История Келебримбора, фанфик (доработанная версия!), джен, агнст, драма

[vinyawende]

АПД от 24 ноября 2018 года Убрала из части "Владыка Эрегиона" явно лишний абзац с рассуждениями о Морготе в Тирионе. Минус сто слов.

Та самая "История Келебримбора" с последней БПВ:"Осенний заплыв", но в несколько измененном виде.

Вообще я не люблю менять что-то в уже законченных текстах и почти никогда этого не делаю. Но тут последняя часть явно пострадала от спешки, и это дело надо было поправить.

Читать дальше.

Так что глава "Мастер из мастеров" была разбита на две: "Гость в Линдоне" и "Владыка Эрегиона" (как я сначала и планировала, но потом решила обойтись одной, а зря), каждая из этих глав была отредактирована и дополнена, глава "Тень среди теней" тоже дополнена. Остальные главы в основном просто отредактированы, но в главу "Лорд в Нан-Татрене" добавлена одна фраза, которой там раньше не было исключительно по недоразумению.
Всего плюс 850 слов. Принципиальных изменений нет, но если вы уже читали, вам понравилось, и вы планируете когда-нибудь еще перечитать, берите лучше этот вариант.

Если вы еще не читали, но собираетесь, тем более, лучше этот вариант.

Если вас не интересует Келебримбор, но интересует тема эльфов, сбежавших из плена, возможно, вам понравится глава "Странник в Оссириаде", ее можно читать отдельно.

Если вас не интересует Келебримбор, но интересует тема авари, возможно, вам понравится глава "Странник к востоку от Синих гор". Ее тоже можно читать отдельно.

А в главах "Мастер из Гондолина" и "Лорд в Нан-Татрене" есть собственно Гондолин и его лорды. Правда немного.
И читать эти главы отдельно, пожалуй, не имеет смысла.

Название: История Келебримбора, сына Куруфина из рода Феанора
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Келебримбор, Гвиндор, Тургон, Идриль, Эарендиль, Туор, Маэглин, Эльвинг, Ульмо, Гил-Галад, Аннатар (Саурон), Ниенна, другие персонажи, новые персонажи
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: драма, агнст
Размер: миди, 18250 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: История Келебримбора от расставания с отцом.

Мечник из Нарготронда

Всю свою жизнь он был Келебримбором, сыном Куруфина из рода Феанора. Хотя большую часть его жизни это, конечно, звучало как "Тьелперинквар, сын Куруфинвэ из рода Феанаро". Но смысл не менялся. Имя всегда означало принадлежность к роду. Не просто родство, а судьбу.
Действительно, почти все в судьбе Келебримбора родом и определялось. Включая места, которые он называл или не называл своим домом. Куда приходил, откуда уходил, где оставался. Всегда. Ровно до того момента, пока однажды в ответ на резкое, отрывистое:
— Идем. Надо убираться отсюда. Скорее.
Он не сказал:
— Нет. Я остаюсь здесь.
У Куруфина в первое мгновение было такое удивленное лицо, как будто его кубок вдруг ожил и влепил ему пощечину.
А у Келебримбора было чувство, как будто он дернулся неловко, и теперь почему-то весь мир трещит по швам, как кусок старого полотна. Жутко.
Если бы в тот момент отец хоть чем-то показал, что нуждается в нем, Келебримбор пошел бы на попятный, сразу же. Уехал бы с отцом и дядей на восток, никогда ни словом не вспомнил бы всю эту историю. Вообще забыл бы ее. Все забыл бы. Короля Финрода и свою с ним дружбу, и как Финрод — уже не король — уходил из города, словно бродяга, который попросил разрешения погреться у костра, а ему кинули в голову поленом... и потом...
— Ты пожалеешь, — сказал Келебримбору Куруфин. — Ты еще будешь умолять меня о прощении.
После этого пути назад для Келебримбора уже не стало. Он был сыном Куруфина из рода Феанаро, и мольбы о прощении не то, что он начал бы делать, даже если бы чувствовал всю вину мира на своих плечах.
Так Келебримбор остался в Нароготронде. Больше его не называли сыном Куруфина. Его вообще редко называли как-нибудь в ту пору. Из-за этого Келебримбор никак не мог понять, кем был теперь.
Мастером? Да, пожалуй. Умения остались при нем, и в кузнице он проводил почти все свое время, но ничто, сделанное в те годы, по-настоящему не стоило упоминания.
Так кем же он стал? Кем-то неопределенным. Неудобным для других и для себя. Как каждый в Нарготронде. Город так и не оправился ото всего, что произошло, хотя Ородрет старался помочь делу, как мог.
Все чувствовали себя странно. Как будто их проглотил огромный дракон, и они медленно перевариваются в его брюхе: темно и душно, и иногда кислота прожигает до костей. Келебримбору даже снилось это несколько раз, и он просыпался от ужаса и желания выбраться.
Снились ли похожие сны другим, Келебримбор не знал. Он ни с кем не был достаточно близок, чтобы обсуждать такое без риска прослыть безумцем, а потому предпочитал не рисковать.
Но, наверное, снились. Если судить по тому, сколько добровольцев набрал в свой отряд Гвиндор Гуилинион, как только объявил, что хочет присоединиться к войскам короля Фингона в готовящейся атаке на Ангбанд.
Келебримбор тоже не долго думал, прежде чем решил стать одним из таких добровольцев. Гвиндора, правда, эта перспектива не обрадовала, и он поначалу отказался брать Келебримбора в свой отряд.
— Не годится тебе быть простым мечником под моим началом, — сказал Гвиндор, ухитряясь и при этом никак не назвать Келебримбора.
— Вполне годится, раз я сам этого хочу, — возразил Келебримбор. — А если ты боишься, что я посягну на твое место командира, не бойся, не посягну.
— Государь Ородрет этого не одобрит, — продолжал отказываться Гвиндор.
— Государь Ородрет сказал, что не станет препятствовать кому бы то ни было вступить в твой отряд, — напомнил в ответ Келебримбор.
— Я не понимаю, зачем тебе это, — Гвиндор потряс головой, то ли снова отказываясь, то ли надеясь таким образом прояснить мысли. — Ты мог бы собрать свой собственный отряд, если желаешь, за тобой точно пошли бы некоторые из тех, кто не идет за мной...
— Собрать и повести его в бой под какими знаменами? — спросил Келебримбор и сразу же сам ответил: — Не под знаменами короля Фингона уж точно. И вот этого государь Ородрет не одобрит наверняка.
Они еще некоторое время беседовали в том же духе. Но Гвиндор, несмотря на всю свою отвагу, по сравнению с Келебримбором был нетверд, как песчаник по сравнению с гранитом, так что в конце концов Келебримбор стал мечником его отряда.
С этим отрядом Келебримбор и дожидался у стен Барад Эйтель сигнала от Маэдроса, которого все не было, и вокруг уже начали болтать, что Маэдрос, похоже, раздумал участвовать в союзе имени самого себя.
Это была глупость, конечно. Келебримбор прекрасно знал Маэдроса и знал, что удержать его от участия в этой битве могла бы только смерть. Тем не менее сигнала не было, и Келебримбор как раз обдумывал, не мог ли Маэдрос действительно быть убит, когда у стен Барад Эйтель появился один из воплощенных майяр Моргота с отрядом орков и пленником, на чье изуродованное, с пустыми глазницами, лицо невозможно было взирать без ужаса.
Но ужас только начинался.
К тому моменту как отрубленная голова этого страдальца наконец упала на землю, у каждого, кто видел жуткую пытку, кровь кипела от жажды мести. Но каждый сдерживался ради большего отмщения в будущем.
До Келебримбора со всех сторон доносился шепот:
— Если уж сам Фингон может стерпеть такое, стерпим и мы, а после Враг с лихвой за все заплатит.
Но Гвиндор вдруг закричал:
— Гельмир!!!
И ринулся вперед.
Теперь, когда сорвался один, другим стало совсем уж нестерпимо оставаться на месте, и все эльдар отряда Гвиндора кинулись следом.
Дальше Келебримбор рубил и колол, колол и рубил, рубил и колол, и колол, и рубил снова. Под стенами Барад Эйтель, прорываясь к Ангбанду, под стенами Ангбанда, за стенами Ангбанда, на ступенях Ангбанда... Рубил, колол, рубил, колол, рубил... Не замечая, что они вырвались слишком далеко вперед, что врагов слишком много, что он ранен, что шлем его подевался куда-то... Рубил и колол. Пока свет в глазах не померк, и ноги не перестали держать его.

