Дитя валар, фанфик, джен, гет, хоррор, АУ

[vinyawende]

К этапу хоррор я подошла с мыслями о том, что, во-первых, джен и гет позади, а я до сих пор ничего не написала о Манвэ и Варде, а во-вторых, что писать хоррор я еще никогда не пробовала. По итогам размышлений на обе темы родилась сперва задумка фанфика, а затем и ее воплощение. Это было мое первое масштабное АУ, написанное на Битву (хотя не первое задуманное, но об этом расскажу, наверное, попозже, когда буду выкладывать первое задуманное).

АУ, на мой собственной взгляд, совершенно невозможное, но в процесее работы я, разумеется, довольно сильно увлеклась идеей Кроме того, в текст вошло много разных вещей, мелких и крупных, которые нравятся мне сами по себе, и, опять же на мой взгляд, не противоречат канону. Песнь Лютиен, например. Это из мелочей. А из крупного, прежде всего, образы Манвэ и Варды, их взаимоотношения. То, что они есть в этом тексте, отчасти примиряет меня с тем, что большего и полностью каноничного фанфика про них у меня за всю игру так и не появилось.

Название: Дитя валар
Автор: vinyawende
Категория: гет, джен
Персонажи/Пейринг: Манвэ/Варда, Мелькор(Моргот), НМП, другие валар
Рейтинг: R (16+)
Жанр: хоррор, АУ
Размер: мини
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Валинор. Слишком много лет спустя. Арда стареет, но не приближается к исцелению, и даже валар с каждым днем труднее становится противостоять усталости и уповать на лучшее. Тогда Манвэ и Варда находят решение, которое, как они надеются, может привести к благим переменам. Но будут ли эти перемены действительно благими?

