Как поступил бы мой отец, фанфик, джен, АУ, драма, агнст, в процессе, пост 5

[vinyawende]

АПД. Добавлена 15 глава.

Слишком сильно запоздавшее продолжение фика. Мне даже нечего сказать в свое оправдание.

Главы 1-5 здесь. Главы 6-7 здесь. Главы 8-10 здесь. Главы 11-12 здесь.

Название: Как поступил бы мой отец
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Маэглин, Тургон, Идриль, Туор, Эарендиль, Глорфиндейль, Эктелион, Рог и другие упоминаются Финголфин, Эол
Рейтинг: R (16+)
Жанр: драма, агнст, АУ
Размер: миди, ?
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Маэглин попал в плен к оркам. Побывал в Ангбанде. Видел Моргота и говорил с ним. И выдал ему Гондолин. А потом подручные Моргота вернули Маэглина обратно в город, и теперь ни одна живая душа, кроме самого Маэглина, не знает, какая беда нависла над Гондолином. Жители королевства обречены? Или Маэглин все же найдет в себе силы признаться во всем королю Тургону и разрушить планы Моргота?
Примечание автора: Фик АУ и к канону, и к моему фику про Маэглина "Заклятие безмерного ужаса", относительно фика АУ-развилка после двенадцатой главы, относительно канона, я думаю, понятно по саммари.
Примечание автора 2: Хинья в переводе с квенья означает "дитя мое". В моем фаноне, Тургон использует это как особое ласковое обращение к племяннику.

Глава тринадцатая


Утро первого дня зимы, на который было намечено всеобщее бегство из Гондолина, выдалось ясным до прозрачности. Ни клочка тумана, ни даже самой легкой дымки в воздухе. Каждое движение жителей города — как на ладони у соглядатаев Моргота, если он и вправду уже их подослал.
Маэглин никогда не считал себя хорошим судьей мнений валар да и не стремился им быть. Но тут уж даже он отчетливо понял, что Ульмо предоставил им выкарабкиваться самим. С королем Тургоном Маэглин этим пониманием делиться не стал — тот и так выглядел мрачным и измученным. Может быть, не как в конце Битвы Бессчетных Слез, но как в ее середине уж точно.
Несмотря на это, увидев Маэглина, полностью готового к путешествию, Тургон одобрительно кивнул и велел:
— Займи свое место.
Прежде чем Маэглин мог задать неловкий вопрос, Тургон жестом указал себе за плечо. Маэглин немедленно повиновался, скрывая смущение. Это было и в самом деле его место, в том смысле, что раньше он часто стоял там как советник, полководец, доверенное лицо и любимый родич короля.
А теперь ему предстояло оставаться там же как... беспокойному подопечному, которого нельзя отпускать от себя, чтобы не натворил бед.
Это было унизительно. Однако терпимо, а Маэглин должен был принять свою участь. Ведь он мог бы к этому дню быть уже казнен. Или изгнан и брошен на произвол судьбы в одиночестве. Или закован в цепи. Или возвращен в Ангбанд. И там закован в цепи... Напрасно он сейчас подумал об этом — и мысли, и зрение его немедленно помутились.
Чтобы удержаться в настоящем, Маэглин стиснул рукоять своего меча, сосредоточился на весе лука за спиной. Это, последнее, было непривычным — лук матери он до сих пор при себе никогда не носил. Но теперь все должно было стать иначе — обещания, данного самому себе накануне, Маэглин нарушать не собирался.
Пока он размышлял об этом, обитатели королевского дворца, наконец, завершили — или, возможно, просто оставили —последние приготовления, и король первым ступил за порог. Маэглин, не выходивший наружу несколько недель, почувствовал странную, не связанную ни с какими реальными опасностями, тревогу и замешкался, но Тургон уверенно шел вперед, и Маэглину ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.
По пути к эльфам из дворца присоединялись другие эльдар Дома Короля и эльдар, жившие рядом, но не принадлежавшие ни к какому Дому. По соседним улицам двигались другие, столь же целеустремленные, потоки горожан.
Со всех концов Гондолина эльдар спешили к дому Туора, чтобы воспользоваться тем самым скрытым проходом, который человек начал готовить еще прежде, чем Маэглин попал в Ангбанд и выдал Морготу потаенный город. Маэглин, исправно шагая за Тургоном, с болезненной четкостью осознавал, что идет по прекрасному сияюще-белому городу в последний раз. Улицы и площади, фонтаны и мостики, дома и мастерские — очень скоро все это перестанет быть его домом. Да и чьим бы то ни было еще тоже. Шаги и голоса эльдар здесь стихнут навсегда.
А потом на смену им придет орочий топот, крики и рычание, когда слуги Моргота кинутся сюда, чтобы разорить и осквернить прекрасный Гондолин, но найдут свою смерть в стальных зубах ловушек, на прощание расставленных эльфами. По крайней мере, Маэглин надеялся, что так будет, потому что все другие возможности были еще хуже. Но и эта, говоря честно, не радовала его душу. Так или иначе теперь он терял свой дом. Первый дом, по которому в самом деле будет тосковать. И ему некого было винить, кроме себя.
А всем остальным некого было винить, кроме него. Интересно, становилось им от этого легче или тяжелее прощаться? На лицах эльдар, окружавших Маэглина со всех сторон, ответа прочесть он не мог. Они были печальны и растеряны или решительны и собраны, иногда печальны и решительны... Яростно пылающей ненависти Маэглин нигде не замечал. Но он и не осмеливался смотреть слишком пристально или прямо привлекать к себе внимание. Хотя, конечно, его все равно видели: черную тень за спиной короля, изо всех сил старающуюся казаться незаметной.
Но внимания ему оказывали как раз столько, сколько и заслуживала тень — один взгляд вскользь и ничего больше. Маэглин напомнил себе, что могло быть и хуже, как напоминал уже бессчетное множество раз со времен своего признания. Обычно это работало плохо. Сегодня — особенно плохо.
Маэглин мрачно подумал, что, пока местные скалы еще рядом, не поздно в самом деле разделить судьбу Эола, чтобы не обрекать себя на целую жизнь вот этого вот. Но он не хотел умирать. Не хотел доказывать правоту Эола. А главное, не хотел больше быть трусом. А это значило, что он должен остаться и пройти через все, что ждало его впереди, чем бы это ни было.

