А чем ты думаешь заняться, когда настанут холода?
Телери как-то совсем не везет с вниманием фикрайтеров, если их и упоминают, то в связи с другими персонажами - обычно с нолдор. А вот чтобы кто-то писал чисто о них, такого практически не встречается, и мне давно хотелось заполнить этот пробел.
Тем более, идеи опять же были. Но, как нарочно, ни одна из них не оказалась подходящей для того, чтобы воплотить ее в рамках игры за команду Вернувшихся в Аман. Я почти уже решила, что придется обойтись без телери, как внезапно на четвертый этап придумался сюжет фика "Словно вода". Довольно странная, на мой собственный взгляд, получилась история, но хорошая. И телерианскую атмосферу мне поймать, вроде бы, удалось. Может, на этой волне я и еще что-то сумею про телери написать.
Кто определенно удался, так это Намо, сама любуюсь.
АПД: Немного изменила текст фика: убрала фразу про десять лет, которая с самого начала многим читателям показалась странной. К тому же, это оказались еще и не те десять лет
В общем, все к лучшему.
Название: Словно вода
Автор: vinyawende
Бета: Б.Сокрова
Категория: джен
Персонажи: новые персонажи — телери, Намо Мандос, упоминаются Ольвэ, Уйнен
Рейтинг: PG (6+)
Жанр: драма
Размер: мини, 3 455 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: моряк-телеро возвращается домой после Войны Гнева, надеясь счастливо воссоединиться со своей семьей, но иногда надеждам не так просто бывает сбыться.
Примечание: 1. Этимология имен новых персонажей: Солорвэ от телер. solor — прибой; Айлинвен от телер. ailin — озеро; Солорлиндо от телер. solor — прибой и linde — песня; Сталгвэ от телер. stalga — устойчивый, прочный, твердый, непоколебимый; Даймэ от телер. daime — тень, прохлада; Пантаниндо — от телер. panta — полный и ninda — вода, река. 2. Используется самоназвание телери — линдар, соответвенно, линдо для мужчин и линдэ для женщин.
читать дальшеГоворят, мореходам дела нет до смены времен года, но в действительности это всегда было не совсем так, а уж в этот раз и подавно. Когда флот линдар вошел в свою гавань после сорока с лишним лет в море, первые дни аманского лета подействовали на вернувшихся моряков просто ошеломляюще. Казалось, никогда еще травы не были такими зелеными и мягкими, цветы такими яркими и ароматными, ягоды — сладкими, деревья — высокими. Никогда земля не ощущалась настолько родной и так пронзительно, до боли, любимой.
Некоторые говорили об этом вслух, не скрывая радостного удивления, но другие, их было большинство, предпочитали молчать, ибо теперешние чувства слишком напоминали об иных, уже испытанных прежде, по возвращении из Чертогов Ожидания. Только тогда они, конечно, были неизмеримо сильнее. Но об этом невозможно рассказать или даже спеть, как нельзя обнять море или небо.
И Солорвэ переживал свою радость тихо, без единого слова, но это не тяготило его: он знал, чтобы разделить свои чувства с Айлинвен, ему не нужны слова. Жаль было только, что все еще нет с ними Солорлиндо, их сына. В глубине души Солорвэ очень надеялся, что, вернувшись, застанет его дома, с матерью. Но, видно, срок ожидания для Солорлиндо еще не окончен, и тут уж ничего не поделать.
Это Солорвэ хорошо понимал, а потому старался не позволять тени сожаления омрачать его душу. Для того ли ждала его Айлинвен, чтобы теперь он умножал ее скорбь своей? Нет, она заслужила радость, и Солорвэ твердо решил: дни этого лета станут для нее днями радости.
Однако он сразу заметил, что Айлинвен, хоть и счастлива его возвращению, словно таит какую-то неизвестную ему печаль. Это чувствовалось во взглядах, которые она бросала на него украдкой, слышалось в тихих полных тоски вздохах и в странном молчании.
Солорвэ забеспокоился и растерялся. У них с Айлинвен никогда не было секретов друг от друга, поэтому теперь он и хотел узнать, что гложет его жену, и боялся беспокоить ее расспросами. Наверное, разумнее всего было подождать, пока она сама захочет рассказать ему. Но когда Солорвэ увидел Айливнен, пытающуюся понезаметнее вытереть слезы, то понял, что больше не может ждать ни секунды.
Он подошел к жене, развернул ее лицом к себе и крепко обнял. Она сделала движение, как будто собираясь отстраниться, а потом сама прижалась к нему сильнее и, уже не сдерживаясь, горько заплакала.
Солорвэ держал ее за плечи, ласково приговаривая:
— Тише, любимая... тише... моя серебряная птичка, моя радость, моя песня...
Нежные имена следовали одно за другим, как жемчужины в долгом ожерелье, но Айлинвен все плакала, не откликаясь. Наконец, она выговорила одно-единственное слово:
— Солорлиндо...
В ее голосе была такая безысходность, что Солорвэ сразу понял: случилось что-то страшное. Хотя думать так было, на самом деле, нелепо. В конце концов, самое страшное случилось с Солорлиндо еще до Солнца и Луны, а с мертвыми в Чертогах Мандоса ничего уже случиться не может. Или он жив? Нет, это Солорвэ почувствовал бы. Или он был жив, а потом... Что потом? Нет, ему бы уже сказали. Так что же... Эти мысли пронеслись в голове Солорвэ, как подхваченная ветром горсть песка.
— Что? — мягко спросил он. — Что Солорлиндо?
Айлинвен судорожно вздохнула и сказала, всхлипывая:
— Солорлиндо решил никогда не покидать Чертогов Ожидания.
— Что?! — пораженно воскликнул Солорвэ, но тут же опомнился и насколько мог спокойно спросил: — Как ты узнала об этом? Владыка Мандос приходил сюда, чтобы объявить?
Да... наверное... такое уже бывало раньше.
— Нет, — горько сказала Айлинвен. — Я сама ходила к Чертогам.
— Тебя призвали туда? — спросил Солорве.
— Нет, — опять повторила Айлинвен. — Но после того, как флот ушел, были еще возвращения. Много возвращений. Хотя не так много, как раньше... Уже почти все вернулись... А Солорлиндо не было. А я все думала, почему его нет. Почему нет нашего мальчика? Он ведь не мог заслужить такого долгого Ожидания. Он был еще ребенок. Ты помнишь?
Солорвэ помнил. Да разве возможно забыть! Солорлиндо с самого детства обожал море с силой, удивительной даже для линдо. Кажется, едва научившись говорить, он сразу принялся упрашивать взять его с собой в настоящее плавание. Кораблями бредил. К трем годам Древ знал о них не меньше, чем любой взрослый корабел, и, конечно, сопровождал Солорвэ во всех без исключения рейсах. А на пятый, со дня своего рождения, год Древ он попросил у отца позволения перейти на другой корабль. Солорвэ удивился: — Зачем? Всякий капитан будет рад такому матросу, как ты, но разве плохо тебе на моем корабле? — Вот я и хочу посмотреть, как будет рад мне капитан, который не будет заодно и моим отцом, — рассмеялся в ответ Солорлиндо и добавил: — А как стану совсем настоящим моряком, вернусь опять к тебе. — Строже меня с тебя никто не спросит, — предупредил его Солорвэ. — Но раз хочешь, отпущу тебя после Праздника Урожая. — Обещаешь? — Конечно.
А потом на Валинор пала тьма, и отпускать от себя сына Солорвэ ужасно не хотелось. Но обещание есть обещание. Солорлиндо поступил на другой корабль и там принял смерть в час Убийства Родичей. Солорвэ до сих пор спрашивал себя, смог бы он спасти своего мальчика, если б тот остался на его корабле. Спрашивал и не находил ответа.
— Помню, — прошептал он.
— Вот я все вспоминала да гадала, — продолжала Айлинвен. — Стало мне чудиться страшное: будто не вернется он никогда. Будто до конца вечности больше не увижу его. Такая взяла тоска, что сил не было терпеть. И я решила пойти к Чертогам Ожидания и поговорить с Валой Мандосом. Уж как ни суров он, а едва ли могли его слова хуже моих страхов оказаться. Так я в то время думала, — она вздохнула. — Когда собралась в дорогу, пошла в последний раз посмотреть на море, и, проходя мимо дворца, встретила государя нашего Ольвэ. Вернее, сам он меня заметил и окликнул. Заговорил со мной ласково, расспрашивал, а на прощание сказал, что хоть и тяжко ждать, а все же иногда лучше не торопить события и быть терпеливым, словно вода. Ах, зачем он не запретил мне идти! Нет, зачем я его не послушала!
Тут Айлинвен опять разрыдалась, а Солорвэ нахмурился, стараясь взять в толк, как из простого желания матери узнать хоть что-то о судьбе ее сына могла вырасти такая беда. Мало ли эльдар за эти годы приходило к Чертогам Мандоса, мало ли было вопросов, просьб, слез. Почти всех отсылал ни с чем непреклонный Судия — не годится живым вмешиваться в судьбу мертвых, чей срок Ожидания ведом лишь Мандосу. Но иногда, если феа уже готовилась покинуть Чертоги, владыка мог передать живым родичам весть от нее или ей от них, и одно это уже делало ожидание легче. Другим же оставалось утешиться знанием, что души дорогих им умерших не потеряны и не забыты в бескрайних залах пристанища мертвых. Хозяин Чертогов помнит о каждом.
