Сказка о Мелькоре-повелителе Арды, фанфик, джен, юмор

Идея о Мелькоре, которому удалось победить других валар и захватить власть в Арде, на мой взгляд, однозначно жутко агнстовая: на каком бы этапе это ни произошло, плохо было бы всем, включая, в конце концов, и самого Мелькора, но остальным от этого легче уже не стало бы. Писать что-то подобное я точно не собиралась.

Однако грянул этап "Юмор", и (я сама толком не знаю, как это произошло) появилась у меня мысль написать текст о том, как Мелькор получает на время полную власть над Ардой. Конечно, не в результате победы в войне и не навсегда, а на короткое время. Что-то в духе сказок о нерадивом хозяине, чтобы Мелькор так напрыгался, пытаясь управлять сразу всеми стихиями, в которых он, как выяснилось, не так уж хорошо разбирается, что готов был бы до Второй Музыки быть старшим помощником младшего орла Манвэ, лишь бы все стало опять нормально. Но потом сюжет пережил еще одну метаморфозу, Ирмо решительно заявил о себе, и сказочка получилась совсем в другом роде.

Название: Сказка о Мелькоре-повелителе Арды
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Мелькор, Ирмо, все валар
Рейтинг: РG (6+)
Жанр: юмор, АУ
Размер: мини, 1365 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: В разгар Первой Войны Стихий Мелькор решает прибегнуть к хитрости, чтобы избавиться разом от всех своих противников.

Больше всего на свете Мелькор хотел владеть Ардой и всеми вокруг командовать. Он так сразу и сказал другим валар:
– Я Повелитель Арды, а вы все должны мне служить!
Но они то ли не поняли, то ли не оценили красоту и гениальность его идеи и начали с ним воевать. Война Мелькору понравилась: все рушится, сыпется, взрывается. А уж как гореть начнет, так прямо залюбуешься! Еще он воду очень любил в лед превращать, но с этим неувязочка вышла: только заморозишь какое-нибудь море да подожжешь рядом что-нибудь (чтоб интереснее было), как вода возьмет и опять растает. А потом еще из нее вылезет злой Ульмо, а за ним и Манвэ подтянется, а уж за этим все остальные... никакого спасу от них!
Решил Мелькор, что войну пора заканчивать и быстрее уже Повелителем Арды становиться!
Да только как это сделать, пока все валар тут торчат и мешают? Понял он, что надо от них избавиться. Но как, опять же? Думал, думал и измыслил коварную хитрость, ну, или хитрое коварство, как это называется, он еще и сам не знал.
Долго ли коротко, дождался Мелькор, пока Ирмо, вала видений и снов, улетит из Арды в отдаленный уголок Эа, чтоб там поспать и сил набраться, и усыпил всех других валар. Он бы и Ирмо усыпил, да только не мог. Обидно, конечно, когда всех можешь усыпить, а слабака Ирмо не можешь, но Мелькор подумал, что потом с ним как-нибудь по-другому разберется.
А пока перенес он спящих валар к Стене Ночи, чтобы их по-быстрому из Арды выкинуть. Но по-быстрому не получилось. Нес-то он по воздуху, а выкидывать вручную надобно! Умаялся Мелькор, пока Манвэ с Ульмо да Варду выбрасывал (ее он хотел было придержать, а потом представил, что она проснется и начнет ему звезды в голову швырять, и тоже выкинул), а валар еще много оставалось.
Ауле Мелькор сперва вообще поднять не мог, потом догадался с его пояса молот кузнечный отцепить и отдельно выкинуть. И не лень же этому Ауле такую тяжесть таскать?! Вот он свой молот сразу в боевой переделал, и стало легче.
С Тулкасом тоже заминка вышла: и так, и сяк вертел его Мелькор, чуть не надорвался. И главное: отдельно выкинуть нечего! Не руки ж отрывать! Нет, вообще-то оторвать руки хотелось, но тогда он точно проснулся бы.
Наконец, спящие валар по это сторону Стены закончились, и Мелькор уже вздохнул с облегчением, но тут увидел, что к нему подлетает вернувшийся Ирмо. А он-то и не придумал, что с ним делать!
Ирмо, между тем, сказал:
– Странный мне сон приснился, Мелькор, будто ты всех наших собратьев в Пустоту перекидал.
Мелькор расхохотался:
– Сон! Сон! – восклицал он между приступами хохота. – Все ты проспал, болван! Выкинул я всех валар за Стену Ночи! И не тебе, самому слабому, со мною тягаться! Признавай, что я теперь Повелитель Арды! Не то выкину и тебя за Стену Ночи.
– Да будь ты теперь, кем хочешь! А за Стену Ночи я и сам уйду! – ответил Ирмо.
С этими словами он и впрямь перепрыгнул через Стену да и был таков.
– Дурачина! – сказал Мелькор и плюнул вслед Ирмо.
Но, впрочем, сразу же о нем забыл. Ликование захлестнуло Мелькора.
– МОЯ! МОЯ АРДА, НАКОНЕЦ-ТО! – завопил он и почувствовал, что хочется ему взлететь и станцевать в воздухе что-нибудь эдакое. Но решил, что так он будет похож на Манвэ и не стал.
А вместо этого пронесся над землей огненным смерчем.

***

Потом Мелькор еще долго носился над землей: черной тучей и ледяным вихрем и просто невидимым. Он разрушил или переиначил все, что осталось от валар. Потом стал разрушать то, что сделал сам, но это оказалось не так весело. И Мелькор заскучал.
Тут он впервые задумался: почему в Арде нет майар? Их-то он не выкидывал! Стал Мелькор искать майар, опять облетел много раз всю Арду, но никого не увидел: ни своих, ни чужих. Вообще никого. Не только что айнур, а хоть бы волк какой пробежал или даже баран. Но Йаванна не успела их сотворить, а сам Мелькор, хоть и знал от той же Йаванны, какие они должны получиться, сделать ничего не смог.
Заскучал он пуще прежнего. Собрал всю воду, какая еще осталась, и превратил в лед. Потом разжег рядом гигантское пламя. Лед растаял, но никто, конечно, не появился.
Тогда решил Мелькор отправиться к Стене Ночи, посмотреть, как там в Пустоте другие валар. Подошел он к Вратам Ночи, которые сам запечатал, чтобы никто из Пустоты не мог попасть в Арду, и крикнул:
– Ну что, сидите?!
Но не было ему никакого ответа.
Тогда поглядел он поверх Стены Ночи, но никого не увидел. Удивился и крикнул опять:
– Эй, дурачье, вы где?
И опять никакого ответа.
Мелькор перегнулся через Стену Ночи и еще раз крикнул:
– Да есть тут кто-нибудь?!
И снова никто не ответил.
"Да сожрал их всех кто-нибудь давно уже!" – подсказал внутренний голос, а точнее, противный тонкий голосок, который появился у Мелькора в голове с тех пор, как поговорить стало совсем не с кем. Мелькор опасливо огляделся, пытаясь представить, кто мог бы сожрать целых четырнадцать валар.
И именно в этот момент откуда-то снизу донеслось:
– Ну, я. Здесь.
– ААА! – заорал Мелькор и чуть не перекувырнулся за Стену Ночи.
– Чего орешь-то? Сплю я здесь, – перед Мелькором появился Ирмо, заспанный и недовольный.
– Тьфу на тебя! – сказал на это Мелькор. – Остальные где?
– Ушли давно! – зевая, ответил Ирмо. – Тулкас долго сидел, все собирался тебе в морду дать, как появишься, но потом тоже ушел. Скучно.
– А ты чего тогда остался? – спросил Мелькор.
– А я сплю, спать не скучно, – ответил Ирмо.
У Мелькора было на этот счет свое мнение, но он решил пока его не озвучивать, а задать другой вопрос:
– Остальные куда ушли?
– Туда, – Ирмо неопределенно махнул рукой в Пустоту. – Пошли занятие поинтереснее искать.
– Нет там ничего, – отрезал в ответ Мелькор. – Уж я-то знаю.
– Знаешь так знаешь, – не стал спорить Ирмо. – А только они не вернутся. Арду-то ты совсем развалил. Теперь уж не будут на ней жить эрухини, а стало быть, и нам там делать нечего. Это Ауле сказал, перед тем, как ушел. Вот, молот свой бросил и ушел, – в доказательство правдивости своих слов Ирмо поднял откуда-то молот Ауле и помахал им перед носом у Мелькора. – И я пойду, пожалуй, поищу местечко поспокойнее, – закончил он.
– Нет! – испуганно крикнул Мелькор и тут же добавил: – Стой, говорю! Я по делу пришел, и раз уж никого больше нет, ты всем мое дело и передашь. Скажи, так и быть, пущу вас обратно в Арду, если согласитесь признать, что я единственный ее властелин и господин над всеми вами.
– Этого мне даже передавать не надо, чтобы знать, что они откажутся, – отозвался Ирмо и снова зевнул. – Скучно, Мелькор.
Он повернулся к Мелькору спиной и направился в Пустоту.
Мелькор представил себя в пустой Арде. Да, очень скучно.
– Ну ладно, – крикнул он. – Я буду властелином только над Ардой, а они пусть живут, как хотят.
Ирмо остановился, словно прислушиваясь к чему-то.
– Нет, – сказал он, наконец. – Они не согласны. И я не согласен.
– Да чего же вы хотите?! – крикнул Мелькор.
– Верни Арду, чтобы, как прежде, принадлежала она всем нам, – ответил Ирмо, вдруг поглядев на Мелькора очень ясными, совсем не сонными глазами. – Без всяких условий. А не хочешь, так и оставайся навечно один. Только думай быстрее, я спать хочу.

***

– Какой же ты у меня герой! – счастливо сказала Эстэ, обнимая супруга, и он улыбнулся, не потому что был честолюбив или горд, а потому что услышать такое от любимой всякому приятно. – Только, кажется, ты кое о чем забыл, – продолжала она.
Ирмо навострил уши, он и сам уже некоторое время был почти уверен в этом, но вот о чем он забыл, вспомнить никак не мог. Все-таки сильно его утомила вся эта история.
– Сними иллюзию с Арды. – подсказала Эстэ.
– Точно! – воскликнул Ирмо, махнул рукой, и сразу стали видны все майар, до той поры скрытые его силами.
Майар Мелькора безмятежно спали и видели сны о том времени, когда они еще не были майар Мелькора; остальные, наоборот, выглядели сильно уставшими, но не менее счастливыми, ведь им все-таки удалось спасти Арду от превращения в пустыню.
Валар увидели это и обрадовались. А Мелькор понял, что Ирмо провел его, и решил, что когда-нибудь непременно поквитается с Владыкой Снов. И конечно, станет Повелителем Арды. Но потом, а пока... А пока ему было и так хорошо. И Мелькор все-таки поднялся в небо и станцевал там очень зажигательный танец, и, поскольку он заранее сделал себя невидимым для всех, некому было сказать, что он сейчас похож на Манвэ.
То есть, Эру, конечно, мог бы, но он только улыбнулся и промолчал.

@темы: Ирмо, мои фанфики, валар, Битва Пяти Воинств, Сильмариллион, Мелькор

---

Как валар на "Битве Пяти воинств" играли, фанфик, джен, юмор

Конечно, этот фик чисто игровой, в том смысле, что появился только благодаря "Битве Пяти Воинств" и текстам, которые наша команда успела написать к тому времени, но я все равно его нежно люблю.

Название: Как валар на "Битве Пяти воинств" играли
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи/Пейринги: все валар и Мелькор
Рейтинг: РG (6+)
Жанр: юмор, АУ
Размер: мини
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: уважаемым читателям уже известно, что все выкладки нашей команды составляются из материалов, собранных во время научно-исследовательской экспедиции в Валинор, которая была проведена членами команды по приглашению Стихий. Но представим на минутку, что валар сами решили поучаствовать в конкурсе, как это могло бы выглядеть?

Внезапно созванный Великий Совет взволновал всех валар, поэтому они с особым нетерпением ждали, что скажет Манвэ. А он и не думал долго томить их, сразу перешел к делу.
– Друзья мои, – начал он. – Мы с вами давно уже хотели, чтобы люди узнали о нас побольше, но возможности передать им хоть какую-то информацию не было.
Послышался общий согласный гул: действительно хотели, действительно обсуждали. Но и возможности действительно не было! Куда же клонит Манвэ?
– Теперь я, кажется, нашел выход, – продолжал Манвэ. – Люди проводят литературный конкурс по творчеству Толкиена, участвовать могут команды, представляющие разных персонажей или группы персонажей...
– Но мы не можем покинуть Валинор и явиться к людям, это разрушит Арду! – напомнил Оромэ, который за прошедшие эпохи не стал меньше сожалеть о столь печальном стечении обстоятельств, а потому и не забывал о нем.
– А нам не придется! – радостно ответил Манвэ. – Конкурс виртуальный, все работы нужно высылать по Интернету. С Интернетом Эру поможет, он всецело одобрил идею.
Манвэ оглядел валар, и увиденное ему понравилось: на лицах улыбки, глаза блестят.
– И я, – снова заговорил Манвэ, – уже позволил себе отослать заявку на участие. Теперь нам нужна команда. Еще двое, по крайней мере, меньше нельзя. Ну а больше можно! Кто согласен?
Гул нарастал, как будто из Кольца Судеб собирался вылететь человеческий самолет. Наконец, все перекрыл голос Тулкаса:
– Что ж тут думать? Ты капитан, мы все – твоя команда. Уж вместе так вместе! Арду творить или в конкурсе участвовать, тоже мне, разница!

***

Штабом команды был избран дом Ниенны, потому что там было тихо, спокойно и хорошо думалось. Правда, теперь тишины и спокойствия в нем заметно поубавилось, ведь внутри практически постоянно находилось по нескольку валар, а еще в окно, выходящее за Стены Ночи, то и дело с любопытством заглядывал Мелькор.
А уж перед первой выкладкой в доме собрались решительно все.
– Все! – сказала Варда, не отрывая взгляда от экрана ноутбука, подаренного Эру. – Я поставила крышку на выкладку. Можно отправлять.
– Будем надеяться, что Интернет не сломается от встречи с нами, как тот аданский фотоаппарат, – проворчал, скрывая волнение, Тулкас.
– Фотоаппарат не сломался! – тут же вскинулся Ауле, который нервничал не меньше. – Он просто нас не берет! А так работает. Вот!
С этими словами Ауле вытащил из кармана и продемонстрировал всем фотографию любимого фикуса Йаванны.
– Ой, это мне? – обрадовалась Йаванна и тут же забрала снимок. – Здорово вышло! Спасибо! – И она благодарно чмокнула мужа в щеку.
– Не за что, – смущенно пробормотал ошарашенный Ауле.
Тулкас ободряюще подмигнул ему, мол, "Женщины! Кто их поймет!"
– Получилось! – воскликнула тем временем Варда. – Все дошло и... – она щелкнула мышкой. – Все работает. Текст на месте. Фото... хм... тоже на месте. Хотя я по-прежнему не уверена, что оконную раму, которая у нас вместо Мелькора, стоило отправлять.
– Я вообще считаю, что Мелькору там не место, – в который раз за эти дни сказал Ауле. – Но если уж решили о нем упомянуть, то и фото не лишнее.
–Да-да, конечно... – рассеянно согласилась Варда.
Теперь оставалось только ждать первых отзывов.

***

– Надо, наконец, выяснить, кто что написал. А то выкладку собирать пора, а я до сих пор не знаю, сколько у нас текстов и каких! – сказала мужу Варда.
Ранним утром дня, предшествовавшего началу этапа "Джен", они с Манвэ были в штабе вдвоем.
– Да, конечно, дорогая, – согласился он. – Точно могу тебе сказать, что один текст до 1000 слов у нас есть. Я его сам ночью написал...– тут у Манвэ стал такой вид, как будто он не знает, говорить дальше или лучше не стоит. – В соавторстве с Мелькором.
– Как?!
– Ну, понимаешь, – извиняющимся тоном сказал Манвэ, – он очень хотел поучаствовать, и я решил, что вреда от этого...
Он умолк, глядя, как супруга пытается энергичными жестами дать понять, что ее интересует другое.
– Ты что, пускал его сюда? – с ужасом спросила Варда, как только ей удалось снова обрести дар речи.
– Нет, нет, что ты! – успокоил ее Манвэ. – Я сам к нему высунулся из окна.
Варда страшно побледнела и обессилено упала в кресло. Манвэ смотрел на нее, не зная, что предпринять.
– А я текст принес, больше 3000 слов! – радостно сообщил Ауле, появляясь на пороге. – Что это с вами? – спросил он, почуяв неладное.
Но слово "текст" уже оказало на Варду живительное воздействие.
– Все хорошо, – ответила она, стремительно поднимаясь. – Давай скорее текст, я его прочитаю и наберу.
– Там про лингвистику, – на всякий случай предупредил Ауле.
– Отлично, – ответила Варда, уже принимаясь за чтение. Практически тут же она начала смеяться, и после ее совсем не подобающее почтенной королеве Арды хихиканье время от времени раздавалось на протяжении всего разговора.
– А я текст принес! – теперь с этой фразой в комнате возник Оромэ.
– Ты же не собирался пока ничего писать? – удивился Манвэ.
– А я не свой текст принес! – весело ответил Оромэ. – Как в дом зашел, Ниенна попросила передать, сама, будто, стесняется. Я посмотрел: проникновенная такая история об Ульмо и кое-чьей беспокойной феа. Наверное, ее надо сперва Ульмо показать?
– Там есть что-то, что ему не понравится? – спросила Варда, не отрываясь от текста, принесенного Ауле.
– Вроде нет, – ответил Оромэ.
– Это хорошо, потому что его и самого сейчас нет, – сказала Варда. – Он обещал написать несколько текстов, но не на начальные уровни, и с тех пор пока не появлялся.
– Напишет, – уверенно заявил Оромэ. – Кстати, чей у нас текст про Тулкаса? Мне понравился.
– О! Мне тоже, – оживился Ауле и вопросительно посмотрел на Оромэ. – Получается, он не твой? А я-то был уверен.
– Нет, не мой, – признал Оромэ.
– Чей же тогда? – в раздумье спросил Ауле.
– Вообще-то, – вдруг странно тихо сказала Варда. – Я его написала. Мне просто всегда казалось, что люди Тулкаса как-то...
– Мало знают, – хором подсказали трое других валар.
– Ну да, – грустно согласилась Варда.
– Теперь узнают лучше, – оптимистично предположил Ауле. – Надо, кстати, ему дать почитать, может, он и сам себя лучше узнает.
– Точно! – поддержал Оромэ. – Сюда как раз идет моя сестра, с ней и передадим.
Несса ворвалась в комнату бегом и так же стремительно приступила к делу:
– Что у нас с серией интервью Аратар о Войне Кольца? Кто первый?
– Я, – решительно ответил Манвэ.
– Тебе же не очень нравилась эта затея, – изумленно заметила Несса.
– Но она идет на конкурс, – напомнил Манвэ. – Так что я первый.
– Садись тогда, буду у тебя интервью брать, – сказала Несса, окидывая Манвэ взглядом, который можно было бы назвать кровожадным, если бы речь шла не о ней.
Манвэ покорно сел.
– Ну и лицо! – фыркнула Несса. – Я же сказала "интервью брать", а не "зубы драть".
Манвэ сделал движение, словно хотел подняться, но Несса под общий хохот твердой рукой вернула его обратно в кресло.

