расслышать. Когда Феанаро вошел в комнату, Финвэ не обернулся к нему, и впервые Феанаро был рад невниманию отца. Он не знал, как мог бы сейчас выдержать хоть один взгляд.
Напротив Финвэ, тоже на полу, сидела Анайрэ, она была почти так же бледна, как ее муж, и казалась погруженной в грезы, но даже в этом состоянии все еще сжимала руку Нолофинвэ в своих. Чуть поодаль от постели сидели на одной скамье еще четыре темноволосые эллет, они посмотрели на Феанаро с одинаковой яростью. И ему не к месту пришло в голову, что сейчас сестры и племянница больше всего напоминают злющих черных кошек.
Никого другого в комнате не было. И это казалось странным. Почему, кроме Финвэ, здесь только женщины? Но, подумав мгновение, Феанаро припомнил: еще когда он шел по коридору, было слышно, как здесь хлопнула, закрываясь, другая дверь. А потом были удаляющиеся шаги многих ног. Неужто в самом деле боятся убить его раньше времени? И даже Арафинвэ? Мысль была дикой до смешного.
И Феанаро, пожалуй, рассмеялся бы, если б в этот момент не увидел прямо перед собой Ирмо и Эстэ. Как он мог раньше их не заметить? Впрочем, этот вопрос быстро отошел на второй план. От четы валар непривычно веяло силой и гневом, и Феанаро потребовалось все его мужество, чтобы не отступить на несколько шагов. Он всегда говорил, что валар не смогут его напугать, но, приходилось признать, что утверждать это было легче, пока они не пытались.
Хотя вроде бы у них и сейчас не было такой цели. Эстэ быстро отвернулась и переместилась к изголовью постели. А Ирмо, посмотрев на Феанаро, казалось, увидел что-то, от чего взгляд его смягчился.
– Хорошо, что ты согласился прийти, Феанаро, – сказал он.
– Было бы еще лучше, если бы я знал, для чего понадобился, – заметил Феанаро.
– Конечно, – согласился Ирмо и без всякого перехода сказал: – Дух Нолофинвэ глубоко ранен тем, что его родной брат едва не убил его. Он никогда по-настоящему не верил, что такое может случиться.
– Я не родной брат ему, а единокровный.
Феанаро сам не знал, для чего сказал это. Слова просто вырвались на волю раньше, чем он успел их остановить.
Ирмо умолк на несколько мгновений, а после ответил:
– К сожалению, он не видел никакой разницы.
Феанаро внимательно вгляделся в лицо валы, отыскивая признаки того, что фраза эта была сказана только затем, чтобы причинить ему боль. Но не нашел ничего, лицо Ирмо оставалось по-прежнему спокойным. Хотелось ответить, что ему, Феанаро, дела нет до глупых заблуждений Нолофинвэ, но воздух почему-то стал проходить через горло с большим трудом, и сил говорить снова не было.
– Теперь, – продолжал Ирмо. – Дух Нолофинвэ остается заперт в его теле, слишком поврежденный, чтобы снова жить, но все еще не готовый уйти в Чертоги Мандоса, чтобы мой брат мог позаботиться о нем.
– И что же? – спросил Феанаро.
Он все меньше понимал, чего от него ждут.
– Возможно, со временем Нолофинвэ сможет преодолеть тот ужас, который испытал, и вернуться к жизни, или, пытаясь сделать это, он все же истощит свои силы до конца и умрет. Если ему не помочь.
– Так помогите! – воскликнул Феанаро.
– Никто не может достичь его, – ответил Ирмо. – Ни целители, ни родные, ни я. Никто. Но, возможно, тебе это удастся.
– Почему? – удивился Феанаро. – Я не целитель, и тем более, не Владыка Душ.
Он не мог удержаться от этой колкости. Казалось, сила валар оказывалась бесполезна всякий раз, когда была действительно нужна. Особенно это касалось владыки Лориена и его жены.
– Ты уже взял на себя больше власти над жизнью Нолофинвэ, чем когда-либо должен был иметь, – ответил Ирмо.
– Никакой власти над его жизнью я вовсе не хотел, – возразил Феанаро.
– Тогда зачем же ты приставил меч к его груди? – спросил Ирмо.
– Чтобы напугать, только и всего, – ответил Феанаро.
– Считай, что тебе это удалось. Такого ужаса еще не испытывал никто из эрухини: никто не бывал приведен к порогу смерти таким же эльда, как и он сам, тем более, родичем. Это новое зло в Арде, и однажды мы будем еще говорить об этом. Но сначала нужно сделать все, что возможно, чтобы уменьшить последствия этого зла.
– Так что я могу сделать? Я даже не знаю, как можно достичь его духа.
– С помощью музыки и тех особых песен, которые вы, эльдар, называете Песнями Силы.
– Тогда я ничего не могу сделать, – ответил Феанаро. – Я пою чары, когда работаю в кузнице или мастерской, но это работа с материей, я никогда не занимался музыкой духа. Возможно, будет лучше поручить это его родичам из числа ваниар.
– Ваниарские целители уже были здесь, но ничего не смогли поделать. Я уже сказал, ни один из тех, кто пробовал, ничего не смог.
– Они не смогли, и теперь должен попробовать я, – произнес Феанаро. – Да ты, верно, смеешься надо мной, лукавый Лориен! Желаешь унизить меня?
Прежде чем Ирмо что-то ответил, раздался другой голос, женский, ядовито-насмешливый:
– Не волнуйся так, Феанаро! Это очень просто. Даже мартышка могла бы делать это, если научить ее играть на арфе и вопить в такт!
– Иримэ, я прошу тебя! – воскликнула Индис.
И Феанаро едва не вздрогнул, потому что успел уже о ней забыть.
– Это его слова, мама, не мои, – ответила Иримэ без тени веселья.