Все валар знали, что, если от Чертогов Мандоса свернуть к побережью Экайя, а потом по самой кромке воды идти направо, то примерно на полдороги к дому Ниенны можно услышать песнь, дивно прекрасную и печальную, которая все еще льется там так же свободно и звучит так же ясно, как в тот час, когда Лютиен пела ее перед лицом Намо.
Никаким другим путем этого места было не отыскать, но единственная проторенная тропинка приводила к нему всегда, и каждый из валар время от времени приходил туда, чтобы послушать и найти среди печали свет и надежду. Это тоже удавалось всегда, сколько бы ни миновало лет и эпох и что бы ни творилось в мире.
Варда в нынешнюю Эпоху приходила на берег часто, наверное, чаще всех, – здесь она еще могла верить, что Арду и тех, кто обитает в ней, впереди ждет радость и исцеление скорбей. В иных местах и особенно на вершине Таникветиль, откуда открывался самый широкий обзор, виделось иное: эльдар утомились жизнью даже в Блаженном краю, нередко добровольно уходили в Чертоги Ожидания и не желали возвращаться, а у живущих все печальнее становились и лица и песни, и все меньше детей появлялось на свет. Пришедшие следом в Согнутом Мире держались не лучше: дети у них еще рождались, и их было даже немало, но многие успевали устать от жизни даже прежде, чем вступали в пору юности, делались холодны и ко всему равнодушны; пребывание в Арде тяготило их, хотя было страшно кратко в сравнении с людьми былых времен.
Усталость охватила весь мир и всех в мире, и только зло, похоже, не ведало ее. Раз за разом едва начинало казаться, что какое-то давно известное лихо наконец побеждено и исчезло, выяснялось, что вместо него явилось новое, не менее опасное. А иногда старая напасть просто меняла личину и начинала действовать вновь.
Валар не знали, что делать с этим. Хуже того, Варда чувствовала, что все они понемногу разуверяются в том, что с этим вообще можно что-то сделать. Сама она временами ощущала себя ужасно слабой и беспомощной, и ей хотелось воспарить над Ардой и умчаться далеко, к самым отдаленным из звезд.
В такие моменты свет Новых светил, которые давно уже были старыми, подергивался пепельной дымкой, и ветрам Манвэ приходилось дуть сильнее обычного, чтобы разогнать ее. А Варда отправлялась на берег Экайя, слушать песнь Лютиэн. Валиэ была уверена, что в этой песни заключена какая-то великая разгадка для всего или хотя бы для многого. Но сколько бы она ни слушала, приблизиться к ответу никак не удавалось.
Обычно дело заканчивалось тем, что ей нестерпимо хотелось увидеть Манвэ, и она, отложив размышления, мчалась к вершине Таникветиль (благо, обратно идти пешком было вовсе не обязательно). Так случилось и в этот раз.
Кратчайшим путем пролетела Варда над землями Валинора, и скоро была уже рядом с мужем. Эти встречи всегда оказывались для нее и радостными и горькими одновременно. Видеть его, быть подле него, любить его – эта радость от времени не тускнела, но больно было так ясно сознавать, что годы и беды не пощадили и Манвэ – лучшего из валар, лучшего из всех, кого когда-либо знала Арда. Нет, он не изменился в сердце своем, не сделался жесток или безучастен, но его глаза, прежде такие яркие и ясные, выцвели и потускнели от множества горестей, которые довелось ему увидеть и пережить.
Теперь он взирал на мир взглядом смертного, прожившего слишком много лет по меркам своего народа, и почти не говорил ни с кем, кроме Варды. Даже валар редко слышали его голос, а среди эльдар появилась новая легенда, согласно которой владыка Манвэ погрузился в молчание до конца Арды.
Впрочем, в тот миг, когда Манвэ увидел вернувшуюся Варду и встретился с ней глазами, он стал очень похож на того юного валу, что когда-то спустился в Эа полным сил и надежд: взгляд зажегся радостью, на губах заиграла улыбка и лицо просияло.
– Снова песнь Лютиэн? – спросил он чуть позже, когда Варда села рядом с ним и вложила свою руку в его.
– Да, – ответила Варда с тихим вздохом. – И снова все то же. Я чувствую, что в ней есть что-то важное, еще не открытое нами, но понять не могу.
– Зато теперь ты знаешь, как эрухини слушают музыку Ульмо, – задумчиво сказал он.
– Да, – опять согласилась Варда, печально улыбаясь. – Но иногда они все же могут извлечь из нее совет. Может, и мне удастся.
– Советы Ульмо обычно просты и верны, – все так же задумчиво продолжал Манвэ. – Хотя их бывает сложно исполнить... Может быть, и на этот раз мы упускаем из виду что-то очень понятное, даже давно известное нам.
– Но мы говорим вовсе не об Ульмо, – на всякий случай напомнила Варда.
– Да, мы говорим о Лютиен, – тут же отозвался Манвэ, кажется, нисколько не сбившись с мысли. – Может быть, дело как раз в ней. Кем была Лютиен?
Лютиен была эльфийкой, выбравшей путь смертных... Лютиен была...
Пока Варда выбирала из множества возможных ответов на этот вопрос, которые сами собой закрутились в ее памяти, Манвэ сам на него ответил:
– Лютиен была дочерью мужчины из эльдар и женщины из майяр, единственной, кто был рожден, и в то же время был айну в глубинной сути своей. Лютиен была чудом.
Манвэ замолчал. Молчала и Варда, она все еще не могла догадаться к чему Манвэ ведет этот разговор, но почувствовала, что стоит на пороге чего-то очень важного: того ли, что искала на берегу, или другого, но огромного и великолепного, как сама Великая Музыка.
А Манвэ заговорил опять:
– Без Лютиен в истории Арды было бы больше горечи, и, кто знает, – тут он невесело улыбнулся. – Возможно, ее стало бы столько, что уже никто не в силах был бы перенести ее. Но Лютиен пришла и изменила путь мира. Не это ли нужно и теперь, не новое ли чудо?
Новое чудо... Рожденное дитя айну... Та или тот, с кем в мир войдет непредвиденное благо... Но как вызвать чудо? Разве возможно велеть кому-то любить друг друга, как любили Эльвэ и Мелиан? Не только велеть, но хотя бы и просить? Нельзя принять такое решение за других. Нельзя. А за себя? Они любят друг друга... Они могли бы попробовать... или нет? Самой зачать, выносить и родить дитя, как эрухини... смотреть на ребенка и знать, что он не просто ребенок, а твой ребенок... что твоя любовь сделала возможным его приход в этот мир... Чудо.
Теперь все сказанное, наконец, сложилось для Варды в целую картину. Мир закружился и помчался неведомо куда, и единственной точкой опоры, которая еще оставалась, была рука Манвэ в ее руке. Варда крепче сжала пальцы, и Манвэ сразу ответил на пожатие. От этого мир, к счастью, начал вести себя поспокойнее. Так что Варда даже смогла посмотреть на мужа и спросить:
– Ты давно думал об этом?
– Нет, – он, как ни странно, тоже казался растеряным, хотя глаза его снова сияли. – Я не думал ни о чем подобном до того, как начался этот разговор, но это понимание вдруг открылось в сердце моем, и редко бывал я так удивлен и так уверен в своих словах одновременно.
– Редко? – переспросила Варда, сама не зная зачем.
– Обычно так получается, когда я взываю к Эру и он посылает мне свой ответ.
– А сейчас ты не взывал к нему? – уточнила Варда.
– Нет, – твердо ответил Манвэ.
– Но прежде он никогда не посылал ответов сам, без твоего вопроса...
– Нет, – в третий раз повторил Манвэ.
– Во всяком случае, раньше, чем делать что-то, нам следует испросить его благословения, – сказала Варда.
– Конечно, – согласился Манвэ.
Он сразу же занялся этим, а Варда, не в силах просто ждать, снова отправилась бродить по Валинору.

