Как поступил бы мой отец, фанфик, джен, АУ, драма, агнст, в процессе, пост 3

[vinyawende]

АПД. Глава десятая.
Глава девятая.
Глава восьмая.

Главы 1-5 здесь. Главы 6-7 здесь.

Название: Как поступил бы мой отец
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Маэглин, Тургон, Идриль, Туор, Эарендиль, Глорфиндейль, Эктелион, Рог и другие упоминаются Финголфин, Эол
Рейтинг: R (16+)
Жанр: драма, агнст, АУ
Размер: миди, ?
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Маэглин попал в плен к оркам. Побывал в Ангбанде. Видел Моргота и говорил с ним. И выдал ему Гондолин. А потом подручные Моргота вернули Маэглина обратно в город, и теперь ни одна живая душа, кроме самого Маэглина, не знает, какая беда нависла над Гондолином. Жители королевства обречены? Или Маэглин все же найдет в себе силы признаться во всем королю Тургону и разрушить планы Моргота?
Примечание автора: Фик АУ и к канону, и к моему фику про Маэглина "Заклятие безмерного ужаса", относительно фика АУ-развилка после двенадцатой главы, относительно канона, я думаю, понятно по саммари.
Примечание автора 2: Хинья в переводе с квенья означает "дитя мое". В моем фаноне, Тургон использует это как особое ласковое обращение к племяннику.

Глава восьмая

О Маэглине все как будто забыли. Он так и продолжал стоять на месте, откуда делал свои беспримерные в истории эльдар Арды признания. А члены королевского совета — кроме Салганта, который сидел теперь бледный и притихший и ни во что не вмешивался, — уже бросились обсуждать, как бы им поскорее организовать всеобщий исход из Гондолина, словно именно спешка в обсуждении обеспечивала непременный успех всего дела.
Никого, похоже, не заботило, что Маэглин их разговор слышит. А должно бы, ведь он только что рассказал им, что стало со всеми секретами, доверенными ему прежде. Но если уж они сами не спохватились, Маэглин вовсе не горел желанием лично указать на это обстоятельство и приблизить миг, когда его выставят из зала вон и запрут где-нибудь под стражей.
Мысль быть оставленным в одиночестве вызывала ужас и отвращение. Даже здесь и сейчас было все-таки лучше, хотя, конечно, как смотрят на него и перешептываются о нем горожане, он, даже не глядя на них, чувствовал кожей.
— Если сосредоточить на этом так много сил, как возможно, Сухую Реку удастся расчистить к наступлению весны, — подытожил Пенлод короткое, но бурное обсуждение вопроса, как скоро единственный проход, связывающий долину Тумладен с остальными землями Белерианда, удастся сделать снова пригодным для использования.
Маэглину остро захотелось спросить, давно ли Пенлод утратил остатки разума. Да и все остальные тоже. Как можно всерьез надеяться, что Моргот не следит за этим самым единственным проходом и не заметит, когда оттуда валом повалят эльфы?
В любых других обстоятельствах Маэглин бы без колебаний высказал все это вслух. Но именно он был тем, кто рассказал Морготу о Сухой Реке и назвал все знаки, по которым высохшее подземное русло можно обнаружить. Без сомнений, любое произнесенное им слово сейчас же напомнит всем об этом.
Да к тому же единственный существующий проход в Окружных горах назывался так вовсе не для красоты. Он и впрямь был единственным. Как обойтись без Сухой Реки, Маэглин, говоря по правде, представлял не лучше других.
От этих мыслей Маэглина отвлекло странное поведение смертного. Вместо того, чтобы обсуждать с прочими подготовку к оставлению Гондолина, за которое он еще в первые свои дни в городе так ратовал, Туор о чем-то шептался с Идриль.
Маэглин напряг слух и разобрал, как человек произнес:
— ... теперь уж точно самое время сказать.
Идриль после этих слов бросила на Тургона взгляд, полный беспокойства и сострадания. Маэглин тоже глянул на дядю: таким изможденным и подавленным Тургон, на памяти Маэглина, выглядел один раз — после Битвы Бессчетных Слез. Идриль сама побледнела, как от боли, но кивнула Туору, а потом и сказала:
— Да, давай сейчас.
Маэглину тут же вспомнилась настороженность, с которой они перед советом входили в зал. У них-то что за секреты могут найтись?
Долго биться над этой загадкой ему не пришлось. Туор явно истолковал "сейчас" очень буквально, и, в очередной раз поднявшись на ноги, чем привлек к себе всеобщее внимание, громко сказал:
— Есть иной выход из долины.
Ответом ему были вопросительные взгляды, изумленные и любопытные. А Маэглин мысленно пожелал смертному подавиться словами, о чем бы он ни собирался рассказать. Как вообще возможно, чтобы Туор, не проживший в городе и дюжины лет, знал об Окружных горах больше, чем Маэглин? И, по-видимому, больше, чем эльдар, участвовавшие еще в возведении Гондолина — таких в совете было большинство?
— Кирит Торонат, — произнес тем временем Туор.
В душе Маэглина эти два слова вызвали странный отклик — злорадство пополам с разочарованием. Орлиная Расселина тоже получила свое название не случайно — если у тебя нет орлиных крыльев, даже думать о том, чтобы ею воспользоваться, уже безумие.
Члены совета разделяли его чувства, по крайней мере, по части разочарования.
— Тропа над пропастью, где и два эльфа не разойдутся, — мрачно отметил Глорфиндель. — Считаешь, у нас получится протащить по ней весь город?
— Даже если получится, выйдем мы чуть не перед носом у Моргота, — добавил Эгалмот.
— Такого он уж точно не ожидает, — вдруг азартно оживился Рог. — А проходить и не по таким местам доводилось, когда была нужда.
Галдор согласно кивнул и блеснул глазами. Но Эктелион обвел Туора, Рога и Галдора извиняющимся взглядом, как будто говоря "жаль, друзья, но сейчас я испорчу вам настроение", и сказал:
— Если бы Моргот ничего не знал о Тумладен, мы, может, и могли бы выйти неожиданно и пройти незамеченными, но теперь долина у него как на ладони...
От этих слов Маэглин вздрогнул, хотя Эктелион на него так и не посмотрел.
— По внешним отрогам Окружных гор рыскают полчища орков. Они, конечно, и раньше там рыскали, но теперь делают это не просто так, — продолжал Эктелион. — Кто поручится, что мы не будем обнаружены сразу? А если Морготовы твари нашли какой-нибудь способ видеть, что происходит внутри долины, мы и начать не успеем, а Враг уже разгадает наши планы. Ведь путь от городских стен до Кирит Торонат долог, а укрыться там вовсе негде.