***

– Ульмо не появлялся? – спросила Йаванна.
– Нет еще, – ответила Варда. – А что?
– Да я хотела на "Гет" о них с Ниенной написать. Мне кажется, люди должны все-таки узнать об этом, но и спросить тоже надо, уж очень нелегкая у них история.
– У Ниенны спрашивала?
– Да, она сказала: "Спроси у Ульмо", – вздохнула Йаванна.
– Знаешь что, – задумчиво протянула Варда. – Пиши, а там посмотрим.
Разговор двух валиэр был прерван появлением чуть ли не всех остальных валар сразу. И не удивительно, ведь именно сегодня они собирались решить, что будут писать на гет. Но еще прежде, чем обсуждение успело толком начаться, раздался громкий настойчивый стук. Все обернулись к окну и увидели Мелькора. Он яростно размахивал руками и сверлил всех взглядом. То, что нос его был плотно прижат к стеклу, сильно уменьшало эффект от остальных действий.
– Ну, и что ему нужно? – мрачно спросил Ауле.
– Он хочет, чтоб мы окно открыли, – ответил Манвэ.
– Еще чего! – воскликнула Варда и, поглядев на лицо супруга, добавила: – Только форточку.
Форточку открыли, и Мелькор тут же воспользовался возможностью быть услышанным, чтобы проорать:
– Уже решили, с кем я в пейринге буду?! – и заодно ухитрился поглядеть похотливым взглядом как-то сразу на всех валиэр.
– У нас только канонные пейринги, – ответил ему целый хор мужских голосов.
– Скукотища! – припечатал Мелькор. – Вас никто и читать-то не станет. А я мужчина хоть куда, любой пейринг потяну. И читатели на меня, как на мед, слетятся.
Учитывая, что даже валар до сих пор видели его в уродливом обличии владыки Утумно, это было явно слишком смелое заявление. И Варда сказала с жалостью:
– Надо было тебе вовремя жениться, Мелькор.
– Так я и собирался жениться, на тебе, – осклабился тот.
– Жениться на ком-нибудь, кто не был бы против, – уточнила Варда.
– А вот это не имеет никакого значения, – с еще более гадкой улыбкой протянул Мелькор.
– Имеет, – от тона Манвэ Мелькор в Пустоте подпрыгнул, и в ту же секунду Манвэ захлопнул форточку.
Несколько мгновений казалось, что владыке Арды очень хочется врезать кулаком по стене.
– Стена не виновата, – заметил Ауле, не терпевший бессмысленных разрушений. – А потом еще и ремонт придется делать.
– Ремонт! – радостно воскликнул Ирмо, который ремонтов обычно не делал. – У меня идея для текста есть, – пояснил он изумленным сородичам.
– У меня тоже, – сказала Эстэ, но как-то невесело, и почему-то чуть виновато посмотрела на Ауле и Йаванну.
– Я про вас текст написал, – сказал им обоим Намо. – Да, про то, что ты мне тогда рассказывал, – пояснил он брату.
– Хорошо, – ответил Ирмо. – Сам бы я этого не сделал, но хорошо.
– Манвэ, Варда, а можно я про вас напишу? – спросила Вана.
Они переглянулись, улыбнулись.
– Можно, – сказала Варда. – Я и сама хотела, но, видно, не соберусь. А вот интересно, кто смелый, сам про себя напишет?
– Не знала, что для этого особенная смелость нужна, – откликнулась Вайрэ. – А то ни за что б ни написала! Вот ни за что!
Ее слова были встречены дружным смехом, а когда он смолк, Несса спросила:
– Кто следующий на интервью?
– Давай я, – махнула рукой Йаванна. – Вовремя жениться – это дело.
***

На этот раз открывать форточку никто вовсе не собирался, но постоянный навязчивый стук очень мешал думать, так что, в конце концов, они решили выслушать Мелькора, чтоб только от него отделаться.
– Да в жизни вам без меня хорошего хоррора не написать! Что вы об ужасах-то знаете, неудачники мягкотелые! О! наслаждение страхом! Чужим, разумеется. Реки боли, море крови! Рехнувшиеся добродетельные простаки! И вполне здравомыслящие злодеи! О, плотоядные чудовища! Целые полчища плотоядных чудовищ! И тьма, убивающая все живое! – перечисляя, Мелькор аж жмурился от удовольствия.
– Ах ты, хвост собачий! – крикнул Тулкас и закрыл форточку.
– Все! – патетично воскликнул Оромэ. – Я обиделся от лица всех собак Арды.
– Ой, а можно я извинюсь перед всеми собаками Арды в одном твоем лице, а? – попросил Тулкас.
– Можно, – разрешил добрый Оромэ.
После этого разговор, который и раньше тек довольно вяло, совсем заглох. С ужасами у валар, и правда, оказалось не очень.
Все же через пять дней, готовя очередную выкладку, Варда была довольна.
– Все молодцы! – радостно сказала она зашедшему проведать ее Манвэ. – Ульмо так глобально раскрыл тему! И заодно дал Нессе интервью, когда заходил показать текст! Ауле... я так хохотала! И Оромэ подобрал замечательный автобиографический рассказ! А уж Вайрэ... надеюсь, Намо это не читал!
– Зная его характер, не удивлюсь, если он сам же и отбетил, – возразил Манвэ.
– Ну, может быть, – подумав, согласилась Варда. – Мне еще один текст осталось прочесть, самый длинный. И можно высылать.
Она углубилась в чтение, а Манвэ тихо сидел в соседнем кресле, чтобы не мешать.
Наконец, раздался очень спокойный, очень холодный голос Варды:
– Я. Не. Буду. Вставлять. Это. В выкладку.
– Как хочешь, – ответил Манвэ.
– Это ужасный текст, мерзкий, страшный! – уже вовсе не спокойно продолжала Варда.
– Хоррор и должен быть таким, – мягко напомнил Манвэ.
– Кто это написал? У кого вообще... Ты знаешь?
Она требовательно посмотрела на Манвэ, он молча опустил глаза.
– Ты?! Да как ты мог?!
– Я капитан команды, – очень тихо ответил Манвэ. – И выкладку нужно было закрывать.
– У нас полно других текстов!
– Сейчас, а когда я это написал, не было ни одного.
– Все равно! Ладно, мы. А наш ребенок?!
– Варда, у нас ведь нет детей, – ласково сказал Манвэ и попытался обнять жену. – Это только текст.
Но Варда отстранилась:
– Не важно! Так нельзя! Это надо додуматься! Что, опять в соавторстве с Мелькором?!
– Нет. О нашем ребенке, даже не существующем, я никогда не стал бы писать в соавторстве с Мелькором.
– Вот видишь! – воскликнула Варда, и вдруг сама уткнулась лицом в грудь Манвэ и заплакала. – Может, это странно, – продолжала она сквозь слезы. – Но этот текст один из всех по-настоящему пугает меня. Оромэ написал о прошлом. Ауле – о том, чего не может быть никогда, остальные – о том, что могло бы случиться только с нашего ведома, а мы такого не допустим. И только ты написал историю, которая может быть. Я не знаю когда, не знаю как, но... если вдруг!
Манвэ вздохнул и заговорил успокоительным тоном, тщательно подбирая слова:
– Послушай, это ведь тоже история о прошлом, я уже когда-то сидел безмолвно на вершине Таникветиль и понял, что это не выход.
Не помогло. Варда, кажется, расстроилась еще сильнее.
– Ну, хорошо, обещаю, что, если когда-нибудь по воле Эру мы соберемся зачать ребенка, я заранее позабочусь, чтобы у Мелькора и мысли не возникло вмешаться. Можно, к примеру, его самого на время заключить в скалу. Или приковать к Тулкасу. Или к Ауле. Можно даже сразу к ним обоим. Для верности. – Варда, вроде бы, начинала успокаиваться. – Нет, я придумал! Посадим Мелькора на самую высокую сосну, и все гончие Оромэ будут караулить его, пока мы не закончим свои дела.
– Хорошо, – со слабой улыбкой сказала Варда. – Сейчас я немного успокоюсь и наберу твой текст.

***

Смеяться и вообще радоваться валар и умели и любили, поэтому этап "Юмор" с самого начала не очень их беспокоил. Но жизнь, даже для Сил Арды, полна сюрпризов, причем не всегда приятных. Так что пригодных для воплощения сюжетов пока не наблюдалось. Да еще и противный стук в окно донимал пуще прежнего.
– Чем быстрее откроем, тем быстрее закроем, – решительно сказал Ауле и распахнул злополучную форточку.
– Сдулись, неудачники? – поинтересовался Мелькор вместо приветствия.
– Повторяешься, – холодно бросил Ауле.
– Ну и пусть, зато вы сдулись! Новых идей у вас нет!
– Опять повторяешься, – заметил Ауле. – Надоело, – и он начал закрывать форточку.
– Стой, – быстро сказал Мелькор. – Так и быть, помогу вам сделать выкладку, если признаете меня капитаном команды.
Ответы не могли похвастаться разнообразием смысла, зато в них нашли блестящее отражение ругательства, казалось, всех языков, существовавших от начала Арды. И Ауле захлопнул, наконец, форточку.
– А идея у меня есть! – сказал он громко, хотя Мелькор, конечно, все равно не мог услышать, звукоизоляция работала в обе стороны.
Никто не стал спорить, идея у Ауле находилась всегда, даже если он сначала сам не знал, в чем она заключается.
– У меня тоже есть! – радостно воскликнул Манвэ, выходя из глубокой задумчивости; по его виду было совершенно невозможно понять, слышал ли он весь разговор с Мелькором или только последнюю фразу Ауле. – О нашей с тобой семейной жизни буду писать, – сказал он Варде. – Может, и еще о чьей-нибудь.
– А семейная жизнь это не гет? – засомневалась она.
– Ну что ты! Это далеко не только гет. Тебе должно понравиться.
– Да мне все нравится, что ты делаешь, – ответила Варда. – Только не высовывайся лишний раз из окон, хорошо? Если не ради себя, то ради меня, а если не ради меня, то хоть ради Эру, он же расстроится, если что.
– Не буду, не буду, – с улыбкой пообещал Манвэ.
– У меня, кажется, тоже есть идея, – сказал Ирмо. – Про Третью Эпоху.
– Кстати, о Третьей Эпохе, – оживилась Несса. – Кто даст мне интервью? Варда?
– Ой, я с этими выкладками и так скоро с ума сойду, – взмолилась Варда.
Несса настаивать не стала, хоть и видно было, что расстроилась.
– Кто тогда? Ну, не у Мелькора же мне спрашивать?
– Нет! Я за него! – сразу же крикнул Тулкас. – То есть, наоборот, за нее, – он махнул рукой в сторону Варды. – Интервью давать буду. Если возьмешь, конечно.
Возражать Тулкасу Несса никогда не умела, и это знали все, включая даже самого Тулкаса, поэтому животрепещущий вопрос следующего интервью был признан решенным, и все собрались уже расходиться, когда Намо вдруг сказал тоном, которым обычно изрекал пророчества:
– А Мелькор потом все равно скажет, что вдохновлял нас на всех этапах.
– Это еще почему? – спросил Оромэ.
– Не знаю, – ответил Намо своим обычным голосом. – Может, потому, что у нас в каждой выкладке есть хотя бы один текст про Мелькора, а может, просто потому, что он Мелькор.

@темы: мои фанфики, валар, Битва Пяти Воинств, Сильмариллион

---

Дитя валар, фанфик, джен, гет, хоррор, АУ

К этапу хоррор я подошла с мыслями о том, что, во-первых, джен и гет позади, а я до сих пор ничего не написала о Манвэ и Варде, а во-вторых, что писать хоррор я еще никогда не пробовала. По итогам размышлений на обе темы родилась сперва задумка фанфика, а затем и ее воплощение. Это было мое первое масштабное АУ, написанное на Битву (хотя не первое задуманное, но об этом расскажу, наверное, попозже, когда буду выкладывать первое задуманное).

АУ, на мой собственной взгляд, совершенно невозможное, но в процесее работы я, разумеется, довольно сильно увлеклась идеей Кроме того, в текст вошло много разных вещей, мелких и крупных, которые нравятся мне сами по себе, и, опять же на мой взгляд, не противоречат канону. Песнь Лютиен, например. Это из мелочей. А из крупного, прежде всего, образы Манвэ и Варды, их взаимоотношения. То, что они есть в этом тексте, отчасти примиряет меня с тем, что большего и полностью каноничного фанфика про них у меня за всю игру так и не появилось.

Название: Дитя валар
Автор: vinyawende
Категория: гет, джен
Персонажи/Пейринг: Манвэ/Варда, Мелькор(Моргот), НМП, другие валар
Рейтинг: R (16+)
Жанр: хоррор, АУ
Размер: мини
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Валинор. Слишком много лет спустя. Арда стареет, но не приближается к исцелению, и даже валар с каждым днем труднее становится противостоять усталости и уповать на лучшее. Тогда Манвэ и Варда находят решение, которое, как они надеются, может привести к благим переменам. Но будут ли эти перемены действительно благими?

Все валар знали, что, если от Чертогов Мандоса свернуть к побережью Экайя, а потом по самой кромке воды идти направо, то примерно на полдороги к дому Ниенны можно услышать песнь, дивно прекрасную и печальную, которая все еще льется там так же свободно и звучит так же ясно, как в тот час, когда Лютиен пела ее перед лицом Намо.
Никаким другим путем этого места было не отыскать, но единственная проторенная тропинка приводила к нему всегда, и каждый из валар время от времени приходил туда, чтобы послушать и найти среди печали свет и надежду. Это тоже удавалось всегда, сколько бы ни миновало лет и эпох и что бы ни творилось в мире.
Варда в нынешнюю Эпоху приходила на берег часто, наверное, чаще всех, – здесь она еще могла верить, что Арду и тех, кто обитает в ней, впереди ждет радость и исцеление скорбей. В иных местах и особенно на вершине Таникветиль, откуда открывался самый широкий обзор, виделось иное: эльдар утомились жизнью даже в Блаженном краю, нередко добровольно уходили в Чертоги Ожидания и не желали возвращаться, а у живущих все печальнее становились и лица и песни, и все меньше детей появлялось на свет. Пришедшие следом в Согнутом Мире держались не лучше: дети у них еще рождались, и их было даже немало, но многие успевали устать от жизни даже прежде, чем вступали в пору юности, делались холодны и ко всему равнодушны; пребывание в Арде тяготило их, хотя было страшно кратко в сравнении с людьми былых времен.
Усталость охватила весь мир и всех в мире, и только зло, похоже, не ведало ее. Раз за разом едва начинало казаться, что какое-то давно известное лихо наконец побеждено и исчезло, выяснялось, что вместо него явилось новое, не менее опасное. А иногда старая напасть просто меняла личину и начинала действовать вновь.
Валар не знали, что делать с этим. Хуже того, Варда чувствовала, что все они понемногу разуверяются в том, что с этим вообще можно что-то сделать. Сама она временами ощущала себя ужасно слабой и беспомощной, и ей хотелось воспарить над Ардой и умчаться далеко, к самым отдаленным из звезд.
В такие моменты свет Новых светил, которые давно уже были старыми, подергивался пепельной дымкой, и ветрам Манвэ приходилось дуть сильнее обычного, чтобы разогнать ее. А Варда отправлялась на берег Экайя, слушать песнь Лютиэн. Валиэ была уверена, что в этой песни заключена какая-то великая разгадка для всего или хотя бы для многого. Но сколько бы она ни слушала, приблизиться к ответу никак не удавалось.
Обычно дело заканчивалось тем, что ей нестерпимо хотелось увидеть Манвэ, и она, отложив размышления, мчалась к вершине Таникветиль (благо, обратно идти пешком было вовсе не обязательно). Так случилось и в этот раз.
Кратчайшим путем пролетела Варда над землями Валинора, и скоро была уже рядом с мужем. Эти встречи всегда оказывались для нее и радостными и горькими одновременно. Видеть его, быть подле него, любить его – эта радость от времени не тускнела, но больно было так ясно сознавать, что годы и беды не пощадили и Манвэ – лучшего из валар, лучшего из всех, кого когда-либо знала Арда. Нет, он не изменился в сердце своем, не сделался жесток или безучастен, но его глаза, прежде такие яркие и ясные, выцвели и потускнели от множества горестей, которые довелось ему увидеть и пережить.
Теперь он взирал на мир взглядом смертного, прожившего слишком много лет по меркам своего народа, и почти не говорил ни с кем, кроме Варды. Даже валар редко слышали его голос, а среди эльдар появилась новая легенда, согласно которой владыка Манвэ погрузился в молчание до конца Арды.
Впрочем, в тот миг, когда Манвэ увидел вернувшуюся Варду и встретился с ней глазами, он стал очень похож на того юного валу, что когда-то спустился в Эа полным сил и надежд: взгляд зажегся радостью, на губах заиграла улыбка и лицо просияло.
– Снова песнь Лютиэн? – спросил он чуть позже, когда Варда села рядом с ним и вложила свою руку в его.
– Да, – ответила Варда с тихим вздохом. – И снова все то же. Я чувствую, что в ней есть что-то важное, еще не открытое нами, но понять не могу.
– Зато теперь ты знаешь, как эрухини слушают музыку Ульмо, – задумчиво сказал он.
– Да, – опять согласилась Варда, печально улыбаясь. – Но иногда они все же могут извлечь из нее совет. Может, и мне удастся.
– Советы Ульмо обычно просты и верны, – все так же задумчиво продолжал Манвэ. – Хотя их бывает сложно исполнить... Может быть, и на этот раз мы упускаем из виду что-то очень понятное, даже давно известное нам.
– Но мы говорим вовсе не об Ульмо, – на всякий случай напомнила Варда.
– Да, мы говорим о Лютиен, – тут же отозвался Манвэ, кажется, нисколько не сбившись с мысли. – Может быть, дело как раз в ней. Кем была Лютиен?
Лютиен была эльфийкой, выбравшей путь смертных... Лютиен была...
Пока Варда выбирала из множества возможных ответов на этот вопрос, которые сами собой закрутились в ее памяти, Манвэ сам на него ответил:
– Лютиен была дочерью мужчины из эльдар и женщины из майяр, единственной, кто был рожден, и в то же время был айну в глубинной сути своей. Лютиен была чудом.
Манвэ замолчал. Молчала и Варда, она все еще не могла догадаться к чему Манвэ ведет этот разговор, но почувствовала, что стоит на пороге чего-то очень важного: того ли, что искала на берегу, или другого, но огромного и великолепного, как сама Великая Музыка.
А Манвэ заговорил опять:
– Без Лютиен в истории Арды было бы больше горечи, и, кто знает, – тут он невесело улыбнулся. – Возможно, ее стало бы столько, что уже никто не в силах был бы перенести ее. Но Лютиен пришла и изменила путь мира. Не это ли нужно и теперь, не новое ли чудо?
Новое чудо... Рожденное дитя айну... Та или тот, с кем в мир войдет непредвиденное благо... Но как вызвать чудо? Разве возможно велеть кому-то любить друг друга, как любили Эльвэ и Мелиан? Не только велеть, но хотя бы и просить? Нельзя принять такое решение за других. Нельзя. А за себя? Они любят друг друга... Они могли бы попробовать... или нет? Самой зачать, выносить и родить дитя, как эрухини... смотреть на ребенка и знать, что он не просто ребенок, а твой ребенок... что твоя любовь сделала возможным его приход в этот мир... Чудо.
Теперь все сказанное, наконец, сложилось для Варды в целую картину. Мир закружился и помчался неведомо куда, и единственной точкой опоры, которая еще оставалась, была рука Манвэ в ее руке. Варда крепче сжала пальцы, и Манвэ сразу ответил на пожатие. От этого мир, к счастью, начал вести себя поспокойнее. Так что Варда даже смогла посмотреть на мужа и спросить:
– Ты давно думал об этом?
– Нет, – он, как ни странно, тоже казался растеряным, хотя глаза его снова сияли. – Я не думал ни о чем подобном до того, как начался этот разговор, но это понимание вдруг открылось в сердце моем, и редко бывал я так удивлен и так уверен в своих словах одновременно.
– Редко? – переспросила Варда, сама не зная зачем.
– Обычно так получается, когда я взываю к Эру и он посылает мне свой ответ.
– А сейчас ты не взывал к нему? – уточнила Варда.
– Нет, – твердо ответил Манвэ.
– Но прежде он никогда не посылал ответов сам, без твоего вопроса...
– Нет, – в третий раз повторил Манвэ.
– Во всяком случае, раньше, чем делать что-то, нам следует испросить его благословения, – сказала Варда.
– Конечно, – согласился Манвэ.
Он сразу же занялся этим, а Варда, не в силах просто ждать, снова отправилась бродить по Валинору.