***

Невидимая летала она над землями Блаженного края. Сердце ее то и дело замирало, и Варда не знала, от страха ли или от радости, от предвкушения будущего или от боязни разочарования. Что скажет Эру? И если даже даст он согласие, как смогут они сделать это? Оставить контроль над своими стихиями, принять вид эрухини, и жить, как они, постоянно, целый солнечный год... Нет, не то, года мало. За год еще только родится ребенок, а что потом? Айну или нет, если он родится, как дитя воплощенных, он и расти будет, как дитя воплощенных, и так же будет нуждаться в родителях... родителях-воплощенных, а не Силах Мира... Что в это время будет с Ардой, как справятся с ней другие валар? Вопросы цеплялись один за другой, и, казалось, конца им не будет.
Но Варда скользила по ним мыслью, не задерживаясь надолго ни на одном. В глубине души она знала, что уже приняла решение, и если только не окажется это противно воле Эру, у них с Манвэ родится дитя. И снова будет чего ждать и на что надеяться, и будет кому отдавать силы, и кому радоваться.
Если же Эру откажет... сердце Варды сжалось от ужаса. Медленное угасание, которому все они старались и не могли сопротивляться, показалось вдруг стократ страшнее, чем раньше.
Варда понеслась в высь, желая там отринуть печальные мысли, и долго бродила среди облаков, нарочно запрещая себе приближаться к горе Таникветиль или тянуться разумом к Манвэ. Наконец, она решила, что прошло довольно времени и пора возвращаться.
– Что сказал Эру?– спросила она нетерпеливо, едва ступив на землю.
– Что в таком деле он ничего не может нам советовать, – ответил Манвэ.
– Это значит нет, – прошептала Варда, чувствуя, как горло словно сдавливает чья-то жестокая рука.
– Просто он не станет давать советов, – успокоил ее Манвэ. – Еще он сказал, что если мы и впрямь решились быть родителями, нам следует привыкнуть к тому, что судьба ребенка некоторое время будет зависеть только от нас. Не так как зависит судьба Арды от всех валар, а от нас двоих и больше ни от кого. И мы не вправе забывать об этом.
– Тогда Великий Совет собирать не будем,– воскликнула Варда, и счастливо рассмеялась, хотя в глазах у нее стояли слезы.