— Мандос сказал, — снова заговорила Айлинвен, и сразу же слова прервались рыданием. Все же ей удалось овладеть собой достаточно, чтобы продолжать: — Сказал, что срок Ожидания, назначенный Солорлиндо, окончен, и теперь в воле самой феа Солорлиндо решить, когда покинуть Чертоги Ожидания, но пока эта феа не помышляет о возрождении, — Айлинвен опять тяжело вздохнула. — Тогда-то мне и надо было уйти. Но вместо этого я стала упрашивать владыку, чтоб он напомнил Солорлиндо, что мы ждем его. И мы, и наш дом, и город, и море — все... А владыка ответил, что нет у него причины отказать мне, но что отклик может и не быть таким, на какой я надеюсь.
Теперь Айлинвен замолчала надолго и даже не плакала. У нее вдруг не стало сил ни на слова, ни на слезы. А Солорвэ, хоть и догадывался уже, что произошло дальше, не знал, что сказать. Это было слишком странно. Слишком страшно. Любое утешение — глупость, а все разумные мысли, казалось, погибли под ударами чудовищного молота, стук которого он внезапно начал слышать у себя в ушах.
— Почему он просто не сказал, что нельзя! — не воскликнула, простонала Айлинвен.
— Было бы нельзя, сказал бы, — ответил Солорвэ. Ответ слишком очевиден, и, должно быть, именно поэтому его оказалось легко облечь в слова.
Последовало еще несколько очень долгих мгновений тишины, наконец, собравшись с духом, Айлинвен повторила:
— Солорлиндо решил никогда не покидать Чертогов Ожидания.
Воля их сына. Его приговор самому себе. И им. Как же так, их мальчик... Молот все продолжал стучать, а глаза и горло, казалось, забил песок. Откуда он взялся здесь?
Солорвэ с трудом слышал, что дальше говорила Айлинвен.
— Так все и вышло, как я боялась. То ли почуяла беду, то ли накликала, где теперь знать. А только все кажется, не явись я туда, не сказал бы Солорлиндо этих слов. И вернулся бы к нам, через сотню лет или через две, а хоть бы и через десять... что это перед лицом вечности, — она опять заплакала, на этот раз очень тихо, без единого всхлипа, только слезы все катились и катились по лицу. — Я во всем виновата. Я.
Эти слова заставили Солорвэ пересилить свое оцепенение.
— Нет, — возразил он. — Никто не мог знать, как все случится. Вспомни Сталгвэ и Даймэ: их сына никто не тревожил, не спрашивал ни о чем, но все же он не пожелал возвращаться к жизни, и Мандос объявил об этом. И другие... — Солорвэ осекся. Нет, это плохой способ утешения, от него только хуже. Больно даже думать о несчастных, которые уже не могут надеяться на встречу со своими близкими до конца Арды. О тех, чью участь они с Айлинвен теперь разделяют.
И что? Они когда-нибудь смогут смириться, как советуют мудрые? Смириться и просто жить. Или горечь отравит их? Как Сталгвэ. Да что же не идет из головы! А потом? Отчаяние? Прислушавшись к себе, Солорвэ понял, что пока ни смирения, ни, к счастью, отчаяния он не чувствует. Напротив, после первого приступа боли внезапно пришли спокойствие, сосредоточенность и неясное предчувствие чего-то хорошего, будто он на своем корабле, и этот корабль вот-вот должен совершить маневр, сложный и прекрасный, как музыка.
Солорвэ посмотрел на Айлинвен и сказал со всей твердостью, на которую был способен:
— Не печалься. Наш сын вернется. Я сумею его убедить.
— Невозможно, — сокрушенно покачала головой Айлинвен. — Солорлиндо уже сказал свое слово, и воля его ясна. Теперь владыка Мандос, может, и не позволит беспокоить его. Я долго отказывалась верить, даже не говорила никому здесь о решении нашего сына... но то, что было, было. И нам этого не изменить.
— Но я сорок пять лет провел вдали от Валинора и не мог раньше поговорить с Солорлиндо. А Судия не пойдет против справедливости, — постарался обнадежить жену Солорвэ.
Тут же мелькнула мысль: "Если только он посчитает это справедливым", но ее Солорвэ отогнал прочь.
— Все будет хорошо, — сказал он. — Все обязательно будет хорошо.
После этого Солорвэ вышел из дому и отправился к морю. Сел у самой кромки воды и стал смотреть на воду — так ему всегда думалось лучше всего.
Волны набегали и откатывались назад, оставляя влажный след на песке... солнечный свет сменялся светом звезд и являлся снова, дул ветер с юга, кричали птицы, волны набегали и откатывались... Солорвэ размышлял.
На третий день пошел дождь. Был он по-летнему теплый, обильный и краткий. Как только дождь кончился, Солорвэ покинул берег и отправился разыскивать Пантаниндо, линдо из числа Мудрых, который знал об изначальных законах Арды и позднейших установлениях Валар больше всех в Альквалондэ.
В доме Пантаниндо Солорвэ провел еще три дня, потом снова пошел к морю. Там он воззвал к Уйнен, и она говорила с ним. После этого Солорвэ отправился домой: оделся для путешествия, запасся дорожным хлебом, простился с женой и на рассвете покинул город.
***
Принятое решение не вызывало сомнений, дорога была знакомой, тело возрожденного легко переносило непривычное сухопутное путешествие — путь занял так мало времени, как только было возможно. И тогда Солорвэ почувствовал, что колеблется. Вот они — Врата Мандоса. И что делать теперь? Постучать? Подождать? Изнутри тяжелые створы открываются на удивление легко. Но сейчас-то он был по другую сторону.
Пока Солорвэ раздумывал над этим, перед ним появился сам хозяин Чертогов.
— Приветствую, владыка, — сказал Солорвэ и учтиво поклонился.
— Здравствуй и ты, Солорвэ Возрожденный, — ровно откликнулся Мандос. — Что привело тебя сюда?
"Если спросил, не велит уходить сразу" — подумал Солорвэ и, ободренный этим, охотно ответил:
— Мой сын Солорлиндо в твоих Чертогах, владыка. И недавно мне стало известно, что он решил остаться в них навечно.
— Верно, — отозвался Мандос. — Такова его воля. И она исполнится, если только не изменится.
Солорвэ хотелось воскликнуть: "Я и желаю, чтобы она изменилась!", но он знал, что Мандосу это и без того известно и что это не имеет значения. Мандос следит за неприкосновенностью воли умерших, живые могут позаботиться о себе сами.
— Я знаю, — сказал Солорвэ. — И это печалит мое сердце. Беда известная обернулась новой бедой в мое отсутствие, и потому, хотя решение уже принято и объявлено, я прошу тебя, владыка, передать моему сыну мои слова: Нам с матерью он дороже всего в мире, без него не знать нам истинной радости, не жить под ясным небом. Мы ждем его возвращения. Она ждет дома, а я стану ждать здесь, под дождем.
— Хорошо, — все так же ровно ответил Мандос. — Но не жди пользы от своих слов и, тем более, скорой пользы. Феа в своей наготе упорна*. Тебе это известно. Или мало времени провел ты сам в моих Чертогах?
— Немало, — согласился, склоняя голову, Солорвэ. — Но я не говорил, что не желаю возвращаться к жизни никогда.
— Не говорил. Но твой сын — не ты.
С этими словами Мандос исчез, а Солорвэ выбрал место в стороне от Врат, сел и стал ждать. Окончился день и пришла ночь. За ней новый день и еще ночь. К исходу этой ночи Мандос появился опять и сказал совершенно бесстрастно:
— Твой сын услышал твои слова, но не передал никакого ответа. — И снова исчез.
В тот же миг кусочек начавшего уже светлеть неба над головой Солорвэ затянулся облаками, потемнел и разразился проливным дождем. Частые холодные струи хлестали по плечам, спине, лицу... Дождь в мгновение ока намочил волосы, пропитал влагой одежду и ткань дорожной сумки... В трех шагах в любую сторону от того места, где сидел Солорвэ дождь прекращался, было ясно и тепло, но за водной пеленой сам Солорвэ видеть этого не мог и скоро почти забыл об этом.
Различить смену дня и ночи Солорвэ, конечно, было еще под силу, но он сбился со счета и потому не знал точно, на какой день дождя снова явился Мандос.
— Такого дождливого лета у нас еще не было, — произнес он.
И, как всегда, по голосу невозможно было понять, что Мандос думает об этом. Удивлен? Разгневан? Ему все равно? Нет, определенно не все равно, иначе он не стал бы покидать свои Чертоги.
Под взглядом Валы дождь поредел, и Солорвэ на секунду подумал, что вот сейчас совсем прекратится, и это будет красноречивее любых слов. Но поток воды уменьшился ровно настолько, чтобы Солорвэ мог видеть владыку Чертогов и слышать его.