Мастер в Гондолине

Тот штурм мог бы кончиться для Келебримбора пленом, как для Гвиндора, или смертью, как для других воинов отряда. Если бы не Раудлин, который когда-то был другом Куруфина, а потом так же, как и Келебримбор, оказался в отряде Гвиндора.
Увидев, как Келебримбор упал с пробитой головой, и уже понимая, что битвы им не выиграть, Раудлин решил прорываться обратно к воротам. Бесчувственного Келебримбора он, и сам израненный, взвалил себе на плечи.
Каким-то чудом ему удалось выбраться прежде, чем морготовы твари снова сумели захлопнуть ворота крепости. А выбравшись из Ангбанда, Раудлин прибился к остаткам армии короля Тургона и с ними отступал к Гондолину.
Все это Келебримбор узнал уже в самом Гондолине, когда пришел в себя достаточно, чтобы задавать вопросы и выслушивать на них ответы. Раудлин к тому моменту умер от ран, так что Келебримбор не мог даже поблагодарить его. И это разрывало Келебримбору сердце так же, как вести о поражении свободных народов Белерианда в борьбе с Морготом. Окончательном поражении, потому что больше — все это понимали — у них не хватит сил, чтобы еще раз попытаться нанести Врагу удар.
В Гондолине, однако, ужаса и обреченности почти не чувствовалось. Город напоминал Келебримбору о Тирионе за морем: его первом и до сих пор самом дорогом сердцу доме. Так что Келебримбор даже обрадовался, когда ему сказали, что покинуть Гондолин он теперь не может. Идти все равно было некуда и незачем. Возвратиться в Нарготронд Келебримбор не хотел, к отцу — не мог бы, даже если бы захотел. Впрочем, первое время в Гондолине он даже не знал, жив ли его отец и дяди, и не спрашивал, думая, что город не получает вестей из большого мира.
Но король Тургон вести все-таки получал, и однажды он призвал к себе Келебримбора, чтобы вести эти разделить.
— Все сыновья Феанаро живы, хотя и лишились своих владений.
Больше Тургон ничего не добавил, и Келебримбор, поблагодарив его, ушел.
Не считая этого разговора, они почти не говорили и не встречались, кроме как на площади, в трапезной зале дворца и в других местах, где время от времени все встречались со всеми.
Келебримбор знал, что Тургон не любит род Феанора, и старался, чтобы его присутствие в городе не было бременем для короля. Жил тихо. Но открыл, конечно, мастерскую, и теперь его душа снова пела в его творениях.
Он был воистину мастером, и все вокруг называли его мастером Келебримбором. Или даже Мастером Келебримбором, с особым почтением к его искусству.
Это на какое-то время насторожило Маэглина, племянника короля Тургона, однако, увидев, что Келебримбор не ищет ни внимания короля, ни любви народа, ни власти, Маэглин успокоился и как будто вообще забыл о Келебримборе. Кузница Келебримбора была единственной в городе, в которую он никогда не заходил. И Келебримбора это вполне устраивало. Меньше всего он хотел навлечь на себя чью-то вражду или впутываться в чужие семейные дела.
Но как раз из-за того, что Маэглин обходил кузницу Келебримбора стороной, Келебримбор оказался в конце концов довольно сильно замешан в семейных делах короля Гондолина, а заодно и в делах всего Гондолина.
Сначала к нему стал захаживать шестилетний Эарендиль. Просто приходил, устраивался в дальнем углу и смотрел, часами, не считаясь с тем, как жарко или шумно было в кузнице.
Келебримбор сперва ждал, что мальчик сам скажет, зачем приходит, спросит о чем-нибудь или попросит что-то показать. Но Эарендиль упорно молчал, и Келебримбор все же задал ему прямой вопрос.
Мальчик, неожиданно очень смутился. Но все же ответил.
— Мне нравится бывать здесь, потому что Маэглин, мой дядя, никогда не заходит сюда, и я не встречу его случайно.
Это был странный ответ. И Келебримбор спросил с беспокойством:
— Твой дядя чем-то обидел тебя?
Невероятное предположение. Но все в городе знали, как не любит Маэглин отца мальчика, Туора, смертного, ставшего счастливым соперником Маэглина во всем. И то, что Тургон, высоко ценивший зятя, называл его сыном, как раньше называл одного Маэглина, конечно, не помогало делу.
— Нет, — ответил Эарендиль и смутился еще больше. — Но я не люблю, когда он смотрит на меня. И я знаю, что и он тоже не любит, когда ему приходится на меня смотреть. Это значит, что со мной что-то не так?
Последний вопрос явно вырвался против воли, но, видимо, Эарендиль давно стремился и не мог никому задать его.
— Нет, — сразу ответил Келебримбор. — Не думаю, что с тобой может быть что-то не так.
"Скорее с ним," — неожиданно для самого себя подумал он, хотя в общем-то прежде ничего против Маэглина не имел. Вслух этого Келебримбор говорить не стал.
— Я могу еще приходить к тебе? — спросил Эарендиль.
— Конечно, — ответил Келебримбор.
"Только это, наверное, не понравится твоему дедушке," — подумал он, но и этого вслух говорить не стал.
Так что Эарендиль продолжал бывать у него частенько и теперь не всегда молчал. Иногда они разговаривали, и Келебримбору нравились эти разговоры, хотя они выходили порой очень странными.
Как, например, разговор о море, когда Эарендиль, который моря никогда не видел и знал его только по рассказам отца, доказывал Келебримбору, который видел море, даже пересек его и именно с тех пор не любил, что море едва ли не лучшая вещь на свете.
В конце концов Келебримбор со вздохом сдался и только предупредил напоследок:
— Не ожидай слишком многого, а то можешь разочароваться, когда наконец увидишь свое море по-настоящему.
— Нет! — ответил Эарендиль. — Когда увижу, я полюблю его еще больше. — И вдруг широко распахнул глаза, спросил: — Ты думаешь, я когда-нибудь увижу море?
Как будто это никогда даже не приходило ему в голову.
Келебримбор, глядя на него, не мог не рассмеяться. Но, к счастью, мальчишка не обиделся, а рассмеялся следом.
А через несколько недель после этого разговора в кузницу к Келебримбору неожиданно пришла Идриль. Он подумал было, что она заметила частые отлучки Эарендиля и хочет поговорить об этом.
Но Идриль, оглядев кузницу настороженными глазами и убедившись, что, кроме Келебримбора, там никого нет, неожиданно рассказала ему о туннеле из Гондолина, который они с мужем создали втайне ото всех. Правда, пока это был скорее туннель в Гондолин, чем наоборот, потому что Туор, Идриль и преданные им эльдар из Дома Крыла пробивали ход снаружи, выбираясь из города на работы тайком. А теперь они дошли уже до последней точки, и для их секретного хода нужны были не менее секретные двери.
— Не просто потайные, но такие, чтобы их не мог найти, даже если станет искать, самый искусный мастер, — объясняла Идриль. — Такой как Маэглин. Или, — тут она остановилась на несколько мгновений, как будто слова вдруг стали даваться ей с трудом, а потом договорила: — Или мой отец. Я знаю, тебе одному под силу сделать такие двери, потому пришла к тебе. Помоги, прошу. Если двери обнаружат, туннель прикажут засыпать, и все будет напрасно.
Высказав, наконец, самое главное, Идриль устремила на Келебримбора испытующий взгляд.
— Твой отец — король этого города, — напомнил Келебримбор. — Меня тревожит идея обманывать его.
Идриль горько усмехнулась, потом сказала:
— Если ты думаешь, что меня она радует, то ошибаешься. Я и не представляла, что мне придется что-то скрывать от отца. Но теперь он слышать не хочет, что оставаться в городе опасно. А я должна, должна спасти Эарендиля, — теперь Идриль говорила с жаром, который разительно отличался от ее обычной безмятежности. — Нет ничего в целом мире, что было бы для меня дороже сына. Пожалуйста, помоги мне, ради моего мальчика.
Глаза Идриль наполнились слезами.
А в ушах Келебримбора звенел детский голос: "Можно войти?.. Это значит со мной что-то не так?.. Я когда-нибудь увижу море?.."
— Ради твоего мальчика, — сказал Келебримбор наконец.
— Благодарю тебя, — горячо ответила Идриль.
Вдруг она наклонилась и почтительно поцеловала его руку.
Келебримбор пораженно отпрянул.
— Что ты! — воскликнул он.
Потом потянулся к Индиль, взял ее руки в свои, сказал уже спокойно:
— Не тревожься. Я помогу. Все будет хорошо. Вот увидишь.
Она слушала его и кивала, закрыв глаза от облегчения.
А потом Келебримбор создал самые невидимые двери, какие только можно было придумать. Когда работа была закончена, даже он сам не мог обнаружить их на взгляд, в мозаике намного большего размера.
Замысел определенно увенчался успехом, хотя Келебримбор не представлял, как Идриль удавалось скрывать ото всех истину, пока шла работа. Возможно, не так хорошо, как они думали, потому что через пару дней после окончания их трудов, Маэглин вдруг обратился за трапезой к Келебримбору.
— Твои глаза сияют радостью мастера, завершившего большую и трудную работу, — заметил Маэглин. — Но в последнее время ты, говорят, работал лишь над стенной мозаикой, а это, может, и большая работа, но едва ли трудная для такого умельца, как ты. Что же ты утаиваешь ото всех?
Это звучало почти как шутка. Только Маэглин не любил шутить. Как не любил и вести праздные разговоры. Значит, за его словами крылось подозрение. Келебримбор улыбнулся Маэглину, как мог спокойно, в то же время пытаясь сообразить, как ответить, чтобы не только не открыть истину, но и не дать новой пищи для подозрений.
Но от необходимости отвечать Келебримбора избавил государь Тургон, оказавшийся тут же. Он положил руку на плечо Маэглину и сказал:
— Ты очень талантлив, мой мальчик, но и очень молод, потому тебе кажется, что большая радость непременно должна быть связана с большой работой. Но это не всегда так, даже для самых искусных мастеров. Иногда сердце поет просто, не по какой-то заметной для других причине.
Келебримбор благодарно кивнул королю, внутренне изнывая от неловкости. Ведь Тургон, по доброте душевной, только что помог ему обмануть самого себя. Если бы вокруг не было столько народу или хотя бы не было Маэглина, Келебримбор, пожалуй, сказал бы королю Гондолина правду, и будь что будет.
Но Маэглин сидел тут же и, быстро взглянув на него, Келебримбор увидел, что Маэглин сам смотрит на короля с каким-то несчастным выражением, как будто ему тоже было, что рассказать королю, если бы вокруг не собралось столько народу.
Но почти в то же мгновение Маэглин это выражение с лица согнал и сказал очень спокойно:
— Конечно, ты прав, дядя. Я, пожалуй, несколько увлекся своими умозаключениями.
После этого разговора Маэглин снова как будто позабыл о Келебримборе. Но Келебримбор не позабыл о нем и потому знал, что Маэглин еще не раз возвращался к мозаике и исследовал ее, но ничего не обнаружил. Так что в конце концов, уверившись, что не мог пропустить ничего важного, если б оно там было, позабыл и о мозаике.
А потайные двери и ход за ними понадобились жителям города довольно скоро, меньше чем через год после того как были созданы. И Келебримбор, гондолинский мастер, исчез вместе с Гондолином, как сгинули и все его творения. По туннелю уходил Келебримбор, которому снова предстояло выяснять, кем и где он станет на этот раз.

