Дом есть дом, фанфик, джен

[vinyawende]

Обзорам

[L]vinyawende[/L] переносит к себе <a href="http://vinyawende.diary.ru/p211416174.htm">фик</a> о жизни Морвен, PG-13 (12+), джен и немного гета, драма

Следующий текст с БВП.

История жизни Морвен.

На самом деле, должна признаться, что Морвен я люблю сильно и давно. Ни разу, до этого фика, не писала о ней и почти не говорила, но при каждом прочтении Сильмариллиона, когда доходит до Морвен, сердце кровью обливается.

В первый раз мысль написать о ней посетила меня давно, еще в начале моего пребывания в фандоме. Тогда у меня в голове было полно нереализованных сюжетов про валар и эльфов. Я подумала: "Куда мне еще люди! Совсем закопаюсь" и не стала пытаться ничего писать.

А в этот раз перед игрой в команде прозвучал вопрос: "У нас только айнур и эльфы? А люди будут?" Я поняла, что вот оно, самое время написать про Морвен.

И я написала. Текст продумывался специально под игру, под определенный этап, но при этом он вышел как раз таким, как я и хотела когда-то написать про Морвен. Сама удивляюсь.

Название: Дом есть дом
Автор: vinyawende
Категория: джен, немного гета
Персонажи: Морвен, Барагунд, Хурин, Турин, Ниэнор и другие.
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: драма
Размер: мини, 2853 слова
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: История жизни Морвен от раннего детства до того момента, когда она покинула Дор-Ломин вместе с Ниэнор.