– Не время сейчас вспоминать об этом, – сказала Индис, а потом, обращаясь к Феанаро, добавила: – Это, в самом деле, не слишком сложно. Тем более, тебе не нужно знать все, нескольких основных приемов будет довольно. Там дело не в мастерстве. Мастерства у меня больше, чем достаточно.
Последнюю фразу она произнесла совсем тихо и горько, скорее, для себя, чем для кого-то другого. А потом снова заговорила нормальным голосом:
– Я покажу, что нужно делать.
– Хорошо, – согласился Феанаро.
– Тогда идем, – сказала Индис.
Странное повторение слегка царапнуло разум Феанаро, а Индис, похоже, вовсе не обратила на это внимания, уже направляясь к одной из дверей. По пути она легонько коснулась плеча Анайрэ, а потом остановилась ненадолго и положила ладонь на лоб Нолофинвэ. Но ни Анайрэ, ни Нолофинвэ не шелохнулись, и Индис со вздохом пошла дальше.
За ней уже почти привычно пошел и Феанаро.
***
На этот раз Индис привела его в музыкальную комнату. Здесь были вроде бы все возможные музыкальные инструменты всех возможных видов, форм и размеров. Индис протянула ему маленькую походную арфу.
– Попробуй эту, – сказала она.
Он наиграл начало одной из самых простых и известных мелодий для танца.
– Теперь эту.
Индис протянула ему еще одну арфу, чуть иначе вырезанную и, кажется, немного больше размером.
Феанаро повторил ту же мелодию и на новой арфе.
– Чувствуешь какую-нибудь разницу? – спросила Индис.
– Нет, – честно ответил он.
– Тогда выбери ту, которую удобней держать.
Феанаро и тут не видел заметной разницы, но, поколебавшись, все же взял первый инструмент.
Дальше Индис рассказывала об азах составления Песен Силы и о роли в этом деле разных образов. Об образах универсальных, которые дают силу любому эльда, и индивидуальных, которые, может быть, не так сильны сами по себе, но раскрываются, когда их использует мастер, для которого они имеют особенное значение.
Феанаро слушал, сначала усилием воли подавляя убеждение, что во всем этом нет никакого смысла и он только напрасно тратит время, но понемногу увлекся.
Каждая Песнь Силы – это мысль. Желание, надежда, просьба, утверждение или призыв, иногда повеление или даже вызов. Из образов можно собрать или сплести почти что угодно. Песнь устремится ввысь, станет созвучна дыханию Мира, и, преодолевая все преграды, достигает цели.
Но важно не сделать ошибки, когда выбираешь образ, одно неверное слово, и песнь исчезнет, словно ее никогда не было. Только и останется, что начинать все сначала. Если, конечно, сумеешь, потому что оборванная песнь забирает у певца куда больше сил, чем допетая до конца.
Потом Индис спела пробуждение. Ветер и свет, и щебет птиц, и голоса, и смех, и снова ветер и свет. Пробуждение. Феанаро почувствовал себя посвежевшим, словно и впрямь недавно сошел с Дороги Грез. И он повторил эту песнь, как обыкновенно ученик повторяет за мастером, и он пел ветер и свет, щебет птиц и голоса, и смех, и ветер, и свет. Получалось легко, в конце концов, стихи и песни бегут в жилах каждого эльда, так же как кровь.
Но ничего не произошло.
– Ты должен петь свою песню, а не мою, – сказала ему Индис. – Даже те образы, что работают для всех, не работают для всех одинаково.
– Но эти образы работали для меня, когда ты пела, – возразил Феанаро.
– Когда я пела, я наполняла их силой. Когда ты поешь, ты должен наполнить их силой, и именно поэтому нужно выбирать образы, которые ближе всего тебе.
И Феанаро пел пробуждение. Свежесть и ясность мысли, прохладу воды ручья, и новый день, который, как камень без огранки, хранит свою тайну, и от одного только его вида сердце бьется сильней: скорее, скорее узнать, что там скрыто. Скорее, скорее. Пробуждение. Вот оно. Вот. Несколько мгновений Феанаро сидел, оглушенный энергией собственной песни и в то же время утомленный.
Индис протянула ему чашу с водой, которую он взял и тут же осушил одним глотком. Стало немного легче.
– Певец не должен так сильно уставать, и тем более, не должен так сильно влиять на самого себя, – заметила Индис. – Но для первого раза... – она замолчала на мгновение. – Думаю, не ошибусь, если скажу, что у тебя более чем впечатляющие способности. Однако, – она усмехнулась. – Этим я вряд ли могу тебя удивить, поэтому лучше расскажу, что делать дальше.
И она стала рассказывать, как из малых фрагментов сложить целую песнь. Некоторые фрагменты Индис пела, пел и Феанаро, чаще у него получалось, иногда нет. В конце концов, он смог по всем правилам сложить песню-призыв к пробуждению, в которой слишком долгий сон был подобен смерти, а жизнь была слишком прекрасна, чтобы позволить страху или боли стоять на пути к ней.
Феанаро спел все это и ему даже ни разу не пришлось начинать сначала, чтобы заменить неудачно подобранный образ другим. А в конце он не чувствовал себя так, словно вот-вот упадет от усталости, это было хорошо и даже немного странно.
Индис, дослушав песнь, кивнула.
– Думаю, пора возвращаться.
От этих слов по всему телу почему-то разлился холод. За те часы, что провел здесь, в музыкальной комнате, Феанаро умудрился почти забыть, для чего все это было ему нужно. И теперь, вспомнив, почувствовал, что не в силах сделать и шага, чтобы вернутся туда, где лежал сейчас Нолофинвэ.
Все же Феанаро тоже кивнул, соглашаясь, и сделал шаг к выходу из комнаты, потом еще один. К ногам словно были привязаны тяжелые камни. Подумалось, что так он еще долго никуда не дойдет. Но тут дверь вдруг открылась и на пороге появилась Эстэ с кубком в руках. Она протянула кубок Феанаро и сказала:
– Пей.
