Словно вода, фанфик, джен, драма

[vinyawende]

Телери как-то совсем не везет с вниманием фикрайтеров, если их и упоминают, то в связи с другими персонажами - обычно с нолдор. А вот чтобы кто-то писал чисто о них, такого практически не встречается, и мне давно хотелось заполнить этот пробел.
Тем более, идеи опять же были. Но, как нарочно, ни одна из них не оказалась подходящей для того, чтобы воплотить ее в рамках игры за команду Вернувшихся в Аман. Я почти уже решила, что придется обойтись без телери, как внезапно на четвертый этап придумался сюжет фика "Словно вода". Довольно странная, на мой собственный взгляд, получилась история, но хорошая. И телерианскую атмосферу мне поймать, вроде бы, удалось. Может, на этой волне я и еще что-то сумею про телери написать.
Кто определенно удался, так это Намо, сама любуюсь.

АПД: Немного изменила текст фика: убрала фразу про десять лет, которая с самого начала многим читателям показалась странной. К тому же, это оказались еще и не те десять лет В общем, все к лучшему.

Название: Словно вода
Автор: vinyawende
Бета: Б.Сокрова
Категория: джен
Персонажи: новые персонажи — телери, Намо Мандос, упоминаются Ольвэ, Уйнен
Рейтинг: PG (6+)
Жанр: драма
Размер: мини, 3 455 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: моряк-телеро возвращается домой после Войны Гнева, надеясь счастливо воссоединиться со своей семьей, но иногда надеждам не так просто бывает сбыться.
Примечание: 1. Этимология имен новых персонажей: Солорвэ от телер. solor — прибой; Айлинвен от телер. ailin — озеро; Солорлиндо от телер. solor — прибой и linde — песня; Сталгвэ от телер. stalga — устойчивый, прочный, твердый, непоколебимый; Даймэ от телер. daime — тень, прохлада; Пантаниндо — от телер. panta — полный и ninda — вода, река. 2. Используется самоназвание телери — линдар, соответвенно, линдо для мужчин и линдэ для женщин.

Говорят, мореходам дела нет до смены времен года, но в действительности это всегда было не совсем так, а уж в этот раз и подавно. Когда флот линдар вошел в свою гавань после сорока с лишним лет в море, первые дни аманского лета подействовали на вернувшихся моряков просто ошеломляюще. Казалось, никогда еще травы не были такими зелеными и мягкими, цветы такими яркими и ароматными, ягоды — сладкими, деревья — высокими. Никогда земля не ощущалась настолько родной и так пронзительно, до боли, любимой.
Некоторые говорили об этом вслух, не скрывая радостного удивления, но другие, их было большинство, предпочитали молчать, ибо теперешние чувства слишком напоминали об иных, уже испытанных прежде, по возвращении из Чертогов Ожидания. Только тогда они, конечно, были неизмеримо сильнее. Но об этом невозможно рассказать или даже спеть, как нельзя обнять море или небо.
И Солорвэ переживал свою радость тихо, без единого слова, но это не тяготило его: он знал, чтобы разделить свои чувства с Айлинвен, ему не нужны слова. Жаль было только, что все еще нет с ними Солорлиндо, их сына. В глубине души Солорвэ очень надеялся, что, вернувшись, застанет его дома, с матерью. Но, видно, срок ожидания для Солорлиндо еще не окончен, и тут уж ничего не поделать.
Это Солорвэ хорошо понимал, а потому старался не позволять тени сожаления омрачать его душу. Для того ли ждала его Айлинвен, чтобы теперь он умножал ее скорбь своей? Нет, она заслужила радость, и Солорвэ твердо решил: дни этого лета станут для нее днями радости.
Однако он сразу заметил, что Айлинвен, хоть и счастлива его возвращению, словно таит какую-то неизвестную ему печаль. Это чувствовалось во взглядах, которые она бросала на него украдкой, слышалось в тихих полных тоски вздохах и в странном молчании.
