Волшебный край, фанфик, драма

[vinyawende]

Продолжаю выкладывать фики с БПВ. Как-то в этот раз процесс уж очень растянулся. Ну да ладно, торопиться особо некуда.
Сегодня два фика, которые, я считаю, из всех моих работ на этой игре были максимально безшаблонными. Один о глюколовстве, а другой о попаданстве. Но обо всем по порядку...

Идея о роханской деве, которой грезится некий мир, у меня была давно. Но я не стала ее воплощать... не в последнюю очередь потому, что не хотела словить всплеск негативной реакции в фандоме. Почему-то мне казалось, что он непременно будет... Потом как-то я вообще забыла об этом сюжете. Во время игры вспомнила... и не пожалела. Никакой негативной реакции в итоге не было. Правда, один из читателей зато совсем внезапно сказал, что мой текст не такой уж оригинальный... Но тут я все-таки осталась при своем мнении.

А текст, кажется, получился действительно хорошим. Я рада, что его написала.

Название: Волшебный край
Автор: vinyawende
Категория: джен, гет
Герои: новые персонажи
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: драма
Размер: мини, 2138 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Хродвин — простая роханская девушка и живет обычной жизнью, где есть родители и братья, подруга детства и золотоволосый молодец, который желает, чтобы она стала его женой... Но в снах, дивных, великолепных снах, все иначе...

Хродвин поставила на крыльцо корзину свежевыстиранного белья и села рядом. Летний вечер был хорош: не слишком жаркий, тихий, золотисто-зеленый в лучах заходящего солнца. В такое время чудо кажется близким — только руку протяни — и особенно хорошо мечтается о самом удивительном и невероятном.
Хотя Хродвин мечталось и всегда хорошо: при какой угодно погоде, в любом месте. Полоскала ли она белье на реке, стряпала в кухне, шила ли, сидя у окна, или ухаживала за лошадьми — стоило только на мгновение остаться один на один со своими мыслями, и мечты тут как тут. Вернее, не мечты даже — воспоминания.
Да, именно так. Хродвин твердо верила: все, что она видит в снах, — на самом деле, память об иной жизни в ином мире. Иногда она про себя называла ту жизнь "моя настоящая". Теперешняя жизнь Хродвин, конечно, тоже была настоящая — до того, что никуда от нее не деться. Да только словно бы не ее. Будто она случайно попала сюда и все здесь чужое. Хоть и знакомое, многое и любимое даже, но все равно чужое. А дом ее остался там, куда она может теперь заглянуть только во сне. И судьба ее там, и родные души... вернее, одна душа. Вот если бы...
— Хродвин, ты что делаешь? — спросила мать, выглядывая из окна.
— Белье вешаю, — ответила Хродвин и улыбнулась матери.
Идгит покачала головой, но не сердито.
— Мечтаешь все, — вздохнула она. — Как правда развесишь белье, приходи, я хлебное питье из погреба достала — холодное. Хорошо! Только уж долго не тяни, а то оно нагреется.
— Ладно, мам, — сказала Хродвин и, подхватив корзину, пошла вглубь сада.
Вот если бы встретить того, кого она видела в своих снах. Да только не появится он в краю всадников: темноволосый, с сияющими серыми глазами, с тонкими, но сильными руками. Никогда его руки не держали ни меча, ни поводьев коня, зато он умеет творить целые истории из движущихся картин. И так приятно идти с ним рука об руку, и когда он обнимает ее и гладит по волосам, и... ох, об этом думать стыдно скромной девушке. Хродвин покраснела, хотя подслушать ее мыслей никто не мог.
Белья немного осталось: рубаха да пара штанов. Все почти повесила, пока задумалась. Сейчас закончит и в дом. Прохладное хлебное питье и правда вкусное, бодрит... А там, во сне, она пила другое... горячее, горьковатое и в то же время сладкое, и с таким приятным, волшебным ароматом... В нем точно было молоко. И еще много чего, но названий для всего остального Хродвин не знала. Где же ей знать, если ничего этого здесь не бывает, только там.
Но Хродвин помнила вкус. Каждый раз просыпаясь, она помнила вкус и запах очень ярко, хотя все остальное, что она ясно видела во сне, наяву ускользало, вспоминалось смутно.