Туор кашлянул, выражая смущение. Эктелион покосился на него с изумлением, а смертный с таким лицом, будто прыгает вниз со скалы, объявил:
— Есть подземный ход от моего дома до Кирит Торонат. Конечно, до самой Расселины он не доходит, но...
Его слова потонули в общем гуле.
Эльдар, которые мгновение назад были уверены, что после всех вестей, которые они сегодня выслушали, и решений, которые приняли, больше ничто поразить их не сможет, снова были потрясены.
Эктелион в замешательстве посмотрел на Туора:
— Но подземный ход — работа многих месяцев или даже лет... Кто посмел бы? Подожди. От твоего дома, значит...
— Да, я сделал это, — подтвердил Туор.
Он отвернулся от Эктелиона к Тургону и повторил:
— Я построил подземный ход вопреки твоей воле, государь. Я не желал оскорбить тебя своеволием, но напутствия Ульмо не покидали...
— Ничего подобного, — вдруг резко перебила его Идриль. — Я уговорила Туора построить подземный ход из-за своих дурных предчувствий, — сказала она Тургону. — Без меня он не сделал бы этого. И если кто-то нарушил твою волю, то только я.
Туор бросил на нее возмущенный взгляд. Она не взглянула в ответ, продолжая смотреть в лицо Тургона.
Маэглину смешно было видеть, как они выгораживают друг друга перед королем, словно теперь, после всего, что случилось, тот мог на них разгневаться.
Но тут Тургон медленно произнес:
— А кого-нибудь в моей семье вообще заботит моя воля?
Маэглин посмотрел на дядю, и всякое веселье сразу покинуло его. Тургон выглядел поистине ужасно — на осунувшимся и приобретшем просто костяную бледность лице яростным огнем горели глаза. Маэглину захотелось оказаться от него как можно дальше, но не хватало духу пошевелиться.
Глаза Идриль наполнились слезами, но она не дрогнула и не попыталась ни слова сказать в свое оправдание.
Маэглина — в который раз за последние дни — посетило ощущение нереальности происходящего. Пожалуй, теперь более сильное, чем когда-либо. Тургон пощадил его после предательства, по справедливости, достойного смерти. Но смотрел на собственную дочь как на врага, за то, что она приказала построить туннель, который сейчас всем так бесспорно необходим?
Безумие. Нет, история знала, конечно, эльдар, которые, однажды спустившись в пучину ярости и отчаяния, теряли себя. Но Тургон... с ним не могло, не должно было такого случиться. Маэглин замер, не дыша. И не он один. Тишина в зале была такой, словно в нем теснились каменные изваяния, а не живые эльдар.
Казалось, весь мир застыл, балансируя на грани катастрофы.
Тургон скривился и сказал:
— Впрочем, поделом.
Огонь в его глазах тут же потух, а вот бледность непостижимым образом как будто еще усилилась. По залу пронесся не то робкий вздох, не то полузадушенный стон. Идриль потянулась к отцу в утешительном жесте, но он уклонился от прикосновения.
Поднял руку и снял со своей головы корону. Долго, казалось, целую вечность, вертел ее в пальцах, словно раздумывая, что с ней делать: то ли отдать кому-то, то ли выбросить в окно... Эльдар, имевшие несчастье расположиться около того окна, на которое Тургон посмотрел, инстинктивно пригнулись.
Но Тургон все-таки вернул корону обратно на собственную голову, потом сделал Туору короткий знак — "сядь". Туор безмолвно подчинился. Вообще никто не решался произнести ни слова. Так что тишину можно было уже резать кинжалом.
Нарушил ее Тургон, отчеканив:
— Значит, Кирит Торонат.
Из всех членов совета только Галдор решился не то что возразить королю, а даже и выразить согласие. Коротким кивком.
А Тургон тем временем обратился к Туору:
— Ход-то закончен, Туор Строитель? — гнева в его голосе не было, но и того тепла, с которым Тургон обычно обращался к смертному, не было тоже, вместо него сквозила насмешка.
Маэглину, конечно, не стало жаль человека. Нет. Но и радости, которую такое зрелище могло бы принести ему какой-нибудь месяц назад, он не испытывал.
Человек вспыхнул, очевидно снова смутившись, но ответил:
— Мы как раз сегодня вернулись оттуда. Работы осталось дюжины на полторы дней, не больше. Но теперь, когда ты, — слова давались ему с заметным усилием, — знаешь, мы могли бы...
Тургон жестом остановил его и сказал:
— Теперь у вас может найтись более опасный и, боюсь, намного более внимательный соглядатай. Продолжайте с прежней осторожностью. Все равно нам понадобится время, чтобы подготовиться к уходу. Раз уж Враг пока не схватил нас за горло, глупо бросаться прочь сломя голову, прихватив с собой только мечи.
При этих словах Тургон криво и невесело усмехнулся, причем его усмешка почти в точности отразилась на лицах многих старших эльдар в зале. Маэглин почувствовал, что не улавливает какого-то известного другим нюанса сказанного, но, говоря по чести, ему было все равно. Вдруг свинцовой тяжестью навалилась усталость, а вместе с ней и равнодушие.
Хотелось, чтобы этот совет уже наконец закончился.
Но он длился и длился. Члены совета как будто нарочно входили в подробные обсуждения каких-то уже совершенно не срочных деталей. Маэглину пришло в голову, что благородные лорды просто боятся расходиться, ведь за пределами зала им самим придется снова сообщать эти новости — своим последователям, своим семьям... Кратко мелькнула мысль о Доме Крота — и пропала. После таких новостей эти эльдар, наверняка, не захотят иметь с ним больше ничего общего, так что они не его забота.
Да когда все уже наговорятся?!
К счастью, горожане, кажется, были так же сыты по горло этим советом, как Маэглин, и в какой-то момент начали незаметно, но быстро расходиться. В конце концов, кроме сидящих вокруг стола членов совета, остались только несколько эльдар, одетых в цвета Дома Короля.
Маэглин, воспользовавшись тем, что на него все еще не обращали внимания, отошел к окну и совершенно перестал прислушиваться к речам. Снаружи на город уже опустилась ночь. А он-то и не заметил, когда здесь, в зале, естественный свет сменился светом ламп.