В детстве Морвен была трусихой. Истории о том, как народ Беора покинул свой дом далеко на востоке и пустился в долгое опасное странствие, чтобы спастись от козней владыки Зла, которого здесь, в Белерианде, звали Морготом, лишали ее сна. А как-то раз Морвен принялась так рыдать, что перепугала всех домашних, и никто не мог ни успокоить ее, ни выяснить, о чем она плачет.
Только отец сумел разговорить ее. Ему она призналась:
— Я боюсь. Что, если нам снова придется спасаться от козней Моргота? Уйти из дому в далекое странствие? Я не дойду! Я отстану, потеряюсь и умру...
Могучий Барагунд рассмеялся и подхватил ее на руки.
— Не бойся, малышка. То, о чем говорят истории, было давно. С тех пор люди стали сильнее и мудрее, чем прежде. Своего нового дома мы не отдадим никому, и никакие козни не помогут Морготу проникнуть сюда. Тебе не придется бежать.
Он говорил так спокойно и ласково, что всем сердцем Морвен хотела поверить ему, но не могла совсем отбросить сомнения.
— А если все-таки придется? — настаивала она.
— Тогда я понесу тебя, — ответил Барагунд. — Я большой и сильный и смогу нести тебя долго-долго, на край света, если будет нужно. Я никогда не позволю, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Никогда. Обещаю. Ничего не бойся, доченька.
Тут уж Морвен поверила ему безоговорочно, и, кажется, с того дня росла, не зная страха.
А потом в реальность с лихвой воплотились кошмары ее детства.
Дом народа Беора был сожжен, растоптан и отравлен, и остатки народа Беора под предводительством леди Эмельдир бежали, не имея почти ничего, кроме призрачной надежды на спасение. Морвен, будь у нее выбор, предпочла бы остаться в Дортонионе с отцом. Но об этом не шло и речи. Тринадцатилетней девочке нет места среди обреченных на смерть мстителей.
— Прощай, родная! — сказал ей отец. — Не упрекай меня слишком горько за то, что не могу исполнить данного обещания.
Морвен посмотрела на него непонимающе.
— В этом странствии я не буду нести тебя на руках, — печально улыбаясь, напомнил Барагунд.
Морвен улыбнулась было в ответ, но из глаз тут же брызнули слезы. Несколько мгновений Морвен боролась с ними, потом сказала:
— Ничего. Я больше не боюсь потеряться и умереть.
Это было чистой правдой: теперь ее терзали страхи куда хуже. Но не говорить же на прощанье об этом? Так что Морвен только обняла отца крепко-крепко, в последний раз. И больше они никогда не виделись.
Во время похода Морвен, высокая и сильная для своих лет, считалась взрослой. Стало быть, ей приходилось делать все, что только могло понадобиться. Она и ухаживала за детьми, стариками и ранеными, и добывала еду, и готовила ее, и стояла в дозорах. У нее был с собой кинжал, который дал ей перед дорогой отец, и теперь больше всего Морвен боялась, что однажды ей придется пустить его в ход, а она не сумеет, как надо, и... Но когда и вправду пришлось, Морвен все сумела. И даже не могла потом сказать, что это было ужасно больше, чем все остальное. Не больше.
Дорога до Бретиля тянулась бесконечно. Морвен не задумывалась, что будет, если они туда действительно дойдут, потому что не особенно в это верила.
Но они дошли. Мирная жизнь лесного народа после всего, что пришлось пережить беорингам, казалась чудом. Вождь халадинов Халмир, узнав о появлении в своих владениях народа Беора, прислал гонцов с вестью, что берет пришельцев под свою защиту, что они могут остаться, сколько пожелают, и рассчитывать на всю возможную помощь.
И халадины, по большей части, отнеслись к ним с неподдельным сочувствием. Но Морвен все равно слышала шепотки за спиной: "Явились толпой… столько голодных ртов, а работников раз два да и нету...", "нахлебники", "нищие попрошайки"... А некоторые видели особую доблесть в том, чтобы сказать это ей в лицо. Правда, обычно это были злые мальчишки или пьяные, чьи языки заплетались так, что слова едва можно было разобрать. Но Морвен разбирала, и каждое слово жгло ее, как пощечина.
Морвен не отвечала, чтобы не начинать ссоры. Так распорядилась леди Эмельдир.
— Ни к чему обращать внимание на пустые речи, — говорила она. — Народ Халет принял нас на своей земле и помог в час нужды — это все, что имеет значение. Плохо отблагодарим мы их, если нарушим мир Бретиля. А глупость и высокомерие не чужды, как гласят предания, даже некоторым эльфам, халадины же только люди. Впрочем, как и мы.