***

Площадь перед домом Туора была заполнена до отказа, но Тургону, а за ним и Маэглину, конечно, все равно удалось войти в дом. Прежде замаскированные искусной мозаикой двери тайного хода сейчас были распахнуты настежь, и движение уже началось. Эльдар Дома Гневного Молота вызвались идти первыми, на случай если Моргот пронюхал о планах бегства и на выходе из Орлиной Расселены гондолинцев поджидает вражеская орда.
Эльфы, подсвечивая себе путь феаноровыми лампами, исчезали в недрах прохода, достаточно широкого, чтобы полдюжины могли пройти в ряд. Смертный, очевидно, не поскромничал со своим, ах каким секретным, замыслом. Маэглин поверить не мог, что никто ничего не заметил. Что он сам до последнего даже не подозревал. Впрочем, Маэглин всегда сознательно избегал дома Туора, да его тут и не привечали.
Размышления о человеке как будто вызвали его самого. А может, он просто кинулся к Тургону сразу, как только увидел его. Но вместо надлежащего приветствия смертный, едва поклонившись, сразу принялся горячо что-то доказывать, полностью игнорируя недовольство на лице короля.
После первых нескольких фраз Маэглин понял, что Тургон планировал уходить из города последним, а человек был против этой идеи и настаивал, что до самого конца должен остаться именно он. Очевидно, вели этот спор они далеко не в первый раз и знали все доводы друг друга почти наизусть.
По мнению Маэглина, только природное тупое упрямство человека не позволяло ему сдаться. Король Тургон, правда, противостоял этому напору с необычайным терпением. Но безо всякой готовности пойти на уступку.
— Этот разговор окончен, — наконец объявил Тургон, когда Туор начал заметно повторяться. — Мы не можем предугадать следующего движения Моргота, поэтому должны быть готовы и к засаде впереди, и к погоне за спиной. На случай если Враг отпускает нас сейчас, только чтобы позабавиться. Рисковать ради безопасности моего народа — мое право и мой долг. Тем паче, что в таком опасном положении мы оказались по моей вине.
После этих слов короля Туор несколько долгих мгновений смотрел прямо на Маэглина, недвусмысленно давая понять, что вину за "опасное положение" и без Тургона есть на кого возложить. Но говорить он ничего подобного не стал.
Вместо этого сделал такое лицо, как будто у него оставался еще в запасе какой-то последний аргумент, к которому он на самом деле не хотел прибегать.
Наконец решившись, смертный посмотрел Тургону в глаза и произнес:
— Идриль боится, что ты не последуешь за нами, государь. Нарочно захочешь остаться здесь.
Это не было вопросом, но человек определенно ждал какого-то ответа.
Сердце Маэглина тем временем пропустило удар. Могло ли такое предположение быть правдой? Тургон решил отослать свой народ прочь, чтобы самому остаться и погибнуть с городом? И Маэглин разделит ту же долю?
Было в этой возможности что-то одновременно ужасающее и успокаивающее. В подобный план Маэглину верилось легче, чем в поход неизвестно куда и шанс начать жизнь заново у никогда прежде не виденного моря. И он был готов принять свою судьбу. Хотя все еще не хотел умирать. О чем сердце напомнило ему, забившись с удвоенной силой.