***

Невидимая летала она над землями Блаженного края. Сердце ее то и дело замирало, и Варда не знала, от страха ли или от радости, от предвкушения будущего или от боязни разочарования. Что скажет Эру? И если даже даст он согласие, как смогут они сделать это? Оставить контроль над своими стихиями, принять вид эрухини, и жить, как они, постоянно, целый солнечный год... Нет, не то, года мало. За год еще только родится ребенок, а что потом? Айну или нет, если он родится, как дитя воплощенных, он и расти будет, как дитя воплощенных, и так же будет нуждаться в родителях... родителях-воплощенных, а не Силах Мира... Что в это время будет с Ардой, как справятся с ней другие валар? Вопросы цеплялись один за другой, и, казалось, конца им не будет.
Но Варда скользила по ним мыслью, не задерживаясь надолго ни на одном. В глубине души она знала, что уже приняла решение, и если только не окажется это противно воле Эру, у них с Манвэ родится дитя. И снова будет чего ждать и на что надеяться, и будет кому отдавать силы, и кому радоваться.
Если же Эру откажет... сердце Варды сжалось от ужаса. Медленное угасание, которому все они старались и не могли сопротивляться, показалось вдруг стократ страшнее, чем раньше.
Варда понеслась в высь, желая там отринуть печальные мысли, и долго бродила среди облаков, нарочно запрещая себе приближаться к горе Таникветиль или тянуться разумом к Манвэ. Наконец, она решила, что прошло довольно времени и пора возвращаться.
– Что сказал Эру?– спросила она нетерпеливо, едва ступив на землю.
– Что в таком деле он ничего не может нам советовать, – ответил Манвэ.
– Это значит нет, – прошептала Варда, чувствуя, как горло словно сдавливает чья-то жестокая рука.
– Просто он не станет давать советов, – успокоил ее Манвэ. – Еще он сказал, что если мы и впрямь решились быть родителями, нам следует привыкнуть к тому, что судьба ребенка некоторое время будет зависеть только от нас. Не так как зависит судьба Арды от всех валар, а от нас двоих и больше ни от кого. И мы не вправе забывать об этом.
– Тогда Великий Совет собирать не будем,– воскликнула Варда, и счастливо рассмеялась, хотя в глазах у нее стояли слезы.

***

Конечно, Великий Совет они все равно собрали. Не могут король и королева Арды просто устраниться, никому ничего не сказав и не позаботившись, насколько это возможно, о будущем. Поэтому Манвэ коротко посвятил всех валар в их планы, а закончил, обращаясь к Ульмо:
– Тебя, друг мой, хочу я попросить быть Старшим над Ардой в наше отсутствие, потому что ты мудр и менее других утомлен Миром.
– Никогда не желал я этого, – откликнулся Ульмо. – Но ради тебя и Варды дам свое согласие, если только сородичи наши не будут против.
Против не оказался никто, и решение было принято. Вообще, Совет на этот раз проходил странно тихо: горячих споров у них не случалось давно, но теперь не было и обсуждений. Слишком уж ошеломляющими оказались вести. И Варда не удивлялась, читая на лицах и в душах изумление, растеряность, сомнения и даже страх, она надеялась только, что со временем все это уйдет.
А пока уходить пора было им с Манвэ. Они спустились со своих тронов, поклонились всему Кругу Судеб и вдвоем направились прочь.
Когда их фигуры скрылись из виду, Намо произнес очень тихо, так что услышала его только Вайрэ:
– Это ненадолго.
Вайрэ вопросительно посмотрела на мужа, но не сделала попытки поторопить его словами.
– Уже на следующем празднике урожая Манвэ снова будет среди нас, на месте короля Арды, – продолжал он ровно.
– А Варда? – спросила Вайрэ, чувствуя, как холод касается ее сердца.
– Нет, – ответил Намо.

***

Манвэ и Варда поселились в небольшом домике на склоне Таникветиль, и, хотя живших по соседству ваниар да, наверное, и всех эльфов Валинора, такое решение удивило, никто не беспокоил их любопытством. А они привыкали к новой жизни и к новым телам, пока не решаясь приступить к тому главному, ради чего все было задумано.
Разумеется, они знали, как зачинают детей воплощенные, но самим им такая форма единения друг с другом прежде была и не нужна и не доступна. С одной стороны, союз духа двух любящих валар и без того совершенно полон, так что телесное слияние не сделало бы их ближе, чем они есть. С другой, фана, творимые собственной волей и, точно платье, надеваемые на время, не были для них продолжением души, как тела для эрухини, и могли дать повторение лишь чисто внешней стороны этого действа, но не его сути.
Теперь все было иначе. С благословения Эру они могли произвести на свет дитя, и ради этого нужно было им соединиться равно душами и телами. Это казалось прекрасным и пугающим одновременно, поэтому Манвэ и Варда, не сговариваясь, медлили, ограничиваясь тем, что и раньше было им знакомо: прикосновения, объятия, ощущение дыхания на коже, стук сердца, слышный так близко от твоего собственного.
Когда Манвэ, наконец, решился поцеловать Варду, никто из них не был уверен, что она не убежит в испуге. Но дальше все оказалось гораздо легче и, как ни странно, привычнее. Больше всего это напоминало совместный танец без фана среди облаков и лучей звезд.
Они поднимались выше и выше, к той точке, где все Эа, а может быть и не только оно, станет для них как на ладони, и тогда их любовью и Пламенем Илуватара зажжется новая жизнь. Стремясь приблизить этот момент, они радостно открывались навстречу друг другу.
И вот желанный ослепительный миг настал. Но в ту же секунду оба они ощутили холод чужого, враждебного присутствия. Ужас пронзил Варду, когда она поняла, что больше не чувствует рядом с собой Манвэ, только черную, обжигающую ненависть, заслонившую все.
А потом это закончилось. Манвэ и Варда снова были в Валиноре, в своем доме, в объятиях друг друга. И оба знали, что новая жизнь уже теплится в ее чреве.
Долго лежали они молча, пока Манвэ не сказал:
– Это был Мелькор, не знаю, как ему удалось, но на мгновение я почувствовал в себе нас обоих: себя и его.
– Я чувствовала только его, – ответила Варда и заплакала. – В тот миг, когда должно было появиться наше дитя, я чувствовала только его. И теперь... что если там, – она дотронулась до своего живота. – Порождение Мелькора?
Она заплакала еще горше и ничего больше не говорила, и Манвэ молчал, продолжая прижимать ее к себе.
– Там дитя, – сказал он, наконец, – посланное нам Эру, приведенное в мир нашей любовью и нашей доброй волей. Наше дитя. Ты его мать, а я – отец. Мелькор же, пусть он и выбрал этот момент, чтобы ударить по мне, ни при чем здесь.
– Ты точно знаешь это? – спросила Варда, желая и боясь поверить.
– Я знаю это так же твердо, как ты, а ты, так же твердо, как я, – спокойно ответил Манвэ.
– Но я вовсе...– начала Варда.
– Твое дитя, Варда, – остановил ее Манвэ. – Твое и мое. И ничье больше. Разве можем мы с тобой усомниться в этом теперь, когда оно уже есть у нас?
Варда замолчала, словно прислушиваясь к себе. На прекрасном лице отражалась борьба любви со страхом и надежды с сомнениями. Наконец, она ласково погладила свой живот и сказала мужу:
– Ты прав, конечно, прав. И отныне я не буду знать подозрений, как не знаешь их ты.
Она прильнула щекой к груди Манвэ, и снова надолго воцарилось молчание.
На этот раз Варда сама нарушила его.
– Мы никому не станем рассказывать об этом, правда? – спросила она.
– Да, – сразу откликнулся Манвэ. – Эру дал нам ребенка, остальное вовсе не важно.
– Но ты скажешь Ульмо, что нужно лучше следить за Пустотой?
– Скажу, – ответил Манвэ. – Хотя за ней следят так хорошо, как только возможно.
– Думаешь, именно теперь, когда мы приняли вид воплощенных и отказались от части наших сил, Мелькор попытается вырваться из-за Стен Ночи? – встревожилась Варда.
– Нет, – сказал Манвэ. – Я чувствовал его дух, и дух этот еще слишком слаб, чтобы попробовать явиться в Арду. Тем более, после того, как я вытолкнул его из своего тела.
– И все-таки мне страшно, – призналась Варда.
– Знаю, – ответил Манвэ. – Поэтому я должен буду вернуться в Круг Судеб, чтобы ты могла не тревожиться ни о чем.
Это означало расставание. Долгое расставание.
– Нет! – Варда стиснула пальцами плечо Манвэ.
Манвэ ласково погладил ее руку.
– Обещаю, я все равно буду рядом с тобой и с нашим ребенком. И конечно, я не собираюсь возвращаться прежде, чем дитя родится.
Варда вздохнула. Решение Манвэ печалило ее, но в то же время, она не могла бы сказать, что оно не верно. По крайней мере, у них впереди будет еще год, когда расставаться не придется.

***
В тот миг, когда впервые почувствовал биение новой жизни внутри Варды, Манвэ понял, что должен принять решение раз и навсегда. Решение, с которым согласятся душа и сердце и которого никогда не станет оспаривать разум. Так он и поступил. Но все же следующие несколько месяцев стали для него тяжелым испытанием.
Чем дальше рос ребенок, чем крепче он становился, тем слабее и тоньше делалась Варда, словно готовилась совсем растаять к исходу года. Манвэ отдавал ей собственные силы, но ребенок впитывал их, как сухой песок капли воды, и ничего не менялось.
Однажды Манвэ поймал себя на том, что, думая о ребенке, назвал его не "ребенок" или "дитя", как делал обычно, а "существо". От этого он почувствовал себя ужасно грязным, запятнанным и недостойным. С ним и раньше такое бывало, и всегда, если становилось совсем нестерпимо, он мог открыться перед Вардой. Но только не теперь. Конечно, жена бы и сейчас его поддержала, но не поняла бы. Слишком сильно она уже любила их ребенка, а то, что происходило с ней самой, не беспокоило ее вовсе.
И Манвэ носил это в себе вместе с навязчивой мыслью, что все страдания, которые выпали и, может быть, еще выпадут на долю Варды, – последствия только его ошибок и поспешных решений.
Как-то вечером он в очередной раз думал об этом, когда Варда сказала:
– Знаешь, я так люблю нашего сына, так люблю...
Она всплеснула руками, пытаясь найти подходящее по силе слово, но не нашла и огорченно умолкла. Манвэ тут же подошел к ней, обнял за плечи.
– Ты думаешь, это будет мальчик? – спросил он.
– Я знаю, – ответила Варда. – Еще я знаю, что он любит меня. И тебя тоже. И очень хочет нас увидеть. Это произойдет уже совсем скоро.
– Да, осталось чуть больше двух солнечных месяцев, – рассеянно согласился Манвэ.
Но обещанное наступило гораздо быстрее. Той же ночью, в час, когда тьма над Валинором гуще всего, Варда не смогла сдержать крика боли, и Манвэ почувствовал, как что-то в нем от этого оборвалось и, казалось, умерло.
Он словно обезумел и все повторял: "Прости меня! Прости!", пока Варде не стало лучше и она не воскликнула:
– Да ты совсем с ума сошел! Позови Эстэ!
Он послушно позвал, тем более, что для этого ему все еще достаточно было одной мысли, и опять заговорил очень сбивчиво, словно задыхаясь:
– Все из-за меня! Этот ребенок... я хотел его... я даже сейчас еще хочу... но он убивает тебя... прости...
– Стой! – опять воскликнула Варда. – Он вовсе не собирается никого убивать. Наш сын просто хочет родиться на свет.
– А как же это все... все эти месяцы, а теперь и боли, и еще слишком рано, в конце концов! Дети эльдар рождаются иначе.
– Но он не эльда, – улыбнулась Варда. – Ведь и мы не эльдар. А женщины атани, например, носят дитя всего девять месяцев и всегда испытывают боль при родах.
Манвэ пораженно посмотрел на нее, он, конечно, и сам все это знал, просто забыл. Напрочь забыл. А теперь вспомнил. Он чуть было не рассмеялся, но тут Варду настиг новый приступ боли.
К счастью, именно в этот момент появилась Эстэ, и дальше Манвэ почти не участвовал в происходящем, пока каким-то непостижимым образом на руках у него не оказался завернутый в пеленку ребенок. Самый прекрасный из всех детей, родившихся от сотворения Арды. Необыкновенный. Не похожий ни на кого (хотя сияющая от счастья Варда утверждала, что он похож на Манвэ, а почти такая же сияющая Эстэ была совершенно с ней согласна). Диво. Чудо. Их сын.

***

Манвэ и Варда решили дать сыну квэнийское имя, ведь он был рожден, как воплощенный, и мог пожелать после всегда жить с ними, отказавшись от судьбы айнур. И подходящее имя нашлось быстро – Синвэ, что означало "новый".
Было ли в этом мальчике в самом деле что-то, дарованное Эру, чтобы принести обновление стареющей Арде? Никто из эльдар и майяр, знавших Синвэ, не сомневался – было. Едва он подрос, о нем стали говорить, что он чудесным образом сочетает в себе свежесть Весны Арды и блеск ее Полудня, которые от него распространяются повсюду.
Но для валар он был прежде всего дитя, прекрасное и чистое, похожее на них и в то же время растущее и меняющееся. И не только сердцами своих родителей – Манвэ и Варды – владел Синвэ, но сердцами всех валар, потому что все они любили его. И одним своим существованием освобождал он их от бремени бессчетных лет.
Сам Намо улыбался при встрече с ним, а Ульмо, который редко бывал в Валиноре, подарил ему маленький белый рожок, чтобы могли они перекликаться песнями вод. Каждый из валар, любя, старался открыть ему то, что знал сам, а Синвэ, отвечая на их любовь любовью, умел полюбить и то, что было мило каждому из них.
Конечно, дороже всех для него были родители, и первую отраду его души составляли свет и движение токов воздуха, но и все другое, открытое ему, высоко ценил он и для всего находил место в сердце своем.
Первые сто лет жизни Синвэ в Валиноре текли радостно и безмятежно. За это время он возмужал телом, как обычно происходило это с сынами Перворожденных, но в знаниях успел превзойти мудрейших из эльдар, а сила его была, несомненно, силой айну, и дух его был духом вала, хоть он и не стремился пользоваться этим.
Когда же сто солнечных лет миновали, стал Синвэ просить мать свою Варду, которая все еще жила вместе с ним среди воплощенных, вернуться в Круг Судеб, потому что не желал, чтобы ради него она дальше вела жизнь, для которой не была предназначена.
– Я уже вырос, – говорил он. – И для тебя пришло время снова стать королевой Арды. Звезды давно скучают по тебе, мама.
Варда долго не позволяла себя уговорить, но все же сдалась. И после пришлось ей горько пожалеть об этом.

***

С того самого дня, когда мать его оставила жизнь воплощенной и вернулась в Ильмарен, Синвэ не знал покоя. То и дело слышал он голос, который нашептывал ему ужасные вещи.
Сначала голос сказал:
– Все вокруг хотят обмануть тебя. Ты не сын Манвэ, ты мой сын.
И Синвэ, безмерно удивленный, спросил:
– Кто ты?
– Я Мелькор.
После этого Синвэ твердо решил больше с голосом не заговаривать. Мать и отец мало говорили о Мелькоре, но от Ульмо, от Ауле и Йаванны, от Тулкаса и от Оромэ... ото всех, кого он знал и любил, было ему известно предостаточно и о Враге и о делах его.
Мелькнула мысль пойти и рассказать кому-нибудь про голос. Но обсуждать подобное было слишком мерзко, как валяться в грязи. Поэтому юноша решил, что справится сам. В конце концов, все это только слова, пусть и звучащие прямо в его голове. Слова, которых просто не нужно слушать.
Но не слушать оказалось не просто, и даже вообще невозможно.
– Я расскажу тебе правду...
– ...
– ... Теперь ты знаешь.
– Ложь!
– Чистая правда. А потом они решили скрыть это, чтобы помешать тебе освободить меня. Ведь ты никогда не оставил бы своего отца в Пустоте.
– Конечно, нет. Мой отец – Манвэ.
– Нет. Я твой отец.
– Отец любит меня!
– Манвэ притворяется, а на самом деле ты ему отвратителен, потому что ты мой сын!
– Нет.
– Да. Подумай сам, ты похож на меня.
– Я похож на отца.
– Я твой отец. И все Стихии готовы покориться тебе, как мне когда-то. За это и возненавидели меня другие валар. Они и тебя возненавидят, как только поймут, что ты не просто маленькая забавная зверушка, что ты можешь отобрать у них власть.
– Валар сами открыли мне, как управлять их Стихиями, раньше я не мог этого.
– Тебе это только кажется. Ты сам себя не знаешь.
– Зато я знаю, почему на самом деле тебя возненавидели валар.
– Они обманывают тебя. Я люблю тебя.
– А я тебя – нет.
– Ты полюбишь меня, когда узнаешь.
– Нет.
– Да. Но сначала ты должен помочь мне. Открой Врата Ночи.
– Нет!
– Открой Врата Ночи.
– Нет.
– Открой Врата Ночи!
Синвэ думал, что хорошо справляется с голосом Мелькора, пока вдруг не обнаружил себя, абсолютно невидимого для кого бы то ни было в Арде, перед Вратами Ночи. А ведь он в самом деле мог их открыть: валар запечатали проход силой Стихий, но его знаний и сил хватило бы, чтобы сломать печати.
Тогда Синвэ понял, что доверять себе больше нельзя, и в отчаянии решил разорвать нити, связывавшие его дух с телом, и отправиться в Чертоги Мандоса, чтобы Мелькор уж никак не мог на него повлиять.
В тот миг, когда решение его было исполнено, Варда зарыдала и горестный крик Манвэ потряс воздух, а Мелькор засмеялся, потому что сила Синвэ, которую раньше ограничивало тело воплощенного, теперь разлилась свободно и выплеснулась из Арды в Пустоту. Здесь Мелькор мог сам взять ее и больше не нуждался в ничтожном, глупом и упрямом мальчишке, чтобы обрести свободу.