— Тебе известно, что воля феа неприкосновенна, — заговорил Мандос, и голос его, оставаясь по-прежнему ровным, непостижимым образом сделался резче.
Солорвэ почувствовал, как вдоль позвоночника пробежала дрожь. А ведь всего мгновение назад он думал, что ему не может стать еще холоднее.
— Пока дух воплощенного находится в моей власти, никто не может принуждать его к чему-нибудь, — продолжал Мандос. — Тем не менее, ты считаешь себя вправе устраивать здесь это.
— Но я не пытаюсь принудить Солорлиндо! — собрав все силы, возразил Солорвэ. — И я не стану умолять тебя отпустить его из жалости ко мне. Это невозможно, знаю. Я лишь надеюсь, что сердце моего сына смягчится, и, если не из любви к самой жизни, то хоть сострадая тем, кого оставил, он попробует снова жить.
— И ты утверждаешь, что не хочешь навязать ему свой выбор?
— Не в моих силах навязать ему что-то, — с жаром сказал Солорвэ. — Если Солорлиндо не захочет, он даже не узнает, что со мной. Тебе гораздо лучше, чем мне, ведомо, сколько феар проводят в Чертогах столетия, не бросив даже единого взгляда на гобелены госпожи Вайрэ, не зная и не желая узнать, что творится снаружи. Если мой сын настолько отрешился от жизни, все мои усилия окажутся напрасны. Но если он сейчас наблюдает за мной, быть может, он еще тоскует по миру живых.
Солорвэ умолк, переводя дыхание. Ему было трудно говорить, пожалуй, так трудно, как никогда в жизни. Но если он не сумеет сейчас убедить Мандоса, другого шанса не будет. Впрочем, владыку мертвых не волнуют пылкие речи. Или он признает, то, на что решился Солорвэ, по крайней мере, позволительным, или все будет кончено.
— И сколько времени ты собрался так провести? — спросил Мандос.
Неужели получилось? Неужели у него есть возможность завершить задуманное? А может, все это лишь странное предисловие к отказу?
— Сколько смогу, — ответил Солорвэ.
— Возможно дождливое лето, но не бывать дождливой осени, — произнес Мандос и добавил: — Ты понял меня, Солорвэ.
— Вполне, владыка, — отозвался Солорвэ, хотя это не звучало как вопрос и, похоже, не было вопросом, потому что Мандос пропал прежде, чем Солорвэ успел договорить.
Дождь опять пошел сильнее, Солорвэ сгорбился под его напором. Прося Уйнен помочь ему дождем выразить скорбь, для которой у него не хватает слов, он на самом деле не осознавал, какую силу отпускает на волю. Теперь оставалось только надеяться, что ему удастся это выдержать. И что все будет не зря.
Уверенным пока можно было быть лишь в одном: конец лета он точно не пропустит, Мандос не даст этому случиться. Так что счету дней Солорвэ теперь уделял совсем мало внимания, как и всему остальному миру вокруг. Только дождь, дождь и ничего, кроме дождя. Поэтому внезапно почувствовав на себе чей-то взгляд, Солорвэ удивился. Кто смотрит на него? Это не мог быть Мандос: стена дождя оставалась все такой же плотной. Да и от взгляда стало как-то разом... теплее?
Вдруг кто-то подбежал к нему, обнял с такой силой, что стало почти больно, а после раздался голос, которого Солорвэ так долго, слишком долго, не слышал:
— Отец! Отец, я здесь! Я живой! Отец, пожалуйста, посмотри на меня!
Дождь прекратился, серое облако рассыпалось десятком радуг, и если какой-нибудь эльда видел это издалека, он наверняка восхитился диковинным зрелищем. Но тем двум эльфам, над головами которых происходило диво, было не до него. Они были заняты только друг другом.
— Солорлиндо! Ты вернулся... вернулся... — Солорвэ чувствовал, что мысли чудовищно путаются. Эта радость была почти слишком велика, чтобы пережить ее. Или это он стал так слаб?
— Да, отец... я здесь... я рядом... Вставай, тут столько воды... Прости меня, отец...
— Перестань... ты ни в чем не виноват... Да, надо встать... я сейчас.. сейчас...
С огромным трудом и с помощью сына Солорвэ поднялся. Но идти куда-то он был не в силах: сделал несколько шагов и рухнул в траву. Земля была чудесно сухой и теплой и пахла умопомрачительно приятно.
Солорлиндо сел рядом, устроил голову отца у себя на коленях... Солорвэ хотел успокоить его, сказать, что все хорошо, но сил и на это не было. Какой нелепый конец! Нет, конечно, он не может вот так умереть. Он не умрет. Но все равно нелепо. Что ж, Солорлиндо теперь нести его? И куда? Домой? В Лориен? До ближайшего поселения эльфов? На то, чтобы думать, тоже уже не хватает сил. Как хочется спать!
— Дай ему это.
Услышав над собой знакомый бесстрастный голос, Солорвэ открыл глаза и увидел, что Солорлиндо принимает из рук Мандоса какой-то ковш. Секунду спустя ковш был уже у губ Солорвэ, и не оставалось ничего, кроме как выпить его содержимое, оказавшееся на поверку водой из источников Лориена. Хотя, может быть, не просто водой. Во всяком случае, от нее Солорвэ сразу почувствовал себя намного лучше и смог даже сесть.
— Приветствую, владыка, — сказал он, тут же припомнив, что однажды их разговор с этого уже начинался.
— Здравствуй и ты, Солорвэ Возрожденный, — ответил Мандос.
И Солорвэ на миг с ужасом подумал, что ему все это чудится. Но следующие слова Мандоса разрушили наваждение:
— Скоро вы оба уйдете отсюда, но прежде чем это случится, вам следует знать: что произошло однажды, не может повториться, и вы не должны рассказывать о случившимся кому бы то ни было. Таково мое слово.
В следующее мгновение Мандос исчез. Солорвэ подумал, что уже почти привык к его манере появляться внезапно и исчезать, не дожидаясь ответа. Некоторое время Солорвэ и Солорлиндо сидели молча. Потом Солорлиндо с каким-то совсем детским удивлением сказал:
— Кому бы то ни было… это ведь значит и маме тоже.
— Да, — согласился Солорвэ. — И маме.
— Как странно, — заметил Солорлиндо.
— Переживем, — ответил Солорвэ. — Небольшая цена за твое возвращение. К тому же, я понимаю, почему он поставил это условие.
— Так и я понимаю, — заверил отца Солорлиндо. — Не хватало, чтобы кто-нибудь нанес себе непоправимый вред или умер, стараясь привлечь внимание умершего, который о жизни и думать не хочет. Отец, я... — голос юноши дрогнул.
— Ты не должен просить прощения, — решительно прервал его Солорвэ. — Ты вернулся, и довольно об этом.
Секунду Солорлиндо выглядел так, словно собирался спорить, но вместо этого спросил:
— Ты чувствовал, что я смотрю на гобелен?
— Нет, только догадывался, — честно ответил Солорвэ.
Уже к вечеру этого дня Солорвэ оказался вполне способен идти, и они с Солорлиндо отправились домой. В этот раз на дорогу ушло куда больше времени: как ни хотелось им поскорее обрадовать Айлинвен, торопиться они не могли — глубокое, всеобъемлющее восхищение миром, которое сопутствовало возвращению к жизни, не допускало спешки.
Но все же к исходу лета они вошли в Альквалондэ. Был час заката, и город в его лучах сиял, как большая розовая жемчужина. Айлинвен уже знала об их возвращении или, быть может, предчувствовала его. Увидев Солорвэ и Солорлиндо, она не удивилась, только обняла их обоих разом и долго-долго не отпускала.
А чуть позже, когда зажглись первые звезды, Айлинвен спросила у мужа:
— Как тебе удалось вернуть Солорлиндо? Я уже спрашивала у него, но он говорит, что не может рассказать. Ты тоже?
— Да, — ответил Солорвэ. — Лучше будет нам и вовсе забыть об этом. Но одно я точно могу сказать тебе, — он улыбнулся. — Я был терпелив, словно вода.
Примечание* Эти слова Намо Мандоса являются отсылкой к следующей цитате из ЗиОЭ: "Ибо для всех феар Мертвых, как бы ни умерли они, время Ожидания - это время исправления, учения, укрепления или утешения, по делам их и заслугам. Если они будут согласны на это. Но феа в ее наготе упорна, и долго остается в плену своей памяти и прежних намерений (особенно если они недобрые) ", хотя в данном случае речь не идет о каких-либо недобрых намерениях.
Тем более, идеи опять же были. Но, как нарочно, ни одна из них не оказалась подходящей для того, чтобы воплотить ее в рамках игры за команду Вернувшихся в Аман. Я почти уже решила, что придется обойтись без телери, как внезапно на четвертый этап придумался сюжет фика "Словно вода". Довольно странная, на мой собственный взгляд, получилась история, но хорошая. И телерианскую атмосферу мне поймать, вроде бы, удалось. Может, на этой волне я и еще что-то сумею про телери написать.