Но Тургон отрицательно покачал головой:
— Нет, пусть не беспокоится об этом. Я твердо намерен пройти этот путь со своим народом до конца, если только Чертоги Мандоса раньше не распахнут передо мной свои врата. Но сам искать туда дорогу я не стану. У меня здесь еще есть неоконченные дела, которые я не вправе перепоручить никому другому.
При этом он не повернулся к Маэглину. По крайней мере, точно не полностью. Но, может быть, немного. Или Маэглину это только показалось. Он не был уверен и, конечно, не мог спрашивать.
Человек тоже, по-видимому, не смел допытываться.
— Благодарю, государь, — только и сказал он, кажется, впрямь успокоенно.
Потом глубоко поклонился и, наконец-то, отошел.
Потянулось ожидание, тихое настолько, насколько это возможно в огромной толпе эльдар, нагруженных вещами, без которых они не могли пуститься в дальнюю дорогу без возврата.
С течением времени толпа постепенно рассеивалась, пока не остался только Дом Короля. Из них первыми в тоннель прошел отряд воинов, затем двинулись эльдар, которые или не могли сражаться вовсе, или умели слишком мало, чтобы всерьез считаться воинами. Замыкали строй снова воины.
Тургон следил, как все они исчезали в глубине хода, с нечитаемым выражением лица. Маэглин ждал момента, когда король сам сделает шаг к тоннелю. Или не сделает.
На самом деле, Маэглин не думал, что Тургон откровенно солгал бы в лицо своему обожаемому зятю. Но они покидали Гондолин! Не так давно Маэглин был абсолютно уверен, что Тургон никогда и ни за что на такое не согласится.
А теперь это происходило. По собственной вине Маэглина, но все же. Если возможен такой исход, то нет вовсе ничего невозможного. А король так любил свой город. Так любил! В нем была песнь его феа, его суть, его жизнь...
Сам Тургон, казалось, думал о том же, наблюдая, как последние шестеро эльдар его Дома скрываются в тоннеле.
— Ну вот и все, — сказал он со вздохом.
Голос гулко разнесся в опустевшем доме. В совершенно пустом городе.
Тургон постоял, чутко прислушиваясь, и продолжал:
— Кажется, никакой погони.
Маэглин тоже ничего не слышал. И это было хорошо. Наверное. Да, это было хорошо.
— Проходи, — велел ему Тургон, указывая рукой в сторону тоннеля.
На мгновение стало похоже, как будто Тургон действительно собирался все-таки остаться здесь. Один.
Маэглин, пораженный этой мыслью, остановился на самом входе в тоннель. Что же теперь делать? Должен ли он спорить? Убеждать? Напоминать, что народ Гондолина не хочет терять своего короля? Что Идриль боится остаться без отца? Что Арэдель желала бы, чтобы ее брат продолжал жить?
Маэглин сделал глубокий вдох, готовясь заговорить. Но Тургон не дал ему этого сделать, воскликнув:
— Что ты стоишь? Идем же!
Маэглин торопливо шагнул в глубь тоннеля. Тургон прошел за ним, напоследок повернув секретный механизм, чтобы вновь скрыть ход. Створки ворот за их спинами сомкнулись с идеальной точностью.