***

Конечно, Великий Совет они все равно собрали. Не могут король и королева Арды просто устраниться, никому ничего не сказав и не позаботившись, насколько это возможно, о будущем. Поэтому Манвэ коротко посвятил всех валар в их планы, а закончил, обращаясь к Ульмо:
– Тебя, друг мой, хочу я попросить быть Старшим над Ардой в наше отсутствие, потому что ты мудр и менее других утомлен Миром.
– Никогда не желал я этого, – откликнулся Ульмо. – Но ради тебя и Варды дам свое согласие, если только сородичи наши не будут против.
Против не оказался никто, и решение было принято. Вообще, Совет на этот раз проходил странно тихо: горячих споров у них не случалось давно, но теперь не было и обсуждений. Слишком уж ошеломляющими оказались вести. И Варда не удивлялась, читая на лицах и в душах изумление, растеряность, сомнения и даже страх, она надеялась только, что со временем все это уйдет.
А пока уходить пора было им с Манвэ. Они спустились со своих тронов, поклонились всему Кругу Судеб и вдвоем направились прочь.
Когда их фигуры скрылись из виду, Намо произнес очень тихо, так что услышала его только Вайрэ:
– Это ненадолго.
Вайрэ вопросительно посмотрела на мужа, но не сделала попытки поторопить его словами.
– Уже на следующем празднике урожая Манвэ снова будет среди нас, на месте короля Арды, – продолжал он ровно.
– А Варда? – спросила Вайрэ, чувствуя, как холод касается ее сердца.
– Нет, – ответил Намо.

***

Манвэ и Варда поселились в небольшом домике на склоне Таникветиль, и, хотя живших по соседству ваниар да, наверное, и всех эльфов Валинора, такое решение удивило, никто не беспокоил их любопытством. А они привыкали к новой жизни и к новым телам, пока не решаясь приступить к тому главному, ради чего все было задумано.
Разумеется, они знали, как зачинают детей воплощенные, но самим им такая форма единения друг с другом прежде была и не нужна и не доступна. С одной стороны, союз духа двух любящих валар и без того совершенно полон, так что телесное слияние не сделало бы их ближе, чем они есть. С другой, фана, творимые собственной волей и, точно платье, надеваемые на время, не были для них продолжением души, как тела для эрухини, и могли дать повторение лишь чисто внешней стороны этого действа, но не его сути.
Теперь все было иначе. С благословения Эру они могли произвести на свет дитя, и ради этого нужно было им соединиться равно душами и телами. Это казалось прекрасным и пугающим одновременно, поэтому Манвэ и Варда, не сговариваясь, медлили, ограничиваясь тем, что и раньше было им знакомо: прикосновения, объятия, ощущение дыхания на коже, стук сердца, слышный так близко от твоего собственного.
Когда Манвэ, наконец, решился поцеловать Варду, никто из них не был уверен, что она не убежит в испуге. Но дальше все оказалось гораздо легче и, как ни странно, привычнее. Больше всего это напоминало совместный танец без фана среди облаков и лучей звезд.
Они поднимались выше и выше, к той точке, где все Эа, а может быть и не только оно, станет для них как на ладони, и тогда их любовью и Пламенем Илуватара зажжется новая жизнь. Стремясь приблизить этот момент, они радостно открывались навстречу друг другу.
И вот желанный ослепительный миг настал. Но в ту же секунду оба они ощутили холод чужого, враждебного присутствия. Ужас пронзил Варду, когда она поняла, что больше не чувствует рядом с собой Манвэ, только черную, обжигающую ненависть, заслонившую все.
А потом это закончилось. Манвэ и Варда снова были в Валиноре, в своем доме, в объятиях друг друга. И оба знали, что новая жизнь уже теплится в ее чреве.
Долго лежали они молча, пока Манвэ не сказал:
– Это был Мелькор, не знаю, как ему удалось, но на мгновение я почувствовал в себе нас обоих: себя и его.
– Я чувствовала только его, – ответила Варда и заплакала. – В тот миг, когда должно было появиться наше дитя, я чувствовала только его. И теперь... что если там, – она дотронулась до своего живота. – Порождение Мелькора?
Она заплакала еще горше и ничего больше не говорила, и Манвэ молчал, продолжая прижимать ее к себе.
– Там дитя, – сказал он, наконец, – посланное нам Эру, приведенное в мир нашей любовью и нашей доброй волей. Наше дитя. Ты его мать, а я – отец. Мелькор же, пусть он и выбрал этот момент, чтобы ударить по мне, ни при чем здесь.
– Ты точно знаешь это? – спросила Варда, желая и боясь поверить.
– Я знаю это так же твердо, как ты, а ты, так же твердо, как я, – спокойно ответил Манвэ.
– Но я вовсе...– начала Варда.
– Твое дитя, Варда, – остановил ее Манвэ. – Твое и мое. И ничье больше. Разве можем мы с тобой усомниться в этом теперь, когда оно уже есть у нас?
Варда замолчала, словно прислушиваясь к себе. На прекрасном лице отражалась борьба любви со страхом и надежды с сомнениями. Наконец, она ласково погладила свой живот и сказала мужу:
– Ты прав, конечно, прав. И отныне я не буду знать подозрений, как не знаешь их ты.
Она прильнула щекой к груди Манвэ, и снова надолго воцарилось молчание.
На этот раз Варда сама нарушила его.
– Мы никому не станем рассказывать об этом, правда? – спросила она.
– Да, – сразу откликнулся Манвэ. – Эру дал нам ребенка, остальное вовсе не важно.
– Но ты скажешь Ульмо, что нужно лучше следить за Пустотой?
– Скажу, – ответил Манвэ. – Хотя за ней следят так хорошо, как только возможно.
– Думаешь, именно теперь, когда мы приняли вид воплощенных и отказались от части наших сил, Мелькор попытается вырваться из-за Стен Ночи? – встревожилась Варда.
– Нет, – сказал Манвэ. – Я чувствовал его дух, и дух этот еще слишком слаб, чтобы попробовать явиться в Арду. Тем более, после того, как я вытолкнул его из своего тела.
– И все-таки мне страшно, – призналась Варда.
– Знаю, – ответил Манвэ. – Поэтому я должен буду вернуться в Круг Судеб, чтобы ты могла не тревожиться ни о чем.
Это означало расставание. Долгое расставание.
– Нет! – Варда стиснула пальцами плечо Манвэ.
Манвэ ласково погладил ее руку.
– Обещаю, я все равно буду рядом с тобой и с нашим ребенком. И конечно, я не собираюсь возвращаться прежде, чем дитя родится.
Варда вздохнула. Решение Манвэ печалило ее, но в то же время, она не могла бы сказать, что оно не верно. По крайней мере, у них впереди будет еще год, когда расставаться не придется.