Лорд в Нан-Татрене

Сначала все, пережившие разорение города, просто бежали, подгоняемые одной потребностью: оказаться как можно дальше от Гондолина и ото всех тварей, которых Моргот согнал, чтобы захватить и разрушить его.
Бегство, стремление спасти свои жизни и сохранить свободу было их единственной целью. Но так не могло продолжаться вечно. В какой-то момент стало ясно, что они преодолели достаточное расстояние, чтобы больше не опасаться, что в спину им вот-вот ударит струя драконьего пламени или что впереди на узкой тропе встанет балрог, а из засады выскочит шайка орков... И тогда появились вопросы: что делать дальше? Куда идти? Как жить? Где и ради чего?
Ответ дал Туор. Он сказал:
— Мы пойдем к морю. Мы должны были пойти туда давно, как и советовал нам Ульмо.
Эльдар, слышавшие его, по большей части смутились и опустили головы, пряча взгляды. Но Галдон, лорд дома Древа, открыто посмотрел в лицо Туору и возразил ему.
— Мы должны были пойти туда, когда нам советовал Ульмо, — с горечью сказал он. — Теперь слишком поздно.
Но Туор покачал головой.
— Мы ошиблись, промедлив, — признал он со вздохом. — И заплатили за промедление страшную цену. Но Великий Сирион все еще несет свои воды к морю, и море все так же поет, омывая берега Белерианда. Мы можем ступить на этот путь сейчас. Я поведу вас, если вы согласитесь идти за мной.
Идриль, которая во время речи Туора стояла рядом с ним, но не говорила — как и до этого, с тех пор как пал Гондолин, не говорила ни с кем, кроме маленького Эарендиля, потому что горе ее об отце и о погибших подданных было слишком велико — вложила свою руку в руку Туора и улыбнулась ему. Тогда он вскинул их переплетенные руки вверх и крикнул:
— Мы поведем вас!
Теперь в его голосе звучала не только решимость, как мгновение назад, но и радость. Очевидно, никакое, самое страшное, горе не могло владеть Туором полностью, пока рядом была его жена.
— Мы пойдем к морю! — первым объявил Эгалмот, лорд дома Небесной Дуги, выпрямившись, пренебрегая болью своих ран.
— Мы пойдем к морю! — подхватили другие голоса.
Среди голосов эльдар можно было услышать звонкий голос Эарендиля, стоявшего тут же со своей няней.
— Мы пойдем к морю, — наконец сказал и Галдон, склоняя голову перед Туором и Идриль.
Так решение было принято. Цель найдена. И никто больше не пытался это оспорить.
Хотя оспорить можно было.
Можно было бы спросить:
— А что будет, когда мы придем к морю? Что мы найдем там?
И сразу же ответить:
— Ничего. Кроме того, что идти больше некуда.
Море встанет перед ними, вздымая волны. Грозное. Ужасающее. Зарокочет: "Дальше дороги нет! Вам никогда не одолеть меня! Вы — ничто!"
Так уже было однажды, в иных землях и в иное время, до Солнца и Луны, и так будет снова.
Келебримбор знал это наверняка. Но Туор искренне верил, что идти к морю — самое правильное решение. Своей верой он заражал остальных и давал им силу, чтобы жить и двигаться вперед. Жестоко было бы разрушить их веру и ничего не дать взамен. Ведь они и так уже лишились всего.
Так что Келебримбор держал свои знания при себе и шел со всеми. К Сириону и дальше, вниз по течению.
На этом пути он снова был воином и дозорным, и охотником, и даже немного целителем, если другого выхода не оставалось.
Чего он точно не делал, так это не стоял в стороне, когда другие оказывались застигнуты врасплох, слишком испуганы или чересчур утомлены, чтобы знать, что делать. И уважение к нему гондолинцев возросло, теперь уже не из-за его мастерства. И все чаще Келебримбор слышал, как ему и о нем они говорят "лорд Келебримбор".
— Лорд Келебримбор, смотри...
— Лорд Келебримбор, там, всего в полулиге пути отсюда...
— Лорд Келебримбор говорит, что...
— Спроси у лорда Келебримбора...
Словно он был одним из выживших лордов Гондолина.
Галадон и Эгалмот, которые и вправду были выжившими лордами Гондолина, не возражали, хотя, конечно же, помнили, что Келебримбор не был одним из них, пока Гондолин еще существовал. Но в трудном пути Туору и Идриль требовалась вся помощь, какую они могли получить, а раны Эгалмота заживали плохо, и он не каждый день мог даже идти сам, и Галдон не в силах был сделать все один.
Келебримбор же умел вести за собой, хотя всегда, когда возможно, избегал этого, предпочитая работу в мастерской. Но, если выбора не было, он делал, что приходилось, так хорошо, как мог.
Ко времени, когда беглецы добрались до места, где Сирион сливается с Нарогом, Келебримбора называли лордом уже все. И в этом качестве он говорил на совете, который собрал Туор.
Стояла осень, и с каждым днем в воздухе все больше чувствовалось, что и зима настанет скоро. Провести ее в дороге, без припасов и укрытий, было бы очень непросто. Да и эльдар, пострадавшие еще при падении Гондолина, до сих пор оправились далеко не полностью, им был нужен отдых и покой.
— Остановимся же здесь, где сливаются две большие реки, власть Ульмо сильна, а зимы не жестоки!
Так завершил свою речь Келебримбор, и решение остаться на время в долине ив на берегах Нарога и Сириона было принято легко, без споров. Однако затем Туор сказал:
— Мы не задержимся надолго. Весной, когда природа оживет и новый эльфийский год начнется, двинемся дальше. Пойдем к морю.
Туор оглядел всех участников совета по очереди. Каждый из них встретил его взгляд твердо. В том числе и Келебримбор. Он по-прежнему не собирался препятствовать Туору. Гондолинцы пойдут к морю, если Туор не передумает их туда вести. Но если Нан-Татрен пленит его сердце, будет не хуже. Лучше.
С такими мыслями Келебримбор принялся обустраиваться в Нан-Татрене, по возможности, надолго.
Но Туор не мог успокоиться, не только на годы, даже на день. Он смотрел на реки и думал о море. Рвался к нему душой. Говорил о море. Пел о море. Не давал успокоиться и другим.
Эарендиль не отставал от отца. Слушал жадно, повторял без устали. Бредил морем во сне и наяву. И однажды сказал Келебримбору, к которому снова стал прибегать поговорить, с тех пор как они обосновались на одном месте:
— Ты был прав, я все-таки увижу море. Теперь уже совсем скоро.
Лицо его при этих словах все светилось. Впрочем, почти тут же на него набежала тень печали.
— Жалко, что в этот момент рядом со мной не будет дедушки, — прошептал Эарендиль и еще тише добавил: — Я так скучаю по нему. И по другим тоже. По Эллемакилу, Глорфиндейлю, Эктелиону, Салганту...
Он называл и называл имена. Одно за другим. И казалось, начав, не мог остановиться. Его лицо делалось все бледнее.
— Но все-таки ты увидишь море, — напомнил ему Келебримбор, просто чтобы что-то сказать.
— Да, — выдохнул Эарендиль и слабо улыбнулся, и на его щеки вернулось немного цвета.
В этот момент Келебримбор смирился с тем, что к морю идти все-таки придется. И неважно, насколько его ужасает одна мысль о море. В первый день весны, справив намеченную Туором и Идриль большую тризну по всем тем, кто погиб в Гондолине и в пути из Гондолина в Нан-Татрен, гондолинцы покинут край ив и двинутся дальше. В Арверниэн. На побережье.
К неминуемому крушению последних надежд, как думал в то время Келебримбор.