Глава четырнадцатая

Туман, которого Маэглину не хватало утром, накрыл гондолинцев на подходе к Орлиной Расселине. Он был такой белый и густой, что, протянув перед собой руку, трудно становилось разглядеть кончики пальцев. Теперь Моргот наверняка не мог следить за происходившим в долине. Но узкая тропа над пропастью, которая и в лучшие дни бывала опасна, сделалась еще коварнее.
Даже эльдар, прославленным своей ловкостью, приходилось ступать очень осторожно, и дело двигалось медленно. Так что все горожане, в разное время покинувшие дом Туора, здесь опять сгрудились вместе. Идриль, даже среди всего этого тумана каким-то чудом заметив отца, подошла и на несколько мгновений молча сжала его руки в своих. Он в ответ ободряюще ей улыбнулся.
Никто во всем Эндорэ не был настолько беспечен, чтобы использовать осанвэ, в то время как Моргот сидел на своем уродливом троне, могущественный, как никогда прежде, но Идриль и Тургон все равно каким-то непостижимым образом, казалось, понимали друг друга.
У Маэглина создалось отчетливое впечатление, что он стал свидетелем разговора, вовсе для него не предназначенного. Но это не заставило его отвернуться, а лишь побудило еще отчаяннее впитывать всем своим существом присутствие Идриль, пока представилась возможность. Идриль на Маэглина не смотрела. Но так было даже лучше — он не видел ее после злополучного совета и не хотел знать, что может прочесть сейчас в ее глазах.
Когда Идриль снова уплыла в туман, Маэглин провожал ее взглядом, пока мог. То есть очень недолго. Она исчезла, а еще через некоторое время до слуха Маэглина донесся пронзительный возглас Эарендиля:
— Мамочка!
Маэглин привычно заставил себя не морщиться. Ненависть к этому ребенку не принесла бы ему ничего хорошего. Никогда. И особенно не теперь. Он, правда, все равно не мог ее не чувствовать, но прекрасно умел скрывать. Впрочем, именно сейчас Тургон почему-то скользнул по лицу Маэглина таким взглядом, как будто догадался, о чем тот думает.
Раньше такого ни разу не бывало. С другой стороны, до недавнего времени у Тургона никогда не было оснований ожидать от Маэглина чего-то настолько отвратительного. Теперь же он вправе был ждать чего угодно, и у Маэглина не нашлось бы слов, чтобы оправдаться. К счастью, Тургон, похоже, вообще не склонен был разговаривать, и они продолжали ожидать своей очереди в молчании.
Мгновения складывались в часы. Эльдар тонким ручейком утекали из долины Тумладен навстречу неизвестности. Из разговоров вокруг Маэглин понял, что уже было несколько случаев, когда эльфы оступались и падали, но пока удача держалась на их стороне: всех упавших удалось подхватить вовремя, и некоторые из них были совсем невредимы, а другие отделались легкими ранами.
Маэглин невольно вновь вспомнил о предсмертных словах Эола. До последнего времени он никогда, на самом деле, не придавал им большого значения. Но все же существовала некая вероятность, что Эол был прав. Или нет? В последние годы жизни Эол оказывался прав хоть в чем-нибудь все реже и реже. Маэглин был так зол и разочарован, когда впервые заметил это за отцом. А теперь это успокаивало. Какая насмешка. Если как следует присмотреться, все в жизни Маэглина представлялось более-менее скрытой насмешкой над его наивными детскими представлениями и мечтами.
Однако Маэглин давно уже не ребенок и первым готов был признать, что большая часть обстоятельств его жизни, какими бы они ни были, явилась прямым результатом его собственного выбора. Значит, и то, пройдет ли он Орлиную Расселину, тоже зависело от него. Конечно же.