***
В тот миг, когда впервые почувствовал биение новой жизни внутри Варды, Манвэ понял, что должен принять решение раз и навсегда. Решение, с которым согласятся душа и сердце и которого никогда не станет оспаривать разум. Так он и поступил. Но все же следующие несколько месяцев стали для него тяжелым испытанием.
Чем дальше рос ребенок, чем крепче он становился, тем слабее и тоньше делалась Варда, словно готовилась совсем растаять к исходу года. Манвэ отдавал ей собственные силы, но ребенок впитывал их, как сухой песок капли воды, и ничего не менялось.
Однажды Манвэ поймал себя на том, что, думая о ребенке, назвал его не "ребенок" или "дитя", как делал обычно, а "существо". От этого он почувствовал себя ужасно грязным, запятнанным и недостойным. С ним и раньше такое бывало, и всегда, если становилось совсем нестерпимо, он мог открыться перед Вардой. Но только не теперь. Конечно, жена бы и сейчас его поддержала, но не поняла бы. Слишком сильно она уже любила их ребенка, а то, что происходило с ней самой, не беспокоило ее вовсе.
И Манвэ носил это в себе вместе с навязчивой мыслью, что все страдания, которые выпали и, может быть, еще выпадут на долю Варды, – последствия только его ошибок и поспешных решений.
Как-то вечером он в очередной раз думал об этом, когда Варда сказала:
– Знаешь, я так люблю нашего сына, так люблю...
Она всплеснула руками, пытаясь найти подходящее по силе слово, но не нашла и огорченно умолкла. Манвэ тут же подошел к ней, обнял за плечи.
– Ты думаешь, это будет мальчик? – спросил он.
– Я знаю, – ответила Варда. – Еще я знаю, что он любит меня. И тебя тоже. И очень хочет нас увидеть. Это произойдет уже совсем скоро.
– Да, осталось чуть больше двух солнечных месяцев, – рассеянно согласился Манвэ.
Но обещанное наступило гораздо быстрее. Той же ночью, в час, когда тьма над Валинором гуще всего, Варда не смогла сдержать крика боли, и Манвэ почувствовал, как что-то в нем от этого оборвалось и, казалось, умерло.
Он словно обезумел и все повторял: "Прости меня! Прости!", пока Варде не стало лучше и она не воскликнула:
– Да ты совсем с ума сошел! Позови Эстэ!
Он послушно позвал, тем более, что для этого ему все еще достаточно было одной мысли, и опять заговорил очень сбивчиво, словно задыхаясь:
– Все из-за меня! Этот ребенок... я хотел его... я даже сейчас еще хочу... но он убивает тебя... прости...
– Стой! – опять воскликнула Варда. – Он вовсе не собирается никого убивать. Наш сын просто хочет родиться на свет.
– А как же это все... все эти месяцы, а теперь и боли, и еще слишком рано, в конце концов! Дети эльдар рождаются иначе.
– Но он не эльда, – улыбнулась Варда. – Ведь и мы не эльдар. А женщины атани, например, носят дитя всего девять месяцев и всегда испытывают боль при родах.
Манвэ пораженно посмотрел на нее, он, конечно, и сам все это знал, просто забыл. Напрочь забыл. А теперь вспомнил. Он чуть было не рассмеялся, но тут Варду настиг новый приступ боли.
К счастью, именно в этот момент появилась Эстэ, и дальше Манвэ почти не участвовал в происходящем, пока каким-то непостижимым образом на руках у него не оказался завернутый в пеленку ребенок. Самый прекрасный из всех детей, родившихся от сотворения Арды. Необыкновенный. Не похожий ни на кого (хотя сияющая от счастья Варда утверждала, что он похож на Манвэ, а почти такая же сияющая Эстэ была совершенно с ней согласна). Диво. Чудо. Их сын.