Феанаро, в общем, готов был выпить это в любом случае, считая, что хуже ему вряд ли станет, но все же он не был бы сам собой, если бы не спросил:
– Что это?
– Напиток придаст сил и успокоит раздраженное горло, – ответила Эстэ. – Если ты будешь еще долго петь в таком состоянии, как сейчас, тебе самому понадобится помощь целителей.
Феанаро попробовал содержимое кубка. Питье было не слишком горячим, но и не холодным, не горьким, хотя и не сладким, и пахло травами. Он сделал еще несколько глотков, потом еще и еще. Потом вернул опустевший кубок валиэ.
– Благодарю.
И Феанаро действительно был ей благодарен. Он не понимал, что горло его, в самом деле, раздражено, и что он утомлен, пока ощущение того и другого не исчезло. И, должно быть, расстроенные нервы тоже отчасти успокоились, потому что теперь ему было куда проще проделать остаток пути.
***
Но самое сложное было, конечно, еще впереди. Феанаро остро почувствовал это, стоя с арфой опять посреди малой гостиной под взглядами, одновременно враждебными и обнадеженными. Глядя на отца и Анайрэ, которые, казалось, не двинулись с места за все то время, что его не было, и на Нолофинвэ, который уж точно не шевелился, Феанаро понял, что не в состоянии выдавить из себя ни звука.
– Я так не могу, – сказал он. – Выйдете все отсюда.
В ответ послышались было протестующие возгласы, но почти сразу смолкли. Феанаро скорее догадался, чем заметил, что Индис передала что-то по осанвэ остальным женщинам. Сестры поднялись, и одна за другой вышли из комнаты. Каждой из них, казалось, до ужаса хотелось напоследок сказать что-то Феанаро, но все они сдержались.
Арэльдэ подошла к своей матери и, обняв ее за плечи, сказала:
– Идем, мама, надо ненадолго уйти!
Эти слова заставили Анайрэ встрепенуться.
– Нет! Я никуда не пойду! – решительно проговорила она.
К ней подошли Ирмо и Эстэ и стали тихо убеждать ее.
В конце концов, Анайрэ неохотно согласилась, и они с Арэльдэ ушли куда-то в сопровождении двух валар.
Теперь, кроме Нолофинвэ и Феанаро, в комнате оставались только Финвэ и Индис. Было не похоже, чтобы Финвэ слышал хоть что-то из происходившего вокруг, так что, скорее, он давно уже не говорил ничего, а тоже спал, склонив голову на подушку рядом с Нолофинвэ.
Индис посмотрела на Феанаро вопросительно. Феанаро в ответ покачал головой. Нет, он не сможет петь, если отец останется. Индис тронула Финвэ за плечо, он поднял голову, Феанаро поспешно отошел на несколько шагов, чтобы не попасть в его поле зрения.
Несколько мгновений Финвэ и Индис смотрели друг на друга. Должно быть, она снова говорила по осанвэ. Потом она помогла ему подняться, словно он не мог сделать этого сам. Едва выпрямившись, Финвэ пошатнулся. И Феанаро понял: он действительно не может сам, силы покинули его.
Индис, одной рукой поддерживая Финвэ за талию, другой помогла ему опереться на свое плечо, и так они пошли к выходу. Уже в дверях Индис на мгновение оглянулась, а после дверь за ними захлопнулась.
Феанаро подвинул скамью поближе к постели и сел на нее, положив арфу себе на колени. Руки дрожали, перед глазами все еще стоял измученный, обессиленный отец. От ужаса сердце словно заледенело. Он не мог сейчас ни играть, ни петь, но должен был. Должен, если не хотел, чтобы все стало еще хуже.
Пытаясь собраться с силами, Феанаро касался руками полированного дерева, из которого был сделан инструмент, гладил струны. Но это не помогало. Арфа ничего для него не значила. Не только эта, но и ни одна другая. Иные инструменты давали ему уверенность, будоражили воображение, горячили кровь, но они сейчас были бесполезны. И он продолжал теребить арфу, надеясь почувствовать хоть что-то. Пока не послышались шаги.
Кто-то тихо, осторожно вошел в одну из смежных комнат и, явно не желая, чтобы его услышали, приблизился к двери в малую гостиную, но не открыл ее. Феанаро замер, ожидая, что произойдет дальше. Однако ничего не происходило. Тишина была такой полной, что начала, казалось, звенеть. Потом снова послышались шаги. На этот раз легкие, но без всякой намеренной осторожности.
И сразу же раздался голос Индис:
– Финьо, что ты делаешь?
Никакого ответа не последовало.
– Финьо? – повторила Индис.
– Тише, бабушка, не говори ничего, – шепотом ответил голос, который, без сомнений, принадлежал Финдекано, старшему из сыновей Нолофинвэ.
– Финьо? – в третий раз произнесла Индис, теперь тоже говоря очень тихо, но все еще не переходя на осанвэ, хотя этого, очевидно, хотел ее собеседник.
– Что? – раздраженно прошептал Финдекано.
– Я спросила, что ты здесь делаешь, – напомнила Индис.
– Пытаюсь узнать, что там происходит, – ответил Финдекано.
– И как, узнал? – спросила Индис.
– Ничего. Там только тишина, понимаешь? – Финдекано заговорил громче, видимо, забыв о своем решении соблюдать тайну. – Он ничего не делает. Он и не собирается ничего делать!
– Подожди, не торопись с выводами, – мягко сказала Индис.
– Да сколько времени прошло! – возмутился Финдекано.
– Вода на огне и то не успела бы закипеть, вот сколько времени прошло, – ответила Индис. – А мы должны запастись терпением.