Звезд почти не было видно. И Маэглин, совсем как накануне, подумал, что в темноте приближения прислужников Моргота не разглядеть. Но сейчас эта мысль уже не так пугала. И даже не потому, что на поясе у него висел меч и изрядное количество кинжалов. Просто с каждой минутой, в которую ничего не происходило, угрозы Моргота казались все более и более нереальными. Хотя, конечно, нельзя было исключать, что враг медлит нарочно, и именно в тот момент, когда Маэглин больше не будет ждать, его схватят, чтобы вернуть в Ангбанд.
Пока он был занят такими размышлениями, члены совета, похоже, смирились с мыслью, что когда-то разойтись им придется, и засобирались по домам. Задвигались стулья, зазвучали прощания. Маэглин повернулся на звук. И смотрел, как они один за другим уходят, теперь на удивление быстро растворяясь в коридоре.
А когда во всем зале, кроме самого Маэглина, остались только Тургон, Идриль и Туор — причем человек уже поднялся и, поклонившись королю, сделал несколько шагов к выходу — Идриль, которая еще продолжала сидеть на месте, спросила у Тургона:
— Ты очень на меня сердишься? Теперь никогда не простишь?
Тургон покачал головой:
— Что ты, я не мог бы сердиться на тебя долго, даже если бы хотел или был вправе. Чего, конечно, нет и в помине.
Он вздохнул и раскинул руки. Идриль с готовностью юркнула в его объятия и крепко обняла в ответ. По лицу Туора было заметно, что он размышляет, не стоит ли ему уйти, чтобы не мешать отцу и дочери.
Маэглин едва удержался, чтобы не фыркнуть вслух: тугодум, как все смертные.
Но Тургон вдруг посмотрел на Туора и сказал:
— Ты чего застыл там? Подойди, — и для верности поманил к себе рукой.
А когда Туор скованно приблизился, Тургон обнял и его.
От этого зрелища Маэглин поспешил отвернуться к окну и не поворачивался обратно до тех пор, пока Идриль и ее человек не вышли из зала. Может, и дольше не повернулся бы, но, когда их шаги начали затихать в отдалении, Тургон окликнул его:
— Идем, Маэглин. Не до утра же здесь сидеть.
Тургон поднялся — странно тяжело, как будто нес на плечах огромный груз — и направился к выходу из зала, не оглядываясь, чтобы проверить, последовал ли за ним Маэглин. Но Маэглин, конечно, последовал. Оставаться в одиночестве в зале совета, ему хотелось не больше, чем быть запертым в башне. Да и вряд ли слова Тургона подразумевали, что он может не согласиться.
Их путь по галереям дворца был неспешным и молчаливым. Тургон ничего не говорил. А у Маэглина, было, конечно, множество вопросов, начиная с того, почему Тургон не отослал его с совета — в то, что и в самом деле забыл, Маэглин не верил: другие могли бы, но не Тургон, — и заканчивая тем, что станет с ним завтра... Но не было сил их задавать. Маэглин даже не спросил, куда они сейчас направляются.
А пришли они обратно в покои Тургона. У дверей снова стоял какой-то эльда из Дома Короля. Наверное, не тот же самый, что предыдущим вечером. Но поручиться Маэглин не мог бы. Эльда почтительно поклонился королю и тщательно сделал вид, что не заметил Маэглина.
Маэглин сказал себе, что его не должно это задевать. Все могло быть намного, намного хуже. Кажется, ровно о том же он думал в этих покоях сегодня перед советом. Чувство было такое, будто с тех пор миновало несколько йени. Но когда Маэглин, следуя за Тургоном, вошел в комнатку с двумя кушетками, где провел предыдущую ночь и большую часть сегодняшнего дня, его встретил ярко горящий огонь в камине, а на столике — свежая еда и питье на двоих.
Тургон и на это счет успел отдать распоряжения? Маэглин за весь день ни разу даже не думал о еде. И, похоже, правильно делал, потому что при одной мысли ему стало нехорошо, и он постарался обойти столик по как можно более широкой дуге. Тургон тоже ни к чему не притронулся. Сразу устроился на одной из кушеток, положив рядом меч.
Он что, и эту ночь собрался караулить Маэглина? Неужто некому, кроме короля? От изумления Маэглин даже застыл на несколько мгновений. Но решил, что выяснение всех обстоятельств, на которые он все равно никак не мог повлиять, не стоит сил, которые уйдут на разговор, просто занял другую кушетку — тоже положил Ангуирэль рядом, а кинжалы пристроил под голову. Так надежнее.
Дорога Грез не просто манила Маэглина — властно звала. Но мельком взглянув на Тургона, Маэглин вдруг подумал, что из них двоих королю сейчас путешествие по Дороге Грез явно нужнее.
Мелькнула шальная мысль предложить Тургону поспать, пока Маэглин сторожит. Но Тургон, конечно, не согласился бы. Да и Маэглин опасался, что стоит Тургону заснуть, как вернется взгляд Моргота. Так что он промолчал и скоро позволил грезам охватить себя.

Глава девятая

На следующий день Маэглин пожалел, что все-таки не нашел в себе сил расспросить Тургона, пока такая возможность еще была. К тому моменту, когда — на этот раз ближе к полудню, а не к закату — он возвратился к реальности вполне бодрым, Тургона уже и след простыл. Вместо него на кушетке напротив сидел Элеммакиль, держа руку на рукояти своего меча и беззастенчиво разглядывая лицо Маэглина.
Впрочем, может быть, его взгляд был сосредоточенным, а не беззастенчивым, или он вовсе ушел в свои мысли так глубоко, что не отдавал себе отчета, куда именно смотрит. Но Маэглина, который проснулся от тяжести этого взгляда и чуть было — приняв его за другой — не обнажил Ангуирэль, мало интересовали такие тонкости. Хотелось приказать Элеммакилю отвернуться, не таращиться на него. Однако было совершенно ясно, что никакой пользы это не принесет, раз уж Элеммакиль сделался его стражем.
Так что Маэглин снова откинулся на кушетке и попытался вернуться на Дорогу Грез. Так было бы проще всего переносить очередную перемену в его положении. Вот только и тело его, и разум чувствовали себя прекрасно освеженными и полными сил — ощущение, от которого Маэглин уже отвык, потому что с тех самых пор как угодил в плен к оркам, ни разу его не испытывал и даже не надеялся испытать. И вот теперь он снова видел реальность, не затуманенную ни усталостью, ни страхом, ни сомнениями.