***

Манвэ и Варда решили дать сыну квэнийское имя, ведь он был рожден, как воплощенный, и мог пожелать после всегда жить с ними, отказавшись от судьбы айнур. И подходящее имя нашлось быстро – Синвэ, что означало "новый".
Было ли в этом мальчике в самом деле что-то, дарованное Эру, чтобы принести обновление стареющей Арде? Никто из эльдар и майяр, знавших Синвэ, не сомневался – было. Едва он подрос, о нем стали говорить, что он чудесным образом сочетает в себе свежесть Весны Арды и блеск ее Полудня, которые от него распространяются повсюду.
Но для валар он был прежде всего дитя, прекрасное и чистое, похожее на них и в то же время растущее и меняющееся. И не только сердцами своих родителей – Манвэ и Варды – владел Синвэ, но сердцами всех валар, потому что все они любили его. И одним своим существованием освобождал он их от бремени бессчетных лет.
Сам Намо улыбался при встрече с ним, а Ульмо, который редко бывал в Валиноре, подарил ему маленький белый рожок, чтобы могли они перекликаться песнями вод. Каждый из валар, любя, старался открыть ему то, что знал сам, а Синвэ, отвечая на их любовь любовью, умел полюбить и то, что было мило каждому из них.
Конечно, дороже всех для него были родители, и первую отраду его души составляли свет и движение токов воздуха, но и все другое, открытое ему, высоко ценил он и для всего находил место в сердце своем.
Первые сто лет жизни Синвэ в Валиноре текли радостно и безмятежно. За это время он возмужал телом, как обычно происходило это с сынами Перворожденных, но в знаниях успел превзойти мудрейших из эльдар, а сила его была, несомненно, силой айну, и дух его был духом вала, хоть он и не стремился пользоваться этим.
Когда же сто солнечных лет миновали, стал Синвэ просить мать свою Варду, которая все еще жила вместе с ним среди воплощенных, вернуться в Круг Судеб, потому что не желал, чтобы ради него она дальше вела жизнь, для которой не была предназначена.
– Я уже вырос, – говорил он. – И для тебя пришло время снова стать королевой Арды. Звезды давно скучают по тебе, мама.
Варда долго не позволяла себя уговорить, но все же сдалась. И после пришлось ей горько пожалеть об этом.