Это, на самом деле, было не так уж и утешительно, если знать, как складывалась жизнь Маэглина в последнее время. Но ничего лучше он придумать не мог. А исход жителей Гондолина вокруг него, сколь бы странно это ни было, проходил слишком размеренно и спокойно, чтобы по-настоящему отвлекать от размышлений.
Только один раз в пределах слышимости Маэглина разыгралось что-то вроде ссоры. И это тоже было очень странно, потому что Идриль, ее несносный человек и почему-то Глорфиндель заспорили, кто должен нести Эарендиля через ущелье.
Впрочем, причина участия в этом деле главы Дома Золотого Цветка выяснилась почти сразу.
— Государь Тургон доверил мне безопасность своего внука, и я позабочусь, чтобы Эарьо перебрался на другую сторону ущелья в целости и сохранности, — заявил Глорфиндель, заметно повысив голос.
Тургон, чье внимание, несомненно, тоже было привлечено к спору, тем не менее, не спешил вмешиваться, ни за, ни против слов Глорфинделя. А Маэглин подумал, что теперь ясно, почему за все время его заключения, среди сменных стражников ни разу не появлялся глава Дома Золотого Цветка, один из лучших мечников города. Он, стало быть, получил от Тургона особое поручение — охранять "величайшее из сокровищ Гондолина", как не раз с нежностью говорил о внуке король. Маэглина эти слова всегда раздражали: в мальчишке не было ровным счетом ничего ценного или хотя бы особенного.
— Глорфиндель, я ценю твою преданность безопасности моего сына, — тем временем заговорил Туор. — Но все-таки он мой сын, — продолжал он с заметным ударением на слове "мой". — И я более чем способен сам перенести его.
— Конечно, ты прав, — сказала Туору Идриль, однако в ее тоне слышалось какое-то явное "но", что редко бывало, когда она разговаривала с человеком. И она продолжала: — Но он и мой сын тоже, и мне будет спокойнее всего, если я сама перенесу его.
На это человеку нечего было возразить, и он предложил:
— Может, спросим у самого Эарендиля?
— Нет, — отказалась Идриль. — Я за тем и отослала его с Мелет пройтись, чтобы он не слышал этого разговора и не чувствовал себя должным выбирать между нами.
— Между вами? — вмешался Глорфиндель. — А вдруг он меня бы выбрал? — голос лорда потерял часть прежней серьезности, но сдаваться лорд все еще не собирался.
Еще некоторое время они продолжали возражать друг другу в том же духе, пока Идриль, к удивлению Маэглина, не победила. Маэглин взглянул на Тургона и увидел, как тот кивнул, не то одобряя итог спора, не то показывая, что этого и ожидал. Впрочем, спорщики все равно не могли видеть его из-за тумана.
Больше ничего примечательного не происходило в течение, как показалось Маэглину, целой вечности. Как и в случае с туннелем, они с королем уходили последними. К тому времени, когда Маэглин шагнул на тропу, туман настолько сгустился со всех сторон, что Великие Орлы, которые наблюдали за гондолинцами, паря в небесах над ними, превратились в размытые темные тени.
Маэглин, проходя над пропастью со с детства привычной ловкостью и осторожностью, старался не думать вообще ни о чем, чтобы не отвлекаться от дела. Но все его тревоги, страхи и сомнения как будто кружили на пределе видимости, словно хищники, ожидающие подходящего момента, чтобы напасть.
И когда к нему с высоты метнулась огромная черная тень, ужас в душе Маэглина вспыхнул поистине ослепительно. Маэглин вздрогнул всем телом, узкая тропа вывернулась из-под ног, и он полетел вниз, навстречу острым скалам на дне ущелья.