Но в ней было особенно не на что смотреть, потому что вся она ограничивалась маленькой комнатой, которую ему приходилось делить с Элеммакилем и с настороженностью Элеммакиля — эта настороженность теперь, когда Маэглин бодрствовал и двигался, возросла так явно, что могла с полным правом считаться отдельно. И как будто всего этого было мало, тело Маэглина решило именно сейчас напомнить о том, что у него есть собственные нужды, которые уже долгое время находились в пренебрежении: еда и питье.
То и другое по-прежнему можно было обнаружить на столике тут же в комнате, причем, кажется, они были даже свежими. Не теми же самыми, что вечером. Хотя за это поручиться Маэглин не мог, потому что с вечера не слишком присматривался.
Однако теперь еда тревожила обоняние, притягивала взор и занимала мысли. Но есть под взглядом Элеммакиля... А впрочем, почему нет? Если уж теперь ему суждено буквально ни на мгновение не оставаться без присмотра, это и не должно его волновать. Придя к такому выводу, Маэглин поднялся и подошел к столу. Наполнил большую чашу водой до самых краев и сразу выпил. Вода успокоила пересохшее горло, но и только. Пить хотелось ничуть не меньше. Так что Маэглин тут же наполнил кубок еще раз и снова осушил его. Только после этого жажда, наконец, отступила. Маэглин, захватив пару пшеничных лепешек, изрядное количество сыра и яблоко, вернулся со всем этим на свою кушетку и принялся жевать.
На этот месте Элеммакиль, до сих пор провожавший взглядом каждое его действие, все же отвел глаза. То ли почувствовал себя неловко, то ли решил, что пока Маэглин занят едой, ничего эдакого он не сотворит. А Маэглин ел сначала быстро, подгоняемый голодом, потом все медленнее и медленнее, уже понимая, что после того, как он покончит с яблоком, делать ему станет совершенно нечего. Разве что таращиться на Элеммакиля в ответ.
Нет, бесспорно, это было лучше, чем чувствовать взгляд Моргота, вгрызающийся в самую душу, как голодный зверь в кость, и каждую секунду напоминать себе, что не должен в голос выть от ужаса, вздрагивать от каждого шороха и вообще привлекать внимание ни о чем не подозревающих соплеменников откровенно странными поступками. По мерзости, которая составляла в последнее время его жизнь, Маэглин нисколько не скучал. И даже опасался раздумывать слишком много, почему вся эта мерзость снова не давала о себе знать сейчас, когда Тургона не было рядом... Нет, лучше лишний раз не гадать, а то еще вернется.
Но кроме этих мыслей занять свой неожиданно снова ставший деятельным ум Маэглину было нечем. Так что еще через пару часов он попытался заговорить с Элеммакилем. У того на лице при этом ясно читалось: "И что мне теперь делать?" Как видно, на такой случай Тургон не оставил конкретных распоряжений.
— Стало быть, это тебе король приказал меня сторожить? — спросил Маэглин.
Не лучшее начало разговора. Но пустая болтовня никогда не давалась Маэглину легко.
Именно этот вопрос и поверг Элеммакиля в смятение. Впрочем, эльф быстро справился с собой и решил, видимо, что от короткого ответа вреда не будет. Или ему просто очень уж не понравился выбор слов, потому что он сухо поправил:
— Поручил охранять.
— И в чем же разница? — спросил Маэглин, теперь уже с искренним интересом.
Элеммакиль только поджал губы, явно сожалея, что попался на этот крючок: ответив на один вопрос, сразу получишь еще один, — и не желая поддерживать разговор.
Однако Маэглин продолжал смотреть вопросительным взглядом, и Элеммакиль в конце концов сдался — прервал молчание:
— Сторожить тебя, чтобы ты не ушел или не сделал чего-нибудь дурного, я мог бы и снаружи, а вот охранять тебя, чтобы и с тобой, — он отчетливо выделил голосом последнее слово. — Не случилось чего-нибудь дурного, я могу, только находясь рядом.
Его голос не звучал как-то особенно неприязненно, однако сомнений не оставалось, что Элеммакиль предпочел бы рядом не быть, если б это зависело от его собственного выбора. Что было понятно. Конечно же, понятно. Но все равно вызывало досаду. Каждый день, каждую минуту, с тех пор как возвратился из Ангбанда, Маэглин чувствовал себя ужасно измененным, запятнанным, омерзительным, поэтому он на самом деле ожидал, что после его признания Тургон захочет избавиться от него, как от вражеской твари. Но сегодня, именно сегодня — когда признание было уже позади, а он все еще жил — Маэглин вдруг почувствовал себя прежним, словно ничего и не было. Ни Ангбанда, ни разговоров с Морготом, ни предательства. А Элеммакиль всем своим видом напоминал, что это было. Как бы ни чувствовал себя Маэглин сейчас — все равно было и уже не исчезнет. И никто этого не забудет. Никогда.
Может быть, поэтому... Нет, точно поэтому, Маэглину вдруг нестерпимо захотелось уколоть побольнее этого своего... охранника. И он сказал:
— Выходит, новая служба назначена тебе за то, что ты плохо нес старую. Сколько раз я проходил мимо твоих дозорных, но ни один из них не был достаточно хорош, чтобы меня заметить.
Упрек был несправедливым, все-таки стражам города обычно не доводилось беспокоиться о том, чтобы кто-то не выбрался из долины, только чтобы не пробрался в нее снаружи. Для всего остального хватало воли Тургона и дивной красоты Гондолина. А выбирая стража, Тургон, наверняка, руководствовался теми же соображениями, о которых уже говорил прежде: этот эльф должен был быть как мечник сильнее или, по крайней мере, заведомо не слабее, чем Маэглин. Условие, очевидно, существенно сокращало выбор — таких эльдар во всем городе наперечет. И Маэглин, и Элеммакиль были в курсе всех обстоятельств. Но чутье подсказывало Маэглину, что начальник стражи Внешних врат все равно будет уязвлен, — так и вышло.
От слов Маэглина Элеммакиль в мгновение ока побледнел, словно мертвец, и казалось, теперь он готов выхватить меч и изрубить своего незадачливого собеседника в куски. Это мигом отрезвило Маэглина и заставило пожалеть о своей опрометчивости — глупо вот так потерять свою жизнь после всего. Однако принести извинения он не попытался, предполагая, что в такой ситуации любое сказанное слово может привести к более быстрой и жестокой расправе.
Спустя несколько мгновений оглушительной тишины Элеммакиль справился с собой и отрезал мрачно:
— Эта служба — знак доверия моего короля.
На чем разговор полностью оборвался.