***

С того самого дня, когда мать его оставила жизнь воплощенной и вернулась в Ильмарен, Синвэ не знал покоя. То и дело слышал он голос, который нашептывал ему ужасные вещи.
Сначала голос сказал:
– Все вокруг хотят обмануть тебя. Ты не сын Манвэ, ты мой сын.
И Синвэ, безмерно удивленный, спросил:
– Кто ты?
– Я Мелькор.
После этого Синвэ твердо решил больше с голосом не заговаривать. Мать и отец мало говорили о Мелькоре, но от Ульмо, от Ауле и Йаванны, от Тулкаса и от Оромэ... ото всех, кого он знал и любил, было ему известно предостаточно и о Враге и о делах его.
Мелькнула мысль пойти и рассказать кому-нибудь про голос. Но обсуждать подобное было слишком мерзко, как валяться в грязи. Поэтому юноша решил, что справится сам. В конце концов, все это только слова, пусть и звучащие прямо в его голове. Слова, которых просто не нужно слушать.
Но не слушать оказалось не просто, и даже вообще невозможно.
– Я расскажу тебе правду...
– ...
– ... Теперь ты знаешь.
– Ложь!
– Чистая правда. А потом они решили скрыть это, чтобы помешать тебе освободить меня. Ведь ты никогда не оставил бы своего отца в Пустоте.
– Конечно, нет. Мой отец – Манвэ.
– Нет. Я твой отец.
– Отец любит меня!
– Манвэ притворяется, а на самом деле ты ему отвратителен, потому что ты мой сын!
– Нет.
– Да. Подумай сам, ты похож на меня.
– Я похож на отца.
– Я твой отец. И все Стихии готовы покориться тебе, как мне когда-то. За это и возненавидели меня другие валар. Они и тебя возненавидят, как только поймут, что ты не просто маленькая забавная зверушка, что ты можешь отобрать у них власть.
– Валар сами открыли мне, как управлять их Стихиями, раньше я не мог этого.
– Тебе это только кажется. Ты сам себя не знаешь.
– Зато я знаю, почему на самом деле тебя возненавидели валар.
– Они обманывают тебя. Я люблю тебя.
– А я тебя – нет.
– Ты полюбишь меня, когда узнаешь.
– Нет.
– Да. Но сначала ты должен помочь мне. Открой Врата Ночи.
– Нет!
– Открой Врата Ночи.
– Нет.
– Открой Врата Ночи!
Синвэ думал, что хорошо справляется с голосом Мелькора, пока вдруг не обнаружил себя, абсолютно невидимого для кого бы то ни было в Арде, перед Вратами Ночи. А ведь он в самом деле мог их открыть: валар запечатали проход силой Стихий, но его знаний и сил хватило бы, чтобы сломать печати.
Тогда Синвэ понял, что доверять себе больше нельзя, и в отчаянии решил разорвать нити, связывавшие его дух с телом, и отправиться в Чертоги Мандоса, чтобы Мелькор уж никак не мог на него повлиять.
В тот миг, когда решение его было исполнено, Варда зарыдала и горестный крик Манвэ потряс воздух, а Мелькор засмеялся, потому что сила Синвэ, которую раньше ограничивало тело воплощенного, теперь разлилась свободно и выплеснулась из Арды в Пустоту. Здесь Мелькор мог сам взять ее и больше не нуждался в ничтожном, глупом и упрямом мальчишке, чтобы обрести свободу.