Леди Эмельдир легко было говорить. Связываться с ней высокомерные, да и все остальные, глупцы просто боялись. Она могла одним взглядом кому угодно затолкать обратно в глотку любые дерзкие слова.
Морвен так смотреть не умела. Но поклялась себе, что научится. Еще она клялась себе, что однажды у нее будет свой дом, где никто никогда не посмеет сказать, будто она есть чужой хлеб. А пока она молчала, крепко стискивая зубы. И работала до изнеможения, чтобы никто не мог по справедливости обвинить ее в безделье, а так же и ради самой усталости, чтобы легче было засыпать ночами.
Но, как бы Морвен ни уставала, сны ее были тревожны. Она вечно теряла что-то безумно важное, отчаянно дорогое ее сердцу, искала и не находила, и, просыпаясь, чувствовала себя одинокой и несчастной больше, чем когда засыпала.
От всего этого Морвен становилась с каждым днем все более тихой и замкнутой. Иногда сама пугалась, замечая, что за целый день не произнесла и полдюжины слов.
Наконец, мать сказала ей:
— Моя семья живет в Дор-Ломине. Они с радостью примут нас, и ты будешь там счастлива.
Снова покидать знакомое место, пускаться в дорогу — одна мысль об этом пугала Морвен почти до смерти.
— Я достаточно счастлива здесь, мама, — ответила она.
Но голос подвел ее, а тени под глазами яснее ясного уличали во лжи.
Так что уход в Дор-Ломин стал вдруг делом решенным. И Морвен с матерью не уходили вдвоем. С ними вместе пускались в путь и другие беоринги. В основном те, у кого тоже была родня среди народа Хадора, но частью и те, у кого очень уж не заладились отношения с местными.
Халмир снова прислал гонцов, предупреждая, что путь из Бретиля в Хитлум с самого конца Осады стал совершенно непроходимым, и советуя остаться в Бретиле. В то же время он просил, если они все же отважатся пуститься в дорогу и доберутся до Дор-Ломина, передать вести его дочери Харет, жене тамошнего вождя. Они, конечно, пообещали, что вести непременно передадут, простились с леди Эмельдир и другими соплеменниками, которые оставались в Бретиле, и ушли.
Во второй раз странствия, как ни удивительно, показались Морвен легче. Но все равно она про себя решила, что, если все же доберется до Дор-Ломина, больше никогда и никуда не пойдет. Даже если ей придется там хуже, чем в Бретиле.
Но родичи матери сразу приняли Морвен как родную. А тревожные сны и вовсе исчезли еще дорогой. И в Дор-Ломине она почувствовала себя почти дома. Почти, потому что все-таки это был не дом. И совершенно забыть об этом Морвен удавалось редко.
А потом из Бретиля нежданно пришли вестники, и вести, ради которых они преодолели непроходимую дорогу в Хитлум, были недобрые. До земель халадинов добрались орки, и, хотя их удалось прогнать из Бретиля, в бою погибло немало воинов, а некоторые пропали без вести. Среди пропавших были Хурин и Хуор — юные сыновья владыки Дор-Ломина.
Так Морвен впервые услышала о Хурине. Услышала, когда его семья и народ оплакивали его смерть. Или его плен, что, по справедливости, считалось участью хуже смерти.
Но, когда со времени скорбных вестей минуло чуть больше года, Хурин и Хуор вдруг объявились в Дор-Ломине, живые и невредимые. Будто с неба упали.
И вскоре после этого Морвен встретила Хурина. Как ей показалось, случайно. Но он почти сразу признался, что нарочно пришел на нее посмотреть.
— Все только и говорят о тебе, — сказал он.
Морвен казалось, что, если в Дор-Ломине о ком-то и говорят абсолютно все, так это о Хурине и Хуоре. Но вслух произносить этого она не стала.
— И здесь, и в Бретиле, — продолжал Хурин.
Морвен запоздало поняла, что Хурин и впрямь был в Бретиле в то же время, когда и она. Думать, что именно он мог о ней слышать, не хотелось. Но Морвен заставила себя спросить:
— И что же говорят?
— Что девы такой красоты еще не рождала Арда, — ответил Хурин без тени смущения.
Такого Морвен не могла ожидать. Она замерла, пораженно глядя на Хурина.
— Так и есть, не рождала, — тем временем заключил он. И вдруг задумался, а потом добавил: — Или рождала, но не среди Смертных. Ты красива красой эльфийских дев. Я так и буду звать тебя — Эледвен.
— А ты много что ли видел эльфийских дев? — спросила Морвен, только чтобы не молчать.
— Много, — честно ответил Хурин.
И тут же умолк с видом человека, который явно сказал лишнее.