Но когда к вечеру Элеммакиля сменил Эктелион — начальник стражи Великих врат — Маэглин начал всерьез подозревать, что его насмешка оказалась куда ближе к истине, чем он сам думал. Командиры стражи Гондолина, не такой уж и бдительной, стали теперь его стражами, бдительными даже чересчур. Делиться этой мыслью с Эктелионом Маэглин, конечно, не стал. Не потому, что опасался быть все же зарубленным — Эктелион не отличался горячим нравом, а потому что не желал давать Эктелиону пищу для разговоров о нем с ближайшим другом — Туором. Хотя и Элеммакиль тоже был другом человека, и почти каждый в этом городе. Это все еще задевало Маэглина, и горькие мысли заняли его на некоторое время. А затем, хоть и без особой нужды или охоты, он отправился на Дорогу Грез.
Там-то его и поджидал Ангбанд. Маэглин снова сидел на цепи в том самом подземелье, которое ему показывали после первого разговора с Морготом и которое после виделось в кошмарных снах, где Враг грозил вырвать Маэглину глаза, если тот не скажет ему, где Гондолин. На этот раз у Маэглина уже не было не только ни языка, ни глаз, но также и губ, носа, кожи на лице, а кое-где и плоти до самых костей... и еще рук... Маэглин видел свои увечья в мельчайших и жутких подробностях, словно со стороны, и одновременно помнил, как именно ему вырывали глаза: помнил свой ужас и неотвратимо приближающиеся когти, жуткую боль и горячую жидкость, которая лилась из его глазниц и текла по лицу, на котором кожа в то время еще была... А Моргот со злобным предвкушением нашептывал, что это только начало, что прежде Маэглин видел, как в его царстве поступают с упрямцами, а теперь пришел черед узнать, что делают с предателями. Маэглин хотел ответить Врагу, что не предавал его, потому что никогда и не служил ему, но говорить не мог, и ничего не мог, кроме как дрожать от боли и ужаса.
И тогда это действительно было только начало, за которым последовали еще многие мучения. Но однажды настал момент, когда Моргот и его палачи потеряли к Маэглину интерес. Больше никто не приходил, чтобы наносить ему новые и новые увечья, когтями растравлять его раны, гоготать и смеяться, наслаждаясь его болью. Но боль его не кончалась. И жизнь не кончалась. Он был обречен заживо гнить здесь вечно. Не видя никого и не слыша ничьего голоса, если только Морготу не понадобится когда-нибудь снова напугать еще одного строптивого пленника.
От этой мысли Маэглин закричал. Хотя у него не было ни языка, ни сил на это. Но он все равно закричал... И вернулся к реальности. Где его собственный крик сливался с криком Эктелиона:
— Проснись, проснись, Маэглин! — голос у главы Дома Фонтана был сильный и чистый, но ему не хватало очевидной непререкаемой власти, которой полон был голос Тургона.
Тургон... Тургон тоже велел ему проснуться. В этой самой комнате... раньше... тогда... А сейчас его нет здесь. Нет. Но нельзя об этом думать...
Несколько мгновений потребовалось Маэглину, чтобы привести мысли в порядок. Осознать, что он в безопасности. Кажется, в безопасности. Маэглин кинул быстрый взгляд за окно: вдруг сон предупреждал его о приближении вражеских слуг? За окном была ночь. Как вчера и третьего дня, и много раз до этого. Ничего не разглядеть, обладай ты хоть дюжину дюжин раз острым взором. Но до сих пор утро всегда наступало благополучно. Маэглин с усилием перевел дух и нашарил пальцами рукоять Ангуирэля — это помогло. Снова.
— Что ты чувствуешь? — тем временем спросил Эктелион, разглядывая Маэглина с беспокойством.
Маэглин знал, какого рода чувства его интересуют. Как сказал Тургон: "Не желаешь ли ты отравить колодец, поджечь город и вернуться в Ангбанд?"
— Ничего странного, — как можно спокойнее ответил Маэглин Эктелиону. — Просто кошмар.
Признаваться в собственной слабости было неприятно, но Эктелион уже и сам все видел. Да и облегчение от возвращения к реальности было слишком велико, чтобы думать сейчас об этом.
Эктелион кивнул, но потом добавил с сомнением:
— Может, тебе нужен целитель?
Маэглин покачал головой:
— Нет.
Целители не могли избавить от страхов или стереть ужасные воспоминания. По крайней мере, навсегда точно не могли. А ради короткого облегчения Маэглин не был готов открывать им душу. Вовсе ни к чему им знать, что там.
Эктелион не казался до конца убежденным, но, к счастью, настаивать не стал. И Маэглин вскоре почти забыл о своем страже, предоставив ему высматривать летучих мышей и погрузившись в размышления. Выходило, что Моргот властен над его снами. Что ж... если только снами все и ограничится, можно, пожалуй, считать, что ему сказочно повезло. К тому же, ведь бывало и так, что Маэглин спал, но кошмары его не посещали. Значит, не каждое путешествие по Дороге Грез непременно обречено заканчиваться именно так. Однако несмотря на такое утешительное заключение, этой ночью Маэглин больше не рискнул заснуть.
Утром на смену Эктелиону явился Рог, совершенно опровергнув ехидную теорию Маэглина о том, кого и почему Тургон заставил его сторожить. Дом Гневного Молота был Домом мастеров и воинов, но стражей города они обычно не занимались, поэтому никакая часть вины за самовольные отлучки Маэглина не могла быть возложена на их главу. Впрочем, после беспокойной ночи да еще в присутствии Рога Маэглин об этом даже не вспомнил. Он и без того чувствовал себя чудовищно неловко. Все время вспоминалось сказанное на совете: "Другие хотя бы попытались", и Маэглин ждал как неизбежности, что Рог снова заговорит об этом. Но тот ни слова не произнес за все те часы, что провел с Маэглином, только задумчиво поглаживал свою булаву, словно уговаривая ее служить повернее, если понадобится.
После Рога явился Галдор. При нем Маэглин чувствовал себя свободней, да к тому же после двух дней почти полного молчания и неведения, он жаждал узнать хоть что-нибудь о происходящем за пределами этой комнаты. Но больше всего Маэглину хотелось узнать, где, наконец, Тургон? Пусть он не желает видеть Маэглина, но это его покои, так что и ощущать хоть какие-то знаки его присутствия Маэглин должен был: слышать хоть голос, шаги... что-нибудь. Но ничего не было и в помине. Покои, конечно, носили на себе заметный отпечаток личности Тургона, который вряд ли изгладится, даже если он не зайдет сюда еще два йени, но его самого не было.