***

Воспоминания об иной жизни значили для Хродвин слишком много, чтобы можно было просто держать их при себе, поэтому она часто рассказывала о них Фритсвит. В конце концов, кому и говорить, если не ей. Они ведь с самого детства дружили. Фритсвит была тихая, рассудительная девушка, дочь лекарей, ни в какую "иную жизнь" она не верила. Но слушала рассказы подруги внимательно, даже с интересом. Иногда приговаривала не то восхищенно, не то обеспокоенно:
— Ну и фантазия у тебя.
— Это не фантазии, а воспоминания, — возражала Хродвин.
Но спора обычно не выходило, ссориться не хотелось обеим. А вот обсуждать мир из снов Хродвин они обсуждали, бывало. Фритсвит старалась найти в этих снах что-то похожее на настоящее. Или в настоящем что-то похожее на эти сны.
— Ты говоришь, что там целые дни проводишь в доме знаний, слушаешь мудрых и читаешь книги, так? — однажды спросила Фритсвит.
— Да, так, — согласилась Хродвин. — Я же рассказывала. — Высокая, до самого неба, башня, и в ней мудрые, много мудрых, и каждый день люди приходят к ним, чтобы слушать, и так сами учатся мудрости. А еще люди ведут между собой ученые споры... и ходят в хранилища книг, такие огромные, что даже не описать... читают эти книги и из них тоже учатся мудрости. И они счастливы, — горячо закончила она.
— Хорошо, хорошо, я верю, что они счастливы, — согласилась Фритсвит. — Я бы и сама, наверное, была счастлива, если бы могла попасть в хранилище мудрости и учиться там. В Гондоре, к примеру, — взгляд ее на мгновение сделался мечтательным. — Только навряд ли я туда попаду, — Фритсвит тряхнула головой. — Да и ты тоже. Хотя, конечно, гондорцы темноволосы и сероглазы, как герой из твоих снов.
— Не нужна мне мудрость гондорцев, — решительно возразила Хродвин. — Она не такая, как там, я знаю. И сами гондорцы мне не нужны. Что мне до их волос и глаз?! Ни один из них не тот, кого я люблю, и не может им быть. Они просто воины, как и мы. А мой любимый особенный, другого такого не сыскать на свете. И тебе не нужно в Гондор, ничего там нет интересного, — добавила Хродвин, обнимая подругу. — Вот если бы ты была там, в мире, который я вижу во сне, это было бы здорово! — она замолчала на мгновение, потом протянула задумчиво: — Знаешь, мне кажется, ты там и была. Да-да, точно! Я тебя видела. Ты тоже ходила к мудрым, как и я.
— Ох, перестань, — отмахнулась Фритсвит.
Но по ее смущенной улыбке было понятно, что сказанное приятно ей, хоть она и не верит.
Иногда в снах Хродвин выяснялось что-то особенно интересное и неожиданное, и ей едва хватало терпения дождаться следующей встречи с Фритсвит, чтобы рассказать об этом. Один раз она даже прибежала к ней до рассвета, разбудила и сказала:
— Я вспомнила имя!
— Чье? — спросила Фритсвит, изо всех сил стараясь не заснуть опять.
— Мое имя!!! — прокричала Хродвин.
— Тише, весь дом переполошишь, — шикнула Фритсвит, у нее самой сон от этого возгласа, наконец, прошел, и она задала вопрос, которого ждала подруга: — И какое это имя?
— Анна, — ответила Хродвин. — Правда, красиво?
— Красиво, — согласилась Фритсвит. — Эльфийское что-то. На Хродвин не очень похоже.
— Какая разница, похоже или не похоже? — удивилась Хродвин. — Оно мое, я чувствую.
Так Хродвин потихоньку делилась с подругой кусочками своего мира, удивительного волшебного края, где она чувствовала себя гораздо больше дома, чем там, где вправду жила. Хродвин так любила этот мир, так радовалась, когда ей удавалось запомнить новое. Одно открытие восхитило ее даже больше, чем собственное имя:
— Знаешь, я умею давать радость, — сказала она Фритсвит.
— Конечно, умеешь, — ответила Фритсвит. — Ты хорошо поешь, танцуешь, на тебя приятно смотреть, и люди радуются.
— Нет, не так. Радость холодная и круглая, разноцветная, — сказала Хродвин. — Я раздаю ее другим, и они счастливы.
Она широко улыбнулась. Это была так здорово — уметь давать радость. Но Фритсвит почему-то ее настроения не разделяла. Она, наоборот, нахмурилась.
— Это уж слишком! — вдруг сердито воскликнула она. — Сначала мудрецы, потом возлюбленный, который умеет плести иллюзии, волшебный напиток, эльфийское имя, а теперь ты и сама сделалась чародейкой! Проснись! Ты не попадешь на Заокраинный Запад, не встретишь эльфа, не попробуешь лимпэ и сама эльфийкой не станешь! Вся твоя другая жизнь — просто слишком много эльфийских легенд! Если не хочешь совсем ума лишиться, пей на ночь отвар мяты! Тогда, наверное, все пройдет.
Хродвин сперва опешила. После Войны Кольца эльфы в Рохане не считались злыми или опасными, и эльфийские легенды были, она их, в самом деле, часто слушала. Но нет... не может быть, чтобы ее сны были навеяны этими легендами. Не может быть. Хродвин стало страшно. А потом вдруг накатила злость. Слова рвались наружу, обгоняя друг друга:
— Вот значит как! Я, выходит, сумасшедшая! Интересно. Вот только имя у меня не эльфийское, я и не называла его так Это все ты. Еще кто из нас наслушался легенд! Нет в том мире никаких эльфов! И тебя там тоже нет! И не было никогда!!!
А потом Хродвин отвернулась и убежала, чтобы Фритсвит не видела ее слез. Еще не хватало.