Морвен стало его жаль. К тому же растерянный и настороженный вид ему не шел: улыбка его исчезала, и без нее меркли и золотые волосы и необыкновенно синие глаза, словно солнце вдруг померкло, и небо затянулось облаками. А в Дор-Ломине и так было немного ясных дней.
— Не думай, я не стану тебя ни о чем расспрашивать и не скажу никому, — заверила она. — Но ты будь осторожен, слухи уже поползли.
— Спасибо, — ответил Хурин и улыбнулся, словно полуденное солнце засияло в высоком чистом небе.
Такой была их первая встреча.
Хурин действительно стал называть Морвен Эледвен, и вскоре так ее звал уже весь Дол-Ломин. Сам Хурин сделался осторожнее и о Гондолине больше никогда не говорил даже намеком.
Пожалуй, кроме одного раза.
Они с Морвен сидели на берегу Нен Лалайт, и он вдруг сказал:
— Знаешь, бывает какое-то место настолько прекрасно, что почти больно, и ты любишь его всем сердцем, и любишь тех, кто живет в нем, а потом просыпаешься однажды и понимаешь, как давят стены, окружая со всех сторон. И то, что было домом, уже тюрьма.
Морвен покачала головой.
— Нет. Тюрьма есть тюрьма, дом есть дом. Всегда.
Хурин глянул на нее, явно расстроенный тем, что она не понимает. Расстраивался он редко. И Морвен ужасно не любила, когда это случалось. Не зная, как утешить его, она попыталась взять свои слова обратно.
— Но я могу быть и не права. У меня слишком давно нет дома, чтобы...
Это вырвалось само собой. Морвен осеклась, но было поздно.
— Твой дом здесь, в Дор-Ломине, — горячо сказал Хурин и пристально посмотрел на Морвен.
Под его взглядом у нее не было сил лгать.
— Мой дом был в Дортонионе, — ответила она. — И с тех пор как он погиб, у меня нет ничего своего.
— У тебя будет свой дом! — тут же воскликнул Хурин. — Я построю его для тебя. Здесь, на берегу этой реки. Ты будешь в нем полной хозяйкой.
И за три следующих года он построил не просто дом, но целую усадьбу, и попросил Морвен стать его женой. А еще через год они поженились.
С тех пор каждое мгновение в жизни Морвен было освещено присутствием Хурина. И это ощущение не слабело, даже если ему приходилось уезжать надолго. Судьба подарила им сына, а потом и дочь. Нельзя передать словами, как счастлива была Морвен. В ее памяти эти годы навсегда остались временем ясного солнца и высокого неба. Один долгий праздник макушки лета, не прерываемый и не омрачаемый ничем.
Но потом налетел черный вихрь и отнял ее счастье. Урвен — их дорогая маленькая Лалайт — умерла. А за Турина Морвен боялась так сильно и так долго, что вся будто окаменела внутри, и не могла уже плакать ни от горя по дочери, ни от радости, когда сын наконец очнулся от забытья и пошел на поправку. Она снова, как когда-то в юности, замкнулась в себе, в своем молчании.
Муж понимал ее и не упрекал ни в чем, и слишком поздно Морвен заметила, что сын стал сторониться ее, стал искать отклика на свои горести и радости не у нее, родной матери, а у других людей. У тех, от кого он мог этот отклик получить. Морвен в жизни не думала, что может так завидовать хромому плотнику Садору. И все же завидовала. И злилась на себя. И хотела взвыть от бессилия. Но это все не могло вернуть ей доверие Турина.
Она приближалась к нему постепенно, маленькими шажками. День за днем, год за годом Морвен добивалась, чтобы лед между ними растаял. Лед, существования которого ее бедный мальчик даже не подозревал, а она чувствовала слишком хорошо. И ей удалось. Ей все удалось, по иронии судьбы, прямо перед катастрофой, которая после получила название Нирнаэт Арноэдиад.
В этой битве сгинула, вместе со многими, слишком многими воинами, последняя, даже самая призрачная, надежда на победу над Морготом. А Хурин лишился свободы. Вскоре его, нет, их с Морвен народ — все что от этого народа еще оставалось — постигла та же участь. Людей не угнали в Ангбанд, сам Ангбанд пришел к Дор-Ломин чужой резкой речью и свистом бичей, непосильной работой и бессильным гневом, голодом и смертью.
Морвен на этот раз не пыталась бежать: сначала просто не успела, а потом уже не могла себя заставить. Ей все казалось, что стоит только уйти, и Хурин появится на пороге, разыскивая ее. Пусть даже на прощание Хурин сам сказал ей, что, если он не вернется, ей нужно уходить. Пусть даже она слышала эти слова в шуме ветра уже после того, как Хурин пропал. Он однажды уже возвращался, когда никто не ждал этого... Да. Он уже возвращался.
Кроме того, у нее был сын... Даже, как вскоре выяснилось, двое детей... далеко ли она убежит по вконец разоренному Белерианду?