Поэтому Маэглин принялся расспрашивать Галдора. На этот раз аккуратно и предельно вежливо, чтобы даже случайно не задеть своего собеседника. Ему нужна была не возможность выплеснуть злость, а ответы.
Галдор отвечал так же вежливо, но холодно и кратко.
— Жители готовятся покинуть город.
И снова этот тон, в котором спокойствие громче всякого упрека кричит, что это все — вина Маэглина. Хотя Маэглин никого не вынуждал покидать Гондолин. Когда это решение было принято, у него уже не было права голоса. Но, конечно, если бы не его признание... Нет, если бы не его предательство... Все же хорошо, что Галдор не сказал ничего такого вслух. Этого спора с ним Маэглин не выиграл бы. Он не мог выиграть этот спор даже с самим собой.
— Государь занят.
— Делами.
На весьма предсказуемый вопрос: "Какими делами?" Галдор только молча плечами пожал. Не знает он или не считает возможным сказать об этом Маэглину, понять было нельзя.
После этого Маэглин спросил, не могут ли ему принести какую-нибудь одежду, взамен той, что сейчас на нем. Галдор кивнул, и на следующее утро эльда, который приносил еду и воду, принес и одежду — собственную одежду Маэглина из его дома.
Мысль о доме вызвала смутный приступ отвращения, вроде воспоминания о том, как пил протухшую воду. Конечно, из-за последних дней и ночей, которые он провел там... Ужас и слабость, сомнения и вина... Нет, он не хотел бы туда вернуться. Даже эта комнатка, так неожиданно ставшая его тюрьмой, была ему милее. По крайней мере, в те часы, когда не снились кошмары. А они, как Маэглин с облегчением выяснил, снились все-таки не каждый раз.
Наяву ни видения Ангбанда, ни взгляд Моргота его не тревожили. И еще недавно это показалось бы великим счастьем, с которым не сравнится ничто другое. Но сейчас Маэглина беспокоило отсутствие Тургона. А пуще того — вопрос, что же дальше будет с ним самим. Какая жизнь определена ему теперь, раз его не казнят?
Заключение в укромном уголке, где Тургон раньше любил принимать гостей, разумеется, не могло стать ответом на этот вопрос. Оно носило характер явно временный и случайный. Но почему? Почему! Тургон не дал ему другого ответа? Сам не знал, что теперь делать с Маэглином? Или знал, но не хотел сказать, наказывая этой неизвестностью? Если так, у него получалось.

Глава десятая

Тургон вернулся на восьмой день ближе к рассвету. Маэглин бодрствовал, не желая без особой нужды испытывать свою удачу в очередном путешествии по Дороге Грез, поэтому сразу узнал, что король Гондолина наконец снова объявился в своих покоях. Звук шагов Тургона заставил Маэглина подобраться с ощущением, словно все, происходившее со времени последнего королевского совета, просто тягостная иллюзия, а реальность начинается только сейчас.
Впрочем, на деле это чувство легко могло оказаться обманчивым. Ведь Тургону ничто не мешало, освежившись с дороги, снова уйти по своим загадочным делам или же, напротив, устроиться на долгий отдых. Это были его покои, в конце концов!
Но Тургон почти сразу направился в ту самую комнатку, где Маэглин провел все время с их прошлой встречи. Когда он появился на пороге, Маэглин и Эктелион, который снова был на страже этой ночью, поднялись, приветствуя короля. Тургон ответил им общим кивком, потом знаком отпустил Эктелиона и сам занял его место.
Когда глава Дома Фонтана выходил, на его лице отражалось облегчение, настолько явное, что оно просто не могло относиться к временному освобождению от наблюдения за Маэглином — и гигантскими летучими мышами, которые до сих пор заметно выделялись своим отсутствием. Выходит, лорды королевского совета тоже с нетерпением ждали возвращения Тургона, но не знали, когда он возвратится.
В другое время это открытие стало бы бальзамом для самолюбия Маэглина, а кроме того, еще больше распалило бы его любопытство: чем все же столько дней был занят Тургон?
Однако сейчас Маэглина слишком волновала мысль, что король скажет ему теперь, когда посчитал нужным снова с ним встретиться так скоро после своего возвращения. Конечно, он, наверняка, не был самым первым, с кем успел уже увидеться Тургон. Но и томиться в ожидании узника не заставили.
Тургон — снова жестом — разрешил Маэглину сесть. И некоторое время они просто рассматривали друг друга в свете очага и ламп.
— Ты выглядишь заметно лучше, — наконец вслух произнес Тургон.
Маэглин замер, не зная, должен ли он считать такие слова упреком.
— Это хорошо, — разрешил его сомнения Тургон.
Маэглин, все еще не представляя, что ответить, позволил себе по крайней мере сделать следующий вдох. Тургон тоже выглядел не так ужасно, как в их последнюю встречу. Но вряд ли уместно было упомянуть об этом.
— Скоро силы тебе понадобятся, так что ты должен восстановить их как можно полнее, пока есть возможность, — продолжал Тургон.
— Что со мной будет? — выпалил Маэглин, не давая себе времени передумать.
Этот вопрос должен был быть когда-то наконец задан.
— То же, что и со всеми нами, — ответил Тургон.
В его голосе, в отличие от голоса Маэглина, не было никакой горячности, напротив, он звучал почти пугающе ровно.
— И что же это? — снова спросил Маэглин.
Он был не в том положении, чтобы требовать ответов. Но он должен был выяснить. Должен.
— Хотел бы я знать, — отозвался Тургон, на этот раз мрачно.
После такого ответа Маэглин не мог помешать себе уставиться на Тургона. Что сказать или спросить, он снова не знал. Но Тургон, казалось, и не нуждался в его вопросах, чтобы рассказывать.
— Мы решили покинуть Гондолин, и мы должны покинуть его, как можно скорее — пока армия Моргота не встала поперек дороги и не разрушила наши планы. В этом нет сомнений, — сказал Тургон, глядя не на Маэглина, а в темноту за окном. — Вопрос, конечно, в том, куда мы отправимся затем. Белерианд и в лучшие свои дни был не самым безопасным местом, а уж теперь нас и вовсе ждет снаружи очень мало хорошего. Несколько лет назад Ульмо говорил, что мы должны отправиться к морю и обещал помощь в пути. Но теперь... — Тургон вздохнул. — Я вполне уверен, что море за эти годы никуда не делось. Однако сможет ли, а главное, пожелает ли Ульмо помочь нам в пути на этот раз? Или решит оставить нас нашей судьбе?