– Но почему? – Финдекано, должно быть, все же вспомнил, где он, и снова заговорил тише. – Почему так? Я занимаюсь Песнями Силы почти всю мою жизнь, ты – гораздо дольше, я умею, кажется, так много, а ты... ты учила меня. Но ни я, ни ты, никто другой ничего не может сделать. А Феанаро может!
Его голос звучал все глуше и глуше и, наконец, совсем прервался.
– Мой дорогой, – с нежностью начала Индис. – Да, это очень, очень несправедливо. Я знаю. Но я не желаю сейчас говорить о справедливости, я хочу только чтобы мой сын снова был жив, здоров и счастлив. И не когда-нибудь, спустя годы или даже сотни или тысячи лет, когда он возвратится к нам из Чертогов Ожидания, а как можно скорее, сегодня же, немедленно. И если никто не может ему в этом помочь, а Феанаро, возможно, может, то я буду надеяться, что Феанаро это и в самом деле удастся. Я буду надеяться на это так сильно, как не надеялась еще ни на что и никогда в своей жизни! И когда это наконец случится, я буду счастлива и благодарна. Благодарна Эру, судьбе и, – тут Индис остановилась, чтобы перевести дух, а потом с силой выговорила: – И Феанаро. Ему я тоже буду благодарна. И уж не помяну о справедливости, можешь мне поверить.
Индис замолчала, но Финдекано не воспользовался этим, чтобы сказать что-нибудь, и через некоторое время снова раздался ее голос:
– А ты, Финьо? Что важнее для тебя, торжество справедливости или жизнь отца?
– Конечно, я отца выбираю, – едва слышно ответил Финдекано.
– И я выбираю отца, – довольно громко произнес еще один мужской голос.
– Тише, Турукано! – шепотом прикрикнул на него Финдекано. – Тебя, наверное, и за дверью слышно.
– А вас будто бы нет, – недоверчиво хмыкнул Турукано. – Хотя это и неважно, – добавил он, все же понизив голос. – Я уже сказал, что тоже выбираю отца, но, бабушка, ты хоть представляешь, что творилось бы сейчас здесь, если бы это он ранил Феанаро мечом, а не наоборот?
– Нет, – неожиданно резко ответила Индис. – Не представляю. Мой сын никогда бы так не поступил.
– Да, разумеется, – смутился Турукано. – Я и не это хотел сказать.
– Как там Аракано? – спросила Индис, меняя тему.
– Могло быть и лучше, – отозвался Турукано.
– Кто с ним сейчас? – опять спросила она.
– Эленвэ и мама, – Турукано вздохнул. – Мы пытались уговорить ее просто отдохнуть, но она отказалась наотрез. Хорошо хоть тетя Эарвен убедила ее немного поесть.
– Может, уйдем отсюда? – предложил Финдекано.
– Разумная мысль, – ответила Индис.
После этого все трое сразу же ушли, и дальше их разговора Феанаро не слышал. Впрочем, и уже сказанного ему хватило с избытком. Феанаро почувствовал, как в груди поднимается раздражение, глухое и горячее. Хотелось взять и швырнуть что-нибудь изо всех сил. Например, бесполезную арфу. Но жар в крови отогнал прочь холод, страх и слабость, с которыми Феанаро не мог совладать до сих пор. И арфа уже не была такой уж бесполезной.
***
Сначала он спел ту самую песню, которую сложил в музыкальной комнате, но она не принесла никакого видимого или иначе ощутимого эффекта. Феанаро, в глубине души, не сильно на это и рассчитывал. Он запел снова, облекая эту же мысль в другие образы. Потом еще раз и еще. Снова ничего не изменилось. Тогда Феанаро надумал сменить мысль, и спел "Пробудись, забудь о страхе близкой смерти, тебе больше ничего не грозит", потом решил вообще убрать упоминание смерти из песни.
Потом Феанаро перестал пристально вглядываться в лицо Нолофинвэ, ища признаки, что его пение уже подействовало. Еще десяток песен спустя он перестал пытаться разделить приходящие ему в голову идеи на те, которые подходят, и другие, которые нет. И теперь пел все подряд. Надеясь, что что-нибудь сработает, и только убеждаясь, что его песни действительно выходят Песнями Силы, а не просто бесполезными словами под музыку. Это он, к счастью, способен был понять.
Феанаро спел, среди прочего "Пробудись, тебя здесь ждут многие эльдар, которые любят тебя, и много дел, которые ты еще не переделал", "Пробудись, мне жаль, что так вышло!", "Пробудись, уж теперь-то ясно, кого наш отец любит больше, проснись, а то он тоже умрет", "Пробудись, не так часто я тебя о чем-то прошу" и даже "Ну давай, просыпайся уже!".
Эта последняя песня была очень короткой, и сочинил ее Феанаро в тот момент, когда снова услышал приближающиеся шаги. На этот раз одна из дверей открылась, и в комнату вошла Индис с подносом, на котором стояла пара тарелок, кувшин и чаша, и лежали столовые приборы. От подноса пахло едой, и Феанаро сразу замутило от голода.
Индис поставила поднос на подоконник и сказала:
– Поешь, тебе нужны силы.
Феанаро подумал, что она могла бы за этим не приходить сама, а прислать кого-нибудь. Потом подумал, что Индис, должно быть, хотела под благовидным предлогом убедиться, что он здесь занят делом. А может, для эльдар, которые работают во дворце, он теперь стал вроде чудовищ из древних легенд, и они просто боялись заходить сюда.
Пока Феанаро решал, какая из двух причин верней, Индис ушла.
Он подумал, что нужно, наверное, действительно поесть, но не двинулся с места. Подумал, что раз он все равно так и сидит тут, надо еще что-то спеть, но молчал.