Нолдо в Гаванях Сириона

Келебримбор оказался неправ. В Арверниэне из ждало не крушение надежд, а дом.
Маленькое поселение в устье Сириона казалось невероятным, удивительным, до боли прекрасным миражом — такой обычный и жилой у него был вид. Как будто не весь Белерианд разорила война. Как будто не все еще было потеряно.
Келебримбор, однако, узнав, кто основал это поселение, почувствовал, что потеряно гораздо больше, чем все. Больше, чем когда-либо был властен отобрать Моргот.
Беженцы из Дориата. Гавани Сириона основали беженцы из Дориата, разоренного сыновьями Феанора.
Келебримбор знал, конечно, что Дорит пал и даже как он пал. В Гондолин дошли вести. Король Тургон, правда, оказался слишком добр и на этот раз не стал ничего сообщать Келебримбору, но слухи ходили и, как ни занят был мастер Келебримбор своими делами, достигли его ушей.
А смерть отца он почувствовал еще раньше. Этого нельзя не почувствовать, как нельзя не заметить, что кто-то вырвал у тебя сердце и на твоих глазах растоптал. Поэтому отца Келебримбор тайно оплакал до всяких вестей. А после оплакал и его злую судьбу.
Куруфин, сын Феанора, был одним из лучших эльдар, которых когда-либо рождала земля. Блестяще умный и талантливый, сильный, решительный и отважный. И вот он погиб. И не сражаясь с Врагом или его тварями. Он был убит эльфами за то, что вторгся в их дом и разрушал его. Можно ли вообразить более ужасную участь?
Куруфин, сын Феанора, был Келебримбору отцом. Долгие годы — самым близким из эльдар. Всегда — бесконечно дорогим, безмерно любимым. И вот он погиб. И всякая память о нем для всех навеки отравлена знанием, как он погиб. А имя, по той же причине, покрыто позором.
Наверное, такой итог не должен был стать для Келебримбора неожиданностью. Не после Нарготронда. И все же стал. Хотелось выть в голос от ужаса и боли. Отец. Отец. Отец!!!
Мысли об отце доставляли Келебримбору мучения, почти нестерпимые, и он старался, как мог, гнать от себя эти мысли. Но если Келебримбор не думал об отце, то вспоминал о дядях и оплакивал их также. Равно тех, кто погиб, и тех, кто остался жить. Мысли о них тоже причиняли ему боль. Постоянно, непрерывно. Дни, месяцы, годы.
Келебримбор умел это скрывать. Но не мог перестать чувствовать. И все же со временем боль притупилась. Как притупляется всякая боль.
А вот теперь она вспыхнула вновь с оглушительной силой. Стоило Келебримбору только увидеть здесь, на краю земли, беженцев из Дориата, перемешавшихся с другими эльфами и людьми, со всеми, кто бежал от власти Врага и его тварей, захвативших Белерианд почти целиком.
Они стали едва различимы теперь. Обездоленные странники, неожиданно обретшие новое пристанище и пытающиеся жить дальше. Но дориатцы не были жертвами Моргота. Они были жертвами рода Феанора.
Не первыми жертвами. Но если раньше можно было найти утешение и оправдание, твердя себе и другим, что братоубийство было только трагической случайностью, несчастьем, которого никто не хотел и от которого все пострадали, то теперь никаких спасительных иллюзий не оставалось. Невозможно разрушить эльфийское королевство без всяких к тому намерений.
При мысли об этом Келебримбору хотелось бежать. Исчезнуть. Перестать существовать вообще. Но он не мог, по множеству причин, а потому оставался на месте и делал вид, что ничего ужасного не происходит. Каждую минуту ожидая, что, узнав и осознав, кто он, его попросят уйти.
В лучшем случае, его попросят уйти.
И он, конечно, тогда уйдет.
Но время шло, а уйти Келебримбора не просили. Гондолинцы обживались в Гаванях. Знакомились с дориатцами, рассказывали им свои истории, и уже, конечно, все знали, кто такой Келебримбор. Не могли не знать. Некоторые синдар, которых он никогда прежде не встречал, при виде его лица теряли дар речи и каменели. Келебримбор догадывался, кого им напоминает, поэтому тоже каменел и терял дар речи.
Но уйти его так и не попросили все равно, и со временем Келебримбор совсем прижился в Гаванях, проникся их духом, странным, но покоряющим сердца всех, кто оказывался в поселении.
Каждый в Гаванях Сириона знал, что Гавани вовсе не крепость и первый серьезный штурм сметет их с лица земли, а выжившим защитникам придется бежать по морю, на Балар. Договоренность об этом с Кирданом давно существовала, и ни для кого не было секретом, где именно в зарослях тростника спрятаны маленькие корабли для этого бегства.
Но никому в голову не приходило бежать немедля, пока еще цел, потому что каждое новое утро в Гаванях было вызовом власти Моргота, его стремлению захватить и разрушить все, каждый прожитый день — маленькой победой.
Суть этого ярче других выразила во фразе, адресованной не то внуку, не то правнуку, одна смертная старуха:
— Ты же еще не умер! Так не стой столбом, делай что-нибудь!
Старуха эта умерла в тот же год. А ее слова жили еще долго, очень уж они полюбились всем жителям Гаваней, особенно эльфам-нолдор, и Келебримбору доводилось слышать их в Линдоне больше полутысячи лет спустя.
Но в Гаванях Сириона Келебримбор ничего не знал о том, что когда-то будет существовать Линдон и там будут жить нолдор.
Келебримбор жил, как и всякий в Гаванях: день за днем, не пытаясь заглянуть в будущее. Стоял на страже и работал, пел и слушал песни. Бродил по берегу моря, слушал и его песни тоже. Теперь море пело ему без грозы, успокаивало душу, врачевало ее раны. Так что Келебримбор забыл свой старый страх перед стихией.
И даже был счастлив. Недолго. Дюжину лет или полторы. Пока в Гавани не пришел вдруг эльда с востока, от подножья Синих Гор, с посланием для Эльвинг, дочери Диора, которая к тому времени успела вырасти, стать женой Эарендиля и матерью его сыновей, а кроме этого — владычицей Гаваней Сириона.
Что было в этом послании, сперва никто не знал, но слух, что пришло оно от сыновей Феанора, распространился с быстротой лесного пожара и вверг жителей Гаваней в изумление и ужас. Но больше в изумление, поначалу.
Ведь о сыновьях Феанора не было ничего известно с самого разорения Дориата. Келебримбору, который пытался осторожно выведать хоть что-нибудь, достались лишь поэтические строки о том, как они появились из сумерек, словно тени, и в сумерках же растаяли, словно тени. Больше ничего.
А теперь они явились снова, как будто прямиком из прошлого. Словно тени. И потребовали вернуть им Сильмарилль. Снова. Известие об этом заполнило сердца жителей Гаваней Сириона гневом, который быстро вытеснил все остальные чувства:
— Кто они, чтобы приказывать нашей госпоже?
— Кто они, чтобы требовать Сильмарилль, который другие отобрали у Врага?
— Кто они, чтобы лишать наш дом благого света?
— Неужели они думают, что мы не станем защищать себя и нашу леди?
— Как они смеют вообще обращаться к ней, хоть за чем-нибудь?
Эти вопросы слышались отовсюду. Келебримбор внимал им с ужасом. Желая оглохнуть, чтобы только не слышать. Но слух его оставался все так же остер.