***

К тому времени, когда валар собрались у Врат Ночи, готовые биться с Мелькором, он уже принял зримый облик и ждал их, впервые за долгое время не собираясь ни прятаться, ни бежать. Впрочем, вовсе не потому, что обрел в Пустоте давно утраченную доблесть, просто внутри него бурлила такая огромная сила, какой он не помнил с самого Диссонанса, и теперь Мелькор был уверен, что на этот раз легко справится со своими бывшими собратьями.
И прежде всех его новую мощь испытают на себе Манвэ и Варда. Как удобно они встали рядом! Мелькор усмехнулся, взглянул на них, и огромный черный камень скрыл в себе короля и королеву Арды. При виде этого Ауле, который в одной руке держал обнаженный меч, а в другой кузнечный молот, замахнулся молотом, желая разбить породу, но она не поддалась.
Мелькор же легко поднял камень в воздух и выбросил его за Стены Ночи. И пока он упивался своим торжеством, а остальные пораженно смотрели, на поле битвы появились еще двое: Намо, который тут же отошел к другим валар, и Синвэ, который остановился прямо перед Мелькором.
Теперь Синвэ уже не был воплощенным сыном валар – в Чертогах Ожидания избрал он себе иную судьбу – и стал ныне Стихией, величественной и грозной.
– У тебя, Вор, забираю я то, что мое по праву, – сказал он Мелькору.
И сила Синвэ покинула Мелькора, а тех крох, которые остались, потому что принадлежали самому Мелькору, не хватило даже на то, чтобы попробовать защититься. Снова оказался он захвачен и скован и был брошен в пещеру, которую Ауле создал под одним из высочайших пиков Пелори. Эонвэ с другими майар Манвэ охранял вход туда.
А валар, тем временем, собрались в Круге Судеб, и Синвэ в глубоком горе сидел у подножия пустых тронов Манвэ и Варды и молчал, и все прочие молчали. Одни лишь рыдания Ниенны нарушали тишину.
Наконец, Тулкас сказал:
– Нужно скорее решить, что теперь делать с Мелькором, нельзя же надолго оставлять его в пещере под горой.
– Постой, Тулкас, – откликнулся Синвэ. – Никогда прежде валар не судили Мелькора, не исправив, насколько возможно, причиненного им лиха. Так разве теперь можно судить его раньше, чем родители мои снова будут здесь?
Ответом ему было лишь новое рыдание Ниенны да сострадательные взгляды. А потом Тулкас сказал со вздохом:
– Ты прав, Синвэ, но отыскать Манвэ и Варду в Пустоте будет нелегко, это займет много времени.
Это могло вообще никогда не случиться, но сказать такое их сыну Тулкас не мог, и никто не мог бы.
– Легко, если Мелькор скажет, куда направил их, – возразил Синвэ.
– Но он не скажет! – с болью в голосе воскликнул Тулкас.
– Скажет, – упрямо ответил Синвэ, встал и быстро вышел из Круга Судеб.

***

У входа в пещеру не было майяр. Вместо них там стоял Намо, явно желая поговорить.
– Почему ты думаешь, что Мелькор ответит тебе? – спросил он.
– Потому что сейчас я могу говорить с ним на его языке, – мрачно сказал Синвэ.
– Но пристало ли сыну Манвэ говорить на языке Мелькора, на языке Моргота? Даже и с самим Морготом? – снова спросил Намо, испытующе глядя на своего собеседника.
Синвэ выдержал этот взгляд.
– Мелькор слаб и малодушен, с него довольно станет угрозы.
– А если нет?
– Намо, я не оставлю в Пустоте отца и мать, – сказал Синвэ вместо ответа. – Ты не можешь остановить меня! – он и сам, пожалуй, не знал, была это угроза или мольба.
– Да, остановиться ты можешь только сам, – бесстрастно ответил Намо и исчез.
Синвэ бросился в пещеру. Там, прикованный к каменной стене, стоял Мелькор. При виде Синвэ он усмехнулся, и тут же на него обрушились разом жар и холод, а по глазам ударил нестерпимо яркий свет. Он хотел крикнуть, но воздуха не было. Не было ничего, кроме невероятной, нестерпимой, бесконечной боли.
А затем все прекратилось, так же внезапно, как началось. Мелькор обессилено повис на цепях.
– Ты ведь действительно можешь быть моим сыном, – прошептал он.
– Именно об этом я только что думал, – холодно отозвался Синвэ. – Так что тебе лучше прямо сейчас сказать мне, где искать моих родителей. А то ведь, я могу и вправду поверить, что ты мой отец. Навсегда.

@темы: Манвэ, мои фанфики, Варда, валар, Битва Пяти Воинств, новые персонажи, Сильмариллион, Мелькор

---

На страже хрупкого покоя, фанфик, гет

Название: На страже хрупкого покоя
Автор: vinyawende
Категория: гет
Пейринг:Ирмо/Эстэ
Рейтинг: РG (6+)
Жанр: драма, романс
Размер: мини
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Это случилось в Лориэне в тот самый день, когда свет Анара впервые разлился над Ардой.

Со времени Затмения Валинора посетителей в Лориэне стало много больше, чем прежде, и не всем им для облегчения усталости хватало целительных сил воздуха и вод источников, иногда необходима становилась другая помощь, которую Ирмо и Эстэ охотно оказывали, если только могли.
Поэтому Ирмо нисколько не удивился, когда тихий и ласковый, как обычно, голос жены позвал его. Удивляло, скорее, что смутное чувство тревоги, которое уже некоторое время, впрочем, не слишком долго, владело им, от этого не исчезло, а напротив, усилилось.
Со всей возможной поспешностью Ирмо отправился навстречу зову, и нашел Эстэ на берегу озера Лореллин: она лежала на траве у самой воды, лицо ее было запрокинуто вверх, а глаза закрыты. Ирмо в одно мгновение преодолел оставшееся расстояние и опустился около нее на колени.
Одной рукой он коснулся лба Эстэ, другой – руки. Кожа была холодна, как лед. Ирмо помнил, конечно, что это всего лишь фана, и, избавившись от него в любое время, Эстэ не пострадает. Но понимал он так же и то, что раз до сих пор не сбросила она видимый облик, у нее, может быть, уже не осталось на это сил.
От нерадостных мыслей его отвлек голос Эстэ. Все еще лежа с закрытыми глазами, она прошептала:
– Этот свет...
Ирмо вскинул голову и увидел высоко в небе, прямо над собой, ладью Ариэн, в которой всего несколько часов назад отправился в свое первое путешествие над Ардой последний плод Лаурелина. Плод отравленного ядом Древа. А они-то радовались возвращению света... глупцы.
– ... слишком ярок, этот свет слишком ярок, – продолжала Эстэ все тем же шепотом. – Помоги мне добраться до острова.
Она умолкла и снова стала неподвижна и холодна, а Ирмо поднялся и, подхватив жену на руки, вместе с нею перенесся на островок посреди озера, где густо росли деревья, ветви которых клонились к самой воде. В их прохладной спокойной тени Ирмо уложил Эстэ на мягкую траву, а сам сел рядом.
Скоро ресницы ее затрепетали, и она открыла глаза.
– Спасибо, – тихий голос теперь не звучал так пугающе слабо, как перед этим, и Ирмо почувствовал, что на душе становится спокойнее.
– Почему ты не позвала меня раньше? – спросил он.
– Не хотела тревожить напрасно, – ответила она и улыбнулась ласковой, чуть виноватой улыбкой. – Я думала, ничего страшного. Но под лучами нового светила отдых уходит из Мира, и силы мои тают.
– Значит, придется обойтись только светом цветка Тельпериона, – сказал Ирмо.
– Его не хватит, чтобы осветить всю Арду, – со вздохом ответила Эстэ.
– Тогда, – Ирмо улыбнулся жене и погладил ее по волосам. – Тогда спи. Во сне ты не будешь слабеть, а я подарю тебе прекраснейшее из видений, что есть у меня.
– Хорошо, – согласилась Эстэ. – Но ты не уходи. Пожалуйста, останься со мной, – попросила она.
– Не уйду, – пообещал Ирмо. – Я буду охранять твой покой столько, сколько потребуется.
Он слегка коснулся пальцами ее лба, и она сразу же заснула.
Уйти теперь Ирмо не мог да и не хотел, но мысли его вольны были лететь куда угодно, и он, не мешкая, направил их к вершине Таникветиль. Прежде всего, нужно было посоветоваться с Вардой. Но если даже она не знает, что делать, он все равно найдет ответ. Непременно найдет.

@темы: Ирмо, мои фанфики, валар, Битва Пяти Воинств, Эстэ, Сильмариллион

---

Бесценный дар, фанфик, гет

Гетный этап для меня прошел под знаком Феантури. Сначала я написала о Ниенне, потом у меня появилась идея истории про Намо, а затем и про Ирмо. Так что никто не был обойден вниманием

Название: Бесценный дар
Автор: vinyawende
Категория: гет
Пейринг: Намо/Вайрэ
Рейтинг: РG (6+)
Жанр: драма, романс
Размер: мини
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Разговор Намо и Вайрэ в начале Первой Войны, когда творение Арды еще не было завершено, и не было ничего, что росло бы на почве или бродило по ней.

– Я знал, что ты меня все-таки найдешь, – мысль Намо коснулась Вайрэ очень легко, почти не ощутимо, и она замерла под этим прикосновением, мимолетным, но все же таким нежным. Таким прежним, родным и привычным. Тем самым, по которым она успела истосковаться за время, пока звала его без отклика и искала без помощи, ведомая только голосом собственного сердца.
– Не сомневаюсь, – спокойно ответила она, ничуть не удивленная его проницательностью.
Больше всего хотелось ей тотчас же броситься к Намо, дотронуться до него, поверить, что он снова рядом, и скорее забыть одиночество, томившее ее, когда его не было. Но она сдержала себя. Лишь недавно валар узнали, что значит боль, но уже совершенно поняли, насколько нужно быть осторожными, чтобы суметь облегчить страдание, а не усилить его нечаянно. И Вайрэ забыла о себе, помня только об этом.
На миг ей стало жаль, что нет сейчас с ними Ниенны. Но мысль исчезла еще быстрее, чем появилась, потому что глубоко в сердце своем Вайрэ была уверена: ни с Ниенной, ни с кем другим не смогла бы она найти его.
Намо молчал. Ничто не вырывалось наружу из-за той крепкой, точно Стены Ночи, преграды, которой он вздумал отделить себя от Мира. И от нее. Вайрэ вздохнула. Никогда не знала она его таким, и теперь ей трудно было решить, что делать дальше.
– Зачем ты покинул меня, супруг мой? – наконец прямо спросила она, не сумев измыслить ничего иного. – Ведь от одиночества печаль не становится меньше. – Усилием воли Вайрэ подавила рвавшийся из груди тяжелый вздох, но Намо все равно отвел глаза.
И так, не глядя на нее, ответил:
– Я привыкал.
– К чему? – спросила Вайрэ.
– К своей новой ноше, – снова коротко откликнулся он.
– Все привыкают к ней, – сказала Вайрэ. – Мелькор дал нам предательство и войну, и теперь они есть у нас, хоть мы никогда не желали их. Но зачем же скрываться от других? – Она хотела бы спросить: "Зачем же скрываться от меня?", но не сделала этого, чувствуя, что так ранит его еще сильнее.
На этот раз ответа не было очень долго, и, когда стало ясно, что ни к чему и ждать его, Вайрэ спросила опять:
– Ты знал, что так будет?
– Я знал, что так может быть, – голос совершенно бесстрастен, но душу Вайрэ вдруг обожгла чужая боль. Обожгла и тут же исчезла, запертая волей Намо в его собственном сердце.
– А теперь ты видишь, что впереди? – спросила Вайрэ, надеялась понять, какая мука его терзает.
Новый ответ прозвучал сухо и отстраненно.
– Не все, но того, что я знаю, довольно, чтобы ни с кем не делить его. Есть тяжесть, с которой можно справиться только в одиночку, вдали ото всех.
И снова хотелось крикнуть: "А как же я?", и снова Вайрэ так не сделала.
– А как же сестра твоя Ниенна? – произнесла она вместо этого. – Разве не в том ее сила, чтобы облегчать чужое бремя? И неужели откажет она тебе в помощи?
– Никогда и ни в чем Ниенна не откажет мне, а я сам откажу ей много раз, – сказал Намо, и слова его падали тяжело, точно камни.
– Но почему?! – воскликнула Вайрэ, не сдержав удивления.
– Потому что Мелькор изменил Мир и многое запутал в нем не только для себя и Манвэ, но для всех нас. Теперь милосердие и справедливость не всегда будут согласны, а значит, и мы с сестрой станем противоречить друг другу. И слово мое станет над ее, и печали ее умножатся. Хотя, если бы только мог, не желал бы я перечить сестре моей, и не потому только, что в думах Эру она старше меня, но потому что я люблю ее.
Намо закончил говорить, и снова воцарилось молчание, которое Вайрэ и хотела, и страшилась нарушить.
– И теперь ты намерен до конца Мира отрешиться от всего и ото всех? – спросила она наконец.
– Нет, – ответил он. – Я вернусь и буду рядом с другими.
– Рядом еще не значит вместе, – с горечью заметила Вайрэ. – Не будешь ты со мною, как прежде, если душа твоя и мысли останутся для меня закрыты.
– И прежде мало мог дать я тебе, а теперь что разделю с тобой, кроме знания о грядущих бедах, отвратить или не отвратить которые от Мира не в нашей воле? – с не меньшей горечью отозвался Намо.
– Значит, когда будущее превратится в прошлое и все печали твои станут моими, должна буду я бежать прочь от тебя, раз не окажется у меня ничего, кроме них, чтобы разделить с тобой? – спросила Вайрэ и отступила на шаг.
От этих слов Намо вздрогнул.
– Нет, – он не выкрикнул это слово, просто сказал, но, казалось, сама Арда вздохнула ему в унисон. – Ничего не нужно мне от тебя, кроме тебя.
– Но если я нужна тебе, зачем ты лишаешь меня того, без чего мне уже не быть мной? Зачем отнимаешь у меня себя?
Слезы, которые долго ждали в душе Вайрэ, полились из ее глаз, поэтому она не видела, как Намо в единый миг оказался подле нее, но сразу потянулась к нему. И ни один из них, помнящих все, что было от начала Арды, и знающих многое, что еще будет до ее конца, не мог бы ответить на вопрос: он ли обнял ее тогда или она его. Да это и не было важно.

@темы: Намо, Вайрэ, мои фанфики, валар, Битва Пяти Воинств, Сильмариллион

---

Неспетая песнь, фанфик, гет

А эта история в общих чертах сложилась еще до игры, наверное, даже раньше всех фанфиков по Сильмариллиону, которые здесь уже выложены, но долго не доходили руки ее записать.


Название: Неспетая песнь
Автор: vinyawende
Категория: гет
Пейринг: Манвэ/Варда, Ауле/Йаванна, Ульмо/Ниенна, другие валар
Рейтинг: PG (6+)
Жанр: драма, романс
Размер: мини, 1032 слова
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: история о любви Ульмо и Ниенны.