Опять открылась дверь и вошла Индис с другим подносом. На нем была только серебряная чаша, и, кажется, поблескивало что-то еще, тоже серебряное, но этого Феанаро не успел разглядеть, потому что, увидев его, Индис сказала намного резче, чем раньше:
– Иди ешь! А я пока позабочусь о Нолофинвэ, ему силы тоже еще понадобятся.
Феанаро поспешно встал, и отошел к окну. Оттуда он обернулся, и увидел, как Индис, поставив поднос на то место, где он только что сидел, усаживает в постели Нолофинвэ, подпирая его подушками. Мелькнула мысль, не предложить ли помощь, но Индис, почувствовав его взгляд, так глянула в ответ, что Феанаро счел за лучшее поскорее отвернуться.
Он глядел в окно, стараясь даже не думать о том, что сейчас происходит у него за спиной, и ел очень маленькими кусочками, не потому что боялся, что пища не приживется, а чтобы не закончить раньше, чем закончит Индис. Но она справилась со своим делом довольно быстро, опять уложила Нолофинвэ и, звякнув напоследок посудой, снова ушла.
Феанаро подумал, что теперь Индис не вернется, по крайней мере, некоторое время. Но она возвратилась почти тут же, неся в руках одеяло. Он ожидал, что она накроет этим одеялом Нолофинвэ, хотя и не было похоже, что Нолофинвэ холодно под тем одеялом, которым он уже был укрыт. Но, может быть, ей виднее. Она же прикасалась к нему, а Феанаро нет.
Однако Индис прошла через всю комнату и, открыв другую дверь, скрылась за ней, а после вернулась без одеяла.
– Там есть кушетка, – сказала она Феанаро. – Отдохни, тебе нужны силы.
И ушла, теперь действительно ушла.
Но отдыхать Феанаро не стал, хотя и чувствовал себя уставшим, после еды даже больше, чем прежде.
Он вернулся к постели Нолофинвэ и спел еще одну песню. Две. Три. Четыре. Потом понял, что считает песни и очень мало думает, о чем поет. Тогда он положил арфу на скамью, и все же отправился отдыхать.
Правда, перед этим Феанаро еще задержался на мгновение рядом с Нолофинвэ, чтобы прикоснуться к нему. Он ожидал, что кожа на ощупь будет холодной, может, даже очень холодной. Но она была почти такой же, как кожа самого Феанаро. Сухой и горячей.
"Я не должен спать долго" – подумал Феанаро, прежде чем буквально рухнуть на ту самую кушетку, где лежало оставленное для него одеяло.
"Недолго" – стало и его первой мыслью по возвращении с Дороги Грез.
Серебряный свет за окном комнаты был не намного бледнее, чем когда он засыпал, и Феанаро от души понадеялся, что прошло действительно немного времени, и он не проспал целый день Древ с лишним. Но нет, пожалуй, тогда нашлись бы желающие его разбудить.
Во всяком случае, сейчас Феанаро чувствовал себя вполне бодрым. А значит, пора было снова приступать к делу. Он еще успел мимоходом удивиться, как быстро эти песни стали для него делом, но в этот момент как раз открыл дверь в комнату, где лежал Нолофинвэ, и мысли разом вылетели из головы, потому что там опять сидела, держа мужа за руку, Анайрэ.
Она скользнула по Феанаро взглядом так быстро, что он не успел прочитать выражение ее глаз, и сказала:
– Я сейчас уйду, не стану тебе мешать.
В ее тоне ему послышалось "хотя от твоих песен все равно никакого толку".
Чувствуя себя странно задетым, он колко произнес вслух:
– Может, и не стоит, все равно от моих песен никакого толку, ведь так?
– Этого я не говорила, – ответила Анайрэ. – В любом случае, я не хочу, чтобы от моего присутствия твои песни стали еще бесполезнее.
С этими словами она поднялась, погладила Нолофинвэ по волосам, потом наклонилась, коснулась губами его губ и вышла.
Феанаро сел на скамью у постели, взял в руки арфу, заиграл и запел. Получалось ничуть не лучше, чем до отдыха, даже наоборот. Казалось, все появившиеся у него силы ушли на сомнения. Он пел о пробуждении, о жизни и обо всем прочем и в то же время думал: "Пустая трата времени. Ничего не выйдет. Бесполезно. Бесполезно". Но петь не прекращал. Феанаро не мог отступить, хотя бы из одного только упрямства, которое уже стало легендарным среди эльдар.
Однако новые образы подбирались все с большим трудом, и Феанаро решил заново спеть те песни, которые показались ему наиболее удачно сложенными раньше. Но удачны они были или нет, а пользы от них и во второй раз вышло не больше, чем в первый. Нолофинвэ по-прежнему лежал на постели бледный и безучастный.
Феанаро почувствовал, что музыка и собственный голос уже вызывают у него отвращение. Подобное с ним и раньше иногда бывало, если работа не шла. Тогда он откладывал ее на время, чтобы заняться чем-нибудь иным. И, бывало, никогда больше к ней не возвращался. Но отложить на время эту работу Феанаро никак не мог, тем более, не было речи о том, чтобы вообще ее бросить. И Феанаро заставлял себя петь дальше. С каждой песней было тяжелее и тяжелее.
Так что, в конце концов, он спел Нолофинвэ "Еще когда я в первый раз тебя увидел, я понял, что из-за тебя меня ждут одни только неприятности. И я не ошибся! И вот теперь еще это! Как же я тебя ненавижу". Было сразу ясно, что получается не Песня Силы, да и кто бы проснулся от такого. Но Феанаро допел ее до конца. А после не остановился на этом.
Дальше он запел что-то вроде "Всего одна небольшая рана, и вот ты лежишь здесь и умираешь, неспособный выдержать больше! Слабак и трус! И почему я вообще должен желать, чтобы ты проснулся! А может, ты притворяешься!" Это была уже и вовсе не песня. Горькие, злые, несправедливые слова обгоняли друг друга, все мысли смешались в затуманенном яростью разуме, и Феанаро сам не мог сказать, что там было в конце и было ли там хоть что-нибудь.