***

К тому времени, когда валар собрались у Врат Ночи, готовые биться с Мелькором, он уже принял зримый облик и ждал их, впервые за долгое время не собираясь ни прятаться, ни бежать. Впрочем, вовсе не потому, что обрел в Пустоте давно утраченную доблесть, просто внутри него бурлила такая огромная сила, какой он не помнил с самого Диссонанса, и теперь Мелькор был уверен, что на этот раз легко справится со своими бывшими собратьями.
И прежде всех его новую мощь испытают на себе Манвэ и Варда. Как удобно они встали рядом! Мелькор усмехнулся, взглянул на них, и огромный черный камень скрыл в себе короля и королеву Арды. При виде этого Ауле, который в одной руке держал обнаженный меч, а в другой кузнечный молот, замахнулся молотом, желая разбить породу, но она не поддалась.
Мелькор же легко поднял камень в воздух и выбросил его за Стены Ночи. И пока он упивался своим торжеством, а остальные пораженно смотрели, на поле битвы появились еще двое: Намо, который тут же отошел к другим валар, и Синвэ, который остановился прямо перед Мелькором.
Теперь Синвэ уже не был воплощенным сыном валар – в Чертогах Ожидания избрал он себе иную судьбу – и стал ныне Стихией, величественной и грозной.
– У тебя, Вор, забираю я то, что мое по праву, – сказал он Мелькору.
И сила Синвэ покинула Мелькора, а тех крох, которые остались, потому что принадлежали самому Мелькору, не хватило даже на то, чтобы попробовать защититься. Снова оказался он захвачен и скован и был брошен в пещеру, которую Ауле создал под одним из высочайших пиков Пелори. Эонвэ с другими майар Манвэ охранял вход туда.
А валар, тем временем, собрались в Круге Судеб, и Синвэ в глубоком горе сидел у подножия пустых тронов Манвэ и Варды и молчал, и все прочие молчали. Одни лишь рыдания Ниенны нарушали тишину.
Наконец, Тулкас сказал:
– Нужно скорее решить, что теперь делать с Мелькором, нельзя же надолго оставлять его в пещере под горой.
– Постой, Тулкас, – откликнулся Синвэ. – Никогда прежде валар не судили Мелькора, не исправив, насколько возможно, причиненного им лиха. Так разве теперь можно судить его раньше, чем родители мои снова будут здесь?
Ответом ему было лишь новое рыдание Ниенны да сострадательные взгляды. А потом Тулкас сказал со вздохом:
– Ты прав, Синвэ, но отыскать Манвэ и Варду в Пустоте будет нелегко, это займет много времени.
Это могло вообще никогда не случиться, но сказать такое их сыну Тулкас не мог, и никто не мог бы.
– Легко, если Мелькор скажет, куда направил их, – возразил Синвэ.
– Но он не скажет! – с болью в голосе воскликнул Тулкас.
– Скажет, – упрямо ответил Синвэ, встал и быстро вышел из Круга Судеб.

***

У входа в пещеру не было майяр. Вместо них там стоял Намо, явно желая поговорить.
– Почему ты думаешь, что Мелькор ответит тебе? – спросил он.
– Потому что сейчас я могу говорить с ним на его языке, – мрачно сказал Синвэ.
– Но пристало ли сыну Манвэ говорить на языке Мелькора, на языке Моргота? Даже и с самим Морготом? – снова спросил Намо, испытующе глядя на своего собеседника.
Синвэ выдержал этот взгляд.
– Мелькор слаб и малодушен, с него довольно станет угрозы.
– А если нет?
– Намо, я не оставлю в Пустоте отца и мать, – сказал Синвэ вместо ответа. – Ты не можешь остановить меня! – он и сам, пожалуй, не знал, была это угроза или мольба.
– Да, остановиться ты можешь только сам, – бесстрастно ответил Намо и исчез.
Синвэ бросился в пещеру. Там, прикованный к каменной стене, стоял Мелькор. При виде Синвэ он усмехнулся, и тут же на него обрушились разом жар и холод, а по глазам ударил нестерпимо яркий свет. Он хотел крикнуть, но воздуха не было. Не было ничего, кроме невероятной, нестерпимой, бесконечной боли.
А затем все прекратилось, так же внезапно, как началось. Мелькор обессилено повис на цепях.
– Ты ведь действительно можешь быть моим сыном, – прошептал он.
– Именно об этом я только что думал, – холодно отозвался Синвэ. – Так что тебе лучше прямо сейчас сказать мне, где искать моих родителей. А то ведь, я могу и вправду поверить, что ты мой отец. Навсегда.