Много рассказов о Стихиях собрали в своих Книгах Знаний мудрые из числа эльдар Валинора, но этой истории среди них не найти. Лишь отголоски ее слышатся за словами сказаний и песен об ином, и до сих пор ни один воплощенный не угадал по ним истины. Сами валар молчат о ней, потому что поведать во всей полноте о радостной ее части было бы слишком трудно, а о печальной невозможно вовсе. Здесь, однако, приводится она в том виде, в котором могла быть запечатлена в хрониках, если бы стала известна.
В те, ныне далекие даже для айнур, времена, когда они только спустились в Эа и начали свой труд по созданию предпетого Мира, среди множества вещей, раньше им неведомых, познали они узы, способные связывать их иначе, чем простая гармония в песне или дружба, или даже родство в думах Эру. Только двоих разом могли соединить эти узы и были дивно прочны, но не сдерживали, а дарили новую свободу и новые силы, и радость, какой прежде невозможно было представить.
Это чувство стало называться любовью, а союз, проистекающий из него, – супружеством. Первыми узнали его Манвэ и Варда: высоко в небеса воспарили они рука об руку, и их любовь, чистая, как свет, и легкая, как ветер, в один миг обняла весь мир и великой благодатью разлилась в нем. С тех пор они всегда были вместе и, даже оказываясь вдали друг от друга, не разлучались в сердце своем. И когда Варда зажгла первые звезды в самых отдаленных частях Эа, Манвэ с радостью дал ее свету разлиться в воздухе, а она подарила Манвэ возможность обозревать в своем свете весь мир. И звуки, которые летают по миру на крыльях ветра Манвэ, всегда устремляются к Варде.
Иное было у Ауле и Йаванны. Долго танцевали они вдвоем среди громадных гор и могучих дерев, и любовь их крепка, как камень, и сладка, как хорошо вызревший плод. Пьянящим счастьем наполнила она мир. И чтобы горы Ауле стали еще прекрасней, Йаванна создала немало видов растений и животных, способных жить среди гор. Ауле же изобрел искусство возделывания земли и культуру создания садов, благодаря которым красота царства Йаванны заиграла новыми гранями.
И всякий раз, когда между двумя валар рождалась любовь, она оказывалась не такой, как все прежние, и нечто прекрасное входило с ней в мир. Каждая любовь являлась в свой собственный час, и нельзя было заранее предсказать его.
Однажды, в то время, когда все другие супружеские союзы валар были уже заключены, а Мелькор уже перешел через Стены Ночи и Весна Арды начала затмеваться, Ульмо явился из глубин к берегам острова Альмарен, как в те дни еще делал часто, и вдруг увидел Ниенну. Она сидела на кончике песчаной косы, которая далеко врезалась в водную гладь Великого Озера, из ее глаз лились слезы и падали в воду, и смешивались с ней. И Ульмо почувствовал, что от этого вода обретает целительную силу, способную противостоять болезням, увяданию и порче, которые стали уже видимы повсеместно, но источник которых не удавалось найти.
С удивлением и радостью понял Ульмо, что сила эта не останется только в озере, но вместе с водой облаками поднимется к небу, дождем прольется на все земли, проникнет в подземные глубины, а вернувшись в его царство, преумножится и повторит путь сначала. Ульмо рассмеялся, восхищенный, поднял к губам Улумури и заиграл.
Как только мелодия эта достигла слуха Ниенны, она обернулась и посмотрела на Ульмо. В этот миг любовь навеки соединила их и окутала мир безмятежным покоем, но не скорбным покоем смерти, а иным, полный жизни, движения и звука.
Чувство их было сильно и прекрасно, и до поры никто не прозревал зерно будущей печали, которое таилось в нем. Ульмо и Ниенна были очень счастливы вместе. Он часто играл для нее, и звук его Рогов радовал ее сердце и осушал слезы. А для него ее голос стал милее плеска водных струй, поэтому он, прежде нигде не задерживавшийся надолго, теперь почти никуда не отлучался от любимой.
Так растворились они друг в друге, позабыв об остальном мире. И в этом не было бы большой беды, если бы все шло, как было задумано валар, но Мелькор, который долго, скрываясь, копил силы, нанес, наконец, удар.
И Ниенна плакала, скорбя, и слезы ее утишили боль и безумие, охватившие весь мир. Благодаря этому другие валар смогли остановить хаос и разрушение. Они усмирили моря, погасили пламя и занялись спасением того, что можно было спасти.
Работа эта была долгой и трудной, но еще тяжелее стало, когда она оказалась окончена. Все знания и силы были вложены, все, что только возможно, сделано, но не вернулись в мир красота и радость его Весны, а дом валар был навсегда потерян. Утомленные и неприкаянные бродили они повсюду, и боль переполняла их души.
Тогда было принято решение покинуть Эндоре и отправиться в Аман, чтобы там сберечь и преумножить то, что у них еще осталось, и копить силы для будущего, а эту землю предоставить ее судьбе, потому что ничем не могут они помочь ей, пока нанесенные раны не затянутся и она не окрепнет.
После этого валар стали готовиться к уходу, и Ульмо с Ниенной встретились вновь. И снова он увидел ее плачущей над водой и долго смотрел, не окликая и не приближаясь, пока она сама не заметила его.
Когда же взгляды их встретились, стало ясно, что ни словом, ни даже мыслью нет нужды обмениваться им, чтобы понять друг друга. Потому что оба они знали, как огромна и бесконечна их любовь, но знали также и то, как способна она захватить их души без остатка, так что их не будут заботить уже ни сородичи, ни судьба мира, ни Дети, ради которых покинули они чертоги Эру. И знали, что это невозможно для валар, по крайней мере, в Арде Искаженной, где каждый миг всему сотворенному ими может грозить опасность.
– Я остаюсь в Эндоре, – промолвил наконец Ульмо.
Это означало, что он станет, как прежде, бродить по течениям вод и слушать вести, которые они принесут ему, чтобы никакое лихо не могло остаться тайным и неизвестным.
– А я отправлюсь в Аман, – отозвалась Ниенна.
Это означало, что вновь будет она оплакивать прошлые и грядущие печали мира и давать утешение и сочувствие всем, кто нуждается в нем, и учить милосердию и состраданию всякого, кто захочет учиться.
И совершилось так, как было решено.
Ниенна живет в Валиноре, а Ульмо бывает там редко. Встречи их случайны и кратки. Но иногда Рога Ульмо поют в водах Внешнего океана, и Ниенна слушает их.

@темы: Ульмо, мои фанфики, Ниенна, валар, Битва Пяти Воинств, Сильмариллион

---

Астальдо, фанфик, джен

Все никак не соберусь начать выкладывать сюда фанфики с Битвы Пяти Воинств. Но с сегодняшнего дня решительно приступаю. Думаю, буду добавлять по паре текстов в день.

Первый фик – "Астальдо". Я долго хотела написать что-нибудь про канонического Тулкаса, но не знала, что именно, а потом вдруг раз – и сложился этот текст, прямо к дженовой выкладке. До сих пор радуюсь)))

Название: Астальдо
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Тулкас, другие валар
Рейтинг: PG (6+)
Жанр: общий
Размер: мини, 3322 слова
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: История Тулкаса от Великой Музыки и дальше.

Во время Великой Музыки голос айну, который после носил в Арде имя Тулкас Астальдо, казался подобен звуку мощнейшего баса или даже целого оркестра, состоящего сплошь из басов и при том необычайно слаженного. И мотив был избран ему под стать: громкий, стремительный и мощный; он поражал воображение, волновал душу, увлекал за собой, но в то же время обладал гармонией, такой совершенной, что не нарушал и не заглушал тишайшей из мелодий, которые пели другие айнур, окружавшие будущего валу. Однако если бы в тот самый момент у Тулкаса кто-то спросил, как это выходит, он едва ли понял бы, о чем речь, потому что пел всегда так, как велело ему сердце, и не представлял, что возможно петь иначе.
И вот он пел, полностью захваченный красотой темы Эру, и с его песней в будущий Мир вошли молодецкая удаль, что будоражит кровь, и честность без хитрости, и верность без корысти, и дружба, которая соединяет не слабее родства, и сила, не подавляющая, но дающая помощь и защиту. Все сокровища своего могучего духа вложил Тулкас в песнь, и она развивалась свободно и прекрасно, и Диссонанс, внесенный Мелькором, долго не касался ее.
Тулкас пел, не замечая бури, пока она не разметала и его мелодию. Тогда он огляделся изумленно, однако без страха, и стал внимать потоку звуков, который бушевал вокруг, но не смог уловить в нем ничего от красоты прежних напевов, и подумал, что красота должна быть прочнее, чтобы ее было не так легко разрушить.
Почти в тот же миг Эру поднялся со своего трона, и по мановению его руки зазвучала новая тема. И Тулкас легко нашел в ней место для своей мелодии, потому что и мелодия эта изменилась по желанию его сердца: сделалась глубже и сильнее; теперь в ней явились еще бестрепетная отвага, смеющаяся в лицо врагу, и мужество и стойкость, которые не сдаются даже в самом безнадежном положении, поэтому ей намного труднее было бы потеряться среди прочих звуков. Тулкас пел, как прежде отдавая песне все помыслы, но уже не забывал и о том, что происходит с другими айнур и с их музыкой.
Так он заметил, что беспорядок начинается снова и что источник его – Мелькор, кого айнур не только любили, как каждый из них любил всех своих собратьев, но уважали за мудрость и силу, а также за старшинство в думах Эру. Тулкас очень удивился и, хотя не разгневался, потому что еще не ведал гнева, решил, что не позволит Мелькору разрушить свою мелодию.
Поэтому когда волна Диссонанса, заставляя айнур на своем пути сбиваться и умолкать, во второй раз докатилась до Тулкаса, он собрал все свои силы и продолжил петь. А хаос нарастал и напирал, и казалось, что уж не мелодию хочет он поглотить, а саму душу всякого, кто осмелится ему противостоять. Но Тулкас не отступил и не замолчал, хотя не мог уже слышать ничего, кроме грозного гула со всех сторон.
Много позже, в Валиноре, Манвэ однажды сказал ему:
- Ты сделал для борьбы с Искажением больше любого из нас, Тулкас, потому что именно твой голос не дал нам совершенно сдаться тогда и с тех пор не давал ни разу.
И Тулкас поверил Манвэ, потому что не верить ему для Тулкаса было так же невозможно, как для самого Манвэ солгать. Но память Тулкаса не сохранила этих мгновений напряженной борьбы.
Он знал только, что когда по воле Эру зазвучала третья тема, душу его переполняла странная смесь усталости, радости и надежды, какой он не ведал раньше да, кажется, и потом. Все это влилось в его песнь и снова изменило ее, и Тулкас почти с изумлением узнавал свой голос в самых печальных и в самых радостных, самых прекрасных звуках новой темы.
Когда же музыка окончилась, ему показалось, что часть него навсегда ушла вместе с последним отзвуком последнего аккорда, и теперь ему не хватает чего-то важного, чтобы жить. Так было, пока Эру не явил айнур видение Мира, и как только Тулкас увидел Детей, он понял, насколько прекрасно и полно отразилось в них все, что вложил он в свою песнь. И душа Тулкаса потянулась к эрухини, так что ни о чем больше не мог он думать.

***

Желание поскорее встретить их подгоняло его на пути из чертогов Эру к Эа, и, увидев, что не только эрухини, но и самого Мира еще не существует, Тулкас растерялся, быть может, гораздо сильнее прочих. Он не знал ничего о сотворении Мира, которым были так увлечены его собратья, и в огорчении не видел для себя ни подходящего дела, ни цели.
И первым из валар это заметил Мелькор, потому что еще с Великой Музыки был зол на Тулкаса и не спускал с него глаз. А Тулкас к тому времени уже думать забыл о Диссонансе, поэтому говорил с Мелькором открыто и без утайки поведал ему обо всем, что терзало душу, надеясь услышать от старшего собрата какой-нибудь разумный совет. И совет прозвучал. Как многое, исходившее от Мелькора, был он хорошим снаружи и ядовитым внутри.
– Верно говоришь ты, Тулкас, что нечего тебе сейчас делать здесь, – с притворным сочувствием сказал Мелькор. – Ты ничем не поможешь, только лишь растратишь попусту свои силы, а возможно, по неведению, и навредишь чему-нибудь. Не лучше ли тебе отправиться в глубины Эа и там гулять на просторе, пока творение Арды не будет завершено? А когда это случится, я позову тебя, чтобы ты не пропустил случайно появление Детей Илуватара.
Речи эти показались Тулкасу верными, а мысли как будто его собственными, и он, успокоенный, отправился бродить по просторам Эа. Там Тулкас в самом деле чувствовал себя счастливее, чем в Арде, и не торопился возвращаться, блуждая повсюду. Из собратьев своих встречал он иногда только Варду, которая тоже путешествовала по Эа, зажигая в разных уголках его новые звезды, да ее майяр, которые потом присматривали за этими звездами.
От майи Ильмарэ и услышал Тулкас о войне, разгоревшейся в Арде. В тот миг понял он все коварство Мелькора, и впервые гнев зажегся в его сердце. Вихрем помчался он на помощь валар, и сила Мелькора не страшила его.
С высоты Тулкас издали увидел пылающую Арду, и в свете огней разглядел еще многое, что, как он догадался, было исковерканными остатками прекрасных вещей, созданных кем-то и разрушенных Мелькором. И гнев Тулкаса возрос и придал ему новых сил, которые переполнили его и выплеснулись наружу смехом, полным грозного веселья.
Этот звук услышали другие валар, и он укрепил их, а Мелькора поверг в ужас и лишил твердости, поэтому, когда Тулкас спустился в Арду и принял зримое обличье для боя, Мелькора он уже не застал. Тот скрылся в Пустоте, и невозможно было ни догнать его, ни найти.
Тулкас всей душой жалел об этом и не только об этом, но бесплодные сожаления были чужды его характеру, поэтому, рассудив, что Мелькор теперь крепко напуган и долго еще не рискнет показаться, он стал искать, чем может сейчас помочь своим собратьям. И дел нашлось великое множество, потому что его сила вместе с его готовностью всегда прийти на подмогу оказались полезны и даже необходимы всем.
Каждый день теперь приносил ему радости больше, чем целые годы блужданий в Эа, но скоро он заметил, что радость его была бы неполной, не будь рядом прекрасной Нессы. Много времени проводили они вместе: говорили, смеялись или молчали, и им было хорошо вдвоем. Она часто танцевала для него, а он, бывало, подхватывал ее на руки и нес, и она улыбалась, склонив голову ему на плечо.
Но в один из дней Несса привела его в чащу и сказала:
– Догони, тогда открою секрет, – И словно растворилась среди стволов окружавших их деревьев, и оленей, всегда сопровождавших ее, казалось, постигла та же участь.
Лишь миг промедлил Тулкас в полном замешательстве, а после бросился искать ее. Ему то мерещилось, что она зовет его, и он мчался вперед так быстро, как мог, то вдруг чудилось, что она исчезла навсегда не только из этого леса, но и из целого Мира, и он останавливался, почти без сил.
Наконец, Тулкас вышел на большую лесную поляну, где ждала его Несса, такая же, как всегда: легкая, грациозная, с лукавой улыбкой на устах и неизменными оленями у ног.
– Ты уже понял, в чем секрет? – спросила она.
– Я не могу без тебя, – ответил Тулкас.
– Это только половина секрета, – сказала Несса, делая шаг ему навстречу. - Я тоже не могу без тебя.

***

Так они оба поняли, что души их теперь стали одно, и впредь невозможно им разлучиться. Как раз в это время Манвэ решил устроить великий пир, и Тулкас с Нессой отправились туда, чтобы среди общей радости объявить о своем счастье и при всех назваться супругами. И все исполнилось так, как было задумано: пир был прекрасен и весел, и счастливы были валар, а всех счастливее Тулкас и Несса. Она танцевала перед всеми на траве Альмарена, а он любовался ею.
В тот час никакое воспоминание о зле не тревожило Тулкаса. Безмятежно уснул он, оставляя позади усталость, которая копилась многие годы, и не ведая, что зло уже крадется тайком, чтобы нанести новый удар.
Разрушения сперва были невелики, поэтому валар не сразу узнали, что Мелькор вернулся и принялся за прежние дела. И не успели они найти его убежище раньше, чем он сам себя обнаружил. Когда же Светильни оказались разбиты, и Арду снова заполнили потоки пламени, земли содрогнулись, а моря вышли из берегов, Тулкас понял, где искать Мелькора, но был слишком далеко, и, хотя он бежал изо всех сил и быстрее других достиг крепости Утумно, Мелькор уже скрылся внутри. А на штурм у валар не было ни сил, ни времени, потому что они еще должны были позаботиться о спасении Арды.
И Тулкас запер ярость в сердце своем и ушел вместе со всеми, и работал долго и трудно, отложив мысли о мести. Многое тогда сумели спасти валар, но гораздо больше было утрачено безвозвратно. Арда опустела, а сердца создавших ее опустошились.
Хотелось покоя и света, но невозможно было найти или сотворить их теперь на этой истерзанной земле. Тогда валар решились уйти в Аман, самый западный край Арды, и попробовать там начать все сначала.
Уходили медленно, каждый подолгу прощался с тем, что больше всего было дорого его душе, и только Тулкас беспрестанно глядел туда, где, он знал, скрывалась твердыня Утумно. Безнаказанное зло терзало его сердце, жгло так, будто весь пламень разбитых Светилен пролился прямо в него, но Тулкас понимал, что сейчас ни у него одного, ни у всех у них вместе нет надежды победить Мелькора.
В конце концов, он ушел, поселился в Амане и снова трудился вместе с другими, превращая его в прекрасный Валинор. Постепенно старая боль притупилась, появились новая радость и новые радости. Но, конечно, никто не забыл ни о Мелькоре, ни о том, что с ним все еще ничего нельзя сделать, не повредив смертельно будущее жилище Детей Илуватара.
Каждый справлялся с этим по-своему: Манвэ, Варда и Ульмо собирали вести о лихих делах Мелькора, чтобы однажды призвать его к ответу за все. Оромэ и Йаванна время от времени совершали путешествия в Эндоре и очищали от зла какую-то его часть, хотя и знали, что, как только они уйдут, земли снова будут осквернены. Тулкас так не мог. Он мечтал покончить со злом Мелькора одним мощным ударом, но этого тоже не мог, и потому гнал от себя всякие мысли и о Мелькоре, и об Эндоре.
У него почти получалось. Вот только стоило ему услышать ненавистное имя, и снова начинало жечь в груди, подгоняя бежать в Покинутые Земли, и, не важно какой ценой, разрушить мелькорову нору, а самого его схватить и вытащить, наконец, на свет, чтобы все его преступления стали видны и не мог он больше совершать новых.
На усмирение себя Тулкас тратил сил не меньше, чем на усмирение древних огней, но все же справлялся. До тех самых пор пока из очередной поездки в Эндоре Ороме не привез потрясающую новость: Первые Дети пробудились. Рассказал он также о тенях и зле, что тревожат их покой. Тогда валар стали думать, как защитить Детей от лиха Мелькора, а Манвэ воззвал к Илуватару и получил ответ: "Снова овладеть Ардой, чего бы это ни стоило", и Тулкас обрадовался, не потому только, что это было созвучно самым сокровенным желаниям его сердца, но и потому, что не знал, как хватило бы у него сил принять другое решение и что стало бы с его душой, если б их оказалось недостаточно.
Теперь же любые сомнения исчезли, путь впереди был прямым и ясным, хотя трудным и полным опасностей. Тулкас почувствовал, как сила, долго запертая без дела, поднимается в нем и рвется на волю. Он снова смеялся тем же грозным смехом, с которым когда-то уже мчался в Арду бороться с Мелькором.
Этот смех не давал ему и другим пасть духом, потерять себя в горячке боев, дрогнуть, глядя, как происходят все новые и новые разрушения. И, в конце концов, они одержали победу. А перед этим Тулкас вышел на поединок с Мелькором, как давно жаждал, и одолел его, и бросил лицом на землю, отравленную им.
После этого Мелькора сковали цепью Ангайнор и завязали ему глаза, чтобы не мог он сбежать, прежде чем предстанет перед судом валар в Валиноре. И все время Тулкас стерег его без отдыха, сам привел в Кольцо Судьбы и поставил пред троном Манвэ.
Только когда Намо огласил приговор, Тулкас почувствовал, что в его душе впервые за долгое время воцарился настоящий покой. На самом деле он, конечно, предпочел бы вообще никогда больше не видеть Мелькора, но три века – долгий срок, и пока тревожиться было не о чем.

***

– Мне все равно, придут эльдар жить сюда или останутся в Эндоре, я говорю, что буду жить там, где они, – так сказал Оромэ еще в начале споров о том, призывать или не призывать эльдар в Валинор.
А Тулкас сразу же с ним согласился: в самом деле, так ли важно, где жить, когда то, ради чего они пришли в Арду, наконец случилось. И все дальнейшие обсуждения обошли их стороной.
В конце концов, было решено эльдар все-таки призвать, чем сразу же занялся Оромэ, потому что его единственного из валар они не только знали, но и не боялись.
Так началась длительная подготовка к событию, вошедшему в историю эльдар как Великий Переход. И где-то на двадцатый год этого самого перехода Ауле, который горячее всех ратовал за призыв эльдар, сказал, что самим вернуться в Эндоре было бы намного быстрее. Тулкас, прекрасно понимавший нетерпение собрата, согласился и с ним тоже, он вообще не любил спорить с родичами и не делал этого всегда, когда мог.
А события шли своим чередом, и однажды, хотя намного позже, чем рассчитывали валар, эльдар всех трех племен достигли Валинора. Тогда в жизни Тулкаса настало самое счастливое время, то, о котором он грезил, спускаясь в Эа.
Равно полюбил он и ваниар, и нолдор, и телери, потому что у всех у них были чистые души и открытые сердца, в которых он легко читал те же свойства, что составляли всегда его собственную силу и радость. И хотя он мало чему мог научить их, по сравнению с Ауле, Манвэ или Ульмо, они дарили ему свою дружбу.