И то же самое услышала Эльвинг, когда собрала жителей Гаваней на совет. Только там это были уже не вопросы, а утверждения.
— Они не смеют ничего требовать у тебя, госпожа!
— Немыслимо отдать им камень, который дарит процветание нашей земле и хранит корабли!
— Немыслимо отдать им камень, за который страдали и умирали столь многие твои родичи!
— Мы не сдадимся безропотно, мы будем защищаться!
— Мы сделаем все! Все! Только не отдавай им камень! Пожалуйста.
Келебримбор не в силах был больше терпеть это, и он ушел с совета. И бродил один по берегу моря, пока не стемнело и на небе не засияли звезды. Но их свет ничего не мог поделать с отчаянием и предчувствием беды, которые не покидали душу Келебримбора, с тех пор как послание от его дядей было принесено в Гавани.
В конце концов Келебримбор возвратился в город. Там он сразу узнал, что Эльвинг приняла решение не отвечать сыновьям Феанора ни да, ни нет, а лишь сказать, что, если они хотят получить определенный ответ, им придется дождаться возвращения из плавания лорда Эарендиля.
Когда вернется Эарендиль и возвратится ли он вообще, неведомо было никому.
Выслушав все это, Келебримбор направился прямиком в дом Эльвинг. Он готовился убеждать и настаивать, если его к ней не пустят.
Но услышал:
— Леди Эльвинг ждет.
Эльвинг приняла Келебримбора не в большом зале совета, куда, при необходимости, могла вместиться большая часть жителей Гаваней, а в своем рабочем кабинете, маленьком и очень скромном.
Она не улыбнулась Келебримбору, но поднялась ему навстречу.
— Лорд Келебримбор! Я знала, что ты придешь.
Эльвинг да и вообще синдар не называли Келебримбора лордом, у них не было для этого никакой причины, и он был в общем-то вполне доволен быть просто нолдо, одним из многих в Гаванях.
Но сейчас Эльвинг явно стремилась показать, что готова и даже желает говорить с ним на равных, и Келебримбор с благодарностью принял это.
— Леди Эльвинг, — ответил он. — Едва ли я мог не прийти.
Эльвинг кивнула и тут же сказала:
— Но, если ты пришел убеждать меня, что я должна немедленно отдать Сильмарилль сыновьям Феанора, потому что только они имеют на него право, не трудись напрасно. Это я уже прочла в их письме.
Келебримбор со вздохом ответил:
— Я пришел сказать, что лучше отдать им камень, потому что тогда они оставят тебя в покое.
— Точно ли оставят? — спросила Эльвинг, глядя прямо в глаза Келебримбору.
— Конечно! — без колебаний ответил он. — Они достойные эльдар и не желают зла другим эльдар! Или людям. Или кому угодно, кто не служит Морготу. Как только Сильмарилль окажется у них, между ними и твоим народом не будет никакой вражды.
— И весь мир увидит, какие достойные эльдар сыновья Феанора, — странно ровно произнесла Эльвинг. — И они, конечно, показали бы это всем гораздо раньше, если бы кто-то все время не пытался им помешать. Например, мой отец. Он даже умер из-за этого, хотя мог бы не умирать. Должно быть, потому что он был недостаточно достойным, верно?
За все время этой речи Эльвинг ни разу не повысила голос, только смотрела на Келебримбора. А он чувствовал себя так, словно она надавала ему пощечин. Понадобилось особое усилие воли, чтобы не прижать ладони к пылающими щекам. Но внешне Келебримбор остался спокоен и ответил ей в тон.
— Не правда.
— Но кто или что опровергнет это, если я отдам Сильмарилль? — спросила Эльвинг.
— Я не знаю, — честно признал Келебримбор. — Но отказываться отдать его опасно! Для тебя, для твоей семьи и твоего народа! — он повысил голос. — Неужели ты сама не понимаешь?! Они придут сюда, чтобы забрать камень, и кровь потечет по улицам твоего города!
Эльвинг ужасно побледнела и тихо спросила:
— Теперь ты пытаешься меня напугать? — и, прежде чем Келебрибор мог ответить, продолжала: — Сыновьями Феанора, словно чудовищами Моргота. Так кто же они, достойные эльдар или чудовища, которых мне следует страшиться?
Келебримбор не пытался ее напугать, скорее, делился с ней своими собственными страхами, но признание в этом едва ли могло помочь убедить Эльвинг, что она поступит правильно, отдав полный Предначального Света камень сыновьям Феанора, поэтому вслух Келебримбор сказал о другом:
— Они не отступятся от притязаний на камень, никогда.
Эльвинг покачала головой.
— Это не ответ на мой вопрос. А бояться их я и так уже боюсь. Но страх не заставит меня покориться их воле.
— Я не знаю ответа и на этот твой вопрос, — признал Келебримбор. — Но когда-то все они были...
— Я тоже не знаю ответа, — перебила Эльвинг. — И в этом письме, — она подняла со своего стола свиток и протянула Келебримбору. — Его нет. Потому-то и я не сказала им ничего определенного. Я знаю о них много плохого, но и много хорошего, и ты, их ближайший родич, один из самых достойных эльдар, кого я знаю. Если они согласятся ждать, я пойму, что они и вправду готовы говорить со мной, и тогда, быть может...
— Они не станут ждать долго в любом случае, — сразу ответил Келебримбор.
— Ждать можно или сколько потребуется, или не ждать вовсе, — возразила Эльвинг. — Никто не волен сам выбрать, сколько он готов ожидать решения своей судьбы.
Келебримбор не ответил ей, потому что принялся читать письмо. Сердце сжималось, когда за написанными словами ему слышались голоса Маэдроса и Маглора, Амрода и Амраса... И каждая фраза дышала усталостью, сожалением и болью. Для Келебримбора.
Но, конечно, не для Эльвинг. Для нее это были требования, приказы, угрозы. И Келебримбор не мог объяснить ей всего, потому что у него не было для этого слов. К тому же, если бы он и сумел, это стало бы отчасти предательством, по отношению к его семье, обнажением тайн и слабостей, которые его дяди явно не собирались раскрывать.
— В этом послании есть больше, чем ты можешь увидеть, леди Эльвинг. Поверь мне, — сказал Келебримбор, возвращая ей письмо.
И, произнося эти слова, сам уже слышал, как они странны, неубедительны и слабы.
— У меня нет причин не верить твоему слову, — сразу ответила Эльвинг. — Но в этом случае его мало. Я не изменю своего решения по причине, которой мне и узнать нельзя. И хотя очень может быть, что я ошибаюсь, я встречу свою судьбу лицом к лицу.
Ее тон теперь был мягким, но непреклонным. Келебримбор, поняв, что все дальнейшие уговоры бессмысленны, сказал:
— Тогда я должен проститься с тобой, леди Эльвинг. С рассветом я ухожу на восток.
Эльвинг, услышав эти слова, побледнела еще больше. Но сказала:
— Это твое право, они твои родичи. Прощай.
Келебримбор несколько мгновений смотрел на нее непонимающе, потом потряс головой.
— Нет, я не пойду к Синим горам. Я пойду за Синие горы, далеко на восток, так далеко, чтобы никакие вести не достигли меня. Я не желаю видеть лица судьбы, ни твоей, ни их.
Эльвинг вздохнула, наполовину с облегчением, наполовину с сожалением, и повторила с гораздо большей теплотой в голосе:
— Прощай. Да осветят твой путь и звезды, и Светила.
— Да осветят и звезды, и Светила и твой путь, — ответил ей Келебримбор с поклоном.
И сразу же ушел. Ему нужно было готовиться к дальней дороге.