Солорвэ забеспокоился и растерялся. У них с Айлинвен никогда не было секретов друг от друга, поэтому теперь он и хотел узнать, что гложет его жену, и боялся беспокоить ее расспросами. Наверное, разумнее всего было подождать, пока она сама захочет рассказать ему. Но когда Солорвэ увидел Айливнен, пытающуюся понезаметнее вытереть слезы, то понял, что больше не может ждать ни секунды.
Он подошел к жене, развернул ее лицом к себе и крепко обнял. Она сделала движение, как будто собираясь отстраниться, а потом сама прижалась к нему сильнее и, уже не сдерживаясь, горько заплакала.
Солорвэ держал ее за плечи, ласково приговаривая:
— Тише, любимая... тише... моя серебряная птичка, моя радость, моя песня...
Нежные имена следовали одно за другим, как жемчужины в долгом ожерелье, но Айлинвен все плакала, не откликаясь. Наконец, она выговорила одно-единственное слово:
— Солорлиндо...
В ее голосе была такая безысходность, что Солорвэ сразу понял: случилось что-то страшное. Хотя думать так было, на самом деле, нелепо. В конце концов, самое страшное случилось с Солорлиндо еще до Солнца и Луны, а с мертвыми в Чертогах Мандоса ничего уже случиться не может. Или он жив? Нет, это Солорвэ почувствовал бы. Или он был жив, а потом... Что потом? Нет, ему бы уже сказали. Так что же... Эти мысли пронеслись в голове Солорвэ, как подхваченная ветром горсть песка.
— Что? — мягко спросил он. — Что Солорлиндо?
Айлинвен судорожно вздохнула и сказала, всхлипывая:
— Солорлиндо решил никогда не покидать Чертогов Ожидания.
— Что?! — пораженно воскликнул Солорвэ, но тут же опомнился и насколько мог спокойно спросил: — Как ты узнала об этом? Владыка Мандос приходил сюда, чтобы объявить?
Да... наверное... такое уже бывало раньше.
— Нет, — горько сказала Айлинвен. — Я сама ходила к Чертогам.
— Тебя призвали туда? — спросил Солорве.
— Нет, — опять повторила Айлинвен. — Но после того, как флот ушел, были еще возвращения. Много возвращений. Хотя не так много, как раньше... Уже почти все вернулись... А Солорлиндо не было. А я все думала, почему его нет. Почему нет нашего мальчика? Он ведь не мог заслужить такого долгого Ожидания. Он был еще ребенок. Ты помнишь?
Солорвэ помнил. Да разве возможно забыть! Солорлиндо с самого детства обожал море с силой, удивительной даже для линдо. Кажется, едва научившись говорить, он сразу принялся упрашивать взять его с собой в настоящее плавание. Кораблями бредил. К трем годам Древ знал о них не меньше, чем любой взрослый корабел, и, конечно, сопровождал Солорвэ во всех без исключения рейсах. А на пятый, со дня своего рождения, год Древ он попросил у отца позволения перейти на другой корабль. Солорвэ удивился: — Зачем? Всякий капитан будет рад такому матросу, как ты, но разве плохо тебе на моем корабле? — Вот я и хочу посмотреть, как будет рад мне капитан, который не будет заодно и моим отцом, — рассмеялся в ответ Солорлиндо и добавил: — А как стану совсем настоящим моряком, вернусь опять к тебе. — Строже меня с тебя никто не спросит, — предупредил его Солорвэ. — Но раз хочешь, отпущу тебя после Праздника Урожая. — Обещаешь? — Конечно.
А потом на Валинор пала тьма, и отпускать от себя сына Солорвэ ужасно не хотелось. Но обещание есть обещание. Солорлиндо поступил на другой корабль и там принял смерть в час Убийства Родичей. Солорвэ до сих пор спрашивал себя, смог бы он спасти своего мальчика, если б тот остался на его корабле. Спрашивал и не находил ответа.