***
Счет счастливым годам потерялся быстро, и Тулкас был сильно и неприятно удивлен, когда оказалось, что срок заточения Мелькора в Мандосе подошел к концу. У врат Валмара снова предстал Мелькор перед валар, на этот раз в присутствии эльдар. И вид его был кроток, а речи смиренны.
Ниенна, сострадание которой безмерно велико, всем сердцем пожалела Мелькора и сразу поверила ему. Другие валар колебались.
Долго и тяжко воевали они с Мелькором, но все же он, подобно им, вышел из дум Эру и был когда-то одним из них. И многое могло измениться в нем за триста лет размышлений и раскаяния... так думали валар, советуясь друг с другом в мыслях. А в душе Тулкаса все кричало: "Он лжет!", потому что после того, самого первого обмана, больше не мог Мелькор провести его.
И Тулкас сказал:
– Он лжет!
И Ульмо сказал:
– Он лжет.
А Ниенна, плача, спросила:
– Разве не можем мы дать ему шанс? Разве должно наказание быть вечным, если он и так уж перенес много и сожалеет о сделанном? Разве мы лишились милосердия? И разве это справедливо?
Но Намо молчал, а Манвэ, хотя и мог приказать ему говорить, не приказал. Тогда говорить стали все остальные:
– Может быть...
– Один шанс...
– Только один...
– Если внимательно за ним следить...
– Может быть...
Говорили по-разному: Манвэ – с надеждой, Варда – с недоверием, Оромэ – мрачно, Ауле – сквозь стиснутые зубы, и все – сомневаясь.
Но все же решение было принято. Манвэ даровал Мелькору прощение валар, с него сняли цепь и позволили поселиться в Валмаре.
И много сил и времени потратил Мелькор на то, чтобы усыпить бдительность собратьев. Дела его были прекрасны, советы разумны, недоверие же переносил он с такой покорностью, что едва ли не стыдно становилось не доверять ему.
На Тулкаса эти уловки не действовали, и, видя, как поддаются им другие, он всякий раз сжимал кулаки от досады.

***

Мелькор, между тем, получил разрешение вольно ходить по Валинору, и принялся исподволь воплощать свой истинный замысел – сеять смуту среди эльдар. Тулкас, как и остальные валар, об этом не знал. Ему вообще мало было известно о Мелькоре – поняв, после нескольких неудачных попыток, что расположить к себе этого валу никак не удастся, тот научился виртуозно избегать встреч. Так что Тулкасу могло бы даже показаться, будто никакого Мелькора вовсе нет, если бы он не слышал о нем иногда от своих друзей из нолдор.
Впрочем, друзей в Тирионе у Тулкаса со временем оставалось все меньше. Многие из тех, кого он знал с их первых дней в Валиноре или даже с первых дней их жизни, теперь старались при встрече скорее отвести взгляд, сделались настороженны и скрытны и в каждом, самом прямом и честном поступке или слове искали след хитрости и обмана.
Те же, кто не переменился, становились день ото дня печальнее.
– Тирион теперь не тот, что раньше, владыка, и хотя я вовсе не мечтаю об Эндорэ, иногда так тоскливо становится, что, кажется, за Стены Ночи бежал бы отсюда.
И слыша такие речи, Тулкас остро ощущал свою беспомощность. Кроме того он был уверен, что во всем этом не обошлось без Мелькора, только не мог понять, каким образом.
А истина оказалась простой, страшной и острой, как клинок, который брат приставил к груди брата. Но Тулкас испытал почти облегчение: все-таки Мелькор. Он в самом деле не изменился, а значит, уже ясно, как с ним следует поступить.
Но и Мелькору было ясно, что теперь сделают с ним валар, если найдут. А убегать и прятаться он всегда умел лучше, чем сражаться в открытую, поэтому Тулкас, отправившись за ним, не смог разыскать его и ни с чем вернулся в Валмар.
С этого дня тени в Валиноре удлинились, и все: эрухини и айнур равно, чувствовали себя подавленно. Слабая надежда забрезжила, лишь когда из Форменосса явился гонец с вестью, что Мелькор вновь себя обнаружил.
Но та погоня окончилась, не успев начаться, и Оромэ в горькой досаде сказал, что дальше все, видимо, будет еще хуже. И по тому, как время от времени омрачались лица собратьев, Тулкас понимал, что все они думают об этом, и неизвестность страшит их.
Сам он всегда предпочитал не раздумывать о будущем слишком много, полагая, что сможет разобраться с ним, когда оно станет настоящим. И он делал то, что умел: просто жил и был рядом со всеми, кому только мог понадобиться, и одним своим присутствием прогонял липкий, душный страх.

***

И все же страх, пусть на один краткий миг, одолел и его. Это случилось не тогда, когда умерли Древа, и не тогда, когда, пойманный Тьмой чернее тьмы, он чувствовал, как силы покидают его, и даже не когда после этого вернулся к другим айнур и к эрухини, и в каждом взгляде, который встречал, видел бездну ужаса и боли.
Нет, это произошло позже, когда великая толпа собралась вокруг Кольца Судьбы, и Манвэ спросил Феанора:
– Слышал ли ты, Феанор, сын Финвэ, речи Йаванны? Дашь ли ты, о чем она просит?
В молчании, которое наступило затем и длилось, страх пронзил душу Тулкаса, и, желая разбить молчание, он крикнул:
– Говори, о нолдо, да или нет! Но кто откажет Йаванне? Не из ее ли трудов вышел свет Сильмарилей?
Крикнул и, может быть, сделал только хуже. А может быть, не изменил ничего. Но страх отступил, и Тулкас снова почувствовал себя собой.

***

За чередой жестоких ударов, вызванных лихом Мелькора, последовало полное мучительного бездействия затишье, и Намо сказал, что не валар в этот раз суждено нарушить его. А Тулкас согласился с Намо, потому что не любил споров, и еще, конечно, потому, что Намо лучше всех валар провидел будущее.
Но все-таки в глубине души Тулкас уверен: однажды он снова сразится с Мелькором, и этот бой станет последним. Для Мелькора. А может, и для Тулкаса тоже.
– Этот бой станет последним, и я буду к нему готов.

@темы: мои фанфики, Тулкас, валар, Битва Пяти Воинств, Сильмариллион

---

Битва Пяти Воинств

Игра окончена, итоги объявлены, маски сброшены, теперь можно с чистой совестью делиться впечатлениями. Ура!

Настроение у меня хорошее, поэтому и пост будет позитивный до безобразия Сплошные благодарности и восхваления. Я предупредила, если что!

Честно говоря, участие в командной фандомной игре я принимала первый раз в жизни, до этого приходилось только наблюдать со стороны (по другому фандому), ввязываться всегда было как-то страшновато. Но пройти мимо Воинства Валар и не записаться просто не смогла. Поэтому, в первую очередь, хочется сказать огромное спасибо  f-lempi, нашему замечательному капитану, за смелую и оригинальную идею собрать такую команду! Капитан, !

И команда у нас получилась просто потрясающая!  f-lempi,  Б.Сокрова,  Alasse_Day ! С остальными я, к сожалению, практически не успела пообщаться, но все равно ! Ребята, вас хочется благодарить и благодарить за огромное количество вещей. Во-первых, за ваши тексты. Меня, человека, для которого валар действительно одни из самых интересных и любимых персонажей в каноне, безумно радует, что появилось много новых, хороших и необычных текстов про них. Во-вторых, хотя это, наверное, прозвучит странно, за мои тексты. Я очень боялась, что у меня вообще не получится написать ничего дельного, но сложилась такая доброжелательная творческая атмосфера, что не писать было просто невозможно, и я в итоге разошлась не на шутку. В-третьих, за то, что вы умеете делать хэнд-мейд, которым я в состоянии только восхищаться издалека. И, наконец, за то, что вы просто отличные люди. Спасибо! Мне очень-очень повезло с вами познакомиться!

Читателям спасибо, что читали! А что комментировали и голосовали, отдельное спасибо! Каждый отклик очень придавал сил в процессе написания следующих текстов.

Вообще до игры мне было немного обидно, что такие замечательные персонажи как-то обделены вниманием да и читательской любовью, пожалуй, тоже, но сейчас я поняла, что дела обстоят не так уж печально. И игра нашей команды, я надеюсь, сделала ситуацию еще немножко повеселее.

Но это было совсем уж лирическое отступление, вернусь-ка я к Битве Пяти Воинств.

Другим командам спасибо за интересную игру, а  Норлин Илонвэ бурные аплодисменты за организацию всего этого действа! И разумеется, за уникальную возможность напоследок получить инфаркт, в смысле, за первоапрельский розыгрыш, тоже Мне серьезно поплохело, когда я в первый раз увидела то объявление, но все хорошо, что хорошо кончается!

И как тут не вспомнить опять нашего капитана, всегда готового спасти свою команду от разного рода катаклизмов!

Вот, пожалуй, и все, что я хотела сказать. Конечно, были и трудные моменты, и грустные, но я все-таки очень рада, что эта Битва не обошла меня стороной.

Воинство Мордора с блестящей победой!

@темы: Битва Пяти Воинств

---

Приветствие Постоянным Читателям

Дорогие Постоянные Читатели!

Я знаю, что на Дайри есть традиция приветствовать новых Постоянных Читателей. Но для меня это гиблое дело, потому что, даже если начну, потом все обязательно застопорится. Уж такая я, простите
Поэтому лучше сразу и от души скажу, что я всем вам очень рада! Проходите и располагайтесь!

---

Конец света, или Как Ауле свою милость от нолдор отвращал и что из этого вышло

Название: Конец света, или Как Ауле свою милость от нолдор отвращал и что из этого вышло
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: НМП из нолдор, Ауле, Намо Мандос, Индис, Финдис
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: общий
Размер: мини
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Саммари: то, что в названии, и немножко больше.

Алмауремо

Алмауремо бежал, не разбирая дороги, и потому не заметил, когда то ли она кончилась, то ли он свернул с нее. Дальше ему пришлось проламываться через какие-то заросли, что он и делал некоторое время с изяществом, скорее, преследуемого охотниками медведя, чем молодого эльда. Правда, многочисленные удары ветвями и оставшиеся от некоторых из них кровоточащие царапины, в конце концов, несколько отрезвили его. Но окончательно пришел в себя он, только когда выбрался на небольшую, залитую светом Анара полянку, где раньше точно ни разу не бывал.
Момент был не самый лучший, потому что прежде всего Алмауремо заметил, что стоит обеими ногами вовсе не на зеленой траве, а на расстеленном женском плаще. Причем хозяйка плаща, которая, видимо, еще недавно отдыхала, сидя на нем, а после была вынуждена поспешно отскочить в сторону, теперь наблюдала за этой картиной с немалым удивлением и тревогой, но без тени гнева, это, признаться, порядком удивило уже самого Алмауремо, потому что он, пожалуй, был бы сильно сердит, если б кто-то неожиданно вывалился на него из кустов да еще и топтал его одежду.
Тут юноша впервые подумал о том, как выглядит после своего бешеного бега: растрепанный, исцарапанный, и самое страшное, лицо до сих пор мокро от слез. А ведь он давно не ребенок, и, наверное, даже родители не скажут, сколько десятков солнечных лет они не видели его плачущим.
Он уже взрослый, он почти мастер, он ученик Ауле... вернее, был учеником Ауле до сегодняшнего утра... вот еще это... Лицо пылало, руки дрожали, а к горлу опять подкатил ком. Кошмар, хоть полезай обратно в кусты.
Но Алмауремо, конечно, не сделал ничего подобного, напротив, он аккуратно, как только мог, сошел с плаща и вежливо поклонился. Глаза незнакомой эллет сияли светом Древ. а это означало, что она намного старше него.
– Госпожа, – начал он, но слова, с которыми у него, как у всякого нолдо, обычно не было проблем, не находились.
Со вздохом Алмауремо поднял глаза к небу и нашел взглядом ладью Ариэн – это всегда помогало (не даром же он был рожден вскоре после сотворения Второго светила). Но, похоже, не в этот раз.
Алмауремо снова посмотрел на свою собеседницу, до сих пор не проронившую ни слова, и увидел, что, пока он созерцал окрестности в поисках неизвестно чего, она успела отряхнуть и как-то иначе сложить свой плащ, и, более того, даже снова сесть.
Рядом с ней оставалось еще довольно много свободного места, на которое она кивком указала Алмауремо:
– Присядь, кажется, тебе надо отдохнуть.
Он действительно чувствовал себя безумно усталым, но сел все-таки больше потому, что просто не нашелся, что ответить.
На женщину Алмауремо не глядел, а она и не пыталась привлечь его внимание. В какой-то момент ему даже почудилось, что рядом вовсе никого нет, а вся эта история не более, чем странная фантазия. Но тут над поляной поплыл негромкий голос арфы: в нем слышались свежесть и спокойствие самого раннего утра летнего дня, когда Анар еще только собирается взойти на востоке и лишь узкая полоска небес окрашена нежным золотистым светом, а птицы уже поют на все голоса, и дышится так легко, что хочется смеяться... Мелодия завораживала, увлекала за собой, и у Алмауремо от нее стало легче на душе, хоть это и было почти невероятно.
А как только он почувствовал себя лучше, в нем проснулось любопытство, потому что, во-первых, он раньше не видел у эллет арфы, и теперь ему хотелось взглянуть на инструмент, а во-вторых, самой эллет он тоже раньше не видел, а она так играла... наверняка, весь Валинор знал ее, как знали лучших мастеров, охотников, певцов или мудрых.
Алмауремо обернулся: яркие голубые глаза незнакомки смотрели прямо на него, и она сразу же, как будто ждала момента, спросила:
– Не хочешь рассказать, что случилось?
Он пожалел, что не остался сидеть по-старому, даже арфа, маленькая и изящная, словно игрушка, его уже не интересовала, а от женщины хотелось просто бежать, как до этого он сбежал от друзей, как сбежал бы и от себя самого, если бы только мог.
Вспоминать и то было нестерпимо, а уж говорить... Впрочем, нравится ему или нет, скоро весь Тирион будет обсуждать это. Шутка ли: владыка Ауле прогнал всех своих учеников. И Алмауремо, которого еще недавно так хвалил, тоже прогнал, а сказать вернее, именно из-за него отослал прочь и остальных.
Алмауремо помнил, как был счастлив, когда Ауле только согласился взять его в обучение, казалось, он вот-вот оторвется от земли и полетит, не хуже любой птицы. А как родители были рады! И, без преувеличения, весь город разделял эту радость, потому что с самого Затмения Валинора не избирал Ауле себе учеников среди нолдор и вот взял троих.
А теперь все так скверно закончилось... и хотя горько думать, что он опозорил свой народ, да и многих секретов мастерства ему уже не узнать, сто крат горше осознавать, что из-за него пострадали Эллаирон и Неллэлиндо, с которыми за годы совместного ученичества Алмауремо сдружился крепче, чем с кем бы то ни было, а еще он, кажется, обидел своего учителя, которого успел полюбить всем сердцем, но не понимал, чем обидел.
– Это просто конец света! – воскликнул Алмауремо и осекся, и только тут сообразил, что давно уже говорит вслух.
Женщина смотрела на него внимательно и сочувственно, продолжая совсем тихо наигрывать на арфе все ту же мелодию. Похоже, ни его рассказ, ни этот злосчастный "конец света" ее не покоробили. Она удивляла Алмауремо все больше.
Про то, какое впечатление должна была произвести его история, он вообще старался не думать, а выражение точно было не по душе почти всем, кто видел свет Древ. Когда-то Алмауремо придумал его сам, давно, еще совсем мальчишкой, и сначала даже немножко гордился: хорошее ведь имя для ситуации, когда все складывается так плохо, что просто уж хуже не куда. А потом он как-то сказал это при маме, а у нее стали такие глаза, будто ей больно. Тогда Алмауремо присмотрелся и начал замечать, что многие старшие так реагируют.
Но как бы ни хотел он забрать слова назад, они уже вошли в язык и зажили сами по себе среди молодых нолдор, которые, как и Алмауремо, знали только свет новых светил, а о прежнем лишь слышали в песнях, поэтому он ограничился тем, что сам старался так не говорить, а сейчас оно вдруг вылетело, как будто без того мало неприятностей.
Повисло молчание, женщина, вроде бы, не собиралась им пользоваться, чтобы возмутиться или огорчиться, или еще что-нибудь в этом роде, только мелодия зазвучала чуть громче и как-то так ободряюще, и под ее аккомпанемент Алмауремо, рассудив, что хуже уже не будет, высказал до конца все, мучившее его:
– Я просто не могу понять, почему так вышло. Да, владыка говорил, что с этим сплавом экспериментировать опасно, что у нас, и даже у меня, пока не хватает сил и опыта. Но получилось же! Я потому и признался, что хотелось похвастаться, – он почувствовал, как заливается краской. – Владыка рассердился... Мы все поначалу ужасно боялись его сердить, а он смеялся только. Но тут... будто земля дрогнула, и он сказал, что устал от тех, для кого его совет – лишь пустой звук, кому не терпится разрушать... и еще много всего. А потом сказал, чтобы мы уходили и не возвращались больше. И сам исчез. Я знаю, что валар тела не нужны, но он так раньше никогда при нас не поступал.
Алмауремо замолчал и перевел дух.
– После этого ты решил немного прогуляться и оказался здесь? – мягко спросила женщина.
– Да, госпожа, – он чуть улыбнулся и тут же опять посерьезнел. – И теперь я, признаюсь честно, не знаю толком ни как все получилось, ни как это исправить. Вернее, можно ли это вообще исправить... Хотя, конечно, вам тоже неоткуда знать, – последняя фраза была невежливой и вообще совершенно лишней, и Алмауремо почувствовал досаду на самого себя, что не смог удержать ее на языке.
Но женщина тихонько рассмеялась, похоже, она совсем не умела сердиться.
– Ну, может быть, кое-что я и знаю, – сказала она. – Тебе, наверное, приходилось слышать сказания о тех временах, когда эльдар еще не пробудились?
Алмауремо сперва даже опешил от такого вопроса, но все же ответил:
– Да, конечно, – сказаний он и правда слышал немало, матушка знала их великое множество, а Алмауремо в детстве обожал слушать.
– Тогда для тебя не станет новостью то, что я скажу: Ауле был одним из главных работников при сотворении Мира, еще когда Земля была полна пламени, он трудился над укрощением ее бурь, потом создал земную твердь и все, что в ней, и чаши морей, и воздвиг горы, но Моргот – хотя тогда он не носил еще это имя – обрушил горы, расколол чаши, а облик земель извратил, и Ауле пришлось много трудиться, чтобы вернуть хотя бы часть созданного. Конечно, во все это время он не был один, ему помогали многие, но и он помогал многим, и он потратил много сил и перенес много разочарований, потому что не все можно было спасти. Затем Ауле создал Светильники, которые стали первыми источниками света в Арде, и валар поселились на острове Альмарен и продолжали свой труд, но Моргот разбил Светильники и уничтожил остров, и снова исказил многое из сотворенного валар. И снова много сил потребовалось на исправление вреда. А затем валар ушли в Валинор и здесь создали новый прекрасный край и новые источники света – Древа. Потом, когда мы, эльдар, пробудились, валар призвали нас в свои земли, и Ауле, который так любит делиться знаниями и мастерством, открыл эльдар, и в особенности нолдор, множество секретов, и сильно привязался сердцем к своим ученикам. И он был счастлив в то время, но потом Моргот посеял смуту и отвратил учеников Ауле от Ауле. Нет, не всех, конечно, но очень многих. А когда погибли Древа... – женщина сильно побледнела, ей явно было бы слишком трудно говорить дальше, и Алмауремо решил остановить ее.
– Я понял, – сказал он и для верности несколько раз кивнул головой.
И он действительно понял. Женщина не обманула: ничего нового в ее рассказе не было, все это по отдельности знал, пожалуй, каждый ребенок в Валиноре, но собранное вместе... Алмауремо чувствовал себя так, как будто заглянул в очень глубокую пропасть. Бессчетные времена до появления эльдар, да и после их появления... столько потерь.
"Он думает, что нас тоже отвратит какой-нибудь Моргот, или уничтожит, или обрушит, или что там еще бывает... или мы его бросим сами".
Алмауремо невольно поежился. Поднял взгляд на женщину.
– Спасибо! Вы мне очень помогли! Правда! И простите, я...
Она только рукой махнула, показывая, что извиняться не за что.
– Спасибо! – еще раз повторил Алмауремо. – Но что же мне теперь делать? Может, вы и об этом кое-что знаете? – он постарался, чтобы в его голосе не звучало слишком уж отчаянной нажежды. В конце концов, первая встречная эллет не обязана знать решения для всех его проблем.
Она покачала головой и грустно улыбнулась:
– Нет, об этом я, к сожалению, ничего не знаю.
Алмауремо ожидал, что ответ будет именно таким, но все же расстроился. И это, видимо, отразилось на его лице, потому что женщина сказала:
– Но если ты хочешь мой совет, то лучше всего было бы вернуться в кузницу, где он учил вас, и ждать его там, сегодня, завтра и каждый день, сколько...
– Потребуется! – подхватил Алмауремо, вскакивая на ноги.
– Сколько хватит терпения, – поправила эллет. – И я не обещаю, что он придет, но, может быть, он придет.
– Да, понимаю... конечно. Спасибо еще раз! – Алмауремо уже лихорадочно озирался, пытаясь определить, где он все-таки находится и как отсюда добраться до кузницы.
– Думаю, по тропе будет удобнее, чем напрямик, – подсказала женщина. – Тропа в той стороне, – она указала направление рукой, и посмотрев туда Алмауремо в самом деле увидел тропу. Идти до нее было недалеко, а бежать так и вовсе близко.
И Алмауремо побежал, перед этим, конечно, еще раз поблагодарив эллет и попрощавшись с ней.
Только удалившись на немалое расстояние от полянки, он вспомнил, что так и не узнал имени женщины, которая так ему помогла, и как раз раздумывал, не повернуть ли ему обратно, когда сзади раздались знакомые голоса, и очень скоро его нагнали Эллаирон и Неллэлиндо. При виде Алмауремо на их лицах явно отразилось огромное облегчение, и он не мог не улыбнуться друзьям.
– Айя, Алмауремо! – крикнул Эллаирон.
– Вот мы тебя и нашли! – одновременно с ним сказал Неллэлиндо.
Алмауремо увидел, что оба выглядят заметно потрепанными, хотя, к счастью, не так сильно, как он. И словно в ответ на эти мысли, они продолжали:
– Ничего себе прогулка, я порвал рубашку!
– А я потерял пояс, но это не важно.
– Что тебя остановило на той поляне, стадо лосей? – хмуро спросил Эллаирон, но было видно, как он нарочно старается не усмехнуться.
– Нет, всего одна эллет, – ответил Алмауремо, наконец получив возможность вклиниться в этот поток слов. – Сейчас расскажу.
И Алмауремо быстро пересказал друзьям обстоятельства встречи и разговор, и, конечно, совет, который получил.
– В этом есть смысл, – задумчиво протянул Неллэлиндо.
– Ты собираешься так и поступить? – поинтересовался Эллаирон у Алмауремо.
– Да, я прямо сейчас вернусь туда, – ответил тот, не раздумывая.
– А если он не придет? Я хочу сказать, совсем. Ты так и будешь его ждать до Второго хора?
– Не знаю, надеюсь, так много времени не понадобиться, – честно признался Алмауремо.
– А может, лучше не надо? – спросил Эллаирон. – Можно ведь учиться и у кого-то из эльдар или вообще заняться чем-нибудь другим.
– Нет, – твердо сказал Алмауремо. – Я не хочу ничего другого и другого учителя не хочу. Я возвращаюсь.
– Я, пожалуй, составлю тебе компанию, – вступил в разговор до этого молчавший Неллэлиндо. – Не уверен насчет Второго хора, но пока время у нас есть.
У Алмауремо потеплело на сердце. Он знал, что ожидание может оказаться действительно долгим и очень непростым, а вместе все-таки не так тяжело. Вот бы еще...
Алмауремо посмотрел прямо в лицо Эллаирону:
–А ты? – он сам не чувствовал, как сильно закусил губу, ожидая ответа.
Эллаирон, явно сомневаясь, переводил взгляд с одного друга на другого, и наконец решился:
– Ладно, я с вами.
И они двинулись дальше все втроем. Через некоторое время Эллаирон спросил:
– А что это была за женщина?
– Не знаю, если честно, – откликнулся Алмауремо. – Вы ее не видели?
– Нет, на поляне было пусто, – ответил Неллэлиндо.
– Жаль, – Алмауремо и правда огорчился.
– Ну, может, ее еще можно узнать по чему-нибудь, – предположил Эллаирон. – Что в ней было самое приметное?
– Голубые глаза, очень яркие, – припомнил Алмауремо.
– Это не поможет, – уверенно сказал Эллаирон, – Глаза у всех ваниар такие, и, кажется, чем они старше, тем глаза ярче.
– Еще она играет на арфе...
– Ну, точно ваниа, – решил Эллаирон. – Они все музыканты.
– Нет, все так играть не могут,– возразил Алмауремо, которому живо вспомнилась чудесная мелодия. – К тому же, она говорила, как нолдэ, и одета была, как нолдэ, только волосы убраны под темное покрывало, цвета не узнать.
– О! – воскликнул Неллэлиндо.
– Что?! – хором откликнулись Алмауремо и Эллаирон.
– Нет... я просто подумал... – Неллэлиндо поколебался секунду и договорил: – Что это могла быть госпожа Индис, мать нашего короля. Мне бабушка рассказывала, что когда-то она играла, как никто другой, и самый слабый отголосок ее мелодий веселил сердце. И она пела, и ей подпевали птицы. Но теперь, говорят, она не играет и не поет, потому что горе утомило ее душу. Она не приходит в Тирион, и много лет никто из нолдор не видел ее, – Неллэлиндо сделал паузу. – Так что вряд ли это она.
– Но мы ведь не в Тирионе, правда? – откликнулся Алмауремо. – И едва ли кому-то приходило в голову разыскивать ее в лесу, чтобы узнать, играет ли она здесь.
– Да, может, ты и прав, – согласился Неллэлиндо.
– Но все равно этого никак не проверить, – заметил Эллаирон. – Не станем же мы спрашивать.
– Конечно, не станем, – ответил Алмауремо. – И по-моему, нам стоит идти быстрее.
Друзья прибавили шагу.