Последние фразы Тургона звучали как вопросы. И Маэглин неловко заерзал на кушетке. У него не было и не могло быть никаких ответов. Даже в лучшие времена он ничего не знал о Владыке Вод. А уж теперь — он и о себе-то толком ничего не знал.
— Я воззвал к Ульмо, — продолжал Тургон. — Но он не ответил мне. Тогда я попросил Туора воззвать к Ульмо, надеясь, что вала окажется к своему избранному посланцу более благосклонным, чем к упорному в заблуждениях королю нолдор, — на губах Тургона мелькнула полная горечи усмешка и исчезла. — Но и Туор не получил никакого ответа. Он считает, что Ульмо просто уже сказал все, что находил нужным, и теперь добавить к этому нечего.
Смертный, выходит, брался разгадывать помыслы валы. Могло бы быть смешно, если бы не выглядело так жалко и нелепо. Резкое замечание почти физически обожгло Маэглину язык, но не сорвалось. Подобные слова о человеке и прежде не пришлись бы Тургону по сердцу, а уж теперь — тем более.
— Но я не мог смириться с таким ответом, — продолжал Тургон. — Поэтому я пошел на поиски Торондора — в этих землях нет никого, кто был бы к валар ближе, чем владыка Орлов Манвэ. Все эти годы Торондор сам находил меня, если были вести, которые мне следовало знать, так что я никогда не был должен искать его. Но на этот раз разыскивал долго, пока он не заметил мои усилия и не явился ко мне сам.
Маэглин, подробнее всех прочих жителей города изучивший внутренние отроги окружных гор и продвинувшийся во всех смыслах дальше, чем следовало, в изучении отрогов внешних, лишь примерно знал, где гнездятся Великие Орлы Манвэ. А уж гнездо их владыки, вероятно, было выше и недоступнее прочих. Перед мысленным взором Маэглина предстал Тургон, в одиночку штурмующий самые высокие пики Окружных гор, в то время, как со всех сторон к нему уже подбираются орки, которых он не видит или не обращает на них внимания, пока не становится слишком поздно... Маэглин покачал головой. Конечно, Тургон не пошел бы в такой рискованный путь один и не позволил бы себе быть застигнутым врасплох. С ним не могло случиться ничего подобного. И не случилось. К нему спустился орел.
— ... сказал только, что даже владыке Манвэ не всегда ведомы планы и решения Ульмо, — тем временем все рассказывал Тургон. — И все, что вала не хочет или не может поведать заранее, мы должны будем выяснить сами, когда придет время. Так что я мог бы поберечь ноги. Ничего такого, чего я прежде не выслушал бы уже от Туора, Торондор мне не сообщил, — заключил Тургон.
Маэглин тихо перевел дух. Вот, значит, как провел Тургон эти дни — искал ответы и не получил их. Ничего не нашел, кроме неудовлетворенности и беспокойства, которые еще прежде у него были и которые Маэглин теперь, выслушав всю историю, вполне разделял. Но едва ли его участие облегчило бы груз на душе Тургона, скорее, наоборот. Кто захочет услышать: "Я понимаю твои чувства и чувствую то же" от предателя, труса и подлеца?
В присутствии Тургона Маэглин особенно остро осознавал, кем стал теперь, но почему-то гнева от этого понимания, как иной раз в присутствии лордов совета, он не испытывал и избавиться от присутствия Тургона вовсе не желал.
Пусть Тургон и не глядел на Маэглина и беседовал как будто с собой, пусть Маэглин почти не осмеливался говорить с ним, а когда осмеливался, не находил ответа, которого ждал. Это все было не важно, потому что если в дни до признания Маэглин чувствовал себя рядом с Тургоном в безопасности, то теперь он чувствовал себя рядом с ним живым — даже больше, чем просто живым: все еще частью своего народа, эльда, у которого было какое-то — пусть смутное и неопределенное, как и у всех прочих, — но будущее.
И уже за одно это ему хотелось благодарить Тургона бесконечно. Хотелось умолять побыть с ним подольше. Но никакие слова не шли на язык. Да к тому же Маэглин подозревал, что заговори он о чем-нибудь подобном, и это заставит Тургона, наоборот, поскорее уйти.
Молчание тянулось и тянулось, а потом Тургон вдруг скинулся и, глядя прямо Маэглину в лицо, сказал:
— Впрочем, я все-таки узнал кое-что и совершенно новое, только валар оно не касается. Слуги Моргота начали беспокоить гнездовья. Ко взрослым птицам они не решаются приближаться, но маячат в отдалении и пугают птенцов. Так что, когда мы уйдем, Орлы Манвэ тоже покинут эти края. Торондор обещал, что они проводят нас к морю и помогут, сколько это будет в их силах. А после они оставят нас и будут искать себе новое место, может быть, в Синих Горах.
Маэглин почувствовал, как кровь в жилах превращается в лед. Мальчишкой он слышал от матери истории о том, как в начале эпохи Моргот ужасно истязал любых птиц, которых ему удавалось поймать, но особенно ненавидел Великих Орлов, и когда Свидетели Манвэ переселились вместе с Тургоном и его народом в Тумладен, они, конечно, стали охранять город, но и сами были в большей безопасности в долине.
И вот теперь они больше не были в безопасности. Точно так же как жители Гондолина, они должны были снова сниматься с места и искать себе новый дом. Точно так же как жители Гондолина — из-за него. Глупо было переживать об этом теперь. Он не пожалел свой народ — эльдар, которые приняли его, любили и уважали, учили его и были его учениками... так что ему какие-то орлы? Хоть даже и Великие? Но глаза немилосердно защипало.
Маэглин стиснул зубы. Нет. Он не станет плакать перед Тургоном. На этот раз не станет. Хватит. Сколько можно.
— Когда? — спросил он, больше, чтобы отвлечься от желания разрыдаться, чем действительно рассчитывая узнать. — Когда мы покинем долину?
— В первый день зимы, — сразу ответил Тургон.
Этот ответ был достаточно неожиданным, чтобы в полной мере завладеть вниманием Маэглина.
— Зимы, не весны? — удивился он.
В последние дни, когда ему нечем было занять своим мысли, он, конечно, думал о том, как может быть организован исход народа из Гондолина, и разработал вполне надежный план, который, разумеется, никто никогда не принял бы и которым, как раз по этой причине, Маэглин вовсе не намеревался ни с кем делиться. Но в этом плане точно не было ничего об идее отправляться неизвестно куда в самое суровое и непригодное для путешествий время года.