— Помню, — прошептал он.
— Вот я все вспоминала да гадала, — продолжала Айлинвен. — Стало мне чудиться страшное: будто не вернется он никогда. Будто до конца вечности больше не увижу его. Такая взяла тоска, что сил не было терпеть. И я решила пойти к Чертогам Ожидания и поговорить с Валой Мандосом. Уж как ни суров он, а едва ли могли его слова хуже моих страхов оказаться. Так я в то время думала, — она вздохнула. — Когда собралась в дорогу, пошла в последний раз посмотреть на море, и, проходя мимо дворца, встретила государя нашего Ольвэ. Вернее, сам он меня заметил и окликнул. Заговорил со мной ласково, расспрашивал, а на прощание сказал, что хоть и тяжко ждать, а все же иногда лучше не торопить события и быть терпеливым, словно вода. Ах, зачем он не запретил мне идти! Нет, зачем я его не послушала!
Тут Айлинвен опять разрыдалась, а Солорвэ нахмурился, стараясь взять в толк, как из простого желания матери узнать хоть что-то о судьбе ее сына могла вырасти такая беда. Мало ли эльдар за эти годы приходило к Чертогам Мандоса, мало ли было вопросов, просьб, слез. Почти всех отсылал ни с чем непреклонный Судия — не годится живым вмешиваться в судьбу мертвых, чей срок Ожидания ведом лишь Мандосу. Но иногда, если феа уже готовилась покинуть Чертоги, владыка мог передать живым родичам весть от нее или ей от них, и одно это уже делало ожидание легче. Другим же оставалось утешиться знанием, что души дорогих им умерших не потеряны и не забыты в бескрайних залах пристанища мертвых. Хозяин Чертогов помнит о каждом.
— Мандос сказал, — снова заговорила Айлинвен, и сразу же слова прервались рыданием. Все же ей удалось овладеть собой достаточно, чтобы продолжать: — Сказал, что срок Ожидания, назначенный Солорлиндо, окончен, и теперь в воле самой феа Солорлиндо решить, когда покинуть Чертоги Ожидания, но пока эта феа не помышляет о возрождении, — Айлинвен опять тяжело вздохнула. — Тогда-то мне и надо было уйти. Но вместо этого я стала упрашивать владыку, чтоб он напомнил Солорлиндо, что мы ждем его. И мы, и наш дом, и город, и море — все... А владыка ответил, что нет у него причины отказать мне, но что отклик может и не быть таким, на какой я надеюсь.
Теперь Айлинвен замолчала надолго и даже не плакала. У нее вдруг не стало сил ни на слова, ни на слезы. А Солорвэ, хоть и догадывался уже, что произошло дальше, не знал, что сказать. Это было слишком странно. Слишком страшно. Любое утешение — глупость, а все разумные мысли, казалось, погибли под ударами чудовищного молота, стук которого он внезапно начал слышать у себя в ушах.
— Почему он просто не сказал, что нельзя! — не воскликнула, простонала Айлинвен.
— Было бы нельзя, сказал бы, — ответил Солорвэ. Ответ слишком очевиден, и, должно быть, именно поэтому его оказалось легко облечь в слова.
Последовало еще несколько очень долгих мгновений тишины, наконец, собравшись с духом, Айлинвен повторила:
— Солорлиндо решил никогда не покидать Чертогов Ожидания.
Воля их сына. Его приговор самому себе. И им. Как же так, их мальчик... Молот все продолжал стучать, а глаза и горло, казалось, забил песок. Откуда он взялся здесь?
Солорвэ с трудом слышал, что дальше говорила Айлинвен.