Кто определенно удался, так это Намо, сама любуюсь.
АПД: Немного изменила текст фика: убрала фразу про десять лет, которая с самого начала многим читателям показалась странной. К тому же, это оказались еще и не те десять лет
В общем, все к лучшему.Название: Словно вода
Автор: vinyawende
Бета: Б.Сокрова
Категория: джен
Персонажи: новые персонажи — телери, Намо Мандос, упоминаются Ольвэ, Уйнен
Рейтинг: PG (6+)
Жанр: драма
Размер: мини, 3 455 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: моряк-телеро возвращается домой после Войны Гнева, надеясь счастливо воссоединиться со своей семьей, но иногда надеждам не так просто бывает сбыться.
Примечание: 1. Этимология имен новых персонажей: Солорвэ от телер. solor — прибой; Айлинвен от телер. ailin — озеро; Солорлиндо от телер. solor — прибой и linde — песня; Сталгвэ от телер. stalga — устойчивый, прочный, твердый, непоколебимый; Даймэ от телер. daime — тень, прохлада; Пантаниндо — от телер. panta — полный и ninda — вода, река. 2. Используется самоназвание телери — линдар, соответвенно, линдо для мужчин и линдэ для женщин.
читать дальшеГоворят, мореходам дела нет до смены времен года, но в действительности это всегда было не совсем так, а уж в этот раз и подавно. Когда флот линдар вошел в свою гавань после сорока с лишним лет в море, первые дни аманского лета подействовали на вернувшихся моряков просто ошеломляюще. Казалось, никогда еще травы не были такими зелеными и мягкими, цветы такими яркими и ароматными, ягоды — сладкими, деревья — высокими. Никогда земля не ощущалась настолько родной и так пронзительно, до боли, любимой.
Некоторые говорили об этом вслух, не скрывая радостного удивления, но другие, их было большинство, предпочитали молчать, ибо теперешние чувства слишком напоминали об иных, уже испытанных прежде, по возвращении из Чертогов Ожидания. Только тогда они, конечно, были неизмеримо сильнее. Но об этом невозможно рассказать или даже спеть, как нельзя обнять море или небо.
И Солорвэ переживал свою радость тихо, без единого слова, но это не тяготило его: он знал, чтобы разделить свои чувства с Айлинвен, ему не нужны слова. Жаль было только, что все еще нет с ними Солорлиндо, их сына. В глубине души Солорвэ очень надеялся, что, вернувшись, застанет его дома, с матерью. Но, видно, срок ожидания для Солорлиндо еще не окончен, и тут уж ничего не поделать.
Это Солорвэ хорошо понимал, а потому старался не позволять тени сожаления омрачать его душу. Для того ли ждала его Айлинвен, чтобы теперь он умножал ее скорбь своей? Нет, она заслужила радость, и Солорвэ твердо решил: дни этого лета станут для нее днями радости.
Однако он сразу заметил, что Айлинвен, хоть и счастлива его возвращению, словно таит какую-то неизвестную ему печаль. Это чувствовалось во взглядах, которые она бросала на него украдкой, слышалось в тихих полных тоски вздохах и в странном молчании.
Солорвэ забеспокоился и растерялся. У них с Айлинвен никогда не было секретов друг от друга, поэтому теперь он и хотел узнать, что гложет его жену, и боялся беспокоить ее расспросами. Наверное, разумнее всего было подождать, пока она сама захочет рассказать ему. Но когда Солорвэ увидел Айливнен, пытающуюся понезаметнее вытереть слезы, то понял, что больше не может ждать ни секунды.
Он подошел к жене, развернул ее лицом к себе и крепко обнял. Она сделала движение, как будто собираясь отстраниться, а потом сама прижалась к нему сильнее и, уже не сдерживаясь, горько заплакала.
Солорвэ держал ее за плечи, ласково приговаривая:
— Тише, любимая... тише... моя серебряная птичка, моя радость, моя песня...
Нежные имена следовали одно за другим, как жемчужины в долгом ожерелье, но Айлинвен все плакала, не откликаясь. Наконец, она выговорила одно-единственное слово:
— Солорлиндо...
В ее голосе была такая безысходность, что Солорвэ сразу понял: случилось что-то страшное. Хотя думать так было, на самом деле, нелепо. В конце концов, самое страшное случилось с Солорлиндо еще до Солнца и Луны, а с мертвыми в Чертогах Мандоса ничего уже случиться не может. Или он жив? Нет, это Солорвэ почувствовал бы. Или он был жив, а потом... Что потом? Нет, ему бы уже сказали. Так что же... Эти мысли пронеслись в голове Солорвэ, как подхваченная ветром горсть песка.
— Что? — мягко спросил он. — Что Солорлиндо?
Айлинвен судорожно вздохнула и сказала, всхлипывая:
— Солорлиндо решил никогда не покидать Чертогов Ожидания.
— Что?! — пораженно воскликнул Солорвэ, но тут же опомнился и насколько мог спокойно спросил: — Как ты узнала об этом? Владыка Мандос приходил сюда, чтобы объявить?
Да... наверное... такое уже бывало раньше.
— Нет, — горько сказала Айлинвен. — Я сама ходила к Чертогам.
— Тебя призвали туда? — спросил Солорве.
— Нет, — опять повторила Айлинвен. — Но после того, как флот ушел, были еще возвращения. Много возвращений. Хотя не так много, как раньше... Уже почти все вернулись... А Солорлиндо не было. А я все думала, почему его нет. Почему нет нашего мальчика? Он ведь не мог заслужить такого долгого Ожидания. Он был еще ребенок. Ты помнишь?
Солорвэ помнил. Да разве возможно забыть! Солорлиндо с самого детства обожал море с силой, удивительной даже для линдо. Кажется, едва научившись говорить, он сразу принялся упрашивать взять его с собой в настоящее плавание. Кораблями бредил. К трем годам Древ знал о них не меньше, чем любой взрослый корабел, и, конечно, сопровождал Солорвэ во всех без исключения рейсах. А на пятый, со дня своего рождения, год Древ он попросил у отца позволения перейти на другой корабль. Солорвэ удивился: — Зачем? Всякий капитан будет рад такому матросу, как ты, но разве плохо тебе на моем корабле? — Вот я и хочу посмотреть, как будет рад мне капитан, который не будет заодно и моим отцом, — рассмеялся в ответ Солорлиндо и добавил: — А как стану совсем настоящим моряком, вернусь опять к тебе. — Строже меня с тебя никто не спросит, — предупредил его Солорвэ. — Но раз хочешь, отпущу тебя после Праздника Урожая. — Обещаешь? — Конечно.
А потом на Валинор пала тьма, и отпускать от себя сына Солорвэ ужасно не хотелось. Но обещание есть обещание. Солорлиндо поступил на другой корабль и там принял смерть в час Убийства Родичей. Солорвэ до сих пор спрашивал себя, смог бы он спасти своего мальчика, если б тот остался на его корабле. Спрашивал и не находил ответа.
— Помню, — прошептал он.
— Вот я все вспоминала да гадала, — продолжала Айлинвен. — Стало мне чудиться страшное: будто не вернется он никогда. Будто до конца вечности больше не увижу его. Такая взяла тоска, что сил не было терпеть. И я решила пойти к Чертогам Ожидания и поговорить с Валой Мандосом. Уж как ни суров он, а едва ли могли его слова хуже моих страхов оказаться. Так я в то время думала, — она вздохнула. — Когда собралась в дорогу, пошла в последний раз посмотреть на море, и, проходя мимо дворца, встретила государя нашего Ольвэ. Вернее, сам он меня заметил и окликнул. Заговорил со мной ласково, расспрашивал, а на прощание сказал, что хоть и тяжко ждать, а все же иногда лучше не торопить события и быть терпеливым, словно вода. Ах, зачем он не запретил мне идти! Нет, зачем я его не послушала!
Тут Айлинвен опять разрыдалась, а Солорвэ нахмурился, стараясь взять в толк, как из простого желания матери узнать хоть что-то о судьбе ее сына могла вырасти такая беда. Мало ли эльдар за эти годы приходило к Чертогам Мандоса, мало ли было вопросов, просьб, слез. Почти всех отсылал ни с чем непреклонный Судия — не годится живым вмешиваться в судьбу мертвых, чей срок Ожидания ведом лишь Мандосу. Но иногда, если феа уже готовилась покинуть Чертоги, владыка мог передать живым родичам весть от нее или ей от них, и одно это уже делало ожидание легче. Другим же оставалось утешиться знанием, что души дорогих им умерших не потеряны и не забыты в бескрайних залах пристанища мертвых. Хозяин Чертогов помнит о каждом.
— Мандос сказал, — снова заговорила Айлинвен, и сразу же слова прервались рыданием. Все же ей удалось овладеть собой достаточно, чтобы продолжать: — Сказал, что срок Ожидания, назначенный Солорлиндо, окончен, и теперь в воле самой феа Солорлиндо решить, когда покинуть Чертоги Ожидания, но пока эта феа не помышляет о возрождении, — Айлинвен опять тяжело вздохнула. — Тогда-то мне и надо было уйти. Но вместо этого я стала упрашивать владыку, чтоб он напомнил Солорлиндо, что мы ждем его. И мы, и наш дом, и город, и море — все... А владыка ответил, что нет у него причины отказать мне, но что отклик может и не быть таким, на какой я надеюсь.