***

На самом деле, Хродвин не знала точно, кто был в мире из ее снов, а кого не было. Родителей и братьев она там ни разу не встречала и иногда была уверена, что их там нет. Но бывали и другие моменты, минуты особенной нежности к ним здесь, в этом мире, когда и представить было страшно, что их может не быть. Особенно мамы. И отца. И Ранда — ее младшего братишки. Они должны быть, непременно должны!
— Мечтаешь об эльфах?
Хотя, может, без Ранда она бы и обошлась. И он туда же. Эльфы.
— Что за глупости! — возмутилась Хродвин вслух.
— Галан говорит, все девчонки мечтают об эльфах, — ответил Ранд.
— Ему-то откуда знать? — спросила Хродвин, такого объяснения она не ожидала, так что даже перестала сердиться.
Ранд пожал плечами, показывая, что приятелю всяко виднее.
— Я об эльфах не мечтаю, — твердо сказала Хродвин.
— Тогда о ком? — спросил Ранд и тут же усмехнулся: — А, знаю, об Эгберте. Жених и невеста! Жених и невеста!
Вот же несносный мальчишка! Эгберт! Это хуже эльфов. Хродвин даже сама почувствовала, как бледнеет.
Эгберт был одним из всадников личной дружины короля Эомера. Храбрец и красавец. Его родители жили здесь, совсем рядом. Весной он приезжал к ним на побывку и не придумал ничего лучше, чем посвататься к Хродвин… По нему вздыхали тайком все окрестные девицы. Да только она-то не вздыхала!
Хродвин так испугалась, что заболела в тот же вечер и неделю пролежала в жару, хотя до того за всю жизнь не было у нее никакой серьезной хвори. Эгберту уже пора было уезжать, так что ответ ему дал Вайерд, отец Хродвин.
— Моя дочь еще слишком юна, чтобы стать твоей женой, — сказал он. — Если она тебе дорога, возвращайся через год. Может быть, тогда она ответит тебе.
— Слишком юна! — воскликнул Эгберт. — Иные в ее годы уже растят сыновей!
— Но ты хочешь взять в жены Хродвин, а не другую девушку, — ответил Вайерд.
Эгберт молчал.
— Если для тебя разницы нет, не приходи через год, — сурово заключил Вайерд.
У Хродвин, которая слышала весь разговор, слезы навернулись на глаза от нежности и благодарности к отцу. Родной, хороший! Сдержанный и молчаливый человек, Вайерд не часто показывал свои чувства, но в тот миг Хродвин почти до боли остро ощутила, как же он ее любит.
— Я приду! Приду через год! — ответил Эгберт.
Голос у него дрогнул, и Хродвин стало его даже жаль. Но все-таки она была счастлива, что ей не нужно выходить за него замуж, и даже еще больше счастлива, что не нужно объяснять, почему она идти за него не хочет. А год — это еще очень долго, мало ли что может случиться.
Но проходили дни, лето уже перевалило за середину, и ничего не случалось. И Хродвин поневоле начинала беспокоиться. Что будет, если Эгберт вернется следующей весной? Как она станет объясняться с ним? Что скажет родителям?
— Прости, Хродвин, — сказал Ранд, заметив ее бледность. — Я больше не буду, не буду так говорить, только ты не болей снова!
Ну вот, уже чуть не плачет.
— Не бойся, не буду болеть, — пообещала Хродвин, заставляя себя улыбнуться.
Да, болеть точно не надо. Но что же делать? С Эгбертом. И с тем, другим, из ее снов, чье имя она всегда знает в том мире, но никогда не может вспомнить? Что делать? Что?
Хродвин вздохнула. Тряхнула головой.
Непонятно. Но у нее есть еще целый... почти целый год, чтобы решить. И сны. Ее волшебные сны.