— Так все и вышло, как я боялась. То ли почуяла беду, то ли накликала, где теперь знать. А только все кажется, не явись я туда, не сказал бы Солорлиндо этих слов. И вернулся бы к нам, через сотню лет или через две, а хоть бы и через десять... что это перед лицом вечности, — она опять заплакала, на этот раз очень тихо, без единого всхлипа, только слезы все катились и катились по лицу. — Я во всем виновата. Я.
Эти слова заставили Солорвэ пересилить свое оцепенение.
— Нет, — возразил он. — Никто не мог знать, как все случится. Вспомни Сталгвэ и Даймэ: их сына никто не тревожил, не спрашивал ни о чем, но все же он не пожелал возвращаться к жизни, и Мандос объявил об этом. И другие... — Солорвэ осекся. Нет, это плохой способ утешения, от него только хуже. Больно даже думать о несчастных, которые уже не могут надеяться на встречу со своими близкими до конца Арды. О тех, чью участь они с Айлинвен теперь разделяют.
И что? Они когда-нибудь смогут смириться, как советуют мудрые? Смириться и просто жить. Или горечь отравит их? Как Сталгвэ. Да что же не идет из головы! А потом? Отчаяние? Прислушавшись к себе, Солорвэ понял, что пока ни смирения, ни, к счастью, отчаяния он не чувствует. Напротив, после первого приступа боли внезапно пришли спокойствие, сосредоточенность и неясное предчувствие чего-то хорошего, будто он на своем корабле, и этот корабль вот-вот должен совершить маневр, сложный и прекрасный, как музыка.
Солорвэ посмотрел на Айлинвен и сказал со всей твердостью, на которую был способен:
— Не печалься. Наш сын вернется. Я сумею его убедить.
— Невозможно, — сокрушенно покачала головой Айлинвен. — Солорлиндо уже сказал свое слово, и воля его ясна. Теперь владыка Мандос, может, и не позволит беспокоить его. Я долго отказывалась верить, даже не говорила никому здесь о решении нашего сына... но то, что было, было. И нам этого не изменить.
— Но я сорок пять лет провел вдали от Валинора и не мог раньше поговорить с Солорлиндо. А Судия не пойдет против справедливости, — постарался обнадежить жену Солорвэ.
Тут же мелькнула мысль: "Если только он посчитает это справедливым", но ее Солорвэ отогнал прочь.
— Все будет хорошо, — сказал он. — Все обязательно будет хорошо.
После этого Солорвэ вышел из дому и отправился к морю. Сел у самой кромки воды и стал смотреть на воду — так ему всегда думалось лучше всего.
Волны набегали и откатывались назад, оставляя влажный след на песке... солнечный свет сменялся светом звезд и являлся снова, дул ветер с юга, кричали птицы, волны набегали и откатывались... Солорвэ размышлял.
На третий день пошел дождь. Был он по-летнему теплый, обильный и краткий. Как только дождь кончился, Солорвэ покинул берег и отправился разыскивать Пантаниндо, линдо из числа Мудрых, который знал об изначальных законах Арды и позднейших установлениях Валар больше всех в Альквалондэ.
В доме Пантаниндо Солорвэ провел еще три дня, потом снова пошел к морю. Там он воззвал к Уйнен, и она говорила с ним. После этого Солорвэ отправился домой: оделся для путешествия, запасся дорожным хлебом, простился с женой и на рассвете покинул город.

***

Принятое решение не вызывало сомнений, дорога была знакомой, тело возрожденного легко переносило непривычное сухопутное путешествие — путь занял так мало времени, как только было возможно. И тогда Солорвэ почувствовал, что колеблется. Вот они — Врата Мандоса. И что делать теперь? Постучать? Подождать? Изнутри тяжелые створы открываются на удивление легко. Но сейчас-то он был по другую сторону.
Пока Солорвэ раздумывал над этим, перед ним появился сам хозяин Чертогов.
— Приветствую, владыка, — сказал Солорвэ и учтиво поклонился.
— Здравствуй и ты, Солорвэ Возрожденный, — ровно откликнулся Мандос. — Что привело тебя сюда?