Странник в Оссирианде
Келебримбор покидал Гавани Сириона, как и решил, на рассвете, когда Солнце только начало окрашивать восточный край неба мягким золотом. Город в этот час был тих, после всех волнений вчерашнего дня, и Келебримбору не пришлось вести прощальных бесед, которые ему, говоря по правде, трудно было бы выдержать.
Но уже у самого выхода из города, стоя на стене вместе с дозорными, Келебримбора ждал Эгалмот. Если не друг, то спутник, с которым было разделено многое.
"Значит, разговора не избежать," — с тоской подумал Келебримбор.
Однако Эгалмот то ли вовсе не собирался разговаривать, то ли раздумал, прочитав что-то в лице Келебримбора. Он просто стоял и смотрел тому вслед.
И чувствуя на себе этот взгляд, Келебримбор с совершенной ясностью понял, что больше никогда не увидит Эгалмота. По крайней мере, пока будет оставаться жив. Ни Эгалмота, ни многих других эльдар, кто сейчас называл Гавани Сириона домом. О людях и говорить нечего. Не увидит и самих Гаваней. Никогда. Никогда больше.
Это знание причиняло боль, пригибало к земле. Еще ни один город, кроме Тириона, Келебримбору не было настолько трудно покинуть. Химлад, где он прожил дольше всего, где был не гостем, а хозяином, и тот не так звал его назад, не умолял остаться.
Келебримбор не позволил себе даже еще одного прощального взгляда. Он твердо знал, что, раз решив уйти, уже нельзя останавливаться или оглядываться. И шел вперед. Пока кто-то не окликнул его:
— Лорд Келебримбор!
Теперь уж пришлось и остановиться, и обернуться.
По дороге к нему быстро приближались двое эльдар, одетые по-походному, с оружием и заплечными сумками. Двое нолдор. Из Нарготронда, но не из тех, что пришли туда с принцами рода Феанора.
Знакомые незнакомцы, которых Келебримбор помнил в лицо, но не знал по именам. И вообще ничего не знал о них. А они и не стремились к этому, пожалуй, даже избегали, раз он и в Гаванях не узнал их имен. Что же они делают здесь теперь? Для чего пошли за ним?
Келебримбор смотрел на них, ожидая объяснений, но не желая задавать вопросов. Смотрел и думал, что они или родичи, или близкие друзья, потому что в те разы, когда видел их, он, кажется, всегда видел их вместе.
Эльдар переглянулись, как будто советуясь, кто станет говорить, потом один из них выступил вперед и, поклонившись Келебримбору, сказал:
— Мы слышали, что ты покидаешь Белерианд, отправляешься на восток, за Синие горы. Позволь и нам пойти с тобой.
Вот как. Значит, слух распространился по городу. Следовало ожидать. Едва ли Эльвинг сказала кому-нибудь хоть слово, но сам Келебримбор, во время сборов несколько раз повторил это разным эльфам и людям. Он просто не в силах был позволить им думать, что уходит от них сейчас, чтобы воссоединиться со своими родичами, сыновьями Феанора. И вот теперь ему предстояло пожинать плоды своей разговорчивости.
Зачем ему спутники? Тому, кто без всякой цели убегает в ужасе, спутники не нужны, последователи — тем более. Но Келебримбор еще не утратил гордости настолько, чтобы признаваться в этом малознакомым эльдар. Так что он спросил:
— Для чего это вам?
Они снова переглянулись, и снова тот, кто стоял впереди, ответил за обоих:
— У нас ничего здесь не осталось: ни родных, ни дома, ни дела, ни цели. Ничего, что держало бы нас на месте. А тебе понадобятся попутчики. Путешествовать одному непросто, даже в спокойных землях, а земли Белерианда давно не знают покоя.
В этом, безусловно, была правда, которую Келебримбор не мог отрицать. Но он не желал ничьего общества. Не желал вести за собой. Ведь это означало и знать, куда ты идешь, наметить путь от начала и до конца.
У него же не было ни цели, ни охоты и сил искать ее.
Но две пары глаз смотрели на него твердо, и в них он читал и просьбу, и требование, на которые не мог не ответить.
— Я иду далеко, — предупредил он, желая скорее отпугнуть их, чем обнадежить. — Очень далеко.
Теперь настал черед сказать, куда именно он идет.
И куда же?
— Я отправляюсь...
Куда?! Келебримбор помедлил еще мгновение, как будто ожидая, что ответ снизойдет на него откуда-нибудь извне, потому что в его уме ответа, конечно, не было.
— Отправляюсь...
Подальше отсюда.
— К восточному краю Эндорэ. Хочу отыскать озеро Куивиэнэн и заглянуть в его воды.
Вот так. Чем не достойная цель? Ее вряд ли можно достичь, стало быть, она займет его надолго.
Но вот незваных спутников она, похоже, отвадить была бессильна. У них только ярче засветились глаза.
— Мы знали, что просто должны последовать за тобой! — воскликнули они, на этот раз оба.
И Келебримбору пришлось принять, что в одиночестве его не оставят.
Ко времени первого привала Келебримбор уже знал, что его спутников зовут Мельдир и Глормир, что они пришли из Амана по Льдам с воинством Финголфина, и во время того перехода крепко сдружились, но в Белерианде их пути надолго разошлись: Глормир поселился в Барад Эйтель и перебрался в Нарготронд только после Дагор Браголлах, а Мельдир все время жил под покровительством Финрода, сначала в Минас-Тирите, потом в Нарготронде... а еще потом Финрода в Нарготронде уже не было, но Мельдир так и остался. Об этом Мельдир не захотел ничего говорить, а Келебримбор — спрашивать.
О себе Келебримбор не стал рассказывать вообще, рассудив, что раз эти нолдор решились идти за ним в полную неизвестность, то либо знают и понимают достаточно, либо им все равно.
Келебримбора устраивал любой из этих вариантов.
С возможными перевалами через Синие горы дела обстояли значительно хуже. Известные перевалы были в Лотланне, Таргелионе и в Оссириаде. Насколько Келебримбор мог судить по старым сказаниям о Великом Переходе, идя с востока, ваниар — а за ними и все остальные — перешли Синие горы в Лотланне.
Но Келебримбора и его спутников отделял от Лотланна весь Белерианд, разоренный орками и прочими тварями и отравленный Морготом. Один Келебримбор еще мог бы попытаться пройти этой дорогой. Но вести на едва ли не верную смерть кого-то еще он не смел, а потому отбросил всякие мысли о Лотланне, а так же и о Таргелионе, и решил попытать счастья на одном из оссириадских перевалов.
Ближе всех к устью Сириона располагался перевал у истока реки Дуильвен, пятого из притоков Гелиона. Путь вдоль рек должен был быть относительно безопасен, потому что власть Ульмо в этих краях все еще оставалась сильна, хотя и не так сильна, как в Сирионе. Но от Сириона до Гелиона пробираться предстояло по землям, где крупных рек не было вовсе. Там придется полагаться только на свою силу и умение владеть оружием, а больше того на скрытность и скорость.
Так что, перед тем как оставить берега Сириона, Келебримбор еще раз спросил у Глормира и Мельдира, уверены ли они, что хотят следовать за ним.
— Вы могли бы еще вернуться в Гавани Сириона и не рисковать, — заметил он.
По крайней мере, не рисковать попасться оркам. Но этого Келебримбор уточнять не стал.
— Нет, мы решили пойти с тобой и пойдем, — ответил Глормир.
— И наше присутствие не станет обузой, — добавил Мельдир. — Мы были и, надеюсь, остаемся, хорошими разведчиками и не последними воинами.