Индис

Индис легонько толкнула незапертую калитку и вошла в сад. За ту почти полную сотню солнечных лет, что жила здесь, она так и не научилась думать "свой сад". С домом было проще: миниатюрный, со множеством больших окон, обращенных на все стороны света, он на вид казался легким, точно был сделан из кружева, а не из камня, и в каждой черточке безошибочно угадывалась рука Ингвэ, который лично спроектировал жилище своей сестры. Дом не мог не нравиться, и со временем она полюбила его.
А сад... пока можно бродить по лесам, среди того, что растет на воле, сад ей не нужен. И она, наверное, чувствовала бы себя перед ним виноватой, если б он не стал, сразу и навсегда, владением Финдис, которая, кажется, могла заниматься им бесконечно. Вот и сейчас она поднялась навстречу матери с ближайшей клумбы, куда подсаживала новые цветы.
– Ты вернулась! Как хорошо!
Индис видела, что дочь старается придать голосу и лицу беззаботно-приветливое выражение. Но ничего не выходило, она все равно говорила и смотрела так, как будто Индис отсутствовала, по меньшей мере, несколько лет, а не дней, и никто уже не надеялся, что она возвратится живой.
Сердце тоскливо сжалось. Ей давно уже было не под силу постоянно сидеть на одном месте, душе становилось тесно в доме, в саду и в себе самой, хотелось действия, простора, движения. И, как когда-то в дни юности, Индис спасалась от этой напасти в царстве Йаванны. Там, среди деревьев и трав, ей легче дышалось, там она могла изливать душу в музыке. И она была бы почти счастлива, если б не знание, что часы ее свободы оборачиваются для ее дочери часами беспокойства, хотя Финдис и делала вид, что ничего подобного нет в помине.
Индис все собиралась поговорить с ней об этом, но сама же раз за разом откладывала дело на потом, чувствуя, что Финдис поддержать такой разговор не захочет, а пробиться сквозь стену ее упрямства выйдет навряд ли.
Но сегодняшнее утро, как ни странно, придало ей сил, поэтому, коротко обняв дочь, Индис отстранилась и сразу же спросила:
– Послушай, я вижу, что каждое мое небольшое путешествие становится для тебя почти трагедией, почему? Ты боишься за меня?
– Ну что ты, конечно, нет. Разве может случиться страшное в Валиноре, – горькой иронии в голосе хватило бы на целую сотню эльдар, так что Индис невольно отпрянула от такого напора и, должно быть, сильно изменилась в лице, потому что Финдис тут же пожалела о сказанном.
– Мама...
Но Индис, понимая, что нельзя позволить разговору отклониться в сторону, не дала ей договорить.
– Самое страшное в Валиноре уже произошло, – сказала она со всем спокойствием, на какое была способна. – И теперь боятся нечего. Не ожидаешь же ты, в самом деле, что меня затопчет табун лошадей Ороме.
– Лошади ни при чем, – тихо сказала Финдис, и не глядя на мать, продолжила: – Вспомни, что было с тобой... тогда. А если снова? И ты одна, в лесу? – ее голос прервался, губы задрожали.
Индис потянулась, ласково провела пальцами по щеке дочери, от виска к подбородку, Финдис поймала ее руку в свои, крепко сжала.
– Милая, пойми, то, что было, уже не вернется. Боль, отчаяние и тьма могли убить меня во время Долгой Ночи, – Индис почувствовала, как дочь вздрогнула всем телом. – Могли, но не убили. И теперь это не повторится, что бы ни было. Поверь, я могу совершенно спокойно гулять хоть по всему Валинору, тебе не придется разыскивать мое безжизненное тело.
– Ты не можешь знать, – упрямо возразила Финдис.
– Могу, подобное не случается дважды. – Индис говорила мягко, но очень уверено. – Прости, доченька, мне ужасно жаль, что это испытание выпало на твою долю. Я хотела бы все изменить, – видя, что Финдис собирается сказать что-то, Индис знаком попросила ее подождать. – Однако это не в моих силах, и сами валар не властны над прошлым. Единственное, что остается делать, – жить дальше, не терзая себя страхом возможного горя, – Индис высвободила свои пальцы из ладоней дочери, положила обе руки ей на плечи и, глядя прямо в печальные серые глаза, сказала: – Я здорова, дух мой связан с телом не слабее, чем в первые дни жизни у Вод Пробуждения, и ты вовсе не должна посвящать всю себя присмотру за мной. Помни, я твоя мать, а не дитя, пусть тебе и пришлось заботиться обо мне в то время, когда я была беспомощнее младенца, – с этими словами Индис отпустила дочь.
– Я помню, мама, – ответила Финдис. – Но я не желаю другой жизни. – Она повернулась и пошла к дому, Индис последовала за ней. – И мне было бы спокойнее, если бы ты кого-нибудь брала с собой в лес. Может быть, и меня.
– А тебе хочется в лес? – удивилась Индис.
–Нет, но если нужно... – начала Финдис.
– Не нужно, – быстро сказала Индис.
– Хорошо, ты можешь найти кого-нибудь, кто захочет.
– Зачем? Кто хочет, пусть сам идет, и я сама пойду. – Индис рассмеялась.
– Мама! Ты прямо как дядя Ингвэ, – возмутилась Финдис.
– А что не так с твоим дядей? – поинтересовалась Индис.
– Ничего. Но когда я поделилась с ним этими мыслями, он сказал, что если ты захочешь таскать с собой повсюду толпу народу, то обязательно нам об этом сообщишь, а до тех пор не стоит мешать тебе поступать, как ты сама желаешь. И засмеялся. Не знаю, что его так развеселило, – в голосе Финдис слышалось легкое раздражение. Она любила дядю, но иногда общение с ним становилось настоящим испытанием для ее нолдорского терпения.
– Ингвэ радуется, потому что думает, что я становлюсь прежней, – сказала Индис.
– Прежней? – недоверчиво переспросила Финдис. – Прежде тебя не тянуло бродить неизвестно где. По-моему, из Тириона ты уезжала только в гости к дяде, да и то не очень часто. И еще на берег дышать звездами, но тоже...
– Твой отец не мог надолго покидать свой город, а расставаться со мной даже и ненадолго не хотел, и со временем я привыкла жить, почти никуда не отлучаясь. А потом, – Индис немного помолчала и закончила: – Да, просто привыкла и все.
– Понятно, – Финдис вздохнула. – Значит, дядя прав.
Индис чуть было не сказала в ответ, что той, старой Индис, из нее уже не выйдет, даже если она проведет вечность, скитаясь по Валинору, но тут Финдис решила сменить тему и спросила:
– Расскажешь, куда ходила в этот раз? Было что-нибудь интересное?
Резкости перехода не мог бы не заметить даже глухой, но говорить об этом было бесполезно. Почти любое упоминание о Финвэ приводило к такому результату, и сгладить этот печальный эффект никак не получалось.
Индис было обидно за мужа до слез, правда, самих слез у нее не было с самого дня его смерти. Так что она давно привыкла обходиться без них. Иногда это оказывалось даже к лучшему. Например, когда она поняла, что тьма Долгой Ночи для нее во всех смыслах чернее, чем для других.
Зрение начало уходить, когда все ее дети, кроме Финдис, и все дети детей собрались покидать Валинор. К тому времени, как они пришли к ней попрощаться, в глазах у нее было уже так много тумана, что она с трудом различала их лица.
Индис таила это ото всех, сколько могла, но когда в Тирион пришли вести из Альквалондэ, мир померк окончательно. Как это сказал тот мальчик? Конец света?Да, это действительно был конец, страшнее гибели Древ, страшнее всего, что только возможно было представить.
А после она узнала о Пророчестве Севера и не могла уже ни подняться с постели, ни пошевелиться, даже малейшее усилие мысли причиняло страдания телу. И ей стало ясно многое, что раньше казалось странным и почти невероятным. Она поняла, как просто может быть для феа расстаться с телом. Легче, чем вздохнуть.
Наверное, она сделала бы это, если бы не руки Финдис, которые держали ее руку, и не голос Финдис, что звал ее беспрестанно. Потом эльдар из народа ее мужа взяли Индис и отнесли в дом ее брата, потому что поняли, что их знания бессильны ей помочь и нужно взывать к валар, и усомнились, ответят ли валар, если станут взывать к ним из Тириона.
Все это она узнала позже, а тогда заметила только, что голосов стало больше, теперь кроме дочери, она слышала еще брата, невестку и племянников.
И валар тоже слышала. Они, конечно, откликнулись. Но вести их были нерадостны: дух Индис, стремясь освободиться от чрезмерного страданья, рвался прочь от ее тела, и теперь большая часть связей, которые объединяли их, разорваны, и либо со временем они восстановятся и она вернется к жизни, либо ее дух покинет тело и отправится в Чертоги Мандоса. Но повлиять на это извне никак нельзя, все зависит только от самой Индис.
В Лориэн ее не переносили – Финдис воспротивилась этому, и Индис была благодарна дочери: во владениях Ирмо ей, безусловно, стало бы легче, самый воздух уменьшил бы боль, но голоса перестали бы быть слышны, а в ее новом мучительном и странном положении они были единственным, что еще оставалось у нее, что она не хотела потерять. И она слушала.
Когда среди других вдруг явственно прозвучал голос ее сына Арафинвэ, Индис сперва подумала, что окончательно заблудилась на дороге грез и возврата нет. Но именно после его появления ей начало мало-помалу становиться лучше. И то, что покинуло ее раньше всего, раньше и возвратилось: как прекрасен был первый восход Исиля, она знала не понаслышке. А после, под лучами Анара, и тело ее начало крепнуть.
Но долгое время не покидала она дома своего брата и не искала общества, кроме общества родичей. Силы ее оставались слабы, и голос не рождал песни, а пальцы не творили мелодий, и тихая чистая радость, которую прежде Индис распространяла вокруг себя даже в дни собственных печалей, казалось, иссякла навеки.
И ее не призвали в Кольцо Судьбы, чтобы там выслушала она слово супруга своего, которое должно было стать для нее приговором*. Владыка Мандос сам явился к ней и объявил волю Финвэ.
Индис склонилась перед этой волей с болью, но без гнева, признавая ее справедливость. Лишь один вопрос задала она владыке Судеб, потому что невозможно ей было удержать его:
– Скажи, о Судия, перед тем, как принять это решение, говорил ли муж мой что-нибудь и обо мне? Если да, хотела бы я узнать его слова, чтобы до предела дней хранить их в моем сердце.
– Мало в его словах того, что сердце твое желает сохранить, – сказал Мандос, и голос его был ровен, как всегда. – Но ты услышишь их.
После этого произнес он слова Финве.** И тогда Индис удивилась, а сердце ее, прежде полное печали, исполнилось сострадания. Потому что поняла она, что Финвэ смог отчасти провидеть то, что стало для нее испытанием, неожиданным и тяжким, но, верно, много страданий пришлось перенести ему самому и нескоро их след изгладится в его душе, раз так, а не иначе, истолковал он свое провидение.
И вину, и раскаяние почувствовала она также, потому что, в самом деле, хоть и не по своей воле и не ради своего покоя, все же оставила она в час величайшей нужды народ нолдор, который назвала когда-то своим, и ничего не могла сделать для них, когда они нуждались в помощи и желали ее, и просили.
Долгое время после ухода Мандоса Индис оставалась наедине со своими мыслями и чувствами, безучастная ко всему. И близкие ее, особенно Финдис, находившаяся при ней неотлучно, тогда стали страшиться повторения прежнего.
Индис и сама очень смутно представляла, что творилось тогда в ее душе и как из множества печалей могла зародиться в ней надежда. Но, лишь только надежда появилась, Индис поняла, что отныне именно в ней заключается цель и смысл ее жизни. Никогда, до тех пор, пока хватает у нее сил сделать следующий вдох, не должна она сомневаться в том, что однажды мрачные пророчества и тяжкие проклятия потеряют силу, горести иссякнут, раздоры будут забыты, тьма отступит перед светом, а изгнанники смогут возвратиться домой.
И Индис всем сердцем приняла это, и душа ее наполнилась верой, которую ничто не в силах было бы сокрушить. Это помогло превозмочь собственную боль, снова начать жить. Правда, некоторые вещи были для нее и теперь чересчур тяжелы: редко и всегда тайно приходила она в Тирион к сыну и невесткам, предпочитая, чтобы они навещали ее сами, – до сих пор не хватало ей смелости говорить с кем-то из народа ее мужа, хотя они ни в чем не обвиняли ее и едва ли могли даже представить, что она может считать себя в чем-то виноватой перед ними.
– Так что же? – Финдис была полна решимости получить ответ на свой вопрос и увести разговор как можно дальше от Финвэ.
– Было кое-что важное, – ответила Индис, возвращаясь к настоящему. – Сейчас расскажу.
И Индис рассказала дочери о своей утренней встрече с юным учеником Ауле.
– Почему тебе это показалось важным? – спросила Финдис, когда рассказ был окончен. – Мало ли что может происходить между учителем и учениками. Некоторые считают, что такие столкновения даже полезны.
– Не думаю, что это мнение разделяет кто-то из владык, – возразила Индис. – Для них гнев слишком серьезное дело, и за все годы в Валиноре я не слышала ни об одном похожем случае, хотя у многих из них были ученики.
– Возможно, про подобное просто не принято говорить? – предположила Финдис, но голос ее звучал безо всякой уверенности. И, когда мать ничего не ответила, она спросила уже с тревогой: – Если гнев – знак ненависти, значит, Ауле ненавидит нолдор? Но Стихии ведь не могут ненавидеть эрухини, ни один из них, кроме Моргота, верно?
– Гнев еще может быть знаком большой печали или сильной усталости, – заметила Индис.
– То есть, ты не думаешь, что из Ауле получится еще один Враг Мира, – Финдис слабо улыбнулась.
– Нет, конечно, нет. В самом худшем случае, нолдор его больше не увидят и все. Хотя это их тоже не обрадует.
– Ты предупредишь Арафинвэ? – спросила Финдис.
–У него и так немало забот, с которыми он должен справляться, зачем ему знать о той, с которой, если она возникнет, он ничего поделать не сможет.
– По-твоему, лучше положиться на терпение мальчишки, которому явно не хватает терпения? – недоверчиво спросила Финдис.
– Почему нет? – спокойно отозвалась Индис. – А если не выйдет, можно попробовать что-нибудь другое.
– Что, например?
– Найти владыку Ауле и попросить его вернуться, – ответила Индис все так же спокойно.
Финдис при этих словах вся подалась вперед.
– Замечательно! – воскликнула она. – Теперь ты еще собираешься лазить по горам в поисках того, кого ты даже увидеть не сможешь, если он сам этого не захочет.
– Нет, – сказала Индис с улыбкой. – Я не очень люблю горы, мне куда милее зеленые леса.
– Думаешь, госпожа Йаванна сможет помочь?– догадалась Финдис.
– Кто сможет, если не она?
– Наверное, ты права, – согласилась Финдис. – Когда ты к ней обратишься?
– Через неделю, – подумав, сказала Индис. – Если в этом еще будет надобность.