"Если спросил, не велит уходить сразу" — подумал Солорвэ и, ободренный этим, охотно ответил:
— Мой сын Солорлиндо в твоих Чертогах, владыка. И недавно мне стало известно, что он решил остаться в них навечно.
— Верно, — отозвался Мандос. — Такова его воля. И она исполнится, если только не изменится.
Солорвэ хотелось воскликнуть: "Я и желаю, чтобы она изменилась!", но он знал, что Мандосу это и без того известно и что это не имеет значения. Мандос следит за неприкосновенностью воли умерших, живые могут позаботиться о себе сами.
— Я знаю, — сказал Солорвэ. — И это печалит мое сердце. Беда известная обернулась новой бедой в мое отсутствие, и потому, хотя решение уже принято и объявлено, я прошу тебя, владыка, передать моему сыну мои слова: Нам с матерью он дороже всего в мире, без него не знать нам истинной радости, не жить под ясным небом. Мы ждем его возвращения. Она ждет дома, а я стану ждать здесь, под дождем.
— Хорошо, — все так же ровно ответил Мандос. — Но не жди пользы от своих слов и, тем более, скорой пользы. Феа в своей наготе упорна*. Тебе это известно. Или мало времени провел ты сам в моих Чертогах?
— Немало, — согласился, склоняя голову, Солорвэ. — Но я не говорил, что не желаю возвращаться к жизни никогда.
— Не говорил. Но твой сын — не ты.
С этими словами Мандос исчез, а Солорвэ выбрал место в стороне от Врат, сел и стал ждать. Окончился день и пришла ночь. За ней новый день и еще ночь. К исходу этой ночи Мандос появился опять и сказал совершенно бесстрастно:
— Твой сын услышал твои слова, но не передал никакого ответа. — И снова исчез.
В тот же миг кусочек начавшего уже светлеть неба над головой Солорвэ затянулся облаками, потемнел и разразился проливным дождем. Частые холодные струи хлестали по плечам, спине, лицу... Дождь в мгновение ока намочил волосы, пропитал влагой одежду и ткань дорожной сумки... В трех шагах в любую сторону от того места, где сидел Солорвэ дождь прекращался, было ясно и тепло, но за водной пеленой сам Солорвэ видеть этого не мог и скоро почти забыл об этом.
Различить смену дня и ночи Солорвэ, конечно, было еще под силу, но он сбился со счета и потому не знал точно, на какой день дождя снова явился Мандос.
— Такого дождливого лета у нас еще не было, — произнес он.
И, как всегда, по голосу невозможно было понять, что Мандос думает об этом. Удивлен? Разгневан? Ему все равно? Нет, определенно не все равно, иначе он не стал бы покидать свои Чертоги.
Под взглядом Валы дождь поредел, и Солорвэ на секунду подумал, что вот сейчас совсем прекратится, и это будет красноречивее любых слов. Но поток воды уменьшился ровно настолько, чтобы Солорвэ мог видеть владыку Чертогов и слышать его.
— Тебе известно, что воля феа неприкосновенна, — заговорил Мандос, и голос его, оставаясь по-прежнему ровным, непостижимым образом сделался резче.
Солорвэ почувствовал, как вдоль позвоночника пробежала дрожь. А ведь всего мгновение назад он думал, что ему не может стать еще холоднее.
— Пока дух воплощенного находится в моей власти, никто не может принуждать его к чему-нибудь, — продолжал Мандос. — Тем не менее, ты считаешь себя вправе устраивать здесь это.
— Но я не пытаюсь принудить Солорлиндо! — собрав все силы, возразил Солорвэ. — И я не стану умолять тебя отпустить его из жалости ко мне. Это невозможно, знаю. Я лишь надеюсь, что сердце моего сына смягчится, и, если не из любви к самой жизни, то хоть сострадая тем, кого оставил, он попробует снова жить.