И были домочадцы, которых она не могла бросить, как и они не бросили ее.
И сам дом. Как она могла бросить дом, который Хурин построил для нее?
Так что Морвен осталась. Сознательно ограничивая весь свой мир пределами усадьбы, потому что снаружи не ждало ничего, кроме опасности, и зрелища страданий ее народа, которого она могла бы и не выдержать, увидев всю его меру разом.
Морвен осталась, говоря себе, что ей всегда куда ближе была мысль не бежать из родного дома, а дальше будь что будет.
Но дальше было с каждым днем все страшнее: ее дом разрушали и грабили у нее на глазах, а она могла лишь наблюдать, чувствуя себя еще беспомощнее, чем когда-то в Дортонионе. Хлеб у нее был только тот, что Аэрин тайком приносила из жалости, и это было сто крат горше, чем в Бретиле.
Правда, смотреть так, как умела леди Эмльдир, Морвен научилась. Может быть, даже лучше, чем сама леди Эмельдир. И этот взгляд не раз спасал ее, отгоняя врагов прежде, чем они могли понять, как она слаба и уязвима, или разглядеть знаки присутствия в доме Турина. Но рассчитывать, что ей будет так же вести всегда было невозможно.
И после одного случая, когда Турин нечаянно едва не выбежал навстречу отряду вастаков, Морвен решилась отослать его в Дориат, хотя в целом свете не было у них никого ближе и роднее друг друга.
Турин стойко держался все время сборов, желая показать Морвен, какой он сильный, почти взрослый мужчина. Но в самый последний момент не выдержал, закричал:
— Мама! Мама! Когда я увижу тебя снова?!
Этот крик стоял у нее в ушах долго, кажется, целую вечность она и не слышала ничего больше. И даже спустя многие годы, когда сын ее уже вырос и должен был быть (если жив! только бы жив!) в самом деле взрослым мужчиной, Морвен вздрагивала, вспоминая, как он кричал.
А жизнь ее без сына стала еще холоднее и беспросветней.
Родилась дочь, похожая одновременно на Морвен и на Хурина, и ее появление могло бы быть огромным счастьем, в другое время, в другом месте. Но не тогда и не там. Тогда и там Морвен, глядя в маленькое личико дочери и думая о ее возможной судьбе, чувствовала только скорбь. Так она и назвала девочку — Скорбь. Ниэнор.
Годы шли. И мир Морвен все больше сжимался. За порог усадьбы она по-прежнему не выходила без совсем уж крайней нужды. А сама усадьба чем дальше, тем больше пустела. Старые слуги, которые оставались с Морвен, один за другим умирали. Другие старики и калеки не приходили к ней, зная, что она ничем не может им помочь. В конце концов, они с Ниэнор остались вдвоем.
Они жили только в одной из комнат дома, и, если бы Морвен задумалась над этим, она поняла бы, что уже с трудом помнит времена, когда было по-другому. Но она не задумывалась, ни о чем не задумывалась, пока однажды Ниэнор не сказала:
— Этот вастак, Лорган, смотрит на меня, как Бродда и сейчас еще иногда смотрит на Аэрин. Я не хочу. Не хочу, как она. И не буду. Я лучше...
От этой речи Морвен будто проснулась. Проснулась и поняла, что дом уже давно не дом. А тюрьма. Или могила. А они еще живы. По крайней мере, Ниэнор, точно жива. Еще. И в могиле ей не место. И Хурин первый сказал бы это, если бы мог.
Не дослушав Ниэнор, Морвен поднялась на ноги.
— Мы уходим. Уходим перед рассветом.
Ниэнор смотрела на нее широко распахнутыми от изумления и страха глазами. Она очень редко покидала даже пределы усадьбы, так что мысль совсем оставить Дор-Ломин не могла не пугать ее. Больше смерти.
— А может... — начала она.
Но так и не придумала, что сказать, и умолкла.
— Нет, мы точно уходим, — ответила Морвен.
Она уже перебирала в уме, где в усадьбе до сих пор спрятано кое-какое оружие, бесполезное в Дор-Ломине, но необходимое в пути, какие еще нужные вещи у них есть, а также, где она может быстро и незаметно раздобыть остальное необходимое.
Впервые за очень долгое время ее разум и тело наполнились силой, вышли из оцепенения. Впервые в жизни она не боялась грядущей дороги.
А Ниэнор боялась. Больше смерти, но не больше брака с Лорганом. К тому же, она доверяла Морвен.
— Как скажешь, мама. Но куда мы пойдем?
Морвен пожала плечами.
— Может быть, мы отыщем твоего брата, — сказала она и уже увереннее повторила: — Да, мы отыщем твоего брата.
А может, и такое место, где Ниэнор будет счастлива. Ведь должно же быть такое место. Где-нибудь. Где-нибудь не здесь.