***

Лекция закончилась, и Анна стала торопливо убирать вещи в сумку. Настроение было приподнятое: что может быть лучше, чем слушать спецкурс по интересной теме у талантливого преподавателя!
— У меня есть один вопрос...
— И у меня...
— Я за тобой...
Группа не желала расходиться, студенты окружили профессора, явно настроившись расспрашивать его еще четверть часа, не меньше, а то и все полчаса.
Анна сама с удовольствием задержалась бы, но по понедельникам, средам и пятницам она после учебы работала, так что ей уже пора было бежать.
Десяти минут как раз хватает, чтобы промчаться от университета до торгового центра напротив, подняться на третий этаж и точно к началу своей смены уже стоять у прилавка с мороженным: двадцать четыре лотка в два ряда — двадцать четыре вкуса, по два шарика в один вафельный рожок.
— Дыня и банан, пожалуйста...
— Ваниль и орех...
— Шоколад. Да оба. Ой, нет, лучше один шоколадный и один фисташковый.
— Клубника и пломбир... Спасибо!
— А мне лимон и лайм дайте...
К концу смены голова шла кругом, и ноги гудели, но Анне все-таки нравилось ее работа. Та самая, о которой она мечтала в детстве. Теперь у нее были другие мечты, но пока и это неплохо: мороженое и улыбающиеся лица, с учебой совмещать легко. Деньги, хоть небольшие, а не лишние.
Ей и так было неловко, что Александр один платил за их общую съемную квартиру. Правда, он считал, это только справедливо, ведь он старше, уже окончил учебу и работу нашел хорошую. А когда она получит диплом, они поженятся, и все всегда у них будет общее, так что не о чем волноваться.
Но Анна все равно переживала, что ему тяжело.
А он говорил:
— Мне всегда легко, когда ты со мной.
В десять вечера торговый центр закрывался, Анна выходила из него в начале одиннадцатого, и к этому моменту Александр уже ждал ее снаружи с двумя большими стаканами кофе в руках. Карамельный латте, их любимый. Они шли по улице, пили горячий кофе и болтали.
Рассказывали друг другу, как прошел день. Анна говорила о людях, которых видела в торговом центре, забавных, странных или трогательных... Александр о своей работе. Он был оператором. До встречи с ним Анна не знала об этой профессии почти ничего. Теперь — все. Или, по крайней мере, достаточно, чтобы понять, что ее любимый — настоящий волшебник своего дела. Ее настоящий волшебник.