Но ему скоро стало ужасно стыдно. И он порадовался, что никто его не слышал. И уж конечно, его не слышал Нолофинвэ. Радость угасла так же быстро, как появилась. Нолофинвэ его не слышит. И не услышит никогда.
– Что бы я здесь ни пел, – вслух произнес Феанаро.
Он положил арфу себе на колени и устало склонил голову, опираясь лбом на свои ладони. И сидел так долго, очень долго, пока не почувствовал, что на него кто-то смотрит.
На мгновение появилась безумная надежда, что Нолофинвэ все же проснулся. Но одного брошенного искоса взгляда было достаточно, чтобы удостовериться: этого не произошло.
Феанаро медленно выпрямился и сразу же вскочил на ноги, крепко сжимая в руках арфу.
– Ты! – крикнул он. – Что ты здесь делаешь?!
– Я всего лишь пришел навестить тебя, Феанаро! Не нужно так кричать, – сказал Мелькор самым приятным и успокаивающим тоном, какой только можно было представить.
Феанаро поморщился, потому что в голосе Мелькора ему слышалась неприятная приторная сладость.
– Ты знаешь, я не желаю говорить с тобой, – сказал он Мелькору. – И сейчас еще меньше, чем когда-либо.
– А напрасно, совсем напрасно, – вздохнул Мелькор. – Как раз сейчас тебе и стоило бы поговорить со мной, как никогда раньше.
– Уж не потому ли, что ты прокрался в чужой дом тайком, а не вошел в двери, как делает это каждый в Амане? – гневно спросил Феанаро.
– Нет, – покачал головой Мелькор. – Все дело в том, что теперь ты в таком же положении, что и я. Ты сделал то, что желал, а тебя объявляют преступником, как меня когда-то. Ты всего лишь поставил младшего брата на место, а теперь, когда он от слабости своей собирается умереть, тебя обвиняют в убийстве. И унижают ролью сиделки у постели того, кому невозможно помочь, да и стоит ли...
– Прекрати! – снова крикнул Феанаро. – Все это не твое дело!
– О да, не мое, – смиренно согласился Мелькор. – Ведь и Сильмарилли принадлежат не мне, а тебе. Пока что. Но потом, когда валар назначат тебе наказание, какое им заблагорассудится, Камни они заберут себе. Поэтому тебе нужно бежать! Бежать немедленно. Я готов помочь тебе в этом.
При слове "Сильмарилли" разум Феанаро будто вспыхнул огнем. Его Камни! Как он мог забыть о них! Оставить без присмотра! Их могли украсть! Может быть, даже уже украли!
Миг паники был ужасен, но кончился странно быстро. Словно теперь у Феанаро не осталось сил, чтобы пережить его так же бурно, как два или три для назад.
Сильмарилли. Сердце болезненно заныло. Как же он любил их! Больше, чем все свои творения. Но он не мог прямо сейчас бежать в свою сокровищницу и проверять на месте ли они. А если не на месте...
– Не надейся, что во владениях валар какая-нибудь сокровищница спасет Сильмарили! – с жаром сказал Мелькор, словно отчасти угадав мысли Феанаро.
И вдруг сквозь благородный и прекрасный образ Мелькора проступила хищная алчная гримаса, на которую нельзя было посмотреть без омерзения. Феанаро, увидев это, грозно велел Мелькору:
– Убирайся прочь от меня, ты, тюремная крыса Мандоса!
И бросил ему в лицо арфу, которую все еще держал. Инструмент угодил Мелькору точно в переносицу, но тут же, жалобно зазвенев, разлетелся на куски, которые рассыпались по полу.
Теперь совершенно безоружный Феанаро стоял лицом к лицу с разъяренным Мелькором. Неизвестно, чем все могло бы кончиться, если бы в этот момент не раздался голос Ирмо:
– Что здесь происходит?
Мелькор наградил младшего из Феантури злобным взглядом и исчез.
Феанаро понимал, что остался единственным, кто может ответить на вопрос Ирмо, но отвечать ему совсем не хотелось. Он отошел к окну, гадая, много ли успел услышать вала до того, как громко объявил о своем присутствии.
– Значит, валар желают украсть твои Сильмарилли, – сказал, между тем, Ирмо. – Мы все гадали, откуда могла взяться столь странная идея. Давно он твердит тебе это?
– Сегодня первый раз, – честно ответил Феанаро.
– Вот как, интересно, – задумчиво протянул Ирмо. – Интересно, о чем еще он ни разу не говорил с тобой. И не только с тобой.
На это Феанаро ничего не сказал.
А Ирмо уже продолжал своим обычным, более оживленным тоном:
– Ладно, это и все остальное, мы выясним позже, когда Нолофинвэ поправится достаточно, чтобы тоже принять участие в Совете.
– Звучит так, будто его выздоровление – дело решенное, – усмехнулся Феанаро.
– Если и нет, то разувериться никогда не бывает поздно, – ответил Ирмо.
И ушел, словно приходил нарочно, чтобы сказать именно это.
Феанаро так и остался стоять у окна, арфы у него теперь не было, желания еще кому-то что-то объяснять тоже, поэтому он стоял и смотрел на золотой свет. Но недолго, потому что явилась Индис с еще одной арфой, положила ее на скамью, потом наклонилась к Нолофинвэ и нежно потрепала его по щеке. После этого она собрала с пола куски дерева и струны и унесла куда-то. Все без единого слова. Может быть, Ирмо рассказал ей, что здесь случилось, а может, охоты спрашивать у нее было еще меньше, чем у Феанаро охоты отвечать.