— И ты утверждаешь, что не хочешь навязать ему свой выбор?
— Не в моих силах навязать ему что-то, — с жаром сказал Солорвэ. — Если Солорлиндо не захочет, он даже не узнает, что со мной. Тебе гораздо лучше, чем мне, ведомо, сколько феар проводят в Чертогах столетия, не бросив даже единого взгляда на гобелены госпожи Вайрэ, не зная и не желая узнать, что творится снаружи. Если мой сын настолько отрешился от жизни, все мои усилия окажутся напрасны. Но если он сейчас наблюдает за мной, быть может, он еще тоскует по миру живых.
Солорвэ умолк, переводя дыхание. Ему было трудно говорить, пожалуй, так трудно, как никогда в жизни. Но если он не сумеет сейчас убедить Мандоса, другого шанса не будет. Впрочем, владыку мертвых не волнуют пылкие речи. Или он признает, то, на что решился Солорвэ, по крайней мере, позволительным, или все будет кончено.
— И сколько времени ты собрался так провести? — спросил Мандос.
Неужели получилось? Неужели у него есть возможность завершить задуманное? А может, все это лишь странное предисловие к отказу?
— Сколько смогу, — ответил Солорвэ.
— Возможно дождливое лето, но не бывать дождливой осени, — произнес Мандос и добавил: — Ты понял меня, Солорвэ.
— Вполне, владыка, — отозвался Солорвэ, хотя это не звучало как вопрос и, похоже, не было вопросом, потому что Мандос пропал прежде, чем Солорвэ успел договорить.
Дождь опять пошел сильнее, Солорвэ сгорбился под его напором. Прося Уйнен помочь ему дождем выразить скорбь, для которой у него не хватает слов, он на самом деле не осознавал, какую силу отпускает на волю. Теперь оставалось только надеяться, что ему удастся это выдержать. И что все будет не зря.
Уверенным пока можно было быть лишь в одном: конец лета он точно не пропустит, Мандос не даст этому случиться. Так что счету дней Солорвэ теперь уделял совсем мало внимания, как и всему остальному миру вокруг. Только дождь, дождь и ничего, кроме дождя. Поэтому внезапно почувствовав на себе чей-то взгляд, Солорвэ удивился. Кто смотрит на него? Это не мог быть Мандос: стена дождя оставалась все такой же плотной. Да и от взгляда стало как-то разом... теплее?
Вдруг кто-то подбежал к нему, обнял с такой силой, что стало почти больно, а после раздался голос, которого Солорвэ так долго, слишком долго, не слышал:
— Отец! Отец, я здесь! Я живой! Отец, пожалуйста, посмотри на меня!
Дождь прекратился, серое облако рассыпалось десятком радуг, и если какой-нибудь эльда видел это издалека, он наверняка восхитился диковинным зрелищем. Но тем двум эльфам, над головами которых происходило диво, было не до него. Они были заняты только друг другом.
— Солорлиндо! Ты вернулся... вернулся... — Солорвэ чувствовал, что мысли чудовищно путаются. Эта радость была почти слишком велика, чтобы пережить ее. Или это он стал так слаб?
— Да, отец... я здесь... я рядом... Вставай, тут столько воды... Прости меня, отец...
— Перестань... ты ни в чем не виноват... Да, надо встать... я сейчас.. сейчас...
С огромным трудом и с помощью сына Солорвэ поднялся. Но идти куда-то он был не в силах: сделал несколько шагов и рухнул в траву. Земля была чудесно сухой и теплой и пахла умопомрачительно приятно.
Солорлиндо сел рядом, устроил голову отца у себя на коленях... Солорвэ хотел успокоить его, сказать, что все хорошо, но сил и на это не было. Какой нелепый конец! Нет, конечно, он не может вот так умереть. Он не умрет. Но все равно нелепо. Что ж, Солорлиндо теперь нести его? И куда? Домой? В Лориен? До ближайшего поселения эльфов? На то, чтобы думать, тоже уже не хватает сил. Как хочется спать!