Глава пятнадцатая

Когда Маэглин опять начал осознавать себя, первым его ощущением вполне ожидаемо стала боль: не то чтобы очень сильная, но постоянная, она охватывала его голову, спину, грудь, руки и ноги. Маэглин рискнул вдохнуть поглубже, и боль в груди вспыхнула в ответ с новой интенсивностью.
Но если бы он действительно налетел на скалы, и они пронзили его насквозь, или если бы слуги Моргота снова наложили на него лапу — мучения наверняка были бы куда страшнее. Это и придало Маэглину решимости открыть глаза.
Над ним раскинулось низкое молочно-белое зимнее небо. Точно не Ангбанд! От облегчения Маэглин вздохнул полной грудью, тут же поплатился за это очередной вспышкой боли и невольно охнул. Возможно, все-таки скалы…
— Очнулся, — удовлетворенно произнес где-то сбоку определенно эльфийский голос.
Затем послышались легкие шаги, и над Маэглином склонился целитель, одетый в цвета Дома Гневного Молота. Маэглин несколько мгновений разглядывал его с изумлением, а потом подумал, что это все, на самом деле, имело смысл.
Рог первым провел своих эльфов по опасной тропе и, не встретив никакой засады Моргота в конце пути, постарался сделать дорогу менее трудной для других. Должно быть, именно эльдар Дома Гневного Молота и вылавливали всех, кто срывался с тропы в ущелье. Маэглину просто раньше не приходило в голову интересоваться такими подробностями.
Он ведь на самом деле не боялся упасть. Быть выслеженным Морготом и схваченным его слугами — да. Но простое падение... Подобного с ним с детских лет не случалось. Так что и саму возможность Маэглин не рассматривал серьезно.
И вот.
Сейчас, лежа на твердой земле и позволяя целителю делать привычную лекарскую работу: поворачивать своего пациента в разные стороны и тыкать в него пальцами, как заблагорассудится, Маэглин ясно осознавал, что никакой гигантской летучей мыши над тропой не было, да и быть не могло. Только не в тот момент, когда в небе парили разом все Великие Орлы, что гнездились в Окружных горах.
Скорее всего, одного из Орлов Маэглин и вообразил летучей мышью. Разумеется, он никогда и никому об этом не расскажет. Не стоило позорить себя перед соплеменниками больше, чем он уже это сделал. Да и кто знает, не посчитают ли сами Свидетели Манвэ такую ошибку оскорбительной для себя?
Определенно, лучше было держать язык за зубами. Это Маэглин прекрасно умел всю свою жизнь. Тут же из глубин сознания вылезла непрошенная мысль, что, если бы он и в Ангбанде воспользовался своим умением, сегодня вообще никому не приходилось бы никуда уходить.
К счастью, именно в этот момент целитель посчитал осмотр законченным и отвлек Маэглина от размышлений, обратившись прямо к нему:
— Рухнул ты, конечно, как мешок со щебнем. Более неловких падений у нас точно не было. Но зато тебе и повезло изрядно — ни одной раны, которую не могла бы в мгновение ока полностью исправить лепешка лембаса. Так что давай ешь, и дальше пойдешь уже сам.
Тут целитель вытащил из поясной сумки лепешку, по всем правилам тщательно обернутую листьями для сохранности, развернул и сунул в руки Маэглину.
Потом, спохватившись, с профессиональной осторожностью помог Маэглину принять полусидячее положение около каких-то поросших чахлой травой камней и ушел, оставив его наедине с лембасом. И с новыми впечатлениями, потому что теперь Маэглин видел вокруг себя походный лагерь, явно не в Орлиной Расселине.
Выходит, он провел без сознания достаточно времени, чтобы гондолинцы успели пройти от перевала до первой стоянки. Не то чтобы Маэглин имел хоть малейшее представление, где эти стоянки были намечены, но все же... Неужели он так сильно ударился головой, что много часов провел в беспамятстве? Или целитель просто погрузил его в сон, пока не будет времени всерьез им заняться?