***
Феанаро попробовал новую арфу. Это была не вторая арфа из тех, что он видел раньше, а какая-то другая, незнакомая. По виду она сильно напоминала ту, что разбилась. Во всяком случае, ничего особенного он, как обычно, не почувствовал. Но играть и петь стал осторожнее, намного вдумчивее, чем в прошлый раз.
Снова появилась усталость, и от этого сомнения притупились. Феанаро даже обрел что-то вроде надежды. Вдруг он сейчас, в самом деле, споет что-то такое, что, наконец, разбудит Нолофинвэ. Вот сейчас. Нет, не сейчас. В следующий раз. Еще через один. Уж теперь точно. Нет, опять не то. Вот, самая последняя попытка, больше он петь все равно не сможет, если только Эстэ не принесет ему еще своего питья, но она, похоже, забыла сюда дорогу.
"Пробудись, пробудись, наконец, я очень этого хочу. Я не должен был так с тобой поступать. Никто и ни с кем не должен так поступать. И этого больше не случится, никогда и ни с кем. Но если и случится, ведь будущего мне знать не дано, все равно ты должен жить. Обязательно должен жить. Так пробудись же скорее. Я сделал бы это за тебя, если бы мог. Но я не могу. А у тебя хватит сил. Я точно знаю это. Но я не знаю, что еще могу спеть..."
– Больше ничего и не нужно, спасибо.
Сперва Феанаро даже не понял, что это за слова и кто их произнес. Тем более голос был очень тихим и звучал странно, словно эльда, который им обладал, отвык говорить. Но потом Феанаро посмотрел в лицо Нолофинвэ, и увидел, что тот тоже на него смотрит.
– А, вот и ты, – только и смог сказать Феанаро.
Нолофинвэ ничего не ответил.
Феанаро сидел, глядя прямо перед собой, и в голове у него не было ни одной мысли, словно он спел их все. Но вот и появилась мысль.
– Чем же эта песня приглянулась тебе больше других? – спросил он.
– Она отогнала холод, боль и страх, так что я вспомнил, кто я и куда хочу идти, и зачем, а потом она осветила дорогу, я прошел по этой дороге и оказался здесь, – ответил Нолофинвэ. – Другие песни я тоже слышал...
– Что все? – ужаснулся Феанаро.
Но Нолофинвэ не заметил или не понял его вопроса и продолжал:
– Слышал, и они помогали мне, по крайней мере, они были чем-то, кроме воспоминаний об ужасе и боли, но я ни разу не смог ухватиться за них достаточно крепко, чтобы проснуться. Они только слегка касались меня, а потом таяли. Пока не появилась эта, последняя песня. Благодарю тебя за нее! И за то, что ты не переставал пытаться.
– Не стоит благодарности, – ответил Феанаро. – Пойду, сообщу кому-нибудь, что ты проснулся, твои родные будут вне себя от радости.
– Нет, подожди, – попросил Нолофинвэ.
– Ты что, не хочешь их видеть? – удивился Феанаро.
– Хочу, конечно! – воскликнул Нолофинвэ. – Но тогда нам с тобой уже не поговорить спокойно. А я должен сказать тебе что-то важное. Я с самого начала это запомнил и все время держал в уме, а теперь...
– Ладно, потом, – махнул рукой Феанаро.
– Нет, теперь, – упрямо ответил Нолофинвэ. – Подожди. Было что-то... что-то... родичи... вне себя от радости, – забормотал он.
Феанаро испугался, что у него помрачился рассудок. В Амане такого еще не случалось, но, говорят, бывало в Эндорэ, в темные времена, когда Оромэ еще не нашел квэнди.
Однако Нолофинвэ уже сказал вполне ясно:
– Вот оно! Отец. Помнишь, еще вначале ты спел, что отец любит меня больше, чем тебя?
Феанаро кивнул, признать это было легче, пока Нолофинвэ спал и не мог проснуться. Да и то Феанаро решился сложить эту песню только потому, что был уверен: уж она-то точно разбудит Нолофинвэ. Правда, уверенность эта не оправдалась.
– Так вот, – сказал Нолофинвэ со вздохом. – Ты можешь мне, конечно, не верить, и, наверное, не поверишь, но в том состоянии, в каком я только что был, многие вещи видятся и чувствуются иначе. И теперь я точно могу сказать, что ни тебе, ни мне не нужно сомневаться в отце. И не нужно требовать от него доказательств его любви, иначе нам долго, очень долго придется ждать его из Мандоса.
После этих слов повисло продолжительное молчание, а потом Феанаро сказал:
– Всегда терпеть не мог принимать на веру чужое знание.
– Я так и думал, – снова вздохнул Нолофинвэ.
Феанаро поднялся, чтобы, наконец, выйти из комнаты, но Нолофинвэ опять его остановил.
– А здесь произошло за это время что-нибудь, о чем я должен знать? – спросил он.
– Кажется, нет, – ответил Феанаро, пожимая плечами. – Хотя вот Лориен сказал, что валар собираются во всем этом разобраться, как только ты окрепнешь и сможешь принять участие в обсуждении. Мне даже любопытно, – Феанаро усмехнулся. – Как это все пройдет. Хотя Мелькора они-таки упустили, готов биться об заклад.
– Причем здесь Мелькор? – удивился Нолофинвэ.
Феанаро снова пожал плечами.
– И как, по-твоему, мне лучше крепнуть побыстрее или помедленнее? – спросил Нолофинвэ.
Феанаро мгновение смотрел на него непонимающе, а потом расхохотался.
– Невероятно! – воскликнул он сквозь нервный смех. – Ты предлагаешь мне обмануть валар, чтобы отсрочить Совет, где меня будут судить за то, что я едва тебя не убил. Кажется, ты и точно не совсем здоров, – заключил он.