— Дай ему это.
Услышав над собой знакомый бесстрастный голос, Солорвэ открыл глаза и увидел, что Солорлиндо принимает из рук Мандоса какой-то ковш. Секунду спустя ковш был уже у губ Солорвэ, и не оставалось ничего, кроме как выпить его содержимое, оказавшееся на поверку водой из источников Лориена. Хотя, может быть, не просто водой. Во всяком случае, от нее Солорвэ сразу почувствовал себя намного лучше и смог даже сесть.
— Приветствую, владыка, — сказал он, тут же припомнив, что однажды их разговор с этого уже начинался.
— Здравствуй и ты, Солорвэ Возрожденный, — ответил Мандос.
И Солорвэ на миг с ужасом подумал, что ему все это чудится. Но следующие слова Мандоса разрушили наваждение:
— Скоро вы оба уйдете отсюда, но прежде чем это случится, вам следует знать: что произошло однажды, не может повториться, и вы не должны рассказывать о случившимся кому бы то ни было. Таково мое слово.
В следующее мгновение Мандос исчез. Солорвэ подумал, что уже почти привык к его манере появляться внезапно и исчезать, не дожидаясь ответа. Некоторое время Солорвэ и Солорлиндо сидели молча. Потом Солорлиндо с каким-то совсем детским удивлением сказал:
— Кому бы то ни было… это ведь значит и маме тоже.
— Да, — согласился Солорвэ. — И маме.
— Как странно, — заметил Солорлиндо.
— Переживем, — ответил Солорвэ. — Небольшая цена за твое возвращение. К тому же, я понимаю, почему он поставил это условие.
— Так и я понимаю, — заверил отца Солорлиндо. — Не хватало, чтобы кто-нибудь нанес себе непоправимый вред или умер, стараясь привлечь внимание умершего, который о жизни и думать не хочет. Отец, я... — голос юноши дрогнул.
— Ты не должен просить прощения, — решительно прервал его Солорвэ. — Ты вернулся, и довольно об этом.
Секунду Солорлиндо выглядел так, словно собирался спорить, но вместо этого спросил:
— Ты чувствовал, что я смотрю на гобелен?
— Нет, только догадывался, — честно ответил Солорвэ.
Уже к вечеру этого дня Солорвэ оказался вполне способен идти, и они с Солорлиндо отправились домой. В этот раз на дорогу ушло куда больше времени: как ни хотелось им поскорее обрадовать Айлинвен, торопиться они не могли — глубокое, всеобъемлющее восхищение миром, которое сопутствовало возвращению к жизни, не допускало спешки.
Но все же к исходу лета они вошли в Альквалондэ. Был час заката, и город в его лучах сиял, как большая розовая жемчужина. Айлинвен уже знала об их возвращении или, быть может, предчувствовала его. Увидев Солорвэ и Солорлиндо, она не удивилась, только обняла их обоих разом и долго-долго не отпускала.
А чуть позже, когда зажглись первые звезды, Айлинвен спросила у мужа:
— Как тебе удалось вернуть Солорлиндо? Я уже спрашивала у него, но он говорит, что не может рассказать. Ты тоже?
— Да, — ответил Солорвэ. — Лучше будет нам и вовсе забыть об этом. Но одно я точно могу сказать тебе, — он улыбнулся. — Я был терпелив, словно вода.

Примечание

* Эти слова Намо Мандоса являются отсылкой к следующей цитате из ЗиОЭ: "Ибо для всех феар Мертвых, как бы ни умерли они, время Ожидания - это время исправления, учения, укрепления или утешения, по делам их и заслугам. Если они будут согласны на это. Но феа в ее наготе упорна, и долго остается в плену своей памяти и прежних намерений (особенно если они недобрые) ", хотя в данном случае речь не идет о каких-либо недобрых намерениях.