Теперь Айлинвен замолчала надолго и даже не плакала. У нее вдруг не стало сил ни на слова, ни на слезы. А Солорвэ, хоть и догадывался уже, что произошло дальше, не знал, что сказать. Это было слишком странно. Слишком страшно. Любое утешение — глупость, а все разумные мысли, казалось, погибли под ударами чудовищного молота, стук которого он внезапно начал слышать у себя в ушах.
— Почему он просто не сказал, что нельзя! — не воскликнула, простонала Айлинвен.
— Было бы нельзя, сказал бы, — ответил Солорвэ. Ответ слишком очевиден, и, должно быть, именно поэтому его оказалось легко облечь в слова.
Последовало еще несколько очень долгих мгновений тишины, наконец, собравшись с духом, Айлинвен повторила:
— Солорлиндо решил никогда не покидать Чертогов Ожидания.
Воля их сына. Его приговор самому себе. И им. Как же так, их мальчик... Молот все продолжал стучать, а глаза и горло, казалось, забил песок. Откуда он взялся здесь?
Солорвэ с трудом слышал, что дальше говорила Айлинвен.
— Так все и вышло, как я боялась. То ли почуяла беду, то ли накликала, где теперь знать. А только все кажется, не явись я туда, не сказал бы Солорлиндо этих слов. И вернулся бы к нам, через сотню лет или через две, а хоть бы и через десять... что это перед лицом вечности, — она опять заплакала, на этот раз очень тихо, без единого всхлипа, только слезы все катились и катились по лицу. — Я во всем виновата. Я.
Эти слова заставили Солорвэ пересилить свое оцепенение.
— Нет, — возразил он. — Никто не мог знать, как все случится. Вспомни Сталгвэ и Даймэ: их сына никто не тревожил, не спрашивал ни о чем, но все же он не пожелал возвращаться к жизни, и Мандос объявил об этом. И другие... — Солорвэ осекся. Нет, это плохой способ утешения, от него только хуже. Больно даже думать о несчастных, которые уже не могут надеяться на встречу со своими близкими до конца Арды. О тех, чью участь они с Айлинвен теперь разделяют.
И что? Они когда-нибудь смогут смириться, как советуют мудрые? Смириться и просто жить. Или горечь отравит их? Как Сталгвэ. Да что же не идет из головы! А потом? Отчаяние? Прислушавшись к себе, Солорвэ понял, что пока ни смирения, ни, к счастью, отчаяния он не чувствует. Напротив, после первого приступа боли внезапно пришли спокойствие, сосредоточенность и неясное предчувствие чего-то хорошего, будто он на своем корабле, и этот корабль вот-вот должен совершить маневр, сложный и прекрасный, как музыка.
Солорвэ посмотрел на Айлинвен и сказал со всей твердостью, на которую был способен:
— Не печалься. Наш сын вернется. Я сумею его убедить.
— Невозможно, — сокрушенно покачала головой Айлинвен. — Солорлиндо уже сказал свое слово, и воля его ясна. Теперь владыка Мандос, может, и не позволит беспокоить его. Я долго отказывалась верить, даже не говорила никому здесь о решении нашего сына... но то, что было, было. И нам этого не изменить.
— Но я сорок пять лет провел вдали от Валинора и не мог раньше поговорить с Солорлиндо. А Судия не пойдет против справедливости, — постарался обнадежить жену Солорвэ.
Тут же мелькнула мысль: "Если только он посчитает это справедливым", но ее Солорвэ отогнал прочь.
— Все будет хорошо, — сказал он. — Все обязательно будет хорошо.
После этого Солорвэ вышел из дому и отправился к морю. Сел у самой кромки воды и стал смотреть на воду — так ему всегда думалось лучше всего.
Волны набегали и откатывались назад, оставляя влажный след на песке... солнечный свет сменялся светом звезд и являлся снова, дул ветер с юга, кричали птицы, волны набегали и откатывались... Солорвэ размышлял.
На третий день пошел дождь. Был он по-летнему теплый, обильный и краткий. Как только дождь кончился, Солорвэ покинул берег и отправился разыскивать Пантаниндо, линдо из числа Мудрых, который знал об изначальных законах Арды и позднейших установлениях Валар больше всех в Альквалондэ.
В доме Пантаниндо Солорвэ провел еще три дня, потом снова пошел к морю. Там он воззвал к Уйнен, и она говорила с ним. После этого Солорвэ отправился домой: оделся для путешествия, запасся дорожным хлебом, простился с женой и на рассвете покинул город.
***
Принятое решение не вызывало сомнений, дорога была знакомой, тело возрожденного легко переносило непривычное сухопутное путешествие — путь занял так мало времени, как только было возможно. И тогда Солорвэ почувствовал, что колеблется. Вот они — Врата Мандоса. И что делать теперь? Постучать? Подождать? Изнутри тяжелые створы открываются на удивление легко. Но сейчас-то он был по другую сторону.
Пока Солорвэ раздумывал над этим, перед ним появился сам хозяин Чертогов.
— Приветствую, владыка, — сказал Солорвэ и учтиво поклонился.
— Здравствуй и ты, Солорвэ Возрожденный, — ровно откликнулся Мандос. — Что привело тебя сюда?
"Если спросил, не велит уходить сразу" — подумал Солорвэ и, ободренный этим, охотно ответил:
— Мой сын Солорлиндо в твоих Чертогах, владыка. И недавно мне стало известно, что он решил остаться в них навечно.
— Верно, — отозвался Мандос. — Такова его воля. И она исполнится, если только не изменится.
Солорвэ хотелось воскликнуть: "Я и желаю, чтобы она изменилась!", но он знал, что Мандосу это и без того известно и что это не имеет значения. Мандос следит за неприкосновенностью воли умерших, живые могут позаботиться о себе сами.
— Я знаю, — сказал Солорвэ. — И это печалит мое сердце. Беда известная обернулась новой бедой в мое отсутствие, и потому, хотя решение уже принято и объявлено, я прошу тебя, владыка, передать моему сыну мои слова: Нам с матерью он дороже всего в мире, без него не знать нам истинной радости, не жить под ясным небом. Мы ждем его возвращения. Она ждет дома, а я стану ждать здесь, под дождем.
— Хорошо, — все так же ровно ответил Мандос. — Но не жди пользы от своих слов и, тем более, скорой пользы. Феа в своей наготе упорна*. Тебе это известно. Или мало времени провел ты сам в моих Чертогах?
— Немало, — согласился, склоняя голову, Солорвэ. — Но я не говорил, что не желаю возвращаться к жизни никогда.
— Не говорил. Но твой сын — не ты.
С этими словами Мандос исчез, а Солорвэ выбрал место в стороне от Врат, сел и стал ждать. Окончился день и пришла ночь. За ней новый день и еще ночь. К исходу этой ночи Мандос появился опять и сказал совершенно бесстрастно:
— Твой сын услышал твои слова, но не передал никакого ответа. — И снова исчез.
В тот же миг кусочек начавшего уже светлеть неба над головой Солорвэ затянулся облаками, потемнел и разразился проливным дождем. Частые холодные струи хлестали по плечам, спине, лицу... Дождь в мгновение ока намочил волосы, пропитал влагой одежду и ткань дорожной сумки... В трех шагах в любую сторону от того места, где сидел Солорвэ дождь прекращался, было ясно и тепло, но за водной пеленой сам Солорвэ видеть этого не мог и скоро почти забыл об этом.
Различить смену дня и ночи Солорвэ, конечно, было еще под силу, но он сбился со счета и потому не знал точно, на какой день дождя снова явился Мандос.
— Такого дождливого лета у нас еще не было, — произнес он.
И, как всегда, по голосу невозможно было понять, что Мандос думает об этом. Удивлен? Разгневан? Ему все равно? Нет, определенно не все равно, иначе он не стал бы покидать свои Чертоги.
Под взглядом Валы дождь поредел, и Солорвэ на секунду подумал, что вот сейчас совсем прекратится, и это будет красноречивее любых слов. Но поток воды уменьшился ровно настолько, чтобы Солорвэ мог видеть владыку Чертогов и слышать его.
— Тебе известно, что воля феа неприкосновенна, — заговорил Мандос, и голос его, оставаясь по-прежнему ровным, непостижимым образом сделался резче.
Солорвэ почувствовал, как вдоль позвоночника пробежала дрожь. А ведь всего мгновение назад он думал, что ему не может стать еще холоднее.
— Пока дух воплощенного находится в моей власти, никто не может принуждать его к чему-нибудь, — продолжал Мандос. — Тем не менее, ты считаешь себя вправе устраивать здесь это.
— Но я не пытаюсь принудить Солорлиндо! — собрав все силы, возразил Солорвэ. — И я не стану умолять тебя отпустить его из жалости ко мне. Это невозможно, знаю. Я лишь надеюсь, что сердце моего сына смягчится, и, если не из любви к самой жизни, то хоть сострадая тем, кого оставил, он попробует снова жить.