– Это был несчастный случай, – сказал Нолофинвэ, в свою очередь, пожимая плечами, хотя этот жест ему не очень удался, сказывалось и то, что он все еще лежал в постели и предыдущие дни без движения. – Ты не хотел на самом деле убивать меня.
– Но меч был мой, и держала его моя рука, – сказал Феанаро. – Никто об этом не забудет.
Прежде чем Нолофинвэ успел что-то еще ответить, вдалеке стукнула, открываясь, дверь, потом послышались торопливые шаги и, наконец, уже гораздо ближе громкий возглас:
– Индис! Хорошо, что я тебя нашла! Умоляю, скажи мне, что с моим мужем?
Феанаро с удивлением и радостью узнал взволнованный голос Нерданель.
– Ничего, по-моему, – ответила Индис.
– Как это? Индис, ты меня пугаешь! Где он?!
– Третья дверь направо, но...
Договорить Индис не успела, потому что Нерданель, похоже, бросилась бежать и уже через мгновение ворвалась в малую гостиную. Ворвалась и остановилась, без сил прислонясь к дверному косяку.
Посмотрела на Феанаро, на Нолофинвэ, опять на Феанаро.
– Вы оба живы. Прекрасно! – воскликнула она.
Прозвучало это усталым шепотом.
Феанаро с беспокойством шагнул навстречу жене.
– Мне тоже нравится, – сказал он. – Но что случилось?
– Что случилось? – переспросила Нерданель, тоже делая шаг навстречу и обнимая его. – Ты хоть представляешь, какие слухи ходят по городу?! Говорят, что ты убил Нолофинвэ! Что ты бежал с Мелькором! Что Нолофинвэ жив-здоров, а тебя заперли в подвале дворца! Что тебя самого кто-то убил! Что по приказу валар тебя бросили в Мандос!
– Все сразу? – усмехнулся Феанаро. – Не может быть!
– Вот и я сказала, не может такого быть, – продолжала Нерданель. – А мне... мне сказали, что я слишком доверяю валар. И вообще ничего не понимаю в жизни! И я пошла сюда, чтобы самой все выяснить. Потому что уже слышны и разговоры о том, чтобы силой ворваться во дворец.
– Что же наши сыновья не остановят это? – спросил Феанаро, хотя и догадывался, каким будет ответ.
– Наши сыновья, скорее, готовы сами это возглавить, – вздохнула Нерданель.
– Наверное, лучше разобраться во всем как можно скорее, пока твои, Феанаро, родные и друзья не стали убивать моих родных и друзей, пытаясь узнать, кто из нас двоих все еще жив, а кто уже нет.
Это сказал, конечно, Нолофинвэ, и они оба повернулись на голос. Нолофинвэ сидел в постели, обнимая плачущую Индис. А они и не заметили, как она вошла! Впрочем, сама Индис тоже не обращала на них внимания, казалось, она торопилась теперь выплакать, наконец, все слезы, которым не давала пролиться в предыдущие дни.
– Да, лучше поскорее, – кивнул Феанаро, уже слыша голоса многочисленных приближающихся родичей, торопившихся увидеть проснувшегося Нолофинвэ. Вело их осанвэ или чутье, Феанаро не знал, но не сомневался, что они скоро будут здесь.
"Пойдем пока в сад, – мысленно обратился он к Нерданель. – Тут недалеко боковой вход".
"Пойдем" – тоже мысленно отозвалась она.
***
Они не стали ни уходить далеко от дворца, ни разыскивать скамью, просто устроились на траве под тенистыми деревьями. Феанаро обнял Нерданель за плечи, а она склонила голову ему на грудь. Давно они так не сидели, очень давно. И какое-то время нарушать уютную тишину словом или мыслью просто не хотелось.
Но потом Феанаро все же спросил:
– Ты будешь меня ждать?
– Когда? – спросила Нерданель.
– Не когда, а откуда, – поправил ее Феанаро.
– Хорошо, откуда? – спросила она.
– Из Мандоса, конечно, – ответил он.
– Феанаро! – воскликнула Нерданель наполовину возмущенно, наполовину испуганно.
– Ладно, не из Мандоса, – уступил он. – Но мало ли, что решат валар. У них странные представления о справедливости. Такие странные, что не стоит и пытаться их понять.
Нерданель вздохнула.
– Они не станут против воли разлучать мужа и жену, и если тебе нужно будет куда-то отправиться, я отправлюсь туда с тобой.
– Ты уверена? – спросил Феанаро.
– Конечно, – ответила Нерданель.
– А ведь совсем недавно ты сказала, что я тебе больше не нужен.
Нерданель снова вздохнула.
– Не думала же ты, что я смогу совсем об этом забыть? – спросил Феанаро.
– Не думала, – ответила Нерданель. – Ведь я и не говорила ничего подобного.
– Теперь выходит, я лжец? – возмутился Феанаро.
– Я сказала, что больше не знаю, нужна ли я тебе, – терпеливо объяснила Нерданель.
– Разве это не одно и то же? – отозвался Феанаро.
– Слышали бы тебя сейчас твои ламбенголмор, разбежались бы в ужасе, – ответила Нерданель.
– Ну и пусть бегут, – сказал Феанаро.
Они еще немного помолчали вместе, и Феанаро спросил опять:
– Но теперь ты снова знаешь, что нужна мне?
– Теперь знаю, – ответила Нерданель.
– Хорошо, – улыбнулся он и крепче прижал ее к себе.
По садовой дорожке к ним уже приближался глашатай валар.
@темы: Фингон, Тургон, Феанор, Индис, Махтан, Финголфин, Арэдель, Нерданель, Ирмо, Финвэ, мои фанфики, Анайрэ, валар, Эстэ, сыновья Феанора, Сильмариллион, Мелькор, нолдор
-
-
27.12.2014 в 00:33-
-
29.12.2014 в 00:45Феанаро великолепен просто...
-
-
29.12.2014 в 01:33