— Зимы, — подтвердил Тургон. — Пока Моргот точно еще не успел подготовить свое войско, пока он не ожидает от нас никакой прыти. А переход через Белерианд к морю, как бы ни осквернил Моргот эти земли, все равно не сравнится с Хэлкараксэ, ни по тяжести пути, ни по его длине. Мы хорошо подготовимся к дороге, так что никому не грозит смерть, если вражеские соглядатаи нас не обнаружат.
Сложно было сказать, пытается Тургон убедить в этом Маэглина или самого себя. Впрочем, убеждать в чем бы то ни было Маэглина у него не было нужды. Тургон мог бы приказать ему отправляться куда угодно, хоть сейчас, хоть подготовившись к пути, хоть нет, и никто в целом городе не возразил бы ему. Даже и сам Маэглин не возразил бы. Иное дело — своей волей обречь на зимние скитания целый город.
Хотя, разумеется, это не был бы Вздыбленный Лед. Тот самый Лед, о котором мать Маэглина, которая никогда не жаловалась на недостаток отваги, полностью отказывалась говорить, и при любой попытке расспрашивать только жарче растапливала очаг. Тургон тоже в разговорах с племянником никогда Хэлкараксэ не упоминал. До нынешнего дня.
— Зачем ты это говоришь? — не удержался от вопроса Маэглин.
Но это уж точно было слишком, и жесткий взгляд, который он получил от Тургона, служил этому прекрасным подтверждение, поэтому Маэглин тут же другим тоном добавил:
— Я имею в виду, вообще все. Зачем посвящаешь меня в планы бегства, если знаешь, что все секреты, в какие был посвящен до этого, я раскрыл Морготу?
Тургон, наверняка, заметил, как суть вопроса на полпути изменилась совершенно. Однако ничего не сказал об этом. А на вопрос ответил:
— Смысл нашего, как ты выразился, бегства, как раз в том, чтобы ни ты, никто другой из моего народа не оказался во власти Моргота. Если этого не случится, то и никаких тайн он более ни узнает. Ни от тебя, ни от других.
— Но я мог бы находиться уже во власти Моргота, — напомнил Маэглин, сам не зная зачем.
— Я не думаю, что тогда он дал бы тебе поведать историю твоего плена, да еще и целых два раза, — возразил на это Тургон.
Такое рассуждение, пожалуй, имело смысл. Особенно в свете того, что и взгляда Моргота Маэглин, после своего признания, более не чувствовал. Значит, все, что прежде удерживало его от откровенности — только его собственный презренный страх. Маэглин вдруг сделалось нестерпимо жарко от стыда.
— Тогда зачем ты дал своим лордам приказ охранять меня? — прошептал он.
Тургон только плечами повел.
— Всегда есть вероятность, что я могу ошибиться на этот счет. Было бы нехорошо, если бы с тобой еще что-нибудь случилось, потому что я недооценил опасность. Так что будешь под охраной, пока мы не покинем город. А там уж, надо надеяться, все пойдет совершенно не в согласии с планами Моргота, и ты опять станешь одним из нас, — заключил он.
По позвоночнику Маэглина пробежала невольная дрожь. Тургон словно читал его мысли, вовсе не прибегая к осанвэ. Маэглин вскочил на ноги и низко поклонился.
— Благодарю, мой король, — пылко проговорил он затем.
Тургон в ответ дал ему знак снова сесть и заметил:
— Это будет совсем не просто, и на этот раз я мало чем смогу помочь тебе.
Маэглин вовсе и не ожидал помощи, так что тут Тургон не открыл ему ничего нового. К тому же оставался еще один вопрос, который сильно занимал Маэглина, и именно к этому вопросу сейчас обратились его мысли.
— А до тех пор где мне предстоит быть? — спросил он.
Тургон посмотрел на него как будто с изумлением, но отозвался:
— Здесь.
— Здесь? — словно эхо переспросил Маэглин.
Тургон нахмурился, так что между бровей его пролегла складка.
— Чем тебе так не по нраву эта комната? — спросил он.
От этого вопроса лицо Маэглина почему-то опять вспыхнуло стыдом, и он пожалел, что вообще что-то сказал на этот счет. Никакого достойного внимания ответа у него не было. Просто это все казалось странным, неправильным. Не таким, как должно.
Хотя едва ли можно было сказать, что среди эльдар были какие-нибудь правила обращения с теми, кто по своей воле предал народ Морготу, а после сознался в этом. Насколько Маэглин знал, такого прежде ни с кем не случалось.
А Тургон теперь ждал ответа, глаз с Маэглина не сводя.
— Не знаю, — честно сказал Маэглин. — Просто я думал, что ты велишь запереть меня где-нибудь в башне или в подземелье. А это, — он замолк, силясь подобрать слова. — Как будто не по-настоящему.
— Не по-настоящему? — на этот раз переспросил Тургон. При этом лицо его приобрело жесткое выражение. — И что же я должен сделать, чтобы ты поверил в реальность своего заточения? Сунуть тебя в каменный мешок? Заковать в цепи? Ни еды, ни воды не давать?
Тон его тоже был жестким — каждый новый вопрос, как очередная пощечина, и Маэглин с трудом подавил желание вжаться в кушетку, на которой сидел.
— Я вовсе не намереваюсь воплощать в жизнь твои кошмары, — отрезал Тургон. — Право решения мое. И ты проведешь все дни до начала зимы в этой комнате. Я сказал.
С этими словами он поднялся, и больше не глядя на Маэглина, вышел. Дверь за его спиной хлопнула много сильнее, чем когда выходил Эктелион. Маэглину этот звук показался и вовсе оглушительно громким.
Едва ли не впервые с момента своего признания Маэглин остался один. Это заставило его чувствовать себя растерянным, возможно, еще и из-за странного эффекта, который оказывало на него присутствие Тургона и которого сразу же начало отчаянно не хватать.
Маэглин бросил взгляд за окно, скорее по привычке, чем в самом деле боясь или ожидая увидеть приближающихся слуг Моргота. А когда за окном никого не оказалось, лег на кушетку, повернувшись спиной к двери. За все дни своего заключения он ни разу так не делал, чтобы не упускать из виду своих охранников. Однако сейчас для него было важнее, чтобы никто, войдя в комнату, не мог разглядеть его лица. И особенно слез, которые ему едва ли удастся сдерживать намного дольше.