Второе выглядело, пожалуй, более вероятным. Задерживаться на перевале дольше необходимого было опасно, даже под прикрытием тумана, который все-таки послал им Ульмо. Маэглин на мгновение задумался, не должен ли он вознести Владыке Вод какую-нибудь благодарность или вроде того — и решил, что не стоит. Ради кого бы вала ни явил свою милость, уж точно не ради него.
Причем это не было даже обидно. Теперь уже нет. Мысли Маэглина просто вернулись к тому, что могло бы произойти после его падения. Итак, раны Маэглина могли подождать, раз уж они не мешали его переносить.
Других раненых эльдар Маэглин вокруг не видел. Наверное, о них успели позаботиться еще до того, как Маэглин ступил на узкую тропу и с нее неуклюже устремился навстречу скалам. Так что он оказался единственным, неспособным идти, и нести его до первой стоянки действительно имело смысл.
Хотя эльдар, которым пришлось тащить его — и его вещи, теперь аккуратно сложенные неподалеку, наверняка не были счастливы. Впрочем, эльдар Дома Гневного Молота славились своей эффективностью в любых делах. Не говоря уж о том, что Тургон мог кому угодно приказать что угодно, и исполнить волю короля в любом случае было бы честью.
При мысли о Тургоне Маэглина охватила неловкость. В каком-то смысле чувство было очень привычное: после своего появления в Гондолине Маэглин долгое время с отвращением думал о том, чтобы показаться своему дяде-королю слабым или глупым или как-нибудь иначе разочаровать его.
Теперь, конечно, об этом уже не было смысла беспокоиться. Маэглин выдал Морготу Гондолин! Разочаровать дядю еще сильнее все равно уже не получится, сколько бы он не запинался со страху о собственные ноги.
Но неловкость не исчезала, и Маэглин решил, что, как только сможет встать, первым делом разыщет дядю и — извинится, наверное. Тем более, Тургон ведь велел ему не отлучаться от себя в дороге. Так что искать все равно пришлось бы.
Однако сначала следовало перестать предаваться праздным размышлениям над лепешкой лембаса и начать уже есть эту самую лепешку.
Маэглин тяжело вздохнул. В последний раз он ел лембас в своей мастерской, прямо после возвращения из Ангбанда, и это был откровенно неприятный опыт: сперва хлеб казался по вкусу похожим на пепел, и Маэглин решил, что превращается в орка.
Потом, правда, оказалось, что его рот и горло были просто обожжены изнутри орочьим «исцелающим» пойлом, и как только лембас помог Маэглину исцелиться по-настоящему, вкус вернулся.
Но все же с тех пор у Маэглина не возникало желания — впрочем, как и необходимости — есть благословленный дорожный хлеб. И теперь тревога самую малость давала о себе знать. Было бы ужасно здесь, посреди эльфийского походного лагеря, который выглядел на удивление нормально, снова испытать, что в нем самом нечто безвозвратно искажено.
Но он не узнает, пока не попробует. А никто другой не узнает, даже и после того, как он попробует. И ему нужны силы и исцеление, иначе еще много дней его тело будет чувствовать себя избитым.
Маэглин еще раз вздохнул, собрался с духом и наконец откусил очень маленький кусочек лепешки. Рот сразу заполнился вкусом мягчайшего свежеиспеченного хлеба, который лембас мог сохранять годами и даже десятилетиями.
Напряжение покинуло Маэглина, а вместо него напомнило о себе чувство голода. Так что Маэглин живо откусил от лепешки чуть не целую четверть, кое-как прожевал и быстро проглотил. Потом все-таки заставил себя доесть остальное в спокойном, приличном для эльда темпе.
К тому моменту, когда с лепешкой было покончено, Маэглин уже не чувствовал ни голода, ни боли, ни слабости. Он был здоров, полон сил и даже, пожалуй, немного весел. Даже предстоящая встреча с Тургоном уже не заставляла его внутренне съеживаться.