— И ты утверждаешь, что не хочешь навязать ему свой выбор?
— Не в моих силах навязать ему что-то, — с жаром сказал Солорвэ. — Если Солорлиндо не захочет, он даже не узнает, что со мной. Тебе гораздо лучше, чем мне, ведомо, сколько феар проводят в Чертогах столетия, не бросив даже единого взгляда на гобелены госпожи Вайрэ, не зная и не желая узнать, что творится снаружи. Если мой сын настолько отрешился от жизни, все мои усилия окажутся напрасны. Но если он сейчас наблюдает за мной, быть может, он еще тоскует по миру живых.
Солорвэ умолк, переводя дыхание. Ему было трудно говорить, пожалуй, так трудно, как никогда в жизни. Но если он не сумеет сейчас убедить Мандоса, другого шанса не будет. Впрочем, владыку мертвых не волнуют пылкие речи. Или он признает, то, на что решился Солорвэ, по крайней мере, позволительным, или все будет кончено.
— И сколько времени ты собрался так провести? — спросил Мандос.
Неужели получилось? Неужели у него есть возможность завершить задуманное? А может, все это лишь странное предисловие к отказу?
— Сколько смогу, — ответил Солорвэ.
— Возможно дождливое лето, но не бывать дождливой осени, — произнес Мандос и добавил: — Ты понял меня, Солорвэ.
— Вполне, владыка, — отозвался Солорвэ, хотя это не звучало как вопрос и, похоже, не было вопросом, потому что Мандос пропал прежде, чем Солорвэ успел договорить.
Дождь опять пошел сильнее, Солорвэ сгорбился под его напором. Прося Уйнен помочь ему дождем выразить скорбь, для которой у него не хватает слов, он на самом деле не осознавал, какую силу отпускает на волю. Теперь оставалось только надеяться, что ему удастся это выдержать. И что все будет не зря.
Уверенным пока можно было быть лишь в одном: конец лета он точно не пропустит, Мандос не даст этому случиться. Так что счету дней Солорвэ теперь уделял совсем мало внимания, как и всему остальному миру вокруг. Только дождь, дождь и ничего, кроме дождя. Поэтому внезапно почувствовав на себе чей-то взгляд, Солорвэ удивился. Кто смотрит на него? Это не мог быть Мандос: стена дождя оставалась все такой же плотной. Да и от взгляда стало как-то разом... теплее?
Вдруг кто-то подбежал к нему, обнял с такой силой, что стало почти больно, а после раздался голос, которого Солорвэ так долго, слишком долго, не слышал:
— Отец! Отец, я здесь! Я живой! Отец, пожалуйста, посмотри на меня!
Дождь прекратился, серое облако рассыпалось десятком радуг, и если какой-нибудь эльда видел это издалека, он наверняка восхитился диковинным зрелищем. Но тем двум эльфам, над головами которых происходило диво, было не до него. Они были заняты только друг другом.
— Солорлиндо! Ты вернулся... вернулся... — Солорвэ чувствовал, что мысли чудовищно путаются. Эта радость была почти слишком велика, чтобы пережить ее. Или это он стал так слаб?
— Да, отец... я здесь... я рядом... Вставай, тут столько воды... Прости меня, отец...
— Перестань... ты ни в чем не виноват... Да, надо встать... я сейчас.. сейчас...
С огромным трудом и с помощью сына Солорвэ поднялся. Но идти куда-то он был не в силах: сделал несколько шагов и рухнул в траву. Земля была чудесно сухой и теплой и пахла умопомрачительно приятно.
Солорлиндо сел рядом, устроил голову отца у себя на коленях... Солорвэ хотел успокоить его, сказать, что все хорошо, но сил и на это не было. Какой нелепый конец! Нет, конечно, он не может вот так умереть. Он не умрет. Но все равно нелепо. Что ж, Солорлиндо теперь нести его? И куда? Домой? В Лориен? До ближайшего поселения эльфов? На то, чтобы думать, тоже уже не хватает сил. Как хочется спать!
— Дай ему это.
Услышав над собой знакомый бесстрастный голос, Солорвэ открыл глаза и увидел, что Солорлиндо принимает из рук Мандоса какой-то ковш. Секунду спустя ковш был уже у губ Солорвэ, и не оставалось ничего, кроме как выпить его содержимое, оказавшееся на поверку водой из источников Лориена. Хотя, может быть, не просто водой. Во всяком случае, от нее Солорвэ сразу почувствовал себя намного лучше и смог даже сесть.
— Приветствую, владыка, — сказал он, тут же припомнив, что однажды их разговор с этого уже начинался.
— Здравствуй и ты, Солорвэ Возрожденный, — ответил Мандос.
И Солорвэ на миг с ужасом подумал, что ему все это чудится. Но следующие слова Мандоса разрушили наваждение:
— Скоро вы оба уйдете отсюда, но прежде чем это случится, вам следует знать: что произошло однажды, не может повториться, и вы не должны рассказывать о случившимся кому бы то ни было. Таково мое слово.
В следующее мгновение Мандос исчез. Солорвэ подумал, что уже почти привык к его манере появляться внезапно и исчезать, не дожидаясь ответа. Некоторое время Солорвэ и Солорлиндо сидели молча. Потом Солорлиндо с каким-то совсем детским удивлением сказал:
— Кому бы то ни было… это ведь значит и маме тоже.
— Да, — согласился Солорвэ. — И маме.
— Как странно, — заметил Солорлиндо.
— Переживем, — ответил Солорвэ. — Небольшая цена за твое возвращение. К тому же, я понимаю, почему он поставил это условие.
— Так и я понимаю, — заверил отца Солорлиндо. — Не хватало, чтобы кто-нибудь нанес себе непоправимый вред или умер, стараясь привлечь внимание умершего, который о жизни и думать не хочет. Отец, я... — голос юноши дрогнул.
— Ты не должен просить прощения, — решительно прервал его Солорвэ. — Ты вернулся, и довольно об этом.
Секунду Солорлиндо выглядел так, словно собирался спорить, но вместо этого спросил:
— Ты чувствовал, что я смотрю на гобелен?
— Нет, только догадывался, — честно ответил Солорвэ.
Уже к вечеру этого дня Солорвэ оказался вполне способен идти, и они с Солорлиндо отправились домой. В этот раз на дорогу ушло куда больше времени: как ни хотелось им поскорее обрадовать Айлинвен, торопиться они не могли — глубокое, всеобъемлющее восхищение миром, которое сопутствовало возвращению к жизни, не допускало спешки.
Но все же к исходу лета они вошли в Альквалондэ. Был час заката, и город в его лучах сиял, как большая розовая жемчужина. Айлинвен уже знала об их возвращении или, быть может, предчувствовала его. Увидев Солорвэ и Солорлиндо, она не удивилась, только обняла их обоих разом и долго-долго не отпускала.
А чуть позже, когда зажглись первые звезды, Айлинвен спросила у мужа:
— Как тебе удалось вернуть Солорлиндо? Я уже спрашивала у него, но он говорит, что не может рассказать. Ты тоже?
— Да, — ответил Солорвэ. — Лучше будет нам и вовсе забыть об этом. Но одно я точно могу сказать тебе, — он улыбнулся. — Я был терпелив, словно вода.
Примечание* Эти слова Намо Мандоса являются отсылкой к следующей цитате из ЗиОЭ: "Ибо для всех феар Мертвых, как бы ни умерли они, время Ожидания - это время исправления, учения, укрепления или утешения, по делам их и заслугам. Если они будут согласны на это. Но феа в ее наготе упорна, и долго остается в плену своей памяти и прежних намерений (особенно если они недобрые) ", хотя в данном случае речь не идет о каких-либо недобрых намерениях.
@темы: Намо, мои фанфики, телери, валар, новые персонажи, Битва Пяти Воинств-2, Сильмариллион
-
-
13.01.2014 в 03:26iezekiil, закон этот, на самом деле, хорошая вещь, имхо. Существует свободная воля умершего, не хочет выходить - не выходит, но при этом его супруг получается остается в вечном одиночестве, даже если не хочет этого.... а как же его свободная воля, его право на выбор? Статут дает возможность при желании это одиночество прервать. Но при этом в нем отмечается отдельно, что право первоначального решения за умершим, а не за живым. В смысле, если умерший не говорит, что он не хочет выходить из Мандоса, то неважно, как долго живому супругу придется ждать, самовольно жениться и тем самым насильно лишить умершего свободы выбора, он не сможет. И отмечается также, что, на того, кто решится, воспользовавшись Статутом стать чьим-то вторым супругом, не падает никакая тень. Это же касается не только Финвэ, Мириэль и Индис, это вообще для всех случаев, и права всех трех сторон учтены и Намо их гарантирует.
Ничью волю он не игнорирует, принятие Статута решает проблему в общем виде, оно не заставляет Мириэль и дальше упорствовать, а Финвэ и Индис пользоваться Статутом. Все все решают сами. Мириэль иогла бы после принятия закона передумать и выйти (в одной из версий Финвэ открыто говорит, что на это и надеется), Финвэ мог так никого больше и не найти себе по душе, Индис могла не решиться стать его второй женой.