На этом обсуждение было закончено, а их дорога, наоборот, началась. Как всякая дорога в дни войны, она была и сложнее, и проще, чем можно представить или описать в дни мира. Келебримбору, Глормиру и Мельдиру, к тому же, действительно везло, так что сначала к Гелиону, а потом к Дуильвен и, наконец, к подножью Синих гор они добрались все еще втроем, целыми и даже невредимыми.
Оставалось пути всего на пару-тройку дней, а там перевал — и они уже не в Белерианде. Думать об этом было странно. Белерианд после трудного — для всех по-разному, но беспредельно трудного — пути из Валинора, стал для нолдор родным. Они прикипели к нему душой. А вот теперь покидали его.
И на очередном привале Глормир сказал:
— Это кажется слишком легко, чтобы быть правдой.
Сказал и сам испуганно замолчал — все знали, что ни в коем случае нельзя произносить подобных фраз, они как будто отпугивают удачу, давая начало всяческим неприятностям.
Но слова прозвучали, и изменить ничего было нельзя. На следующий же день трое эльфов напоролись на большую — самую большую за все время пути — шайку орков, вынуждены были принять бой и с трудом вышли из него живыми.
Но Мельдира задело орочей стрелой. Рана, правда, была неглубокая, зато стрела — отравленная.
— Ну вот, теперь можно поверить, что мы почти выбрались из Белерианда, — прошептал Мельдир Глормиру, лицо его к этому моменту стало серым, а губы синими. — Что-то такое должно было произойти, тут ты прав.
— Но не с тобой! — возмутился Глормир, не раненый, но почти такой же бледный. — Это я всю дорогу предчувствовал, что мне не перейти Синие горы, не узнать, что за ними.
— Вроде в Гаванях ты говорил другое? — удивился Мельдир. — Говорил, что мы должны пойти, что найдем что-то важное.
— Так и было, — подтвердил Глормир. — Я предчувствовал это. А с тех пор как мы идем, предчувствую другое.
— Ты ошибся, — вздохнул Мельдир. — Бывает, ничего страшного. Не страшнее, чем все, что с нами уже случалось.
— Перестань! — прикрикнул на него Глормир. — Ты не умрешь, не все умирают.
Келебримбор прислушивался к их разговору вполуха, разыскивая среди припасов, взятых из Гаваней на самый-самый крайний случай, противоядия. Если яд окажется знакомый, то Мельдир, может быть, и вправду не умрет.
И Мельдиру посчастливилось — противоядие отыскалось. Келебримбор очистил рану и промыл ее целительным снадобьем — Глормир изо всех сил удерживал друга на месте во время этой процедуры, потому что никакого средства от боли, которое можно было бы дать раненому без боязни ускорить действие яда, у них не было, а умением избавлять от боли песней ни один из них не владел — потом дал Мельдиру выпить часть все того же снадобья, чтобы обезвредить яд, который успел уже всосаться в кровь.
— Такое чувство, словно вместо крови у меня по венам бежит расплавленный металл, — сквозь зубы простонал Мельдир.
Но раздумал отправляться в Чертоги Мандоса.
Однако и в другие места идти он пока не мог, поэтому Келебримбор с Глормиром решили подыскать какое-нибудь укромное место, где можно было бы спрятаться и подождать, пока раненый окрепнет.
Глормир отправился на разведку и нашел вроде бы подходящую пещеру, куда они вдвоем с Келебримбором перенесли Мельдира и все свои немногочисленные пожитки.
На второй вечер их пребывания в пещере к ним явился неожиданный посетитель. На самом деле неожиданный. Не орк и не волк. Но и на человека или эльфа он, на первый взгляд, не слишком походил. Для человека его движения были слишком точны, а шаги тихи, для эльфа — плечи слишком согбенны, лицо измождено, а взгляд слишком затравлен.
— Вам нужна помощь? — спросил он от входа в пещеру.
Это был странный вопрос, поскольку он выглядел скорее так, как будто ему самому нужна помощь и давно. Но, прежде чем Келебримбор или еще кто-то успел ответить, незнакомец попятился, одновременно разводя руки в мирном жесте.
— Я ухожу. Уже ухожу, — торопливо проговорил он. — Мы не вмешиваемся в дела свободных эльфов. Я просто думал, что здесь... — он запнулся. — Что вам... Что вы такие же, как и я. Как мы, — наконец договорил он, довольно непонятно.
Но Келебримбор уже догадался.
Пришелец был эльда. Беглый раб из Ангбанда и, судя по его словам, поблизости были другие беглые, а Келебримбора со спутниками он сначала тоже принял за беглых, но теперь увидел, что они не бывали в рабстве, и сразу испугался.
Продолжал пятиться, твердя, как заклятие:
— Я сейчас уйду, уйду и вас не потревожат, я забуду, что видел вас, а вы забудьте, что видели меня...
Возможно, все и могло случиться именно так. Он исчез бы, смешавшись с вечерними тенями, а они покинули бы пещеру и спрятались где-нибудь еще, где возможные слуги и соглядатаи Моргота их не обнаружат, а после забыли об этой встрече.
Но Глормир вдруг закричал:
— Тадумир!
И бросился к незнакомцу, который, очевидно, для него незнакомцем не был. Тот, в свою очередь, замер, не в силах больше ни двигаться, ни говорить. Глормир добежал до него и обнял, шепча:
— Брат, брат... Я думал, уже никогда не увижу тебя. Думал, тебя нет в живых, а я не почувствовал, потому что с тех пор как не стало Лимпвен, я не чувствую почти ничего...
Тадумир, слушая это бормотание, немного ожил и обнял Глормира в ответ.
Келебримбор наблюдал встречей со смутным ощущением, что что-то похожее он уже где-то когда-то видел, и тогда дело не кончилось ничем хорошим. И теперь не кончится.
Но Глормир явно не был ни в настроении, ни в состоянии выслушивать предостережения, равно как и расстаться со своим нежданно обретенным родичем и забыть о встрече с ним. Мельдир, в свою очередь, не собирался отпускать друга неизвестно куда, хотя сам все еще с трудом ходил...
В конце концов Голмир, Мельдир, а с ними и Келебримбор встретили ночь в окружении бывших ангбандских пленников, с которыми Тадумир сначала скитался по всему Белерианду, а потом более-менее осел в Оссириаде.
— Здесь орков меньше, чем в других местах, а найти пищу и укрытие легче, — поделился опытом он. — Главное не попадаться на глаза свободным эльфам. С мечами, конечно, не погонятся, если сами не подойдем, зато из лука выстрелить могут.
— Они боятся, и не без причины, — не сдержался Келебримбор.
После Браголлах понадобилось немало перерезанных глоток, отравленных колодцев и больших пожаров, прежде чем якобы бежавших из Ангбанда пленников стали бояться. Но страх укоренился быстро и теперь сидел крепко.
— Мы знаем, — ответил вместо Тадумира другой эльф, не назвавший своего имени нолдо с лицом, обезображенным следами ожогов, которые, похоже, не собирались в ближайшее время исчезать. — Мы тоже были свободными. Но теперь и мы боимся их, и не без причины.
В его словах звучали горечь и вызов.
Келебримбор вызова не принял, согласился:
— Да, не без причины.
От этих простых слов все семеро беглых эльфов как будто слегка расслабились, уже не так настороженно следили за тремя свободными, которые были крепче и сильнее их и гораздо лучше вооружены.
Келебримбор тоже попытался заставить себя успокоиться. Семь изможденных изувеченных эльфов — пятеро мужчин и две женщины, но по внешнему виду этого было совсем не понять — вряд ил могли представлять большую угрозу.
Однако Келебримбора все равно не покидало чувство, что не надо было приходить сюда.