Ауле

Сбросив ненужное фана, вала Ауле помчался быстрее, чем ветер Манвэ, и скоро достиг той части западной стены гор Пелори, где никогда не бывали ни эрухини, ни звери, ни птицы, и даже другие айнур почти никогда.
Здесь он всегда мог спокойно побыть один. И подумать, о чем хотел. Или не думать вовсе ни о чем. Сейчас второе было намного ближе его душе. И Ауле принялся бестелесно бродить среди своих каменных древ, взмывая к вершинам и спускаясь в самые глубокие расщелины.
– Здравствуй, Ауле, – обладателя этого бесстрастного голоса невозможно было не узнать.
Ауле остановился, приветствуя собрата:
– Привет и тебе, Намо.
Их разделяли несколько шагов, и Намо не подошел ближе, а лишь стоял молча, глядя на Ауле, пока тот, наконец, не спросил:
– У тебя ко мне дело или ты просто пришел прогуляться в моем саду, собрат мой? – последнее казалось совсем невероятным, у Намо, и раньше не любившего покидать свои чертоги, теперь было слишком много работы в них.
– Я пришел поговорить с тобой о твоих учениках, – ответил Намо. – Как ты думаешь, чем они сейчас заняты?
– У меня нет учеников, – мрачно сказал на это Ауле. – А те, что звались ими вчера, сейчас, должно быть, вернулись домой и ругают меня.
– Тогда посмотри сюда.
Как только Намо произнес эти слова, Ауле увидел перед собой свою кузнецу: в ней все было готово к работе, и все трое его учеников были там, но работа не начиналась.
– Так чем заняты твои ученики, Ауле?
– Они ждут меня, – ответил Ауле, и лицо его посветлело. – Я должен к ним вернуться! – забывшись, он едва не шагнул в картину, но она исчезла.
– Спасибо, брат, – прошептал Намо в пространство. Он мог, разумеется, этого не делать, Ирмо прекрасно услышал бы его мысли, но Ауле это вернуло к реальности.
Ему нужна была настоящая кузница, а не видение, значит, путь будет несколько дольше. Впрочем, не намного.
– Стой, Ауле, – в этот раз голос прозвучал властно, и это яснее всяких слов подтвердило, что Намо пришел по делу.
Ауле остановился и посмотрел на Намо.
– Разве для того спустились мы в Эа, чтобы давать волю своему гневу и пугать эрухини? – теперь голос его был снова совершенно бесстрастен.
– Разве не странно, что ты напоминаешь мне об этом? – в свою очередь спросил Ауле.
– Моего гнева ни видеть, ни испытывать на себе не доводилось никому из воплощенных, – ответил Намо. – А слова мои – лишь отражение их прошлых или будущих деяний, и если деяния их страшны, не в моей воле изменить это.
Ауле молчал долго, а потом сказал:
– Признаюсь, мне трудно взирать спокойно на их нетерпение и не знающую предела гордость, в которых, как известно, корни всех бед.
– Всех бед и только бед, о Ауле, Отец Гномов? – спросил Намо все тем же тоном.
И Ауле рассмеялся.
– Хорошо, – сказал он, успокоившись. – Я признаю, что был не прав, когда сегодня утром разгневался на своих учеников из эрухини и прогнал их. Но этого не довольно, так, Намо? Ты ведь не позволишь мне просто вернуться к ним? – Ауле, скорее утверждал, чем спрашивал.
– Нет, – согласился Намо. – Ты сам отказался от них и теперь должен ждать.
– Но ведь и им придется ждать! – вскричал Ауле.
– Да, придется, – опять согласился Намо.
– Но они не виноваты!
– Ты отказался от них, – повторил Намо.
– Сколько ждать? – спросил Ауле.
– Три, – Намо выдержал долгую паузу и закончил: – дня по счету Анара.
Ауле глубоко вздохнул.
– Ты знаешь, – глухо спросил он, – что я только что успел вспомнить каждую секунду бессчетных лет до пробуждения эльфов? – И сам же ответил: – Ты знаешь.
– Три дня по счету Анара, – снова сказал Намо и исчез.

Примечания:
* "Пусть я навечно останусь в Мандосе вместо нее [Мириэли]. Ибо, конечно же, если я останусь без тела и отрекусь от жизни в Арде, Приговор потеряет силу"

** "Любовь к Индис не вытеснила любви к Мириэли; и теперь жалость к Мириэли не уменьшает заботы моего сердца об Индис. Но с Индис мы разлучились без смерти. Я много лет не видел ее, и я был один, когда Исказитель сразил меня. У нее есть
любимые дети, и они утешат ее, для нее, должно быть, сейчас дороже всех Инголдо. Об его отце она может тосковать; но не об отце Феанаро! Но более всего в сердце своем она сейчас стремится в чертоги Ингвэ, к покою ваньяр, далекому от раздоров нолдор. Мало утешения принесу я ей, вернувшись; а правление народом нолдор уже перешло к моим сыновьям. "

@темы: Намо, Индис, Финвэ, мои фанфики, ваниар, валар, Ауле, Финдис, новые персонажи, Финвэ/Индис, Сильмариллион, нолдор

---

Эруквэнта

Название: Эруквэнта
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Эру, айнур, упоминаются эльдар и люди.
Рейтинг: G (0+)
Жанр: общий
Размер: мини
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: история Эру и его размышления от создания Айнур до объявления судьбы Детей Эру.

Был Эру, Единый, кто позже назвался Илуватаром, и был он Пламенем творения и Любовью, Знанием и Удивлением, Изменением и Постоянством, и Гармонией – все это был он, ибо такова его сущность. И долго парил он среди бесконечных возможностей красоты и радости, и был счастлив.
Но был также одинок, потому что не с кем было ему разделить свое счастье. Тогда стал он думать об этом, и из мысли его явились Айнур, некоторых из которых после называли священными в Арде, других же звали Врагами, а иных там не знали вовсе.
В тот миг, однако, все это еще дремало в неизмеримой Глубине Времен, а Эру смотрел на плоды своих дум и видел, что они разумны и прекрасны, схожи с ним и друг с другом, и все же отличен каждый от него и ото всех. И сердце Эру радовалось.
И он любил их, ибо не могло быть иначе, и желал, чтобы стало им открыто все то, что открыто ему. Но даже сильнейшие из Айнур вмещали в себя лишь ту малую часть доступного Эру, из которой вышли, и трудно было им понимать его и друг друга.
Тогда Эру начал учить их музыке, потому что в ней яснее всего проявлялась его сущность и все, что хотел он поведать. И он давал им музыкальные темы и внимал их пению, и радовался, глядя, как понимание их возрастает и гармонии в музыке становится все больше.
Наконец, пришло время, когда все Айнур смогли петь в едином хоре, где каждый, создавая свою красоту, преумножал красоту, созданную другими. И Эру позвал их к себе и задал мощную тему, прекраснее и величественнее всего, что давал им прежде, ибо желал он, чтобы Айнур ныне объединились в акте со-творения во имя новой красоты, и каждый мог бы познать то целое, от которого раньше изведал часть.
И Айнур начали творить Великую Музыку, а Эру сидел и внимал, и долго все нравилось ему, ибо музыка была прекрасна, и казалось, скоро они достигнут того единения, в котором все станет открыто всем.
Но Мелькор, что был одарен могуществом более других Айнур, повел свою партию наперекор остальным, и звуки, которые до этого текли легко и свободно и объединялись в поток, мощный и плавный, стали сталкиваться, мешая друг другу, и поток вздыбился бурлящими волнами, а Эру понял, что Айнур еще далеки от понимания всего, и Мелькор, хотя ему изначально были открыты частицы ведомого каждому из его собратьев, дальше прочих. Это опечалило Эру, но видел он, что музыка Айнур все же прекрасна, как ничто прежде, и улыбнулся.
И встал, улыбаясь, и дал Айнур вторую тему, сильнее и гибче, и прочнее первой, чтобы не потерялась она в шуме бури, а помогла утишить ее. И Манвэ, который лучше всех Айнур научился понимать думы Эру, радостно принял новую тему, а следом другие. Но Мелькор воспротивился. И снова началась война звуков, яростнее, чем раньше, пока большинство Айнур не смешалось и не умолкло. А в душе Мелькора поднялось свирепое ликование победы.
Эру же опечалился еще больше, ибо видел то, чего не в силах был постичь никто из Айнур: мелодия Мелькора не развивалась сама по себе, не было в ней ни собственной гармонии, ни цели, кроме подавления другой мелодии, и только в бесконечном противостоянии она могла ширится, расти и крепнуть, чтобы победить, а победив, немедленно погибла бы без новой пищи. Это стало бы смертью для еще не рожденной красоты и для Айнур, потому что слишком много уже вложили они в эту Музыку и не перенесли бы удара. А их гибели Эру не мог допустить, ибо любил их.
Он снова поднялся и поглядел на них сурово, и поднял правую руку – и родилась третья тема, не похожая на другие и недоступная уничтожению.
С этой темой явились Дети Эру: Первые, итог сокровенных размышлений, и Вторые, плод внезапного озарения. И как только явились они, Эру полюбил их той особой любовью, какой всегда, как бы ни изменился мир, родители будут любить своих детей. И Мир, творимый Музыкой сразу стал ему в тысячу крат дороже, и Эру разгневался на Мелькора за неразумное своеволие, могущее уничтожить все. Но гнев его скоро прошел, потому что любовь к Детям не умалила любви к Айнур, и не мог он гневаться долго.
Вместе с Айнур Эру вышел в Ничто и явил им видение нового Мира, которого из-за Диссонанса не смогли они сами узреть в конце Музыки, как желал Эру. Теперь же смотрели на Мир и видели Чудо, ибо Мир был прекрасен. И Эру смотрел на Мир и видел, что он прекрасен и что суждено ему стать еще прекраснее, хотя путь к этой красоте не будет легким.
Тогда Эру говорил с Айнур и поведал им о многом, но не обо всем, потому что они еще не были к тому готовы. И рад был он увидеть, что полюбили они Детей и Мир и что многие из самых могучих и мудрых хотят связать судьбу свою с судьбой Мира, ибо не мыслят более жизни без него.
И Эру дал Негасимый Пламень, что стал сердцем сущего Мира, и благословил всех Айнур, кто желал этого, спуститься туда. Когда же ушли они, и среди них Мелькор, Эру сел один и погрузился в раздумье. Ибо хотя истину сказал он: никто не может изменить музыки назло ему, и судьба Мира – всегда идти и прийти однажды к красоте еще более дивной, какой до срока и не представить никому, кроме него самого, – вести к тому могут разные дороги.
И мысли Эру потянулись сперва к ушедшим Айнур, и увидел он, как в великих трудах создадут они Мир и сделают его прекрасным, но множество бедствий может случиться и с ними, и с Миром, когда там, где трудились столь многие, безраздельно владеть всем захочет один, и не останутся Айнур едины. И то, что одни будут лелеять с заботой и любовью, другие станут уничтожать, не ведая жалости. И те, кто растратит себя в зависти, ненависти и разрушении, в конце концов, исчезнут из Мира, но и те, кто не изведает зла, тяжко изменятся, ибо бессчетные потери и скорби ранят их души. Тогда станут они нуждаться в утешении и не смогут исцелить Мира. Долго думал об этом Эру и пребывал в печали.
Затем устремил он свой взор в Глубину Времен, к грядущей доле своих Первых Детей, которые так прочно связаны с судьбою Мира, и радость снова пробудилась в нем, ибо много мудрости, красоты и гармонии воплотится в них, и дано будет им познать и создать многое, и станут они велики и свободны в пределах Мира, и жизнь их потечет в блаженстве.
Но все же тайно будут подстерегать их великие беды и ошибки, ведущие к новым бедам, и, когда мудрость подведет их и не спасет благородство, не сможет стойкость смягчить страданий. Тогда не избегнут они усталости, и станут нуждаться в отдыхе, и им не исцелить Мира.
И печаль Эру возросла, как никогда прежде, ибо из великой любви и для разделенной радости создавал он все свои творения, но видел, что многое из данного им для поддержки и защиты они, быть может, в беспечности забудут или в печали утратят, или отринут в гордыне, и потому именно уязвимы и слабы будут оказываться в час испытаний, и тогда ни мощь, ни знание, ни опыт не станут им надежным подспорьем в горе. И когда пойдут они по такой дороге и пройдут ее, то преумножат одиночество и скорбь.
И много времени протекло до того, как Эру оставил эти думы и обратился к судьбе своих Вторых Детей. И великое удивление ждало его здесь, и смех счастья родился в его душе, но не поднялся еще на уста, и с нежнейшим вниманием стал он рассматривать это, самое неожиданное и чудесное, свое творение.
И увидел, что в силе, красоте и мудрости, с которыми войдут в Мир, многократно уступят они Первым Детям, а Айнур и того боле, но в жажде понимания не будет им равных. И великое множество вопросов узрят они в окружающей неизвестности, и, хотя после познают многое и плоды их трудов станут прекрасны, всегда поиск новых ответов останется их судьбой и делом, и величайшей радостью. И то, что откроется им, уже не сможет быть ни оставлено, ни потеряно, ни отнято, ибо станет для них поистине бесценно. И чем больше они поймут, тем больше захотят понять, и никогда не перестанут стремиться к еще не узнанному, и пределы Мира окажутся малы для их стремления.
И однажды станет им явно все, что ведомо Эру, и они не утаят этого, но сделают простым и ясным для всех. Тогда скорбящие утешатся, а усталые обретут свежие силы, и всякий увидит свою цель, и каждый поймет каждого, а все раны Мира, сколько бы ни было их нанесено, исцелятся.
И Эру будет счастлив и разделит это счастье со всеми творениями своими, как всегда желал.
Но в то же время видел он, что путь Вторых будет самым трудным из всех, ибо отыскать его будет нелегко, а еще тяжелее ему следовать. И каждая чужая ошибка станет камнем на их дороге, а каждое преступление – тропой, уводящей в сторону. И сами они умножат число ошибок и преступлений, и по множеству раз на всякие лады повторят их, и будут блуждать долго. И во зле, как во благе, смогут зайти дальше прочих и вред ужасный нанесут своим душам, и тогда не вместят пределы Мира их нестерпимых страданий.
Так Эру увидел, что для Вторых, в ком будет главная и последняя надежда Мира и всех, связанных с ним, Мир слишком тесен, ибо тех, кто не собьется с дороги, Грань его может надолго задержать, а тех, кто собьется, навечно остановить. И подумал он об этом, и перед его любовью отступила преграда и исчезла, и явился Дар его Вторым Детям: малое время жить в Мире и не быть привязанными к нему, но, завершив путь, приходить к Эру, чтобы он мог открыть им новое, которого они ищут, и дать исцеление, если оно им нужно.
Тогда Эру встал и объявил итог своих размышлений о судьбе Детей. И был доволен. Но смех, родившейся в его душе при взгляде на Вторых, не зазвучал, ибо он будет на устах Эру лишь в миг, когда Мир исцелится.

@темы: айнур, эльдар, люди, мои фанфики, Сильмариллион