Статут увеличивает количество возможных выборов всех участников, а не сокращает их. Так что слова Намо и принятие Статута вовсе не обеспечили 100% появление Эарендила.
-
-
13.01.2014 в 13:45Вещи тоже Кота.
И люди Кота.
Всё Кота
Эмм.. да что угодно, вообще-то.
А если сама Мириэль не могла отрешиться от трагических событий, то это как раз и подтверждает мою фразу о том, что над ней довлел груз прошлого. Ну и вы сами сказали "когда-нибудь её попустит", а пока не попустило, не может она считаться полностью здоровой. Любимое дело – это, конечно, прекрасно, но социализация всё-таки очень существенный показатель нормальности.
ему не хватает решимости для последнего шага.
Эту вашу фразу я помню, но мне механизм был интересен: что именно мешает возрождению души, особенно если она, как вы говорите, уже исцелена. Мне-то исцеление представляется полным устранением всех внутренних барьеров, мешающих естественному ходу событий, т.е. полноценной жизни в теле.
В общем, противоречие продолжаю видеть, но опять же, готова с этим смириться – это всё-таки не мой текст, и я не обязана его понимать. ))
Тогда скажу, что это помогает ему не больше, чем теплое одеяло тому, кто боится прыгнуть с вышки в воду.
Ну, одеяло - не одеяло, но ободрение и успокоение может помочь боящемуся. Но если вам больше нравится способ "в бассейн падает папа и начинает в нём показательно тонуть", то вы в своём праве, конечно. ) а меня такие методы не радуют, только и всего. Когда думаешь, что тебе не хватит сил даже на собственное бытие, а тебе дополнительно наваливается ещё ответственность за родителя, который !внезапно оказался слабым и уязвимым, тут и в истерику впасть недолго: ааа, мля, чего вы все от меня хотите? Намо, ХЭЭЭЛП! защити неприкосновенность моей воли!!! )))
Но это, понятно, моё вИдение проблемы, на ваше понимание я со своей стороны тоже не рассчитываю. ))
Мастер может привязаться к своим творениям излишне сильно, до болезненного страха их потерять
Ну, это то, что очевидно и на поверхности. Меня интересует, опять же, механизм такой привязанности, какие винтики при этом в голове крутятся. )
-
-
13.01.2014 в 18:05У меня бы наоборот появилась решимость, чтобы прыгнуть. Я не боюсь оказаться сильнее родителя.
-
-
13.01.2014 в 19:33И это частный случай, если мы говорим о возможности Намо запретить душе эльфа выход из Мандоса. Иначе Намо было бы чем-то вроде обслуживающего персонала для душ, потерявших тело... а Валар все же в Арде власть))
-
-
13.01.2014 в 19:35Вещи тоже Кота.
И люди Кота.
Всё Кота
-
-
13.01.2014 в 20:15Ангайлин, нет, конечно, не погрузились они в это все. Но дело и не в них, а в Мириэль. Как она сможет делать вид, что все в порядке, если ясно, что многое не в порядке и ключевую роль в этом сыграл ее сын? И если она думает, что, возможно, могла бы это предотвратить, но не предотвратила? А она об этом думает, судя по ее разговору с Финвэ.
А если сама Мириэль не могла отрешиться от трагических событий, то это как раз и подтверждает мою фразу о том, что над ней довлел груз прошлого. Ну и вы сами сказали "когда-нибудь её попустит", а пока не попустило, не может она считаться полностью здоровой.
Из Чертогов она вышла здоровой, никакой груз над ней не давлел. На решение отправиться к Вайрэ повлияло не прошлое Мириэли, а свежие, по крайней мере, для нее, новости из жизни нолдор. И это такие новости, что коня свалить могут. А она не отправилась обратно в Мандос и не осталась в покое Лориена, она пошда к Вайрэ и взяла на себя ответственную работу, которая при этом, возможно, помогает ей примириться со сложившейся ситуацией. На мой взгляд, такой выбор свидетельствует как раз о здоровье, а не о болезни.
Мне-то исцеление представляется полным устранением всех внутренних барьеров, мешающих естественному ходу событий, т.е. полноценной жизни в теле.
В ЗиОЭ же сказано, что срок пребывания в Чертогах зависит частично от Мандоса, частично от самой феа. На мой взгляд, исцеление - это устранение повреждений и травм феа, полученных до смерти, возможность благополучного возраждения, и именно это оценивает Мандос. Но должна быть еще воля к возвращению, чтобы сама феа сказала, что готова. Когда два условия совпадают, происходит возрождение.
В общем, противоречие продолжаю видеть, но опять же, готова с этим смириться – это всё-таки не мой текст, и я не обязана его понимать. ))
Конечно, не обязаны))) Мне начинает казаться, что дело не столько в самом тексте, хотя, конечно, и в нем тоже, сколько в том, что некоторые явления мы с вами оцениваем совершенно по-разному, поэтому, хотя вы и видите примерно ту картину, которую я хотела показать, значит она для вас совершенно другое. В любом случае, спасибо за внимание и за интересную дискуссию.
Ну, одеяло - не одеяло, но ободрение и успокоение может помочь боящемуся.
Когда ободрение есть - это, понятное дело, намного лучше, чем когда его нет. Но с вышкой каждый все равно один на один, и если дело застопорилось преодолеть это прыгун может только сам. А может, и не преодолеть.
"в бассейн падает папа и начинает в нём показательно тонуть"
Он тонет не показательно, а по-настоящему вполне. А ради других многие способны на то, чего не сделали бы для себя или просто так.
Когда думаешь, что тебе не хватит сил даже на собственное бытие, а тебе дополнительно наваливается ещё ответственность за родителя, который !внезапно оказался слабым и уязвимым, тут и в истерику впасть недолго
Слабого чужая слабость пугает, сильного, но испытывающего сомнения, заставляет отбросить сомнения. Не всегда, конечно. Но тут сработало. В другой раз могло бы не сработать, так что другого раза не будет.
Но это, понятно, моё вИдение проблемы, на ваше понимание я со своей стороны тоже не рассчитываю. ))
Я понимаю, правда. Но это другая история.
Ну, это то, что очевидно и на поверхности. Меня интересует, опять же, механизм такой привязанности, какие винтики при этом в голове крутятся. )
Не буду делать вид, что я много знаю о механизме возникновения маний и других психологических зависимостей. Надо, наверное, специальную литературу смотреть.
да, Статут разрешает второй брак для эльфа. При этом ограничивая выбор другого эльфа - выходить или не выходить из Мандоса.
iezekiil, умерший эльф обладает возможностью выйти из мандоса или находиться там сколь угодно долго, и все живые заинтересованные лица не могут пытаться повлиять на это иначе, кроме как просьбами, им остается только ждать. Степень свободы феа умершего максимальна, но если умерший говорит, что никогда не хочет выходить, он, получается, реализовал свое право выбора. Решил свою судьбу.
А заодно оказалась решена и судьба живущего супруга - вечное одиночество без всякой надежды на встречу, если только он сам не умрет и не войдет в Чертоги Мандоса. Конечно, как потом доказала Мириэль, умерший может еще и передумать, но может ведь и не передумать, и живущий проведет вечность один, напрасно ожидая, что может быть, в один прекрасный день... Это благородно, жертвенно и все такое. Но если у кого-то откровенно нет сил это выносить - это пытка, медленное убийство вполне живого и способного к жизни эльфа. Статут дает живущему право эту пытку прекратить, снова быть счастливым. Да, умерший при этом обязан теперь уже точно придерживаться своего вечного выбора вечно. Но ведь это же его собственный выбор, никто не принуждал его говорить свое "никогда" и время на то, чтобы передумать, дается даже, на всякий случай.
И это частный случай, если мы говорим о возможности Намо запретить душе эльфа выход из Мандоса. Иначе Намо было бы чем-то вроде обслуживающего персонала для душ, потерявших тело... а Валар все же в Арде власть))
Валар - силы, они осуществляют все естественные процессы жизни Арды, без них она бы не жила. И они, кроме Мелькора. не воротят, что хотят, а делают максимум возможного для ее благополучной жизни в не самых благополучных условиях. ИМХО, и Намо не запрещает/разрешает что-то потому, что ему так захотелось. И если он не выпускает какую-то душу из Чертогов. значит, она не готова выходить, это если говорить о запретах вообще. Случаи, регулируемые Статутом. тут, конечно, стоят отдельно, там дело в требованиях справедливости.
Ангайлин, лично я такого не говорила и не подразумевала ни в тексте, ни в обсуждении. Просто случаи бывают разными. В фике я описала именно исключение, не то, что бывает обычно, оно и подано как исключение.
-
-
13.01.2014 в 20:27Естественно, о произволе нет речи. Но тут логично вернуться к вопросу о насилии - чем будет для "неготовой" души запрет на выход, если она тоскует по телу и жизни?