К тому же, уговаривал себя Келебримбор, Морготу больше нет нужды скрытно подсылать своих рабов в эльфийские крепости, потому что в Белерианде не осталось эльфийских крепостей. Так с чего бы Враг стал бы отпускать, даже для виду, своих жертв?
Но побег одного, двух, трех сильных духом эльфов — одно дело, а большие группы? Семеро. И они сами говорят, что в округе есть и другие шай... братства беглых, как они сами это называют. Не слишком ли все просто?
Словно угадав мысли Келебримбора, Кауниэль, одна из женщин, сказала:
— После последней битвы они захватили много рабов, так много, что надсмотрщики не могут за всеми уследить, и если годами жить только ожиданием случая бежать, то можно и дождаться.
— Да, — вторила ей Росвен. — Жаль только, что, пока не сбежишь, не понимаешь: "бежать" не то же самое, что "стать свободным".
— Верно, — вздохнул еще один эльда, одноглазый и седой, назвавшийся Лумбаром. — Нам не дадут этого, если не Моргот, то наши же сородичи, не в обиду будет сказано, — тут он кивнул Келебримбору. — А страшнее всего, что они, может быть, правы. Наши сородичи, я имею в виду. Бывали случаи...
— Замолчи, — остановил его другой эльда, у него волосы остались черными как смоль, зато голос был жутко сорван, не голос, скрежет металла о металл. — Свободные не нуждаются в большем количестве оправданий не считать нас за эрухини.
После этого общий разговор совершенно иссяк, зато стал неожиданно ясно слышен шепот Тадумира и Глормира, которые все это время сидели рядом, не выпуская рук друг друга.
— ... и теперь мое имя снова имеет смысл, а то я замучился объяснять, — сказал Тадумир и усмехнулся брату.
Келебримбор, мечтая хоть как-нибудь, хоть на мгновение отвлечься от тяжелых мыслей, спросил:
— А в чем же он? Чувствую, за этим есть какая-то занятная история.
Глормир рассмеялся и кивнул, потом сказал:
— О да. Наш отец, как многие нолдор, больше всех металлов любил золото, и, когда у него родился первенец, то есть я, он был так счастлив, что решил назвать меня "золотая драгоценность" и назвал, — Глормир усмехнулся. — Но потом, спустя годы, у него родился еще один сын, и он опять был счастлив не меньше, но понял, что не может назвать его "серебряной драгоценностью" или "медной драгоценностью" или еще какой-нибудь, потому что ни один металл он не любил так же, как золото, и это было бы несправедливо, поэтому отец подумал-подумал...
— ...и назвал меня "еще одна драгоценность", — подключился к рассказу Тадумир. — А потом отец еще подумал и однажды сказал, что поймет, если я предпочту материнское имя.
Тут Тадумир улыбнулся с нежностью, и улыбка на мгновение будто стерла с его лица след плена.
— Но я к тому времени уже привык называться отцовским именем, — заключил Тадумир.
— А потом у вас появился еще один брат, и... — явно решил поддразнить братьев обожженный эльда.
Те разом закачали головами.
— Нет, нет, потом у нас появилась сестра, и отец назвал ее Имирэ.
На лица обоих братьев будто набежала тень.
— Что с ней стало? — спросил обожженный, посерьезнев.
— Она не перешла Хэлкараксэ, — ответил Глормир. — И отец, и мама. Только мы вдвоем в конце концов добрались до Эндорэ.
— И я не думал, что когда-нибудь это скажу, но, возможно, им повезло. Они избежали всего, что могло бы случиться с ними здесь, — добавил Тадумир.
После этого снова воцарилась тишина, но на этот раз она не была ни гневной, ни горькой, только печальной, и печаль оказалась общей для всех эльдар, и бывших пленников, и свободных.
Словно воспоминания стали вдруг волшебным огнем, в котором сгорели различия, тревоги, сомнения. На Келебримбора и его спутников, которые давно не видели эльфийских лиц, кроме друг друга, близость других эльдар подействовала, почти как хмель.
Должно быть, из-за этого и вышло так, что Келебримбор, Глормир и Мельдир не вернулись на отдых в свою пещеру, а остались вместе с Тадумиром и его назваными родичами, бросив перед этим общий жребий о том, кому нести стражу.
Жребий выпал Глормиру, Росвен и обожженному. Им предстояло караулить по очереди, остальные должны были спать всю ночь.
Разбудило Келебримбора чувство опасности. Словно кто-то громко крикнул прямо в ухо, хотя никто не кричал. Зато глаза Келебримбор открыл как раз вовремя, чтобы увидеть, как стремительно приближается к его горлу занесенный чьей-то рукой кинжал, и откатиться в сторону.
Кинжал ударил по пустому месту. Раздался гневный и отчаянный рык, похожий на звериный. Келебримбор вскочил на ноги и увидел, как к нему с кинжалом наизготовку бежит... обожженный эльда.
Келебримбор громко выругался, уже понимая, что именно происходит, и ушел от нового удара.
— Что такое? — откуда-то сбоку сонно спросил Лумбар и тут же завопил: — О, нет! Келаир, нет!
Почти в то же мгновение одноглазый эльда прыгнул на обожженного, повис у него на плечах, но тот, словно не замечая этого, продолжал нападать на Келебримбора. Стремясь достать его кинжалом. Нет, не просто достать — убить.
Шум борьбы разбудил остальных. Но обожженный не заметил и этого. Не обращая внимания ни на кого, он все пытался добраться до Келебримбора. Даже после того, как Келебримбор выбил кинжал из его руки.
Даже когда его наконец схватили и повалили на землю, он продолжал искать Келебримбора взглядом и рваться к нему, да так, что Глормиру, Лумбару, эльфу с сорванным голосом и еще одному, который за вечер вообще не произнес ни слова, нужны были все их силы, чтобы не дать ему освободиться.
— Вот так и выглядит одержимость Морготом, — сказал Келебримбору Тадумир.
Келебримбор кивнул. Не только так, но и так тоже.
— Я уже видел подобное, — сказал он вслух.
— Теперь Келаира не вернуть, — продолжал Тадумир. — Можно только отпустить его душу в Чертоги Мандоса.
Келебримбор знал и это.
— Ты собираешься что-то делать или только болтать? — зарычал на Тадумира эльда с сорванным голосом.
Тадумир схватил с земли кинжал, тот самый, которым Келаир пытался убить Келебримбора, и шагнул к Келаиру. Руки его при этом немилосердно дрожали. Казалось, он вот-вот закроет глаза от ужаса.
— Давай я это сделаю, — произнес Келебримбор. — Я делал это раньше.
Ужасные слова. Зато для Келаира все кончится быстро, а Тадумиру не придется запятнать руки кровью эльфа. Келебримбору беспокоиться о чистоте рук было поздно, задолго до того как появился первый одержимый Морготом эльда.
— Я нет, — тихо отозвался Тадумир. — Я только видел, как Асгарлинд делал это. Но Асгарлинд умер. Теперь я за него во всем. Значит, в этом тоже.
— Решайся скорее, — напряженным голосом сказал ему одноглазый.
В то же время Келебримбор протянул руку за кинжалом.
Но Тадумир покачал головой.
— Нет, я должен сам. Хуже, если чужой.
С этими словами Тадумир ударил Келаира кинжалам в грудь, между ребрами, где сердце. Келаир судорожно вздохнул и замер. Его тело замерло. А самого его в этом теле уже не было.
— Да будет Судия милостив к тебе, — прошептал Тадумир и тут же упал на колени перед телом, сотрясаясь в беззвучных рыданиях.
Глормир отпустил теперь навсегда совершенно неподвижное тело Келаира и подполз к Тадумиру, обнял его, прижал к себе. Тот не сопротивлялся, только задрожал еще отчаяннее.


Продолжение в комментариях.