-
-
13.01.2014 в 22:14-
-
13.01.2014 в 22:27-
-
13.01.2014 в 22:39А точно ли про них известно, что им не будет позволино выйти совсем никогда? Вроде бы, есть только упоминания, что до сих пор такие никогда не возвращались, но, может, все-таки есть надежда, что их отпустят... Если есть, то Статут на их супругов не распространяется. Ну, а если сказано точно, что никогда, значит, никогда, и уже не важно, будет у супруга второй брак или нет, в этом случае, наверное, второй брак возможен. Но я, честно, не помню, чтобы про кого-то точно-точно было такое сказано.
-
-
13.01.2014 в 22:52-
-
13.01.2014 в 22:55-
-
13.01.2014 в 23:03Вещи тоже Кота.
И люди Кота.
Всё Кота
Так она и не должна делать вид, что всё в порядке. Или общаться с себе подобными дозволено только беспроблемным и беззаботным личностям, у которых нет "неблагонадёжных" сыновей? ))
поэтому, хотя вы и видите примерно ту картину, которую я хотела показать, значит она для вас совершенно другое.
Нет, боюсь, я, наверное, всё-таки вижу картинку в своей голове,
Я правда плохой читатель, и видимо, не стоило отнимать у вас время на объяснения.. но если вам это было действительно интересно, то я рада. В любом случае, спасибо за терпение и подробные ответы!
-
-
13.01.2014 в 23:39Ангайлин, я не имела в виду, что ей надо притворяться или что кто-то будет к ней как-то не так относиться из-за ее сына, просто ей самой, мне кажется, было бы в Тирионе тяжело... по крайней мере, я всегда именно это считала одной из причин ее появления у Вайрэ. А вторая причина - собственно судьба белериандских нолдор, за которую она чувствует, возможно, долю своей ответственности.
и теперь, пожалуй, полностью разделила бы настрой моих бывших сокомандников. Наверное, так и должен влиять Мандос: комфортинг и мимимишности – это больше по части его младшего брата, а тут только бзсхднст, только хардкор!
Если бы Мандос так выглядел, из него бы никогда никто не выходил вообще, а он предназначен именно для того, чтобы выходили.
Тут уже вспоминали Лосты... потолок из летучих мышей, или что-то в этом роде, я слышала, да. Но в Сильме концепция иная, и к ней гораздо ближе, на мой взгляд, версия появления Чертогов, которая есть в примечаниях к «Артабет Финрода и Андрет» в диалоге Манвэ с Эру: валар узнали, что некоторые эльфы умерли, хотя такого не должно было быть, и теперь их души бродят неприкаянные по миру. и тогда Мандос из сострадания собрал их в своем доме, чтобы с ними не случилось еще чего-нибудь страшного и чтобы валар могли придумать, как им помочь, но ничего не придумывалось, поэтому Манвэ посоветовался с Эру, и тот подсказал ему, что можно опять поселить их в тела. Так начались Чертоги Мандоса. Безысходности, хардкора, и "Кладбища домашних животных", на мой взгляд, там быть не может, кроме, разве что каких-нибудь совсем печальных случаев.
На самом деле, ужасно, что мой фик подтолкнул вас к противоположному мнению. Буду думать, как избежать такого в будущем.
Плохих читателей не бывает. Вам спасибо за дискуссию!
-
-
13.01.2014 в 23:45кто они?
см. выше:
те, кто добровольно не отказывался.
Предупреждаю следующий вопрос:
Добровольно не отказывался выходить из Мандоса.
И причем здесь Статут?
Статут - это частный случай, применяемый при добровольном отказе от возвращения к жизни - без права поменять решение. Я предупредила, что возвращаюсь к более общему случаю - принципиальной возможности Намо задерживать эльфа в Мандосе против его воли. НАСИЛИЕ!
(т.е. ровно то, что мы команда Мандоса якобы не должны были описывать, не предупредив читателей, что ООСим напропалую)
-
-
14.01.2014 в 00:49Вещи тоже Кота.
И люди Кота.
Всё Кота
О нет, вины фика в этом нет ни малейшей, думаю, это просто настоящая натура читателя вылезла – Мандос всё-таки обладает свойством проявлять истину, так что, по-моему, всё вполне канонично сработало.
и вы очень правильно реагируете, когда кого-то начинает плющить )) в том смысле, что не тыкаете палочкой и не пытаетесь играть в инквизитора
Безысходности, хардкора, и "Кладбища домашних животных", на мой взгляд, там быть не может
Полагаю, души приносят это с собой )) так что оно там всяко есть. )
ну и в моём фике так и говорится, что немногие души могут найти утешение внутри себя, а всё больше разную бяку. ) "Так и вышло" (с).
Ещё раз спасибо за фик и беседу!
-
-
14.01.2014 в 01:17iezekiil,
чтоэтобылоИтак, будем считать, что я угадала, и вы имеете в виду совершивших великое зло. потому что просто так Намо у себя никого не оставляет недобровольно.На мой взгляд, над ними в Мандосе не совершается насилия, они остаются в Мандосе долго, потому что совершенное зло наносит вред душе, а поврежденная душа не может возродиться к жизни, при этом сама душа, в состоянии шока или в плену прежних намерений может, конечно, кричать: "Принесите мне дверь, я ухожу!", но это не значит, что она действительно в состоянии куда-то идти, в смысле, возрождаться.
И феа в горячке, конечно, может воспринимать что-то происходящее с ней как насилие, но реальное насилие противоречит канону, поскольку валар, кроме Моргота, не издеваются над Детьми Эру.
Про Статут я уже высказала свое мнение. Да, при его применении возможна ситуация, когда решение становится необратимым, и когда один из тех, кого это решение касается, возможно, будет об этом сожалеть. Но в мире полно решений, последствия которых нельзя потом просто взять и отмотать назад, поэтому и следует хорошо все взвесить, прежде чем такие решения принимать. Благо, тут и времени полно.
т.е. ровно то, что мы команда Мандоса якобы не должны были описывать, не предупредив читателей, что ООСим напропалую
Вы опять? Я не утверждала, что вы не должны были это писать. Каждый может писать, что хочет и как хочет, но и читатель волен поделиться с автором реакцией, которую творение вызвало. Это очевидно, по-моему. Что меня удивило и слегка вывело из равновесия в том треде, так это претензии автора на неоднозначность, дискуссионность и глубину текста, поскольку в самом тексте все было вполне однозначно. Я все сказала. Больше мы в теме моего фика работу вашей подруги не обсуждаем.
-
-
14.01.2014 в 01:36Ненене, только про НАСИЛИЕ!!!
-
-
14.01.2014 в 01:48-
-
14.01.2014 в 02:33До встречи в МАНДОСЕ! бвахаха
-
-
14.01.2014 в 02:38А комментов всего-то 140, теперь 141.
-
-
16.01.2014 в 00:29Еще раз показался слегка непричесанным-надуманным-синтетическим этот многоступенчатый отказ души от возрождения, но в то же время еще больше понравилось то, как прорисован образ Владыки Намо. Правда-правда, очень точно ложатся штрихи, прекрасный лаконизм в описании лаконизма.
-
-
16.01.2014 в 00:40Я очень рада, что текст вам приглянулся! Правда очень-очень!
но в то же время еще больше понравилось то, как прорисован образ Владыки Намо.
Значит, все было не зря!
Еще раз показался слегка непричесанным-надуманным-синтетическим этот многоступенчатый отказ души от возрождения
Я учту, очень постараюсь учесть... но не могли бы вы уточнить, что именно имеете в виду под многоступенчатым отказом, если не сложно?
Вроде бы герой только один раз отказался у меня и один раз передумал обратно. Правда, сначала я сгоряча написала, что у него только десять солнечных лет, чтобы передумать, но потом поняла, что это было зря, и теперь он у меня без конкретных сроков передумывает.
-
-
16.01.2014 в 01:03Но вместе с тем очень хорошо прослеживается идея "было бы нельзя - сказал бы".
То, что Мандос - пророк, очень как бы очевидно из текста: события многомерны, будущее отбрасывает тени, и он, свободно читая в тенях, никогда не позволит того, что может принести вред душе. Или вред какому-то будущему... Хотя со стороны это может читаться как жестокость, допускаю.
-
-
16.01.2014 в 01:20Jedith, а, поняла, спасибо! Но по-моему, это была все-таки "дополнительная минута на размышление", то есть, после этого он мог бы не отказаться, а сказать, что вот теперь он выходит. Это у меня выросло из ЗиОЭшных слов, что, мол, срок пребывания частично зависит от решения Намо, а частично от воли самой феа, то есть не все, наверное, получив разрешение Намо тут же выбегали из Чертогов. Может, я и не права.
По поводу остального: да,да! Безумно приятно, что это хорошо прослеживается, потому что это было важно для меня.
-
-
16.01.2014 в 07:29Я лишь имею в виду то, что этот отказ получился несколько синтетической, искусственной конструкцией. Очень умозрительной, не от сердца и не к сердцу - то есть боль Солорлиндо и мотивы Солорлиндо мне, быть может, удалось как-то понять - но не почувствовать.
Возможно, это произошло из-за повествовательно-аналитического характера текста в начале сказки. О молодом эльфе я как бы "узнала", но "не увидела" его.